Читать книгу Солнечный свет - Группа авторов - Страница 1

В темной комнате не было ни окон, ни мебели, ни фотографий в рамках, ни разбросанных вещей, ничего, кроме одной двери. Коричневая, с дешевой металлической ручкой, похожая на миллион других дверей в миллионе других квартир или домов, но все же чем-то отличающаяся. А отличалась дверь тем, что за ней был человек. Он стоял неподвижно, не издавая ни звука, практически не шевелясь и не дыша, но его присутствие было таким же реальным, как и сама комната. Зайти человек не мог, ведь была ночь, а, как известно, ночью двери запираются. Но желание попасть внутрь было сильнее замка, и он остервенело, приложив всю силу, начал дергать ручку. Тот, кому не посчастливилось находиться в комнате, ужасно испугался – мало того что кто-то ломится внутрь, так и бежать некуда и звать некого. А человек за дверью все продолжал биться, хотя ни золота, ни денег, ни украшений внутри не было, и его желание попасть туда, где его не только не ждут, но и боятся, было очень странным. На секунду все смолкло. Неужели сдался? Но тут в замке повернулся ключ.

Утро еще не наступило. Страшно душно, хотя дверь на балкон открыта. Каждый раз эти сны выжимали меня, как половую тряпку, и чтобы от них оправиться, необходимо прожить целый день, полный света, разговоров, бесполезных дел. А главное, день обязательно нужно наполнить людьми. Неважно кем. Живые, смеющиеся, светлые. Не дотрагивающиеся до меня.

В темноте исчезали они, исчезало и все остальное. Я оставалась одна с кошмарами, тишиной и отстраненным лунным светом, который так сильно отличался от приветливого дневного. Каждая ночь была полем битвы со страхами. Ложась в кровать, я надеялась быстрее уснуть, однако это редко получалось. Вчера ворочалась пару часов, затем наконец-то забылась, но покоя во сне не нашла – приснилось, что кто-то ломится ко мне в комнату. Был ли этот сон вещим? С каждым днем все труднее разобрать, что произойдет на самом деле, а что всего лишь творение переживаний.

Я встала и вышла на балкон. Холодный пол обжег ноги, по телу пробежали мурашки. Оказывается, совсем не жарко, видимо, сновидение обмануло, а теперь чувства вернулись. Было темно, но белые занавески, раздувавшиеся ветром, будто светились. Густая ночь не такая страшная, пока открыты глаза. Опершись на перила, я глубоко вдохнула. Придется лечь обратно. Слишком рано. Завтра тяжелый день, нужно отдыхать, пока есть время. Вернувшись в кровать, мокрую от пота, я понадеялась, что больше ничего не приснится.

Золотой свет залил комнату, прогнав тени обратно в их царство. Все проснулись ни свет ни заря, только я оставалась в постели, но голоса были настолько громкими, что казалось, целая толпа стоит у изголовья кровати. Лучи солнца падали на лицо, но я притворялась спящей для самой себя. Не хотелось, чтобы этот день наступал. То ли из-за страха конца, то ли из-за чувства, что произошедшее изменит нас всех. Однако, услышав голос Нины, раздающей указания на первом этаже, я поняла, что если сейчас не встану, то она придет ко мне и насильно утащит в сегодняшний хаос.

В мрачном настроении я спустилась вниз. Этот день будет тянуться вечно, а закончится катастрофой, которую не пережить. Никто этого не знал, а я боялась сказать вслух, потому что пока предчувствие медленно разливалось внутри, пока мысль до конца не сформировалась и не приобрела звуковую оболочку, все было не по-настоящему, все было просто страшным сном, а не видением.

Нина стояла у окна, пока Маргарита суетливо то открывала, то закрывала шкафы, хлопала дверью, перемещаясь быстрым шагом из кухни в столовую и обратно, выполняя все инструкции и готовясь к приезду гостей. Нахмурив брови, Нина смотрела на лес. Она всегда так делала, когда глубоко погружалась в мысли, строя планы или продумывая действия. Морщинки собрались вокруг глаз, делая ее старше. Короткие светлые волосы тщательно расчесаны, ни одна прядь не выбивалась.

– У меня нет ни слов, ни желания эти слова произносить, – сказала я, войдя в столовую.

– Ты не в настроении. Плохо спала?

Каждый раз она задавала этот вопрос, и каждый раз хотелось закатить глаза. И конечно же каждый раз приходилось лгать.

– Спала как младенец.

Она взглянула с недоверием. Проще было притвориться, что это правда. Тем более сегодня такой день.

– Когда приедут твои гости?

– Уже скоро.

У меня было мало времени, чтобы сбежать и спрятаться или придумать дело, которое не требует отлагательств.

– Нужна твоя помощь. – О нет! – Ты ведь не занята?

– Вообще-то, мне нужно срочно уйти. Тимофей еще вчера попросил кое-что сделать. – Всего лишь отговорка, в которую она не поверит.

– Тимофей потом все сделает сам. Ты должна быть здесь. Гостям нужно показать Дом, а то ненароком заблудятся и зайдут туда, куда не следует.

– Хорошо, я так и передам твоему мужу, что ты его не любишь.

Мне ужасно не хотелось встречать ее друзей и расспрашивать, как они добрались, чтобы показаться гостеприимной хозяйкой.

– Нина, ты же знаешь, светские беседы – это не мое. – Я тяжело вздохнула.

– Милая, любая беседа – это не твое. И что теперь делать? Запереться в комнате и света белого не видеть? Новые знакомства хорошо скажутся на тебе. Помогут взглянуть на мир другим взглядом.

Что действительно мне бы помогло, так это сон. Но отказать Нине невозможно, у нее был удивительно мерзкий дар всегда получать то, что она хочет, при этом убедив собеседника, что это исключительно его собственное желание, возникшее где-то глубоко в добром сердце.

– Ладно, – неохотно ответила я. – Что мне делать?

– Просто встреть их и будь приветливой. Покажи, где что находится, проводи до комнат. И придумай что-нибудь про чердак. Скажи, что пол прогнил, подниматься туда небезопасно или что-нибудь в этом роде.

– Удивительные у тебя отношения с друзьями. Пригласить их в Дом – пожалуйста. А поделиться своими маленькими секретами ты не готова.

Она нахмурилась и строго посмотрела мне в глаза:

– Ты знаешь, что мы должны держать в тайне…

– Все я знаю.

Нина отвернулась. Вот и поговорили.

Я любила ее всем сердцем как старшего товарища, который даст совет в трудную минуту. Она была и наставником, и сумасшедшей тетушкой, которая приезжала на праздники и становилась катализатором осуждения всего семейства. А в конце сыгранного спектакля выяснялось, что все это негодование приличных мам и пап, бабушек и дедушек она спланировала заранее. Она казалась актрисой-инструментом, а была режиссером-постановщиком. Однако приказной тон являлся неотъемлемой частью роли, ведь необходимость быть не просто хранительницей домашнего очага, а чего-то гораздо большего, накладывало незримый отпечаток.

– Закуски готовы, а лимонад охлаждается в холодильнике. – Маргарита снова хлопнула дверью. – Кофе сварю, когда они приедут. Сколько точно будет человек?

– Семь, если не считать нас, – сказала Нина, даже не повернувшись.

– Тогда еды точно хватит. Я приготовила на пятнадцать, – Маргарита мне подмигнула, – на всякий случай.

Иногда я совершенно не понимала ее странные намеки, продиктованные никому неизвестными правдами. Однако, начав работать в Доме еще до того, как Нина стала хозяйкой, ее окружил ореол безмерного уважения не только со стороны тех, для кого она убирала и готовила, но и жителей деревни, находящейся недалеко от Дома.

Маргарита была высокой и крупной женщиной, способной очаровать любого. Яркие рыжие волосы вились крупными кудрями, но она их постоянно убирала в пучок, и нам редко могло посчастливиться увидеть ее во всей красе. Хитрая полуулыбка никогда не сходила с лица, а заигрывающий тон мог либо свести с ума, либо довести до белого коленья. Первое чаще всего относилось к мужчинам, а второе – к их женам.

– Семь! Откуда у тебя столько друзей? – Я была удивлена.

– Проживешь с мое, у тебя появиться еще больше. Маргарита, а Варе ты заварила травяной чай? А то я смотрю, у нее круги под глазами скоро до щек доползут.

– Ну спасибо.

– Конечно! – крикнула Маргарита из кухни.

– Он мне не помогает.

– Подожди, ты пьешь его всего месяц, этого мало. Поверь, еще немного, и у тебя укрепятся нервы, да и видения будут даваться гораздо легче. И сны. Тем более, в прошлый раз все отменно сработало.

Спорить бесполезно, тем более, травяные сборы точно не повредят. Не помогут справиться с собственной головой, так хотя бы укрепят иммунитет. Да и вспоминать о прошлом совершенно не хотелось. Подобные размышления приводили меня в уязвимое состояние, не готовое к борьбе. Сейчас же я должна быть готова ко всему.

Решив скоротать время в саду, я прошла через столовую и оказалась на улице, как услышала рев двигателя.

– Они здесь! – крикнула Нина и выбежала навстречу гостям.

Подъездная аллея была небольшой – там могло уместиться не больше трех машин. Со всех сторон ее окружали деревья, а посередине находилась клумба, которая так разрослась, что любой неосторожный водитель рисковал в ней утонуть. У входа росли кусты, которые Тимофей тщетно старался взять под контроль, но сдавались они лишь Нине. Деревья, кусты и клумбы были раковиной для нашего Дома-Жемчужины. Лишь прологом перед настоящей историей.

Каждая комната в Доме была заполнена миллионом вещей и безделушек. На стенах висели портреты незнакомцев, умерших еще до моего рождения. Возможно, однажды и я буду смотреть немного свысока из-за багажа опыта и знаний на новеньких. На первом этаже окна были во всю стену, чтобы наслаждаться видом леса и сада. В гостиной на полу лежал когда-то пестрящий красками, а нынче выцветший от солнца ковер. Таким он мне нравился больше, ведь за ним скрывалась целая история, прожитые жизни, разговоры, наполненные смехом и слезами. Вот кто-то пролил вино и оставил на ковре розовое пятно, которое невозможно вывести даже спустя столетие. А вот на другом конце маленькая дырочка от окурка, выпавшего из рук шокированного мужчины в дорогом пиджаке. Если снять обувь и босиком пройтись по диагонали, так чтобы узор из ромбов стал тропинкой, ворс слегка будет щекотать пятки. Наверняка на нем танцевали влюбленные пары в сумраке, который слабо пытался разогнать теплый свет от свеч. Старый ковер пережил и приветствия, и прощания.

Повернувшись спиной к окну, можно обнаружить спрятанную дверь в библиотеку – сокровищницу Тимофея. Он привез сюда все свои книги, чем непомерно обогатил ее. Все, кто жил до нас, больше увлекались специфической литературой. Вернувшись в широкий коридор, соединяющий все комнаты на первом этаже, любой, кто оказывался в Доме, был ослеплен буйством красок от витража на входной двери. Солнце, попадая на стекло с изображением рыцаря и дамы в беде, преломляло витраж и превращало коридор в калейдоскоп. На втором этаже находились спальни, но стены, обрамляющие двери, были украшены пейзажами. На одном – бушующее море, на другом – летний лес. То же самое и на третьем этаже-близнеце. Тут никаких портеров. Лишь поля, луга, реки и горы. Весь Дом был настолько далек от минимализма, что даже само слово невозможно выговорить в его стенах.

Старый особняк, как будто из сказки, часто появлялся в моих видениях, но тогда все было размыто, и увидеть дальше фасада не удавалось. Три года назад мое жгучее желание прогнать туман и рассмотреть каждую деталь исполнилось. Я почувствовала что-то странное уже в машине, пока мы с Тимофеем ехали через лес. Чаща казалась смутно знакомой, а подъехав к Дому, я поняла, что нашла то, что долго искала. Место, которое, как мне казалось, создало мое воображение, было настоящим.

Тут я чувствовала покой до недавнего времени. Кошмары, мучившие меня всю жизнь, вернулись. Ребенком я боялась ложиться спать, потому что каждая ночь становилась пыткой. Погони, мертвецы, мерзкие создания, для которых и имен-то не придумали. Еще страшнее стало тогда, когда сны начали сбываться. Сначала казалось – совпадение, но долго притворяться и лгать себе не получилось. Лишь переехав подальше от города, они отступили вместе с невыносимыми видениями, а сейчас сны опять медленно пробирались в мою голову, бесстыдно заползая в сознание. Наверное, из-за нервов, хотя что это вообще значит.

Однако даже подобное не могло убить мою любовь к Дому. Бывают места, которые кажутся слишком пышными и шикарными, и, придя туда, только и думаешь, что сами стены спрашивают, что же ты тут забыла, безжалостно пытаются прогнать прочь. Бывают места, которые настолько сильно не совпадают с характером, что больно становится и хочется сбежать самой. Тут все иначе. Дом построили в лесу, недалеко от моря. Древние деревья подпирали небо и отбрасывали тень на все вокруг. Среди них легко можно заблудиться – хитрые дорожки переплетались и безжалостно сбивали чужака. Нина научила, как пробираться к берегу, и вскоре прогулки среди сосен стали моим излюбленным занятием.

В море мы не купались – холодная вода и сильные подводные течения делали это практически невозможным. Но морской воздух, порывистый ветер и отсутствие компании манили, и, если сосны надоедали, я шла туда, в это романтичное и уединенное место. Бывало, Тимофей шел рядом и рассказывал анекдоты, которые я почти не слышала из-за шума волн, но все равно смеялась. Нина к нам никогда не присоединялась – воду она терпеть не могла и, казалось, побаивалась. Наставница предпочитала сад, который находился у Дома. Она сама сажала там азалии, ирисы, лилии, гортензии и гиацинты и берегла их как зеницу ока. Днем, когда они распускались и блистали во всей красе, стоял такой запах, что плохо становилось. Сильная, сладкая волна окутывала, когда я приближалась, поэтому прогуливаться там можно было только утром, пока бутоны еще не проснулись. Нина же хвасталась закалкой, ее ничто не могло прогнать: ни запах, ни осы, которые часто жалили, потому что она нетерпеливо махала руками.

Но сегодня уединение исчезнет.

Крыльцо скрипнуло под нашими шагами. К Дому подъехала машина и нарушила его, а заодно и мое, спокойствие.

Схватившись одной рукой за дверцу автомобиля, а другой отталкивая себя от сиденья, выбралась немолодая женщина. Юбка доходила до щиколотки, а блузка явно была ее ровесницей и, очевидно, пережила вместе с хозяйкой лучшие моменты жизни и только из-за сентиментальных чувств все еще не была выброшена на помойку. Поверх блузки гостья надела розовый жакет – как мне казалось, прерогатива детей, которых одевали в нелепые одежонки странноватые мамочки.

– Лариса! – Нина подошла к женщине и расцеловала в обе щеки.

Я одернула себя. Не следует так делать. Не суди по внешности. Наверное, она хороший человек, раз Нина выбрала ее в подруги. Меня накрыло чувство вины за собственное тщедушие. Но интуиция подсказывала, что-то с ней не так, и давала карт-бланш на беспочвенную неприязнь. Есть такие люди, на которых глянешь, и сразу как-то мерзко становится, как будто на лицах, вовсе не уродливых, написаны все их пороки: тщеславие, зависть и нарциссизм.

– Господи, как же давно мы не виделись. У тебя появилось больше морщин. Тимофей тебя совсем не бережет.

А вот у неприязни и появилась почва. Чувством такта матушка-природа Ларису обделила. Как и чувством вкуса. Пока они щебетали о радостной встрече, из этой же машины вышел тучный мужчина.

– Иосиф! – Нина расцеловала и его.

Ларисе это ужасно не понравилось – улыбка на лице осталась, а глаза наполнились злостью. Мне удалось это разглядеть даже с крыльца. Стоит отдать должное интуиции, в этот раз она не подвела.

– О, Ниночка, ты все хорошеешь и хорошеешь. – Иосифу, в отличие от жены, явно понравилось, что его тепло встретили.

– Ну что ты! Смотри, при Тимофее держи комплименты при себе, а то еще, чего доброго, начнет ревновать. – Они рассмеялись. – А где же Марта? Вы же не оставили ее дома?

– Нет-нет. Она здесь. Марта!

Боже милостивый! Надеюсь, Лариса не пытала бедных чаек в попытках научиться подражать их крикам. Чувство вины и стыда за подобные комментарии даже в мыслях опять начало подниматься во мне, но было безжалостно затоптано до того, как успело прорасти. Пяти минут вполне хватило, чтобы понять: Лариса – не самый лучший человек и стоит ее избегать.

Из машины вышла девушка неопределенного возраста. На вид ей было лет двадцать пять, но взгляд совсем детский. Черные прямые волосы спускались на спину, острый подбородок подчеркивали надутые розовые губы, длинные ногти клацали по телефону, который она держала в руках. Досадно ей будет узнать, что тут ни Интернета, ни связи.

– Марта, милая, как ты выросла! – Нина даже интонацию не меняла, когда к ним обращалась. – Сколько тебе уже? Пятнадцать? Как быстро время летит.

Пока я стояла на крыльце в тени, будто оловянный солдатик, и вспоминала, как сама выглядела в пятнадцать, подъехали еще две машины.

Из первой вышел улыбающийся Тимофей, статный старик в костюме и двое мужчин. Один средних лет с пышными усами и очень самодовольной физиономией, а второй – низкий и худощавый, практически полностью скрывающийся за первым.

Нина сразу же направилась к ним. Все начали обмениваться приветствиями, объятьями и поцелуями.

Последняя машина осталась незамеченной, как и водитель. Из нее вышел черноволосый мужчина со строгими чертами лица и немного раскосыми глазами.

– Филипп! – наконец-то голос Нины изменился с приторно-радостного на спокойно-искренний.

Его она целовать не стала, а просто пожала руку. Лицо мужчины казалось смутно знакомым. Вряд ли мы встречались, я бы запомнила. Может, видела во сне? Надеюсь, нет. Ничего хорошего это не сулит. Словно птички, они собрались в стайку, чирикали, улыбались и, казалось, радовались встрече. Я оставалась на крыльце, не осмеливаясь подойти и сделать вид, что одна из них.

– Давайте я познакомлю вас с Варей.

Меня окатила волна страха, как и всегда при встрече с новыми людьми. Все глянули выжидающе, кроме Тимофея, красивого мужчины и статного старика. Они смотрели с любопытством. Настало время оловянному солдатику промаршировать к генералу.

– Варя, племянница Тимофея.

Надеюсь, они не будут задавать вопросы, а то я начну путаться в показаниях.

– Доброе утро. Так рада, что вы все приехали. Дорога была не слишком утомительна? – Господи, актриса из меня никакая, нужно было хоть улыбнуться.

– Все было прекрасно, спасибо, – ответил старичок.

– Это Петр, – она указала на мужчину с усами, – он знаменитый врач, но, даже несмотря на работу, смог найти время, чтобы навестить старых друзей.

Петр расплылся в улыбке, обвел Нину теплым взглядом и кивнул мне в знак приветствия.

– Владимир. – Она перешла ко второму мужчине, который прятался за Петром. Как оказалось, у него тоже были усы, которые невозможно разглядеть издалека. – Он служитель закона, бывший полицейский.

– Бывших полицейских не бывает, – раздался голос мужчины из последней машины.

Владимир посмотрел на него, прищурив глаза, видимо, выражая презрение. Нина же будто не услышала.

– Филипп, тоже старый друг. – Едва заметный кивок в его сторону. – А это Лора, Иосиф и Марта. Помнишь, я о них рассказывала? – Она перешла к семье из первой машины.

Нет, не помню, Нина. Ты не рассказывала ничего об этих людях. Но вслух я сказала другое:

– Да, конечно! Нина постоянно о вас говорила. Наконец-то мы встретились.

– И Альберт. Судья, так что веди себя аккуратно, дорогая.

Старик поклонился.

– Нина, ты проведешь нам экскурсию по этому прекрасному поместью? – будто нараспев сказал доктор. Как его звали? Владимир или Петр? – Я, знаете ли, увлекаюсь архитектурой, и мне бы хотелось осмотреть его сначала снаружи.

– Не буду с вами спорить, но сам бы предпочел посмотреть на сад, – сказал судья, Альберт. Его я точно запомню. – Предположу, что хозяева будут столь любезны, что позволят нам разделиться.

– Было бы отлично, – сказал Филипп. Его тоже легко запомнить. Имена красивых мужчин тяжело забыть. – Я бы посидел в прохладе и выпил воды.

– Так, – Нина хлопнула в ладоши, – можете оставить свои вещи здесь, Маргарита их занесет. Варя покажет сад судье, и думаю, Марта будет не против составить им компанию. – Марта была против. Она хотела возразить, но Нина не дала и секунды, чтобы вставить слово. – Тим проводит Филиппа на кухню, а я возьмусь за остальных.

И, не дав никому из прибывших возразить, она схватила Иосифа, Лору, доктора и полицейского (кто из них Владимир, а кто Петр?) и потащила их в противоположном от нас направлении.

Я улыбнулась Марте и Альберту, который оказался судьей. Он был очень старым, и казалось, каждый год прожитой жизни отражался на усталом лице – все оно было в морщинах. Волос почти не осталось, а голову, как и руку, которую он протянул, покрывали пигментные пятна. Никакого отвращения я не испытала, напротив, он показался мне очень приятным. Высокий и стройный, в костюме-тройке и с тростью, он стоял прямо и вместо того, чтобы пожать мою руку, поцеловал ее. Вот это манеры! В нем чувствовалась военная выправка и настоящий класс, не удивлюсь, если судья знаком с членами королевской семьи. Маленькие блестящие глаза смотрели сверху вниз, в какой-то степени снисходительно. Но снисходительность эта была не высокомерной, а мудрой, как у дедушки, прожившего долгую, тяжелую жизнь, к своим маленьким внучкам, жизни еще не видевшим.

– Варвара, верно? – Голос звучный и поставленный, видимо, на его счету много приговоров, которые судья четко проговаривал, смакуя.

– Да. – Я смутилась. Полным именем меня давно не называли. – Давайте я покажу сад, а потом комнаты.

Альберт кивнул, а Марта была явно недовольна. Наверное, хотела оказаться в группе с красивым мужчиной, а не со стариком, который еле ходит, и незнакомой девчонкой.

Мы обогнули Дом справа, прошли мимо смородины, которая росла рядом с окнами библиотеки, и оказались на тропинке из красного кирпича. Через пару минут сад обволок нас дурманящими запахами.

– Вот наша гордость. – Я повела их внутрь. – Чуть дальше беседка, в которой мы обычно ужинаем летом. (Она была небольшой, синяя краска уже облупилась местами.) В лес поодиночке лучше не ходить, можно заблудиться. Тут столько троп, что не счесть. Если повезет, конечно, выйдете к морю, но лучше туда идти вот этой дорогой. – Я стукнула каблуком по дорожке, петляющей между кустами и исчезающей где-то вдалеке за азалиями.

– Вы за нас не волнуйтесь, Варвара. В моем возрасте далеко не уйдешь, да и предпочитаю я прогулки возле дома, а у вас сад великолепный. Столько цветов я давно не видел. Марта, мне представляется, не любительница дикой природы.

– Да уж, лес – это не для меня. Там наверняка куча насекомых. А на пляже я бы позагорала. Там купаться можно?

– Это не совсем пляж, и купаться не советую. Подводные течения, неровное дно, глубина. Опасно там, в общем. Если хотите поплавать, лучше проехать чуть дальше. Тут недалеко отличное местечко, местные постоянно туда ходят летом. – Я неопределенно помахала рукой, указывая вправо.

– Ну и зачем же жить рядом с морем, если и поплавать нельзя?

Когда Марта сердилась, то становилась похожей на губку: лицо сморщивалось, а глазенки впадали внутрь.

– Берег – отличное место для прогулок, можно подышать воздухом. А вы, Альберт, как относитесь к романтическим блужданиям по гальке у воды?

– О, отлично, однако мне следует избегать подобных приключений. – В его взгляде читалась насмешка, однако непонятно, надо мной, Мартой или нами обеими.

– Можем пройтись после обеда, вы как раз отдохнете и наберетесь сил. Идти от силы минут пятнадцать.

– Нет, благодарю вас. После обеда хотелось бы вздремнуть. Дорога была нелегкой, тем более свежий воздух располагает к дневному сну.

– Да, конечно, в другой раз.

Некоторое время мы бесцельно петляли по саду, то и дело присаживаясь на скамейки. Благо они спрятаны на каждом шагу. Судья часто останавливался посмотреть на цветы, спрашивая, как они называются. На секунду я ощутила давно забытое волнение, приходившее во время экзаменов, но вскоре расслабилась и рассказывала все, что запомнила из монологов Нины о ее любимицах. Затем мы прошли вокруг Дома, минули кусты жимолости и рябины, заглянули в беседку. По началу прогулка сопровождалась небольшим напряжением, но Альберт, своей уверенностью и забавными шутками, развеял его.

Марту, с другой стороны, не впечатлили ни цветы, ни деревья, ни легкий, словно перышко, разговор. Она все посматривала на Дом.

– Думаю, нам пора внутрь, – сказала я после нашего двадцатиминутного турне.

Марта метнулась вперед, а мы с судьей, словно две улитки, медленно поползли за ней, неся свои тяжелые панцири.

Лишь открыв дверь, я сразу услышала голос Тимофея, раздававшийся из столовой.

– Кажется, наши друзья тоже закончили экскурсию. – Фразы Альберта казались двусмысленными, будто он пытался сказать что-то между строк, но я никак не могла уловить что. – Давайте составим им компанию.

Блестящее воспитание, в отличие от Марты. Он не пошел первым на звук голосов, а подождал, пока я покажу дорогу. Пройдя вдоль коридора, а затем повернув направо, мы оказались в столовой – шикарное место, как будто для настоящих аристократов. Через всю комнату тянулся длинный стол, накрытый белоснежной скатертью, французские окна открыты нараспашку, ветер из сада доносил аромат цветов и превращал скатерть в настоящий корабельный парус – только несколько тяжелых ваз удерживали ее от печальной судьбы быть сметенной на пол. Тут же находился камин, который не разжигали с зимы, а на полке стояли недавно срезанные ирисы – Маргарита постаралась. Переступив порог, я поймала взгляд Филиппа. Красивые глаза, серые, но глядел он то ли так, будто я что-то у него украла, то ли так, будто обещала рассказать, где закопан клад, и не рассказала. Кроме него и Тимофея, никого не было, они стояли у открытого окна и курили.

– Вы быстро вернулись. – Тимофей потушил сигарету.

Слава богу, он тут. Его присутствие придавало уверенности и снимало обязательства поддерживать разговор.

– Да, гости устали с дороги, поэтому мы посмотрели только то, до чего не надо было долго идти.

– Ну, это не беда. Маргарита сказала, обед уже готов, так что можем продолжить позже.

– Кто такая Маргарита? – Голос у Филиппа был звучный, а слова он произносил резко и отрывисто.

– А, это наш клад. Она тут прибирает, готовит, помогает в целом по дому. Нам-то самим не управиться. Места много, Нина с Варей все время чем-то заняты, то в саду работают, то на чердаке. А я в разъездах, помогаю, так сказать, местному населению. Больница далековато находится – я рядом.

– Кстати, насчет чердака. Доски совсем прогнили от влаги, так что лучше туда не подниматься, можно провалиться.

Хорошо, что я мастер плести разговоры и могу любую информацию вставить так естественно, что никто и не заметит.

– А как же вы там работаете, если это небезопасно? – Видимо, Филипп любил задавать вопросы.

– Больше и не работаем. Мы переехали в библиотеку, так что не удивляйтесь, если найдете что-то странное.

– Они у меня занимаются изучением разных обрядов. Иногда даже сами проводят. – Тимофей тоже был не силен в скрытности и хитрости. Этого ему точно говорить не стоило.

– Неужели? – спросил судья. – И что же вы делаете?

Тут нужно быть осторожной.

– Изучаем традиции, обычаи разных народов. Иногда лучшее решение понять что-то неизвестное – опробовать на себе, вот и проводим эксперименты.

– Как интересно, я бы с удовольствием посмотрел, как вы это делаете.

Пока я придумывала, как бы так отказать, чтобы не только не обидеть, но и не выглядеть подозрительной, меня спасли вернувшиеся гости во главе с хозяйкой. Все выглядели уставшими, кроме полной энергии Нины. Может, она пила их кровь?

– Я накрыла в беседке, – сказала Маргарита, выглянув из кухни, и мы всей толпой направились обратно в сад.

Во время обеда Филипп не спускал с меня глаз. Смотрел он холодно и выжидающе, а чего ждал, было совершенно непонятно. Нина сидела во главе, с ней Лариса и Иосиф – видимо, супругам после брака запрещают находиться далеко друг от друга при приеме пищи. Иосифа затмевал доктор Петр, рядом с которым уселся полицейский Владимир. Главное – не перепутать их имена.

Тимофей расположился на противоположном конце стола. Нет, все-таки после брака можно уходить от жены больше чем на метр, при этом не получив удар током в загривок. Мне, как любимой ненастоящей племяннице, выделили место по правую руку. Так было как нельзя лучше, тут я чувствовала себя спокойно, вдобавок установился мой новый личный рекорд – за сорок минут никто не задал мне ни одного вопроса, и, следовательно, рот я открывала, только чтобы что-нибудь откусить. По левую руку сидел Альберт и рассказывал разные забавные истории из зала суда, страшные он милосердно оставил при себе. Его байки завоевали не только наше внимание, но и Филиппа. А вот внимание Марты, сидевшей рядом со мной, привлекал совсем другой мужчина. Так образовался настоящий зигзаг взглядов – Марта поглядывала на Филиппа, при этом как-то странно моргая, Филипп все время смотрел на меня, отворачиваясь, только чтобы дать короткий одобрительный комментарий очередной истории, а я – то на судью, то на Тимофея.

– Знаете, доктор, ваша фамилия Разумовский сразу отозвалась в моей памяти. Я читала статью в газете, как вы спасли безнадежного пациента, что, конечно, поразительно. Вы, должно быть, настоящий талант в мире медицины.

– Ну, Лариса, вы мне льстите. Хотя нескромно замечу, случай был сложный, не буду вдаваться в подробности за обедом, это как-то некрасиво. Да и вам, дамы, незачем знать, потом еще не уснете, а виноват буду я.

Лариса захихикала, и хоть смотрела я в тарелку, чтобы больше не ловить взгляды, было очевидно, что Нина закатила глаза.

– Знаете, Петер, мы с Варей занимаемся историей, и иногда приходится изучать различные материалы. Вот недавно наткнулись на один ритуал подношения, описанный в мельчайших подробностях. Наши предки убивали косуль, вынимали глазные яблоки и все внутренние органы, начиняли тушу травами и цветами, а потом сжигали на костре. Удивительно, не правда ли? Делалось все это для защиты от злых духов и покровительства. Так что в страшных рассказах мы с вами можем еще посоревноваться.

Все замолчали и уставились на нее, но Нине нравилось внимание, и даже если они не понимали и не восхищались, она сама себя понимала и сама собой восхищалась, чего было достаточно. Хорошо хоть не рассказала, что мы сами этот ритуал и проводили за пару дней до их приезда.

– И вас это не пугает? – спросил полицейский.

– Ну, Владимир, кто-то, конечно, посчитает это варварством, но напуганные люди на все готовы, чтобы появилась хоть какая-то почва под ногами и уверенность в завтрашнем дне. Даже если эту уверенность они творят собственноручно.

Владимир. Какое все-таки красивое и блестящее имя для такого блеклого человека.

– Я бы никогда не смогла убить бедное животное, – жалобно сказала Марта.

– Дорогая, никто из нас не знает, на что способен, когда потеряет надежду и гарантии на завтра.

– Я знаю.

– Правда, Филипп, и на что же?

– На все.

Удивительно, но после подобных обсуждений беседа не заладилась, и обед мы заканчивали в тишине. Это было к лучшему, появилась возможность погрузиться в раздумья. Стоило ли серьезно воспринимать слова Филиппа? Что значит «на все»? Говорил он уверенно, так говорят только о том, что пережили, а не об абстрактной ситуации, которая только произойдет. Мы ведь не можем знать, как поведем себя в решающую секунду, пока эта секунда не наступит. Звучало так, будто свою секунду он уже пережил. Значит ли это, что Филипп потерял надежду, веру в завтрашний день? Но он не был похож на того, кто ничто и никого не ждет.

После обеда, когда все разошлись отдохнуть, я решила пройтись до берега и развеять мысли. Зачем думать о Филиппе, о странном поведении Нины и вещих снах, о неприятной Ларисе и видениях, если можно наслаждаться морским воздухом и ветром. Через лес, по виляющим тропинкам, наступая на шишки и вдыхая запах хвои. Так я добралась до воды. Белые облака начали собираться в серые тучки, лишающие солнце прав на правление днем. Ветер набирал силу. Ноги сами встали у кромки воды, лучи больше не грели лицо, и, закрыв глаза, я пыталась почувствовать ветер каждой клеткой кожи. Он был главным на суше и воде, и мне, хотя бы на миг, захотелось притвориться его частью, слабым порывом, с которым борются бабочки, сильным ураганом, которого боятся корабли. Хотелось быть кругом, но нигде конкретно, путать чужие волосы, сметать бумаги со стола, ласкать ветви деревьев, заставляя их петь. Ветер был свободен и безудержен, ни одна живая душа не могла взять его под свой контроль.

– Любите гулять в одиночестве? – Я вздрогнула. Нужно пару секунд, чтобы оправиться от собственных мыслей. – Простите, не хотел вас пугать, но мне показалось, вы заметили, что я подошел.

Из-за взъерошенных волос он стал выглядеть моложе. Пуговицы пиджака расстегнуты, и я увидела старомодную рубашку в клетку, такие, мне казалось, уже не носят. Похожая была у моего покойного дедушки.

– Ничего страшного, я просто задумалась.

– Да, морской воздух заставляет хорошенько подумать.

– Вы уже устроились? Как вам Дом? – К разговору ни о чем я была совершенно не готова, тем более с ним.

– Да все отлично. Место красивое, тут тебе и лес, и море – все, что нужно для спокойного отдыха.

Он смотрел куда-то вдаль. Я не знала, что сказать. Только встретив человека извне, какого-то чужого, никак не связанного с твоей работой, учебой или хобби, совершенно теряешься и не понимаешь, что бы такое придумать, чтобы не показаться дурочкой или сумасшедшей.

– Вы ведь друг Нины, верно?

Он кивнул.

– А где вы познакомились? У Нины такие разношерстные друзья, как будто из десяти разных жизней.

Он улыбнулся. Все-таки подумал, что я дурочка.

– Она однажды сильно выручила меня. Я ее должник, и, честно признаюсь, если бы не этот должок, я бы и не приехал сюда.

– Вы серьезно? Она вас просила приехать? И зачем же?

То, что в голове Нины созревает какой-то план, было очевидно. Как это часто бывает с людьми, поглощенными чем-то, писателями, художниками, даже учеными, за месяц до приезда гостей она полностью ушла в себя, позабыв о саде, обрядах и посещении деревни. Последние два пункта мне приходилось выполнять одной, что было непросто. Если сыпать соль, читать заговоры и приносить в жертву животных я могла самостоятельно, то притворяться участливой к людским проблемам тяжеловато. Еще тяжелее было их решать. Нина сказалась больной, но я видела, как резво она бегала то в сад, то в лес. А по прошествии месяца она приоткрыла завесу творения, представив удивительно сырой предлог.

Обычная встреча старых друзей, о которых она ни разу не рассказывала? Люди из разных миров, никак не связанные друг с другом? Не компания одноклассников, растерявшихся, будто маленькие фигурки животных из «Киндера» у избалованного ребенка. Не люди, связанные любовью к общему делу, нет. Абсолютно разные персонажи, для которых Нина даже не придумала историю, связывающую детали вместе. Безусловно, подобное заявление – плохо прикрытая, наглая ложь.

– Этого я сказать не могу. Секрет. – Он пристально посмотрел на меня. – Лицо у вас какое-то недовольное.

– Вы пришли ко мне, начали разговор, сказали, что приехали с какой-то миссией на дружескую встречу, а с какой – отвечать отказываетесь. Чему же я должна быть довольна?

Никакой злости. Любопытство и попытка выудить ответ из него, вот что мной руководит. На миг смущение за обедом, его странные взгляды забылись. Ужасно хотелось узнать, что происходит, а у него был ответ.

– Ну, шел я не конкретно к вам, а просто посмотреть на море и прогуляться. Однако не стоит притворяться, что вы искренне уверены, это обычная, как вы сказали, «дружеская встреча», я людей насквозь вижу. Хорошего дня!

Он подмигнул, развернулся и пошел в сторону Дома.

Какой наглец! От растерянности я даже ничего не сказала вслед. Стоило задать пару вопросов Нине, но я слишком хорошо ее знала, чтобы рассчитывать на честный ответ. Она прекрасно понимала, что ложь легко раскроется. Версия, написанная на коленке, первая выхваченная из мыслей только для того, чтобы выиграть время и придумать что-нибудь посостоятельнее? Но чем же она занималась весь месяц, если ей не хватило времени на такую важную для сюжета деталь?

Даже без вещих снов и видений я точно могла сказать – у Нины есть подготовленный рассказ. Уже должен быть. Наверняка она обдумывала его, пока показывала Дом. Лариса, как я поняла по обеду, была той еще болтушкой, как и этот доктор-павлин. Начнут говорить о погоде, а закончат внешней политикой. Но им ведь нужны были слушатели, а Нине – время. Тут и появился этот Владимир-полицейский. Мне представилось, как он кивал, вставлял по слову, удовлетворяя потребность в зрителе у двоих самовлюбленных актеров, пока режиссер продумывал мотивацию героев. Но разве раньше нельзя было это сделать? Зачем затевать спектакль, не продумав концовку?

Возвращаться совершенно не хотелось. Теперь Дом не был крепостью и убежищем, которое смогло бы спасти от любых бед. Он наполнился незнакомцами, разрушавшими атмосферу доверия и тепла, которая создавалась только там, где было меньше пяти людей. Магическое число, потерявшее всякую силу. Лучшим решением было бы остаться в домике на берегу.

Хранилище того, что жалко выбросить. В нем было две комнаты – в первой в совершенном беспорядке лежали инструменты на случай, если придется починить какую-нибудь лодку, прибитую к берегу. А вот во второй стояли старая печка, пыльный столик с тремя ножками и диван, на котором любили спать бездомные кошки. Не лучшее место для проживания, но сгодится как временное пристанище. Я с трудом открыла деревянную дверь, петли давно не смазывали. Запах внутри стоял затхлый, пахло животными и пылью. Окна представляли собой прорезанные в стенах дырки, в которые вставили стекла, поэтому пришлось открыть нараспашку дверь, подпереть ее лопатой, чтобы ветер выгнал тяжелый воздух. Рядом с диваном стоял комод, который так же, как и все остальные предметы мебели, отправили в ссылку из-за ненадобности и старости. А напротив – старый шкаф, хранитель секретов.

Порывшись в ящиках, я нашла плед, который постелила на диван, и пару подушек. Теперь хотелось поразмыслить о сне, а не о Нине. Что же там было? Но мысль ускользала, никак не давая себя поймать. Нужно сосредоточиться на том, что я помню. Кажется, кто-то ломился в комнату – страх, безысходность, потерянность. Хорошо, конечно, однако сколько значений у подобного. Сотня? Две? Пока все не произойдет, мне не удастся связать реальность и видение, а какой тогда толк? Мало того что пока я бодрствую, может накатить волна, как выражается Нина, «удивительного дара видеть будущее» и сбить с ног, так и во сне нет покоя. Раньше это случалось не так часто, а теперь каждую ночь, и в отличие от дневных приходов, которые прямо в лоб говорят, что случится, ночные – это сплетение метафор, загадок и ребусов, которые невозможно разгадать.

Еще этот Филипп. Что это за должок, из-за которого он не смог отказать? Водоворот людей только баламутит наше спокойное озеро, а разве не за спокойствием мы сбежали сюда подальше от города и людей? В том вихре жизней, погоне за чем-то абстрактным, в мире вещей было невозможно жить, любое прикосновение могло стать катализатором видения, а мне совершенно не хотелось становиться свидетелем чьей-то драмы или трагедии. Хорошо, что Нина нашла меня. Хорошо, что мы оставили наши жизни. Но разве Нина оставила свою? Вспомнился тот день, когда мы встретились.

Все началось с видения. На выходе из метро меня задел какой-то мужчина, пробегающий мимо. Я успела придержать дверь, чтобы та с размаху не ударила по лицу, а затем мир исчез.

Трассу освещало лишь несколько фонарей, остальные не работали, отчего место казалось жутким. Не было и луны, ее закрыли тяжелые тучи – предвестники грозы. Вдалеке на мосту изредка проезжали машины, выхватывая фарами куски пейзажа, но не освещая его полностью. Слева на огромной скорости неслась фура, и, если обладать достаточно хорошим зрением, можно увидеть спящего водителя. Справа из-за поворота выехала машина, казавшаяся крохотной и беззащитной. Будто игрушки в руках ребенка, они столкнулись быстро и безжалостно, абсолютно нереально. Меня резко вырвало из видения. Пришлось приложить усилия, чтобы не рухнуть на грязный асфальт перед прохожими. Какая-то бабушка неодобрительно посмотрела – наверное, подумала, что я наркоманка.

Из-за страха начало мутить и потряхивать, и пришлось присесть на лавочку в парке неподалеку от метро. Из кармана я достала конфету. У меня всегда в запасе было несколько на случай, если видение застанет в общественном месте. Там она и подошла ко мне:

– Прошу прощения, можно присесть?

Не помню, какое было первое впечатление от нашей судьбоносной встречи. С годами воспоминания сильно размылись, но кое-что вырисовывалось до ужаса четко.

– Просто все лавочки заняты.

Она была одета строго, как офисный работник: черные прямые штаны, белая блузка и пальто, – но когда она повернула голову, чтобы указать на занятые лавочки, я увидела розовую резинку, держащую короткие светлые волосы. Может, это меня и подкупило. Такая несерьезная черта, выдающая ребенка во взрослом.

– Да, конечно, – хрипло ответила я и подвинулась.

– С вами все хорошо? Вызвать «скорую»? – Она присела и участливо дотронулась до плеча.

– Нет, все в порядке, просто в метро было очень душно.

– Правда? Дело не в видениях?

Сперва я была уверена, что сошла с ума. Потеряла рассудок из-за припадков. На секунду даже полегчало, можно больше не переживать, ведь самое худшее случилось. Но затем, услышав шелест листьев, почувствовав ветер и солнце на коже, я поняла, что это реальность.

– Прошу прощения? – Голос дрожал, даже младенец бы не повелся на эту жалкую попытку отрицать.

– Ну, мне казалось, вам поплохело из-за видений. Вы же видите будущее, верно? – Она говорила беззаботно, будто о погоде, а я не могла поверить в происходящее. – Я могла бы помочь вам, – продолжила она. – Для таких, как мы, есть пристанище.

– Мы?

– Ну, мне будущее неведомо. Но ведомы другие вещи. – Она засунула руку во внутренний карман пальто и вытащила клочок бумаги. – Вот, – протянула его мне, – позвоните, если нужна будет помощь. Меня зовут Нина.

Затем Нина встала и ушла. Что же я подумала о ней? Совершенно не помню, но точно знаю, что в тот миг меня поймали на крючок.

Первой эмоцией, пробившейся сквозь шок, стала, кажется, радость. Я такая не одна? Есть какая-то Нина, которая может помочь. Неужели больше не придется сражаться каждый день с собственным сознанием? А затем медленно, тяжелым шагом место занял здравый смысл, отгоняя радость в темный угол. Кто она такая? Откуда знает про видения? Вряд ли наша встреча была случайной. Не навредит ли мне ее осведомленность? Может, эта женщина захочет использовать видения в собственных целях, предсказывать исходы соревнований и делать ставки. Кто знает, что на уме у прекрасной незнакомки?

Вся дорога домой была наполнена раздумьями и сомнениями. Наступала весна, однако я ее совершенно не замечала. Не помню даже, холодно было или тепло. Я так глубоко погрузилась в мысли и переживания, что, спроси меня тогда, было сегодня солнечно или шел дождь, я бы не ответила, даже проведя весь день на улице.

Когда зашла в теплую квартиру и услышала голос мамы, болтавшей по телефону, стало легче. О чем же она говорила? Какой у нее был голос? Как встретила меня? Ее образ – лишь одно размытое пятно, кроме крепких и теплых объятий. И чая. Да, чай с мелиссой. У меня такой никогда не получался, даже здесь. К вечеру, истощенная размышлениями о Нине, я уснула прямо в гостиной перед телевизором. Тогда видение вылилось в сон.

Шоссе, окутанное ночным холодом и тьмой. Ни одной живой души, лишь деревья и два крутых поворота. Слева – огромная фура, спящий водитель. Иконка над его головой мерно покачивалась из стороны в сторону. Разбудила ли она его, если бы упала? Но она не упала, а бесчувственно наблюдала за происходящим. Справа – маленькая белая машина, за рулем мужчина средних лет. Он разговаривает по телефону:

– Да, милая, я еду. Пришлось сегодня поскакать по метро. Шеф опять послал в филиал, я решил машину не брать, а то в пробках простоял бы весь день. Вы-то там шашлыки пожарили? Ну все, скоро буду. Без меня не ешьте.

Три, два, один. Столкновение.

Я проснулась.

Все то же самое. Мама на кухне готовит мой любимый пирог. По телевизору глупая мелодрама, где богач влюбляется в простушку. За окном медленно темнеет.

Нужно принять ванну, горячая вода расслабит, так я подумала. Не помню, сколько времени проплескалась, но, проходя мимо гостиной, услышала оклик мамы:

– Смотри-ка, что творится. – Она стояла у телевизора, загораживая экран.

Я подошла.

– В девять вечера на главном шоссе произошла страшная авария, – вещала женщина в костюме. – Водитель фуры уснул за рулем, выехал на встречную полосу и врезался в легковой автомобиль. За рулем легкового автомобиля находился мужчина сорока пяти лет. Он скончался до приезда «скорой помощи». У погибшего было трое несовершеннолетних детей. Водитель фуры находится в реанимации в тяжелом состоянии.

Позвонила ей в ту же ночь. Сказав маме, что не голодна, я закрылась в своей комнате и упала на пол. Что можно было сделать? Последовать за мужчиной? Предупредить, чтобы он не садился за руль? Наверное. Но я ничего не сделала, поэтому он погиб. Это моя вина. Я знала, что так произойдет. Встав на колени и уперев локти в пол, я попыталась дышать, чтобы стало легче. Опять начало мутить. Затем, медленно поднявшись, подошла к сумке и начала искать бумажку с номером.

– Алло, – раздалось из параллельной вселенной.

– Мне нужна помощь.

Мы встретились на следующий день в кафе. Нина рассказала о хранительницах и обязанностях, но, не сделай она этого, я бы все равно согласилась. Я была готова на все. Даже стереть память самому дорогому человеку на Земле.

– Мы посредники между миром духов и миром живых. – От кружки Нины исходил пар. – Мы передаем просьбы людей, а взамен они отдают духам некоторые жертвы. Не пугайся, девственниц в озере топить никто не будет. Только бычка. Духи принимают жертвы и обеспечивают плодотворный урожай, оберегают от несчастий, помогают с болезнями.

– А почему духи напрямую не могут общаться с людьми?

Я пила сладкий кофе, пытаясь не уснуть. Страх увидеть аварию еще раз был настолько силен, что за всю ночь я не сомкнула глаз.

– К сожалению, связь между двумя мирами была очень давно потеряна. Прогресс, все дела. Вырубаются леса, загрязняются реки. Все меньше мест, где духи могли бы жить. Поэтому им нужна наша помощь.

– Наша?

– Хранительницы не относятся ни к миру живых, ни к миру духов. Мы на грани. Поэтому ты и видишь будущее, ведь духам ведомо все. Иногда ты одной ногой наступаешь в их мир. Но я могу помочь, если согласишься стать одной из нас. Однако есть условие перед началом работы.

– Любое условие. Я согласна на все.

– Не горячись. Понимаешь, могут возникнуть вопросы, почему ты уехала, поэтому нам необходимо пресечь любые поиски.

– Каким образом вы хотите это сделать?

– Стереть память у всех, кто тебя знал.

Сонливость как рукой сняло.

– Как?

– Ты откажешься от всего, что держит здесь. Мы приготовим отвар, затем напоим им всех твоих знакомых. Да, соглашусь, немного муторно, но другого варианта нет. А затем уедем, и ты никогда не вернешься.

– К чему это? Почему я просто не могу сказать, что уезжаю и буду иногда навещать маму?

– Путь хранительницы непрост, и он предопределяет дальнейшую судьбу, никоим образом не связанную с нынешней жизнью. Считай это обрядом посвящения, очищением от прошлого. Нужно же отчиститься, верно? – Последнюю фразу она сказала полушепотом.

– Мама меня забудет… навсегда?

– Именно, – она отхлебнула из кружки, – навсегда.

Перед взором встали весы. На одной чаше – нечто мерзкое, черное и пищащее, раскинувшее щупальца. А за ними мама, совсем смазанная в светлом платье, но улыбающаяся. Ее закрывал склизкий ком ведений и снов. На другой чаше – спокойствие и избавление. Более того, предназначение, о котором только можно мечтать, миссия и цель.

Я знала, что поступаю эгоистично, но лишь мысль о том, что мама меня забудет, немного успокаивала совесть.

– А кто такие духи? Как они появились? – Если и решусь на это, то хотя бы не вслепую.

– Духи были всегда. Задолго до нас. Некоторые из них – порождения стихий, некоторые – умершие люди. Они приковываются к земле, а не растворяются в небытии и не перерождаются.

– Люди перерождаются?

– Конечно, а ты как думала? Большинство становятся новыми людьми, некоторые, разозлившие духов, камнями или жучками. Но если духи полюбили человека, у него есть выбор, кем стать. Многие решают присоединиться к их миру.

– Почему же духи просто не превратят всех тех, кто уничтожает их дома, в мух?

Нина улыбнулась:

– Всех же в мух не превратить, нарушится баланс. А в мире людей всегда есть кто-то, кто хочет забрать себе самое лучшее. Даже если этот кто-то и сам недавно был камнем.

– Зачем духам жертвы?

– Чтобы быть сильнее, контролировать стихии. Без жертв они не могут и камень поднять, а если их накормить, то и шторм устроят.

– А зачем нам их кормить?

– Чтобы они были на нашей стороне. Чтобы мы были друзьями, помогающими друг другу. Ведь твои ведения просто так не исчезнут.

Нина пришла в дом и там сварила отвар. Вечером с работы вернулась мама, я наврала, что Нина – моя преподавательница, и мы вместе выпили чай. Ну, мама пила чай, а мы – кофе.

По словам Нины, мама забыла обо мне во сне. Ночью мы собрали вещи и перевезли их в гостиницу.

– Так, – сказала Нина, зайдя в номер, – завтра тебя заберет мой муж и отвезет в Дом, а у меня пока еще дела. Скоро увидимся. Не переживай. Вот, держи, – она протянула розовую резинку для волос, ту, что привлекла внимание в первый день, – я видела, что понравилась.

Затем она скрылась за дверью, а я засунула резинку в карман пальто.

Даже если они маньяки, пусть лучше убьют. Так жить невозможно. А на следующее утро я познакомилась с Тимофеем.

Мне не нужно разнообразие лиц, мне нужен покой, который можно обрести только в монотонных действиях – просыпаешься, гуляешь, работаешь, ешь, идешь спать. Вот и все. В этом однообразии и есть мир, так зачем же его нарушать, ища какие-то приключения, которые могут разрушить то, что было построено с таким трудом и любовью? Больше не хочется об этом размышлять, всего лишь хочется выспаться. Я так устала, что глаза и сейчас закрываются. Может, хоть днем не будет кошмаров. Солнечный свет должен сберечь меня.

В голове я построила с тобой миллион диалогов, и каждый из них был в том доме. В доме с разноцветными коврами и тяжелыми шторами. В доме с цветами и портретами незнакомцев. Когда мне страшно, одиноко или скучно, я сбегаю туда, где громкие речи, нелепые слова, где проходят свадьбы и похороны, все то, что ни разу не происходило в реальности, но так много раз случалось в моей голове.

Оно никогда не было четким, но размытым и магическим, спрятанным за дымкой невозможности все представить в деталях. Даже ты – размытый, меняющийся снаружи, но не внутри, наверное, потому что и я в дымке, в тумане. Но в этом есть прелесть. Все можно поменять, перестроить, переставить. Каждый раз это новый дом, новый сад, новый ты. Но, к сожалению, я одна и та же. И вопросы повторяются из раза в раз.

– Эй, просыпайтесь!

– Что?

– Мы вас потеряли. Тимофей уже начал думать, что вы пошли купаться и утонули.

Надо мной склонился Филипп. Правая рука оказалась на моем плече.

– Вы о чем?

– Я же сказал, мы вас потеряли, на ужин не пришли, и в доме вас не было. Потом вспомнил, что мы расстались на берегу. Тимофей пошел проверить сад на всякий случай, а я сюда. Видимо, вы продремали тут часов пять.

– Пять часов?

– Да, ночью не уснете. Пойдемте, а то там все переживают.

– Конечно.

Я встала и чуть не рухнула, но Филипп удержал меня:

– Вставать так резко не стоит. Особенно после предвечернего сна.

– Дайте минутку.

Я стояла, опираясь на него и глубоко дыша. Ладони Филиппа оказались шершавыми, в мозолях. Наверное, работает руками.

– Вы как себя чувствуете?

– Голова раскалывается.

– Неудивительно, – мы вышли на улицу, и ветер ударил в лицо, сразу стало легче. – Пойдемте, идти-то сможете?

– Конечно смогу! Какие-то комментарии у вас…

– Это называется беседа, слыхали о таком? Могли бы и помочь, а то я тут один распыляюсь.

– А вы не распыляйтесь. Мы и без разговоров дорогу найдем, а даже если и потеряемся, вряд ли ваш голос будет, как сердце Данко, указывать путь.

Я пошла в сторону леса.

– Готов поспорить, что друзей у вас не много. Или только я вдохновляю вас на использование таких сравнений?

– Только вы.

Он улыбнулся, хотя тон мой был грубоватым. На самом деле он мне понравился. Красивый, высокий, если бы рот еще не открывал, был бы идеальным мужчиной.

– Может, пойдем через сад? Мы можем заблудиться в сумерках.

– Я знаю дорогу.

Хмыкнул. Не верит. Заведу его в лес и убегу, пусть сам выбирается. Хотя тогда Тимофей расстроится, что кто-то умер уже в первый день. Верно. Стоит подождать второго.

– Так ужин уже окончен? Он же должен был только начаться в шесть.

– Да, Лариса сказала, что после экскурсии и прогулки по свежему воздуху не сможет дотерпеть до шести.

– Черт, экскурсия! Марта и Альберт остались без сопровождающей.

Мне стало стыдно, не перед Мартой, конечно, но перед судьей, он мне нравился еще больше, чем Филипп.

– Не переживайте. Нина всех собрала и провела по дому. Мы даже добрались до пляжа, но в домик не заходили. Так бы обнаружили вас еще днем. – Он на секунду замолчал. – Мы ожидаем кого-то еще? Там осталась одна пустующая комната на третьем этаже.

– Да, моя подруга Софа должна приехать завтра.

– Полно народу, а дом все равно наполовину пуст.

– Вам так кажется? Мне, наоборот, думается, что он всегда наполнен, вне зависимости, есть ли в нем люди.

– Интересный взгляд на проблему.

Продолжать разговор совершенно не хотелось, путь домой в тишине протрезвил бы мысли после сна. Филипп производил неоднозначное впечатление, он будто соткан из противоположностей. На первый взгляд вежливый и сдержанный, а как начнет строить предложения, содержащие больше одного слова, сразу становился насмехающимся и презрительным. Все же пришел за мной сам. Хотя судить человека после дня знакомства было бы, безусловно, глупо.

– Можно задать вам вопрос? – Его голос был задумчивым.

– Спрашивайте.

– Что вы тут делаете?

Я оторопела:

– Как же? Разве Нина не рассказывала? У меня начались каникулы в университете, и я решила навестить любимого дядю. Тем более такое место. Лес, море, Дом. Чем не идеальный выбор для летних каникул?

– Вы же врете. – Больше насмешки не было.

– Раз я вру, почему бы не спросить Нину?

– Она скажет то же самое.

– Так если два человека настаивают на одном и том же, а все остальные в это верят, кроме одного, как история может быть ложью? Может, это вы врете про то, что видите людей насквозь? Стоит определиться, вы либо обманываете самого себя насчет ваших незаурядных способностей психоанализа, либо занимаетесь конспирологией, пытаясь противоречить убеждениям толпы, ведь здесь всем известно, зачем я приехала.

– Браво. Вам бы в политику. Абсолютно здорового человека убедите, что он психопат.

– Можно теперь я задам вопрос?

Мы уже подходили к Дому, еще жалкие три минуты, и наше уединение будет разрушено.

– Валяйте.

Вывести его на правдивый ответ так быстро невозможно, если учесть, что было сказано. Но разве есть хоть малейший шанс, что я могу удержаться и отказаться от такого удовольствия?

– Зачем вы приехали?

Он улыбнулся:

– На дружескую встречу.

Филипп открыл дверь и зашел внутрь. Он сразу ушел к себе, а я осталась стоять на пороге, не зная, куда податься. Из столовой раздавались голоса: вот звонкое щебетание Нины, тихое стрекотание Владимира, размеренный клекот Альберта, мелодичное воркование Петра, прерывистое чириканье Ларисы. Кажется, больше никого. Удивительно, но их голоса не превращались в какофонию, они звучали как оркестр, где у каждого своя партия. Тимофея там не было. Как и Марты. Они решили скрыться от толпы, сбежать в свои норки. Но мне хотелось поговорить и обсудить сегодняшний день.

Норкой Тимофея была библиотека.

Особенное место. Среди пыльных полок, желтых страниц и потрепанных корешков жил настоящий дух прошлого, который захватывал каждого входящего, и, не успев моргнуть глазом, посетитель превращался в напыщенного графа с моноклем, даму, переживающую любовную трагедию, или конторщика-проходимца с сундучком тайн. В месте, хранящем миллион историй и еще больше жизней, невозможно оставаться собой. А раз ты не ты, то твоих проблем и страхов тоже не существует, как, собственно, и тебя.

Тимофей сидел в кресле у камина и притворялся, что читает книгу. Его глаза не двигались, а были прикованы к одной строчке.

– Не возражаешь, если я составлю тебе компанию? – Я села в кресло напротив, поодаль располагался еще и диванчик, но мне хотелось быть как можно ближе к Тимофею и огню.

– А вот ты и нашлась, потеряшка.

– Нашлась, но не твоими усилиями. – Он хитро сощурился, и я решила перевести тему: – Все прошло не так уж плохо, верно? У меня было предчувствие, что будет гораздо хуже.

Его лицо, такое доброе, но уставшее, всегда успокаивало. Только с ним я могла поделиться своими страхами и переживаниями, но, разумеется, не всеми. Я слишком его любила, он был как второй отец, а на тех, кем мы дорожим, нельзя перекладывать собственную ношу полностью, лишь небольшую часть.

– Ну, я бы так не сказал. Мне, в отличие от кое-кого, удалось поболтать со всеми гостями, и, клянусь, некоторым стоит запретить открывать рот на законодательном уровне.

– Неужели так плохо? Хотя согласна, Лариса и правда какая-то мерзкая.

– Лариса – это еще цветочки. Я поговорил с этим доктором, Петром, и ты не представляешь, какие у него идеи. Нет, даже не проси, у меня язык не повернется повторить. Но, если сильно смягчить, он считает, что лечить стоит только богатых, а смерть бедняков – это естественный отбор. Мол, продолжать род стоит только достойным.

– Боже мой…

– Да уж. Что самое страшное, он талантливый врач, уважаемый человек. Та операция, про которую говорили за обедом, действительно очень сложная. Никто не верил в успех, а у него получилось. Пациент мало того что жив, теперь еще и здоров.

– Пациент был богачом?

– Естественно. Он не в бесплатных больницах работает. А этот полицейский… Как его? Владимир. Тот еще жулик, я по глазам вижу. Взяточник, как пить дать.

– Какие резкие суждения после дня знакомства. Раз они такие плохие люди, зачем Нина их пригласила?

– Друзья, как не пригласить! – Он пожал плечами. – Нельзя же ей приказывать, с кем общаться, а с кем нет. Тем более я могу быть немного резковатым иногда. Идеальных людей не существует.

Тимофей знал, какой Нина была раньше, и никогда не осуждал ее поступков. А главное, он верил, что любой может исправиться, если приложит усилия и признает ошибки.

– Неправда, а как же ты?

– Ты мне льстишь.

– Про этих двоих я поняла. А остальные как? Их грехи ты тоже по глазам прочитал?

– С остальными я был знаком.

Я удивленно взглянула.

– Ну не смотри так. С Лорой, Иосифом и Мартой мы как-то ужинали в ресторане. Нина их на улице встретила, так они на нее сразу как прыгнули. Глазом не успели моргнуть, как нас затащили на ужин. Вечерок, конечно, тот еще был. У судьи море знакомых, он с документами один раз помог. Ну, напрямую я с ним, конечно, не пересекался. Да не важно. А Филипп… Про него я почти ничего не знаю. Как-то раз остановился у нас на одну ночь, когда мы еще жили в городе. Вечером приехал, утром как ветром сдуло. Идеальный гость.

– Его лицо мне кажется знакомым.

– Кого? Судьи? Нина говорила, что в своих кругах он знаменитость.

– Да нет, Филиппа. – Я подогнула ноги под себя и, отвернув лицо, смотрела на огонь.

– Вы раньше встречались?

– Не знаю. Нет, не встречались. Сложно сказать, скольких людей мы видим за всю жизнь, чуть ли не всю планету… Один раз взгляд по ним проскользнет, а потом во снах к тебе приходят.

– Ты его во сне видела? – Он напрягся всем телом.

Как же не хотелось волновать Тимофея своими сомнениями.

– Нет, не видела. Просто говорю, что лицо знакомое, вот и все. – Он смотрел с подозрением. – Честно, не видела. Может, он снимался в рекламе? Он симпатичный, у такого что угодно купят.

– В этом ты права. Марта к нему прилипла, как жвачка. Видела бы ты ее за ужином. Глазки строит, а он, бедный, не знает, куда деться. Она ему в дочери годится, а так себя ведет.

– Сколько ему лет?

– Тридцать пять. Недавно был день рождения, Нина открытку отправляла. Или это не ему было? Да не важно. – Он приподнялся. – А почему спрашиваешь? Тоже понравился?

– Ох, не начинай. – Я встала.

– Что такого? Вон, заметил, что тебя в доме нет, пошел искать. Я ему сказал: наверное, в домике на берегу сидит, как захочет – придет. А он зафырчал, как конь, говорит, негоже молодым девушкам по вечерам непонятно где шататься. О как! Вот и пошел молодую девушку в твоем лице искать, а мне сказал в саду посмотреть. Пришлось идти. Он-то не знает, что девица в беде сама себя спасет от дракона. Да тем более тут спасаться не от кого. Вы ведь полынь жгли?

– Жгли, конечно. И соль сыпали, и заговор прочли. Все как надо, ты не переживай.

– Совсем не переживаю. – Тимофей подмигнул. – Ладно, пойду к себе, а то с ног валюсь.

Я выхватила у него из рук книгу:

– Постой. Мне плохо спится в последнее время, может, у тебя есть какое-то успокоительное или снотворное?

Он опять глянул с подозрением.

– Я просто нервничала из-за гостей.

Сомнения в глазах рассеялись. Тимофей иногда был слишком наивен.

– Пойдем.

Полупустую пачку таблеток Тимофей отдал со строгим условием не злоупотреблять. Снотворное не сильное, но должно хоть как-то помочь. Надеюсь, он не расскажет Нине, она точно устроит допрос с пристрастием.

Только шесть, а хотелось, чтобы уже настал новый день, новый лист, новая попытка. Я вышла в коридор, на комоде лежала спортивная куртка красного цвета с белыми и синими полосками на рукавах. Никому конкретно не принадлежавшая, она стала той вещью, которую можно быстро накинуть, чтобы выбежать на улицу в холод по срочному делу. Такая есть в каждом доме, а в моем прошлом были не только куртки, но и обувь. Все общее, никому ничего не жалко для тебя. Я вышла в сад. Здесь было по-другому. Другая любовь, другая привязанность. Более свободная. Ты гуляешь, как кошка сама по себе, и никто не спросит, куда и откуда. Я никак не могла понять, нравится ли мне это. Когда тебя не сжимают в объятиях до потери сознания, а лишь слегка приобнимают, легче дышать. Но свободное пространство нужно чем-то заполнить, а у меня ничего не было. Я решила пройтись. Удушающая любовь хороша, когда не понимаешь, что она душит. А если задыхаешься, то можно и сбежать. Я же сбежала. Не от любви, однако и она сыграла свою роль. Но время от времени хотелось вернуться. Своеобразный лабиринт из привязанностей.

Тропинки вокруг Дома, дорожки в саду, скамейки в кустах, шелест деревьев. Все до жути знакомое, будто с детства обласканное взглядом. Дойдя до беседки, над которой весела лампочка, чтобы случайно не споткнуться в темноте, я присела и раскрыла книгу Тимофея. Постепенно, не без усилий, буквы сливались в слова, слова в предложения, а предложения вырастали в размытые картинки в голове. Чьи-то образы, совершенно чужие, одинаковые лица, пейзаж, вне зависимости от описания похожий на тот, что был вокруг. Время от времени я поднимала голову, чтобы осмыслить, что прочитала, и видела мотыльков, слетевшихся на свет. Уже стемнело? Пахло прохладной ночью.

Устав от чтения и обогнув Дом еще пару раз, я вернулась в комнату, проглотила таблетки, сильно зажмурив глаза, и улеглась. За стенкой кто-то ходил. Видимо, не только у меня проблемы со сном, но так даже лучше. Когда кто-то рядом с тобой не спит, он магическим образом становится охранником на посту, который защитит от любых созданий, ждущих подходящий момент напасть. Снотворное сделало свое дело, и я медленно провалилась в сон под скрежет ботинок.