Читать книгу Лаванда и старинные кружева - - Страница 4

Личность тети Джейн пробудила в племяннице живой интерес. Жаль, не удалось приехать вовремя и с ней познакомиться. Рут знала только, что мисс Хэтэуэй была младше ее матери, миссис Торн, уже покинувшей этот мир, на три или четыре года и недавно получила наследство от старого друга. И это все. Лишь находки на чердаке пролили на жизнь тети хоть какой-то свет.

Рассматривая карандашные портреты в гостиной, Рут понадеялась, что среди них нет ее родственников. В семейном альбоме она не нашла ни одной женщины, которую хотела бы видеть в качестве своей тети, но сейчас, готовясь к худшему, преисполнилась решимости выяснить правду.

– А портрет мисс Хэтэуэй здесь есть, Хепси? – поинтересовалась она.

– Нет, мэм. Мисс Хэтэуэй ни за что бы не повесила свой портрет в гостиной. Кто-то так делает, но мисс Хэтэуэй считает, это нескромно.

– И она права, Хепси, – рассмеялась Рут, – хотя я никогда не думала об этом с такой точки зрения. Ладно, подожду, когда она вернется домой.

Стоял ясный прохладный день, наполненный присущей весне неуловимой свежестью; он так и манил выйти на улицу, поэтому после обеда Рут, надев короткую юбку и тяжелые ботинки из «рабочего гардероба», зашагала вниз по склону, чтобы взглянуть на деревню.

Над плоскогорьем возвышался довольно крутой холм; слева у его подножия текла река, справа тянулся лес. Рут заметила боковую тропинку, ведущую в гущу деревьев, но, немного поколебавшись, все же пошла прямо.

У подножия холма примостился обычный маленький городок, который благодаря предприимчивости более состоятельных жителей со временем начал взбираться по склону, однако один лишь дом мисс Хэтэуэй смело высился на самом верху. Слева от тропинки в окружении сада находилось жилище мисс Эйнсли; прямо напротив, по другую сторону холма, стоял коричневый дом с лужайкой, вовсе без сада, лишь клочок земли был отведен под овощные грядки.

Прогуливаясь по деревне, Рут остановилась, чтобы взглянуть на товары, выставленные в витрине единственного магазина, являвшегося по совместительству почтовым отделением и бакалейной лавкой. Местные довольно быстро приметили ее и теперь взирали с большим почтением, поскольку появление в их краях незнакомцев считалось настоящим событием. Сама же она размышляла о том, что этому магазинчику, дабы стать полноценным универмагом и придать городу статус и достоинство мегаполиса, надо бы вырасти раз в пятьдесят по сравнению с нынешними размерами.

Уже направившись домой, у подножия холма Рут осознала, что для человека, привыкшего к городским тротуарам, первая долгая прогулка по проселочным дорогам не прошла даром. Заметив широкий плоский камень, так и манящий отдохнуть, она устроилась на нем в тени живой изгороди мисс Эйнсли, надеясь, что, может, появится Джо и отвезет ее на вершину холма. Высокая изгородь полностью скрывала сад от чужих глаз, и лишь калитка нарушала его уединенность.

С каждой минутой на Рут как будто все больше наваливалась усталость.

«Не ревматизм ли у меня?» – подумала она, пристально всматриваясь в даль в поисках ветхой повозки, к которой некогда относилась со страхом и пренебрежением. Сейчас же грохот этих скрипучих колес показался бы ей сладчайшей музыкой на свете, а противоречивые выражения, мелькавшие в единственном зрячем глазу Мамули, доставили бы величайшее удовольствие.

Рут долго сидела на камне, но спаситель так и не появился.

– Мне нужен альпеншток, – пробормотала она себе под нос и утомленно поднялась на ноги, собираясь с духом, чтобы направиться вверх.

Внезапно тихо щелкнула калитка, и приятнейший в мире голос произнес:

– Дорогая, вы явно устали. Может, зайдете?

Рут обернулась. Ей приветливо улыбалась мисс Эйнсли. Она тут же объяснила, что приходится племянницей мисс Хэтэуэй и с радостью зайдет на несколько минут.

– Я знаю, кто вы, – тем же приятным голосом проговорила хозяйка дома. – Ваша тетя много о вас рассказывала. Надеюсь, мы подружимся.

Рут последовала за мисс Эйнсли по усыпанной гравием дорожке к входной двери, потом прошла в гостиную, где в камине радостно потрескивали дрова.

– В это время года слишком влажно, – продолжила хозяйка. – И я люблю, когда горит огонь.

Между тем Рут с удовольствием рассматривала мисс Эйнсли, которая оказалась даже выше ее самой. Эта уверенная в себе женщина с великолепной осанкой явно обладала немалой выдержкой, которая для одних являлась врожденным достоинством, для других же – результатом долгого, упорного воспитания.

Ее густые поседевшие волосы отливали серебром, кожа выглядела чистой и свежей, как у девушки, а улыбка приоткрывала ровные белые зубы. Однако больше всего очаровывали глаза – фиалковые, такого насыщенного цвета, что при определенном освещении казались почти черными. Они словно затягивали в свои глубины, и Рут невольно сразу же прониклась к этой женщине симпатией. Ей могло быть как сорок, так и семьдесят лет, но ее красота принадлежала к тем, что никогда не увядают.

Стараясь не слишком откровенно разглядывать хозяйку дома, Рут время от времени отводила глаза и принималась осматривать комнату, которая несла на себе отчетливый отпечаток личности мисс Эйнсли. Любой, познакомившись с этой женщиной, безошибочно указал бы, что здесь живет именно она. Тщательно отполированные деревянные полы частично скрывались под редкой красоты восточными коврами. Стены неброского темно-зеленого цвета не портили никакие узоры, на окнах висели тюлевые занавески, отделанные кружевом Дюшес. Ночные шторы, в доме мисс Хэтэуэй свисавшие прямо до пола, здесь подхватывались белыми шнурами.

Мебель в колониальном стиле из красного дерева была натерта так, что блестела без всякого лака.

– У вас прекрасный дом, – немного помолчав, похвалила Рут.

– Да, мне здесь нравится.

– Очень много красивых вещей.

– Да, – тихо согласилась мисс Эйнсли. – Это… дружеский подарок.

– Наверное, у нее их много, – заметила Рут, любуясь одним из ковров.

На лице мисс Эйнсли вспыхнул легкий румянец.

– Мой друг – мужчина, – со спокойным достоинством поправила она. – Мореплаватель.

Что ж, теперь Рут поняла, откуда здесь взялись подобные ковры и ваза из тончайшей перегородчатой эмали [6], стоявшая на каминной полке. А еще воротничок хозяйки из мехельнского кружева, прикрепленный к кашемировому платью цвета лаванды с помощью инкрустированного золотом крупного аметиста в окружении овальных жемчужин.

Они немного поговорили о мисс Хэтэуэй и ее путешествии.

– Я заявила, что она слишком стара для поездки, – с улыбкой призналась мисс Эйнсли, – но Джейн заверила меня, что сумеет о себе позаботиться. Уж в этом я не сомневаюсь. Впрочем, ей в любом случае ничего не грозит. Эти организованные группы попутчиков – лучший вариант, если кто-то впервые в одиночестве отправляется в путь.

Рут об этом слышала и все же удивилась.

– Расскажите мне о моей тете, мисс Эйнсли, – попросила она. – Я ведь никогда ее не видела.

– Ну конечно. С чего же начать?

– С самого начала, – с тихим смешком предложила Рут.

– Все началось очень давно, дорогая, – заметила мисс Эйнсли и, кажется, вздохнула. – Она приехала сюда задолго до меня, и познакомились мы еще девчонками. Она жила с родителями в старом доме на вершине холма, а я здесь со своей семьей. Долгое время мы были близкими подругами, потом поссорились из-за какой-то глупости, о которой сейчас уже и не вспомнить, и пять… нет, почти шесть лет делали вид, что незнакомы, поскольку из-за гордости и упрямства ни одна из нас не могла уступить первой. Но смерти и неприятности вновь свели нас вместе.

– А кто заговорил первым? – с интересом спросила Рут. – Вы или тетя Джейн?

– Я, конечно. Вряд ли она бы сдалась. Джейн всегда была сильнее меня. И пусть я не помню причину ссоры, но задетая гордость даже по сей день не дает мне покоя.

– Понимаю, – быстро кивнула Рут. – Со мной однажды тоже случилось нечто подобное, только меня сдерживала не гордость, а обычное упрямство. Порой я ощущаю, будто внутри меня уживаются сразу две личности. Одна, вежливая и приятная, мне очень нравится; другая же настолько упряма, что я сама ее боюсь. И когда они вступают в конфликт, упрямая всегда побеждает. Простите, ничего не могу с этим поделать.

– Вам не кажется, что в этом плане все мы одинаковые? – заметила мисс Эйнсли, легко уловив суть. – Не верю, что можно обладать сильным характером, не будучи при этом упрямым. Ведь смысл как раз в том, чтобы отстаивать свою позицию, невзирая на препятствия, и не поддаться искушению уступить.

– Да, но когда знаешь, что нужно уступить, и не можешь – это ужасно.

– Правда? – почти весело уточнила мисс Эйнсли.

– Спросите тетю Джейн, – со смехом ответила Рут. – Судя по всему, мы с ней в чем-то схожи.

Наклонившись вперед, мисс Эйнсли подбросила в огонь еще одно кленовое полено.

– Расскажите мне еще о тете, – предложила Рут. – Чтобы я ощутила себя ее родственницей, а не сиротой, выброшенной на берег мира.

– Она довольно сложный человек, – отозвалась пожилая женщина. – Никогда не понимала, как в ней уживаются твердость и мягкость. Джейн тверда, как гранит Новой Англии, хотя, по-моему, это лишь маска, за которую порой удается заглянуть. Она частенько ругает меня по поводу и без, но я не обращаю на это внимания. Джейн утверждает, что негоже мне жить здесь в одиночестве и если со мной что-то случится, то я сама виновата. Однако она приказала вырубить все деревья, росшие на склоне холма, чтобы видеть из окна мой дом, изготовила себе запасной ключ от моей двери и заставила пообещать: если я заболею, то должна подать в окно сигнал – днем вывесить красную шаль, ночью зажечь лампу. И даже отдала мне свою шаль, потому что у меня красной не было. Никогда не забуду, как однажды ночью, во время сильнейшей бури, у меня случился ужасный приступ невралгии. Я себя не помнила от боли, не знаю даже, как сумела зажечь на окне лампу. Но она пришла. Появилась в два часа ночи и сидела со мной, пока мне не полегчало. Я всегда буду любить ее за такую доброту и нежность.

Мягкий голос мисс Эйнсли задрожал от переполнявших ее чувств, а Рут вдруг вспомнила о лампе в чердачном окне. Но нет, из окна этого дома ее не видно.

– Как выглядит тетя Джейн? – чуть помолчав, полюбопытствовала Рут.

– У меня есть лишь одна ее фотография, сделанная давным-давно. Сейчас принесу.

Хозяйка дома поднялась наверх, но быстро вернулась и протянула Рут старомодную амбротипию.

В футляре с бархатной подкладкой бережно хранился образ тети Джейн, запечатленной в расцвете молодости – лет в двадцать или двадцать пять. Одетая в полосатое шелковое платье, она сидела на стуле с прямой спинкой, сложив на коленях руки в черных кружевных митенках. Рут отметила высокий, слегка выдающийся вперед лоб, небольшие, очень темные глаза, прямой нос и маленький, на редкость твердый и решительный подбородок, в котором не читалось и намека на девичью задумчивость, угадывавшуюся в выражении лица.

– Бедняжка тетя Джейн, – вздохнула Рут. – В жизни ей нелегко пришлось.

– Да, – согласилась мисс Эйнсли. – Но она даже виду не подавала.

Решив, что пора отправляться домой, Рут подошла к окну и как бы между делом поинтересовалась:

– У нее ведь был возлюбленный?

– Д-думаю, да, – неохотно ответила мисс Эйнсли, все еще держа в руках фотографию. – Мы же какое-то время не общались.

Со своего места у окна Рут отчетливо видела, как посреди дороги остановился молодой человек, бросил взгляд на дом мисс Эйнсли, потом на коричневый, на другой стороне холма, немного поколебался и направился к коричневому дому. Он явно был не из этих мест – жители деревни таких плащей не носили.

– Его звали Уинфилд? – вдруг спросила Рут и тут же возненавидела себя за этот вопрос.

Амбротипия упала на пол. Мисс Эйнсли наклонилась, чтобы ее поднять, и Рут не сумела разглядеть ее лицо.

– Возможно, – странным голосом ответила хозяйка дома. – Я никогда не спрашиваю у леди имен их друзей.

Несмотря на мягкость тона, Рут остро ощутила прозвучавший в словах упрек и покраснела, а затем, больше ничем не выдав своих эмоций, поспешила извиниться. Бледная мисс Эйнсли смотрела на нее с явным негодованием.

– Мне нужно идти, – в конце концов проговорила Рут, нарушая неловкое молчание, и мисс Эйнсли в одно мгновение снова превратилась в прежнюю радушную хозяйку.

– Ну что вы, дорогая. Вы ведь еще не видели мой сад. Я посадила все семена, и часть из них уже взошли. Согласитесь, приятно любоваться прорастающими растениями.

– Вы правы, – кивнула Рут, забыв о неловких мгновениях. – Я долгое время жила в городе, где почти нет растений, лишь трамвайные пути и высокие здания. Можно мне прийти еще раз, чтобы полюбоваться на ваш сад?

– Буду очень рада вас видеть, – с неким старомодным величием отозвалась мисс Эйнсли. – Мне очень понравилось ваше общество. Надеюсь, вы скоро вновь ко мне заглянете.

– Спасибо. Обязательно приду.

Хозяйка открыла для гостьи дверь, однако Рут, повинуясь какому-то странному порыву, немного задержалась в прихожей, потом все же вышла на улицу, ощущая, как что-то удерживает ее здесь – словно бы между ними осталась некая недосказанность. Бездонные глаза хозяйки смотрели прямо на нее, о чем-то спрашивая, умоляя, заглядывая в самую глубь души.

Рут, отзываясь на немой призыв, взглянула на нее в ответ.

– Моя дорогая, – вдруг серьезно спросила мисс Эйнсли, кладя руку ей на плечо, – вы зажигаете по вечерам лампу в чердачном окне?

– Да, мисс Эйнсли, – быстро кивнула Рут.

Пожилая женщина судорожно вздохнула, будто испытала облегчение, а после густо покраснела.

– Мне Хепси передала, да и тетя Джейн упомянула об этом в письме, – торопливо продолжила Рут. – И я с радостью исполняю поручение. Не хотелось бы, чтобы корабль потерпел крушение прямо возле наших дверей.

– Да, – вздохнула мисс Эйнсли, немного бледнея. – Я часто думала о тех, кто идет на дно моря вместе с кораблями. Это так ужасно. Иногда, бывает, прибой с силой бьется о скалы, и мне… становится страшно.

На холм Рут поднималась весьма довольная, заинтригованная и в то же время сильно смущенная. Красивое лицо мисс Эйнсли, на котором постоянно сменялись выражения, так и стояло у нее перед глазами, а наполнявший комнаты изысканный аромат лаванды походил на благословение.

Хепси не ошиблась: мисс Эйнсли, несомненно, имела отношение к лампе, но за этим светом – совершенно точно – не крылось никакого особого смысла. Просто эта женщина так долго жила одна, что начала сильно бояться кораблекрушений, возможно, из-за «друга-мореплавателя», поэтому и попросила мисс Хэтэуэй зажигать на ночь лампу в окне. Вот и вся тайна.

Рут порадовалась, найдя просьбе тети разумное объяснение, и все же что-то грызло ее изнутри.

– Не буду больше об этом думать, – решительно заявила она себе, намереваясь сдержать слово.

Рут с аппетитом принялась за ужин и, не желая показаться нелюдимой, сообщила прислуживавшей ей Хепси:

– Я была у мисс Эйнсли.

Мрачное лицо горничной на миг прояснилось.

– Вы узнали о лампе? – нетерпеливо поинтересовалась она.

– Нет, Хепси. Но, по-моему, мисс Эйнсли начиталась книг и так долго жила одна, что стала бояться кораблекрушений. Ты же знаешь, у всех нас есть свои страхи. Я, например, жутко пугаюсь зеленых червей, хотя они никогда не делали мне ничего плохого. Думаю, она попросила мисс Хэтэуэй поставить на окно лампу и, возможно, рассказала о чем-то из прочитанного, намекая, что это следовало бы сделать раньше.

На лицо Хепси вернулось прежнее непробиваемое спокойствие.

– Ты со мной согласна? – после долгой паузы спросила мисс Торн.

– Да, мэм.

– Звучит очень разумно, правда?

– Да, мэм.

И все-таки, несмотря на кажущееся согласие горничной, Рут понимала, что не убедила Хепси, а позже, направляясь на чердак с лампой и коробком спичек, сама вновь задумалась над этой загадкой.

– Если я не займусь плетением кружев, – пробормотала она себе под нос, поднимаясь по лестнице, – или не найду себе другого занятия, то через полгода превращусь в назойливую старую деву, всюду сующую свой нос.