Читать книгу Между селфи и отражением. Когда фото красивее жизни - - Страница 5

Внутренний голос, который без устали комментирует каждую мелочь во внешности, не рождается сам по себе. Никто не появляется на свет с убеждением, что у него «не тот» нос, «ужасные» бёдра или «позорный» живот. Это не инстинкт, а выученный язык. Как ребёнок осваивает родную речь, так же постепенно осваивается и язык ненависти к себе.

Сначала есть просто тело. Маленькие руки, ноги, живот, щеки. Ребёнок играет, бегает, падает, встаёт, притягивает к себе внимание, смотрит на ладони, трогает волосы. В этом нет оценки. Есть чистое проживание. Тело – инструмент радости, любопытства, контакта, исследования мира.

Первые трещины появляются там, где рядом с телом возникает взрослый взгляд. Вздох над примерочной: «опять ничего не сидит», привычное «я жирная», сказанное матерью перед зеркалом; резкое «не ешь столько, потолстеешь» за столом; фраза, брошенная в сердцах: «с такими ногами – юбки не носят», «на тебя никто не посмотрит с такой фигурой». Кажется, что это всего лишь слова, но ребёнок запоминает их не ушами – сознанием.

В этом возрасте нет дистанции между собой и родительским голосом. То, что говорит значимый взрослый, становится внутренним законом. Если мать ненавидит своё отражение, каждый день отвергает собственное тело, ребёнок бессознательно учится: так и надо, своё тело – источник стыда и боли. Если отец шутит про чужую полноту, морщины, «страшные лица», в голову ложится прямое послание: внешний вид – основание для оценки ценности человека.

Школа подхватывает эстафету. Там физическое становится публичным. Чужие взгляды, смешки, сравнения, прозвища. Можно впервые узнать, что у кого‑то «слишком большой лоб», у кого‑то «слишком маленькая грудь», у кого‑то «слишком толстые» или «слишком кривые» ноги. Дети жестоки не потому, что злы по природе, а потому что повторяют то, что слышат и видят дома, по телевизору, в разговорах взрослых.

Любой отличающийся элемент внешности легко превращается в мишень. Вес, рост, форма лица, уши, нос, кожа, волосы, очки, осанка – всё, что выбивается из условной нормы, рискует стать поводом для насмешек. И если где-то внутри уже заложено родительское недовольство собой, школьные комментарии попадают в подготовленную почву. Внутренний голос подхватывает их: «надо скрыть», «надо исправить», «такую показывать нельзя».

Позже появляется культура как огромный, вездесущий фон. Журналы в детстве, фильмы, клипы, реклама, плакаты в торговых центрах. Красивые тела и лица становятся стандартом: вот так «правильно», вот так «женственно», вот так «успешно», вот так «желанно». Всё, что не вписывается, автоматически записывается в недостатки.

Культура красоты часто маскируется под заботу. Рекламный посыл звучит мягко: «стань лучшей версией себя», «подчеркни достоинства», «позаботься о себе». Но скрытое сообщение другое: в том виде, в котором тело есть сейчас, оно недостаточно хорошо. Надо подтянуть, улучшить, подкорректировать. Никакого спокойного существования – только бесконечный проект «сделать из себя что‑то достойное».

Комментариев становится так много, что они перестают быть различимыми по источникам. Уже сложно вспомнить, кто первым сказал, что «такая грудь – проблема» или что «на таком лице нужен обязательно макияж». Внутренний критик собирается из обрывков фраз: маминых диет, отцовских замечаний, замечаний учителей по физкультуре, шуток одноклассников, идеализированных образов из медиа.

Этот внутренний голос звучит уверенно и очень знакомо. В нём часто слышатся интонации тех, кто в детстве имел власть: родителей, старших родственников, авторитетных людей. Иногда он повторяет прямые цитаты: «кому ты такая нужна?», «встань ровно, сутулая», «посмотри на себя», «с твоим лицом надо хотя бы худой быть». Иногда он изобретает новые, ещё более жёсткие формулировки, но суть остаётся той же: «ты не такая, как надо».

Важно заметить, что многое из этого происходило «из лучших побуждений». Родители могли верить, что, критикуя, мотивируют. Что стыд – хороший способ подтолкнуть к изменениям: «если сейчас не скажу, потом будет хуже», «пусть лучше дома услышит, чем от других». Учителя могли считать своим долгом указать на лишний вес «ради здоровья». Подруги могли обсуждать чужие тела как норму женского общения, уверенные, что просто «делятся мнением».

Но психика не читает сноски к этим действиям. Она не знает, что мама «не хотела обидеть» или что подружка «просто шутила». Она регистрирует только факт: моё тело – объект оценки, обсуждения, осуждения. Мой внешний вид – не мой, а общий, он в распоряжении любых глаз и голосов.

Со временем этот внешний хор уже не нужен. Достаточно одного взгляда в зеркало, чтобы в голове зазвучало всё разом: здесь слишком, тут мало, это поправить, то скрыть. Внутренний критик становится автономным. Можно жить отдельно от родителей, сменить школу, окружение, город, но голос продолжает комментировать каждую складку, каждый прыщ, каждый миллиметр.

Культура добавляет к этому бесконечное сравнение. Теперь есть соцсети, где в ленте мелькают отретушированные лица и тела, выстроенные кадры, выгодные ракурсы. Разум может понимать, что это постановка, что за одним фото стоят сотни неудачных, что там фильтры и обработка. Но эмоционально эти картинки воспринимаются как норма, как реальность других. И тогда внутренняя планка поднимается ещё выше.

В этом месте ненависть к себе кажется уже чем‑то своим, родным. Становится трудно представить, что можно относиться к телу иначе, чем через претензии. Что можно просто жить в нём, а не сразу искать, что в нём не так. Какой‑то частью сознания уже усвоено: если перестать ругать, всё развалится. Критический голос выдаёт себя за полезного помощника: «без меня расслабишься и совсем запустишься».

На самом деле этот голос редко что‑то улучшает. Он больше похож на внутреннего насильника, чем на тренера. Вгоняет в стыд, обессиливает, отбивает желание заботиться о себе по‑настоящему. После очередной волны самоненависти не тянет бережно приготовить себе еду, нормально поспать, заняться телом из уважения. Хочется прятаться, отключаться, наказывать, заедать, доводить до истощения или изматывать упражнениями.

Парадокс в том, что то, что называется «ненавидеть своё тело», в глубине часто оказывается ненавистью к тем болезненным посланиям, которые в него встроили. Тело оказалось экраном, на который проецировался стыд, страх быть отвергнутой, тревога «не быть достаточно хорошей». Нос, живот, бёдра, кожа стали удобными контейнерами для старых ран, полученных от слов и взглядов других людей.

Понять, откуда взялся внутренний критик, – значит разорвать иллюзию, что он врождённый и объективный. Он не голос правды, а голос истории: семейной, школьной, культурной. Он звучит тем громче, чем меньше была возможность в детстве услышать другой тон – тёплый, принимающий, поддерживающий.

Внутри может быть много сопротивления: признать, что жёсткие слова близких ранили, сложно. Часть психики защищает их: «они старались», «так было принято», «зато я теперь сильная». Но пока полностью отрицается боль, которую нанёс этот опыт, внутренний критик продолжает держаться за авторитет. Будто, если признать несправедливость, рухнет вся конструкция отношений с теми, кто, когда‑то был важен.

Постепенно можно начать разделять: те, кто, когда‑то критиковали, имели свои страхи, свои раны, свой опыт давления. Они не всегда понимали, что делают. Но это не отменяет последствий. Внутренний голос, который сегодня издевается над каждым сантиметром тела, – результат их слов, но не их собственность. Сейчас он – внутренняя фигура, с которой можно вступать в диалог, ограничивать, ставить границы.

Ненависть к своему лицу и телу не является естественной частью личности. Это выученный способ смотреть на себя сквозь чужую, искажённую оптику. И если, когда‑то этот язык был усвоен, его можно постепенно разучивать. Замечать, где звучат не собственные слова, а эхом повторяются старые фразы. Слушать не только этот крик, но и другой, тихий слой – в котором тело просит не идеальности, а права быть живым, несовершенным, но заслуживающим уважения хотя бы уже за то, что всё это время выдерживает чужие атаки и остаётся домом, в котором продолжается жизнь.