Читать книгу Монадный комплекс - - Страница 3

Утро началось с тишины, такой плотной и неподвижной, что даже птицы в кронах лиственниц казались нарисованными. Алексей сидел за складным столом в палатке, сутулясь над дисплеем анализатора. Приборы были настроены с вечера – он не спал почти всю ночь, пытаясь привести ночной импульс к хоть какой-то логической модели. Увы.

Частота – 432 герца, фиксировалась с завидным упрямством, будто сама природа намеренно выбрала эту ноту. Но проблема была не в частоте. Энергетический профиль сигнала напоминал всплеск – резкий, локализованный, но при этом безо всякого видимого источника. Вектор напряжённости не указывал ни на одну точку, а как будто исходил из самого пространства. Энергия без направления, структура без носителя. Математически это выглядело как ошибка ввода, но приборы не врали: данные записывались на нескольких устройствах, параллельно.

Алексей посмотрел на график, где кривая словно колебалась между измерениями, и тихо вздохнул. С точки зрения физики, такого сигнала быть не могло. С точки зрения здравого смысла – тоже. Он записал в блокнот:

"Проверить перекрёстную интерференцию. Сравнить с аномалиями над Чарамой в 2029-м. Проверить, нет ли связи с ускорением локального времени. Если нет, то честно признать: я не понимаю, что это".

Он потянулся за кружкой – остатки остывшего чая прилипли ко дну, образовав вязкую корочку, похожую на что-то среднее между болотной тиной и ритуальной глиной из рекламы "Тоников Третьего Глаза".

И тут над лагерем раздался низкий звук: нечто среднее между ревом лопастей и надвигающимся кризисом. Сначала один вертолёт, потом второй. Чёрные, с гербом без названия: переплетённые кольца, внутри которых – нечто, похожее на лотос, схематичный глаз и волны. На боку было выведено:

"М.А.П."

"Министерство Альтернативного Просвещения."

– Ну вот, – тихо сказал Алексей. – Теперь всё и начнётся.

Они приземлились почти синхронно, подняв волну пыли. Из первого вышли военные – сухие фигуры в камуфляже без знаков различия. Без слов они начали выставлять периметр.

Из второго высыпала более разношёрстная компания.

Первым шёл мужчина лет пятидесяти, в чёрном костюме, идеально выглаженном, с бирюзовым галстуком. Поверх лба – меховая повязка с узором, подозрительно похожим на QR-код. В руках – папка с золотым тиснением. Его выражение лица напоминало одновременно прокурора, сенсея и продавца лицензий на астральную безопасность.

За ним двигалась девушка лет двадцати пяти. Белое платье до пола, закрытая шея, длинные рукава. Всё напоминало церковное облачение, но с постмодернистским уклоном: вместо креста – брошь в форме бесконечности, а на поясе – планшет в чехле. В правом нагрудном прозрачном кармане виднелось удостоверение, где крупными буквами читалось:

"Инспектор по сакральной этике, 3 класс."

Замыкал процессию молчаливый мужчина с массивным устройством на плечевом ремне. Устройство издавало глухое жужжание, пыхтело и сверкало лампочками. Выглядело оно как пылесос скрещённый с рентгеновским аппаратом и было снабжено табличкой:

"Фиксатор духовного фона. Не приближаться без сертификации."

Компания направилась к Алексею.

– Алексей Михайлович Рубцов? – начал костюмированный с повязкой, не дожидаясь подтверждения. – Министерство Альтернативного Просвещения. Мы прибыли согласно Постановлению Совета по трансцендентной безопасности и духовно-культурному балансу регионов от 14 июня. Объект Кара-Ой классифицирован как сакральный субстрат государственно значимого уровня.

Алексей поднял бровь.

– Простите… чьего уровня?

– Государственно значимого, – повторил чиновник, делая ударение. – Согласно Приложению номер четыре, он подлежит контролю МАП, с участием официального представителей духовной этики и реестра вибрационных резонансов. С текущего момента все действия на объекте координируются нами.

Девушка в белом безмолвно кивнула. У неё были удивительно ясные глаза и абсолютно пустое выражение лица. Алексей почувствовал, как внутри у него что-то начинает сдаваться.

– А вы кто? – наконец спросил он, глядя на мужчину с прибором.

Тот молча поднял карточку. На ней значилось:

"Кривоногов Т.А., специалист по тонкополевой фиксации. Категория допуска: Е (экстрасубстратная)."

Алексей потер виски.

– Прекрасно, – пробормотал он. – Ещё немного – и появится инспектор по эфирному пейзажу.

Костюмированный не заметил иронии. Он открыл папку, достал бумагу с печатями и протянул:

– Прошу поставить подпись, что вы ознакомлены с документом. Вы входите в зону ССГЗУ – сакрального субстрата государственно значимого уровня. Ваша деятельность временно переводится в статус наблюдательной, без права интерпретации до утверждения архетипического протокола.

Алексей медленно вдохнул.

– Может, сначала вы объясните, что вообще здесь происходит?

Чиновник улыбнулся.

– Происходит осознание. Постепенное, но необходимое. Вы оказались в точке, где рациональное касается метафизического. Но не беспокойтесь- теперь с вами мы.

И только теперь Алексей понял: день действительно начался.

– Слушайте, я не против взаимодействия, – начал Алексей, стараясь говорить ровно. – Но, если честно, пока всё это выглядит как театрализованная постановка с элементами нового шаманизма. У нас тут зафиксирован уникальный аномальный сигнал, и я хочу понять, что это. У вас есть эксперты по гравиметрии? Спектроскопии? По хотя бы базовой физике?

Чиновник в меховой повязке покачал головой с понимающей улыбкой:

– Мы работаем по системе более тонкой настройки. Инструменты вашего научного подхода, конечно, заслуживают уважения, но они не охватывают всей полноты онтологического поля. Позвольте представить вам документ.

Он ловко извлёк из портфеля внушительного вида бумагу с золотистой печатью и протянул Алексею. Тот прочёл вслух:

– "Федеральный Реестр Энергий Тонкой Плотности"… Серьёзно?

– Абсолютно, – кивнул чиновник. – Это утверждённый перечень энергетических модусов, проявляющихся в сакрально-заряженных ландшафтах. Согласно статье четырнадцать точка три, пункт шесть, объекты, обладающие устойчивой вибрационной подписью в диапазоне от трехсот восьмидесяти пяти до четырехсот сорока герц, автоматически получают статус "порогового портала" и подлежат курированию соответствующего ведомства.

Алексей медленно опустил бумагу.

– А это, простите, кто подписал? – Он ткнул в размашистую роспись.

– Верховный Координатор Архетипической Этики, – с гордостью ответил тот. – Орден Седьмой Чакры.

– Угу, – кивнул Алексей и зажмурился на секунду, после чего встряхнул головой.

В этот момент из лесной тропинки появились трое. Один – в короткой ветровке и с прибором в руках – известный геофизик, профессор Кобзев. Рядом с ним – худощавый мужчина с брезентовым чемоданом, биохимик Смоляков. Позади шёл молчаливый, лобастый инженер в очках, чьё имя никто толком не знал.

Кобзев глянул на чиновника с меховой повязкой как на неудачную иллюстрацию к статье "Фолк-наука и правовой произвол".

– Простите, – сказал он, почти ласково, как это делают психиатры, – кто вы вообще такие и с какой стати вы оккупировали научную площадку?

Чиновник из МАП не моргнул глазом.

– Мы действуем по приказу Совета. Объект подлежит сакральной сертификации и контролю. На данный момент осуществляется фазовая идентификация архетипических паттернов.

Он достал пластиковую карточку и демонстративно поднял её в сторону солнца.

На карточке значилось:

"Лицензия № АП-431. Право чтения утверждённых мантр и их интерпретации. Уровень допуска – синестетический."

Подпись – "Школа Духовной Модуляции, Москва".

Смоляков вскинул брови:

– Что вы сказали? Интерпретация архетипических паттернов?! Вы что, собираетесь объяснять геомагнитные аномалии через "тональные пересечения метафизических полей"? Это же псевдонаучная шизофрения, узаконенная министерской печатью!

Чиновник не смутился. Он молча достал планшет – старый, но с инкрустированным корпусом, похожий на гибрид артефакта и калькулятора времён Ренессанса. На экране высветился интерфейс с заголовком:

"Система учёта духовных допусков и квалификационных резонансов."

– Извините, – сказал он, отводя взгляд от Смолякова. – Согласно базе данных, у вас нет допуска к работе с архаическими резонансами. Подайте заявку через Госпортал Духовности. Там стандартная процедура: медитативный отбор, подтверждение через личную ауру, три теста на синергетическую осознанность и рецензия от наставника.

– Рецензия… от… – начал было Смоляков, но у него не нашлось слов.

Инженер просто молчал. Он молча сверлил глазами валик песка у ног, будто пытался взломать земную кору силой воли.

– Господи, – выдохнул Алексей. – Мы что, во сне?

– В пробуждении, – поправил чиновник. – Процесс уже начался.

Из-за спины девушки-инспектора выдвинулся оператор с "пылесосом" на ремне. Устройство мигнуло оранжевым, издав лёгкий скрип, будто старое радио словило станцию вне времени.

– Резонанс подтверждён, – сообщил он. – Фоновое значение – выше допустимого. Рекомендуется ввести ритуал тишины первого уровня.

– Иначе говоря, всем заткнуться, – перевёл Алексей и сел обратно на складной стул.

Чиновник кивнул с довольной улыбкой:

– Наконец-то мы начинаем понимать друг друга.

Над лагерем сгущалось ощущение сюрреалистической ясности – как если бы военный режим, санаторий и фестиваль эзотериков соединились в один прекрасно отлаженный механизм государственного абсурда.

***

Палатка под брезентовым навесом, спешно сооружённая у самого подножия холма, где начинался путь к металлическому "люку", походила на гибрид сельсовета, кружка осознанного дыхания и призывного пункта. Перед длинным складным столом уже выстроилась очередь. Учёные, техника, несколько военных, Диляра и даже Гуна – все стояли в ожидании процедуры, которую представители МАП называли с пафосом: "ускоренное резонансное освидетельствование".

Алексей стоял в очереди с угрюмым лицом.

– Интересно, – бурчал он, – если я подам в Конституционный суд на нарушение свободы мировоззрения, это тоже придётся оформлять через Госпортал Духовности?

Перед ним профессор Кобзев изредка фыркал, а инженер просто молчал, сжав в руках керамический кейс с датчиками. Они были явно не в духе.

У стола восседал чиновник невысокого ранга – низкиймужчина в сером балахоне с нашивкой "инструктор по вибрационной идентификации, категория C". Перед ним стояли коробки с пластиковыми карточками разных цветов. Каждая – с голограммой в виде сияющей спирали.

– Следующий! – позвал он.

Подошла Диляра. Инструктор с улыбкой достал планшет с формой и спросил:

– Архетип, пожалуйста?

– Простите, что? – переспросила она.

– Ваш ближайший архетип. Без этого система не сгенерирует ваш индивидуальный допуск.

Он указал на ламинированный плакат на мольберте за его спиной.

На нём были изображены четыре стилизованные фигуры с подписями:

ХРАНИТЕЛЬ – Стабильность, Защита, Протокол.

МОСТ – Переход, Служение, Переправа.

СОМНЕНИЕ – Вопрос, Колебание, Глубина.

СКАТ – Поток, Эскапизм, Трансформация.

– Выберите, что ближе вашему внутреннему резонансу, – мягко добавил чиновник.

Диляра, привыкшая к подобным процедурам, уверенно ткнула пальцем в "МОСТ".

– Отлично. Архетип активен. Категория допуска – интерпретативный. – Он выдал ей карточку цвета беж.

Кобзев подошёл следующий.

– Я не собираюсь участвовать в этом, – сказал он. – Это профанация.

– Без архетипа допуск невозможен. Пройдите к зелёному шатру для медитативного тестирования, – невозмутимо отреагировал чиновник и указал на палатку, из которой доносился аромат сандала и лёгкое бормотание мантры.

Кобзев отступил, внутреннезакипая.

Наконец подошёл Алексей. Он взглянул на плакат, затем на чиновника.

– А если я просто скажу первое попавшееся слово?

– Главное – искренность. Внутреннее соответствие важно. Но для упрощённого допуска подойдёт и стихийное совпадение.

Алексей пожал плечами.

– Ладно. Пусть будет… "Сомнение".

Чиновник приподнял брови, немного наклонился над планшетом, а затем хмыкнул.

– Сложный, но допустимый, – сказал он. – Сомневайтесь внутри, но будьте смиренны вовне.

Он протянул Алексею карточку – полупрозрачную, с переливом в сине-серых тонах. На ней были выгравированы слова:

"Личный вибрационный допуск: категория Ретранслятор. Уровень: Предпороговый. Архетип: СОМНЕНИЕ".

– Что означает "предпороговый"? – осторожно спросил Алексей.

– Что вы ещё не открыты, но уже склонны к принятию, – ответил тот с просветлённой улыбкой. – И что вам нельзя трогать объекты без ритуального сопровождения.

Позади снова фыркнул Кобзев.

– Словно кто-то собирался их трогать…

В лагере началась фаза странной подготовки. Люди с карточками разных оттенков перемещались между палатками, обсуждали свои архетипы и пытались понять, кто из них получит допуск "вглубь". Операторы МАП возводили небольшую платформу у входа в насыпь – готовился "обряд открытия сакрального доступа". Алексей стоял в тени и вертел карточку в пальцах. На её обратной стороне была надпись:

"Ваша частота – ваш путь. Не пытайтесь быть иным – просто резонируйте."

– Резонируйте… – пробормотал он и медленно закатил глаза.

***

Около полудня долина окуталась лёгким дымом, напоминающим туман, хотя погода была ясная и сухая. Солнечные блики играли на стволах сосен, но над насыпью, где начинался спуск к загадочному люку, теперь вился странный пар. Его источник – керамические чаши, расставленные по кругу с педантичной симметрией. Из каждой струилась полупрозрачная дымка с отчётливым запахом мяты, лимона и чего-то тошнотворно-сладкого, вызывающего лёгкое головокружение.

– Ароматизированный хлороформ с примесью вербены, – заметил Алексей, глядя, как один из чиновников распыляет состав из металлической колбы. – Теперь стало понятно, почему они всё время улыбаются.

Профессор Кобзев закашлялся, отступая назад.

– Боже, вы реально собираетесь всех обкурить перед научной операцией?

– Это не обкуривание, – мягко возразила девушка в квазимонашеском наряде, та самая инспектор по сакральной этике. – Это ритуал подготовки к сакральному контакту. Мы мягко смещаем резонанс восприятия, чтобы снизить риск когнитивного отторжения.

Алексей тихо пробормотал:

– Где-то между "расширением сознания" и "наркотической обработкой"…

Военные, равнодушные и собранные,стояли по периметру. У каждого из них на плече был нашит шеврон нового образца: орёл, держащий в когтях не меч и молнию, как прежде, а кристалл и перевёрнутую спираль. Кто-то из них, скучающе жуя энергетический батончик, бросил взгляд в сторону проводящегося обряда, но вмешиваться даже не подумал.

В центре действия, как дирижёр странной оперы, выступал чиновник МАП – тот самый с меховой повязкой на лбу и папкой, от которой веяло священнодействием. Он читал что-то с планшета, держа его двумя руками, будто это реликварий. Голос у него был поставленный, интонации исходилиторжественные, почти литургические:

– Сим удостоверяется, что в пределах очерченного периметра нами зафиксирован сакральный субстрат, уровень два. С соблюдением ритуала допуска, благословляется переход в фазу контакта. Пусть сосуды истины будут открыты.

К нему тут же подбежал оператор с антикварным прибором – всё тем же агрегатом, напоминающим старинный пылесос, – и начал делать замеры.

– Повышается тонкий импульс, – сообщил он, – уровень метафизической турбулентности в пределах нормы. Протокол допуска может быть продолжен.

– Что за "метафизическая турбулентность"? – тихо спросил инженер, стоявший рядом с Алексеем.

– Видимо, это то, что раньше называли "бредом", – ответил Алексей, не отводя взгляда от чаш с дымом.

Шаманка Гуна сидела в стороне, скрестив ноги. Она не вмешивалась, лишь слегка покачивалась из стороны в сторону, будто прислушивалась к чему-то таившемуся в земле. На лице у неё было выражение покоя, как будто она знала, что всё происходящее лишь спектакль для тех, кто ничего не чувствует по-настоящему.

В какой-то момент в толпе возникло лёгкое волнение: одна из чаш дала сбой – из неё повалил чёрный, коптящий дым. Подбежал техник, что-то подкрутил, и всё снова пошло по плану.

Алексей в это время проверял оборудование. Магнитометр снова показывал лёгкое искривление. Гравиметр – стабильную, но странную аномалию. Всё оставалось необъяснимым.

– Ну, что скажете, коллега? – спросил Кобзев, подходя ближе.

– Скажу, что этот "ритуал допуска"даёт побочные эффекты сильнее, чем резонансные волны. Половина группы уже на грани медитации или истерики, – ответил Алексей, глядя на одного из научных стажёров, который неподвижно смотрел в небо, шепча что-то о рассвете сознания.

Подошла Диляра. Она держала на ладони свой допуск – карточка слегка светилась в полумраке под деревьями.

– Готовы к спуску?

Алексей посмотрел на чаши, на клубящийся дым и потом на люк – гладкий, матовый, без единой царапины.

– Нет. Но разве это кого-нибудь волнует? – ответил он.

И надел на голову шлем с передатчиком.

К обеду всё было готово.

В воздухе стояла странная, почти напряжённая тишина. Даже птицы, казалось, притихли. По периметру – чаши с дымом, выстроенные в идеальный круг. Над ними вился лёгкий белёсый туман, подсвеченный полуденным солнцем. Ловилось ощущение – не просто ожидания, а паузы перед чем-то чуждым.

У самого люка собралась небольшая группа: Алексей, Кобзев, инженер МАП с массивным спектрографом на штативе и инспектор по сакральной этике, сложившая руки на груди как перед алтарём. Остальные держалисьна расстоянии, в окружении военных.

Инженер, молчаливый и угрюмый, активировал прибор. По виду – нечто между научным аппаратом и музыкальным органом: гладкий корпус, овальные резонаторы, сетка из переплетённых сенсоров. Он повернул несколько регуляторов, и в воздухе прозвучал звук.

Гулкий, низкий, почти гипнотический. Чистая частота 432 герца. Пространство будто откликнулось.

Люк, до того казавшийся матово-металлическим, вдруг начал терять очертания. Как будто плёнка на воде – он подёрнулся рябью, затем стал прозрачным, и через несколько секунд просто… исчез. Не открылся, не сдвинулся, а рассеялся в воздухе, не оставив ни звука, ни даже шороха.

Открылась шахта, уходящаякуда-то вниз под наклоном. Внутри оказалась не лестница, а плавный спиральный проход, словно вырезанный в массиве, который невозможно было сразу идентифицировать. Материал напоминал одновременно керамику, стекло и застывшую ртутную массу. Стены слегка поблёскивали, как будто свет шёл изнутри, хотя источников не было видно.

Пол был упругим. Алексей осторожно наступил и ощутил лёгкое сопротивление, будто шёл по плотной мембране. Она не прогибалась всерьёз, но и не была жёсткой.

– Это не может быть продуктом известной нынче земной технологии… – сказал он, наклонившись, чтобы рассмотреть покрытие ближе. Затем выпрямился и добавил с иронией:

– …Или это очень плохой дизайнер будущего.

Инспектор по сакральной этике бросила на него укоризненный взгляд, но промолчала. Кобзев тихо цокнул языком:

– Гравитация стабильна. Поле не искажено. По крайней мере пока.

Инженер что-то отметил в планшете, но не сказал ни слова.

Один из молодых учёных, стоявших сзади, прошептал:

– Оно… дышит?

И правда, у входа ощущалось едва заметное биение воздуха, словно сам проход был частью чего-то живого. Не откровенный сквозняк, но ритмичное, пульсирующее движение атмосферы.

– Нам надо идти, – сказал Алексей. – Пока всё не закрылось обратно.

И первым шагнул внутрь.

Шаг его был мягкий, беззвучный и затихшие люди снаружи осталась позади.

***

Проход вниз оказался длиннее, чем изначально казалось при взгляде снаружи. Плавно закручивающаяся спираль велась под наклоном, но ноги не уставали – шагающий шёл как будто не в гравитационном поле, а по странной геометрии, почти как во сне.

Света не было. Ни ламп, ни люков, ни даже люминесценции. Но всё было видно: стены, лица, шаги, отпечатки на мягком полу. Алексей несколько раз моргнул, проверяя, не бред ли это, не иллюзия ли – но нет, зрение функционировало, даже лучше обычного. Он видел складки на рукаве комбинезона Диляры, мельчайшие трещины на стенах, поры в чужом лице.

– Света нет. Освещение есть, – прошептал он сам себе. – Даже так… зрение активировано, но не за счёт фотонов.

Он достал переносной гравиметр. Циферблат ничего не показывал – стрелка замерла. Следом он достал компас. Стрелка бешено вращалась, как будто размагнитиливсю планету. Электронный анализатор частот запищал, пробормотал нечто цифровое и замолчал.

– У нас сброс параметров, – прокомментировал он. – Всё, что базируется на нормальной модели пространства, здесь бесполезно.

– Значит, надо будет ориентироваться исключительно на себя, – сказала Диляра, спокойно, как будто обсуждала план экскурсии.

На стенах начали появляться символы. Сначала едва заметные – как тени или оттиски. Затем – явные, вырезанные в гладкой поверхности: не совсем письменность, не совсем рисунки. Алексей подошёл ближе и прищурился.

Они напоминали энцефалограммы – снимки мозговой активности, но выполненные в виде застывших рельефов. Линии пульсировали без движения, будто внутри них шёл сигнал, но не по времени, а по смыслу. Некоторые узоры были цикличны, другие – будто незавершённые.

Он не мог понять, видит ли их на самом деле, или они возникают в восприятии. Попытался сфотографировать, но камера выдала лишь чёрный кадр. Включил сканер текстур – получил "ошибка данных: нестабильная топология поверхности".

В этот момент из-за спины, сверху, раздался голос. Старческий, спокойный, как будто сказанный возле уха, хотя люк был далеко:

– Вы вошли внутрь глаза. Осторожно – он может начать смотреть.

Это была Гуна. Голос её донёсся как-то странно, будто прошёл не по воздуху, а сквозь структуру самого объекта.

Алексей резко обернулся. Его глаза встретились с глазами Диляры. Она чуть улыбнулась и кивнула, как будто всё было сказано абсолютно логично, без подвоха. Ни удивления, ни сомнения. Будто так и должно быть.

– Вы всё это воспринимаете всерьез? – прошептал он.

– А вы – разве нет? – ответила она спокойно.

Он ничего не сказал. Просто продолжил спуск – медленно, стараясь не думать, чьим именно глазом он теперь окружён.

Проход закончился внезапно. Шаг – и пространство раскрылось. Они вышли в зал, столь же круглый, сколь и неправильный. Потолка не было – купол, уходящий вверх, не имел видимых границ. Его не то освещало, не то формировало внутреннее свечение: прозрачное, мягкое, без теней.

В центре находилось… нечто. Оно парило в воздухе, не опираясь ни на что. Напоминало каплю янтаря, но не твёрдую, а колеблющуюся, как будто всё ещё не выбрало – быть веществом или светом. Внутри переливались преломления, но никакой формы – ни включений, ни структуры.

Алексей инстинктивно шагнул ближе. Остальные из группызамерли у края зала.

Карточка на его груди – та самая, выданная приритуале допуска – вспыхнула синим. Свет не просто загорелся – он прошёл сквозь неё, как луч через призму, и ударил в центр янтарной капли. Та чуть дрогнула, и пространство над ней завибрировало.

На глазах у всех в воздухе начала складываться фигура. Сначала появился хаос из точек. Затем сформировалась структура. Контуры. Переходы. Как будто из ночного неба высыпались звёзды и собрались в узор.

Фигура была чем-то похожа на человека. Пропорции – условно человеческие. Плечи, торс, нечто вроде головы. Но лица не было. Ни глаз, ни рта, ни намёка на личное. Только гладкая поверхность – как если бы сознание выбрало форму, но не решилось на содержание.

Звук появился без колебания воздуха. Он был где-то внутри черепа – будто мысль, которой кто-то другой позволил прозвучать:

– Ваша структура восприятия несовместима с типом вопроса. Выбран архетип: Сомнение. Контакт начат.

Алексей замер. Его рука, в которой был прибор, чуть дрогнула. Сам прибор – молчал. Всё молчало. Даже мысли.

Он медленно обернулся. На лицах учёных застыласмесь замешательства и с трудом скрываемого ужаса. Чиновник из МАП смотрел, не мигая, но в глазах была то ли гордость, то ли непонимание. Диляра, в отличии от многих из присутствующих, стояла очень спокойно. Только её пальцы крепко сжали ремень рюкзака.

Алексей снова взглянул на фигуру. Он не мог понять, чего она ждёт. Не знал, что значит "контакт начат". И впервые за всё время с момента прибытия в Кара-Ой, в его взгляде появилось не раздражение, не иронияи, даже не усталость, а – замешательство. Подлинное и нескрываемое.