Читать книгу Уборка по расписанию. Выживут только соседи - Группа авторов - Страница 1

Ипотека пахнет не страхом и не кабалой, как принято считать. Она пахнет мокрым бетоном, дешевым растворимым кофе из автомата в отделении банка и, самую малость свежей типографской краской на тридцатистраничном договоре, в котором я продал душу за сорок квадратных метров на окраине.

Я сидел на единственном предмете мебели в гостиной – раскладном туристическом стуле, который помнил еще рыбалки моего деда, и смотрел на стену. Стена была прекрасна. Она была кривой, шершавой и девственно чистой, если не считать пятна грунтовки, напоминающего силуэт танцующего медведя.

В комнате стояла та особенная, звенящая тишина, которая бывает только в новостройках, где еще никто не успел завести перфоратор, собаку или скандальную жену. Воздух был густым и неподвижным. Он был пропитан ароматом влажной известки, картонной пыли от нераспакованных коробок и тонкой, едва уловимой ноткой сосновой канифоли, которую я использовал полчаса назад, пытаясь перепаять старый радиоприемник.

– Идеально, – прошептал я, делая глоток из походной кружки.

Чай был под стать моменту – сложный травяной сбор, который мне всучила странная бабушка на рынке. Там чувствовался чабрец, немного сушеной мяты и что-то терпкое, похожее на можжевельник. Горячая жидкость растекалась по пищеводу, смывая стресс последней недели. Я планировал просидеть так ближайшие сорок восемь часов. Просто я, стена и коробка с надписью «Хрупкое. Не кантовать», в которой лежала моя коллекция виниловых пластинок.

Мой внутренний дзен был настолько плотным, что его можно было резать ножом. И именно в этот момент кто-то решил проверить прочность моей входной двери.

Сначала это был не стук. Это был удар. Глухой, тяжелый удар, от которого в прихожей посыпалась штукатурка с потолка. Я медленно опустил кружку на пол, стараясь не расплескать ни капли. Моя бровь поползла вверх. Я ждал доставку пиццы? Нет. Я ждал гостей? Боже упаси. Может, это соседи пришли знакомиться? Слишком агрессивно для просьбы одолжить соли.

БАМ!

Дверная коробка жалобно хрустнула. Дешевая китайская сталь, которую застройщик гордо именовал «сейфовой дверью», выгнулась внутрь пузырем. По квартире разнесся резкий запах металлической стружки и крошеного кирпича.

Я вздохнул глубоко и скорбно. В этом вздохе была вся боль человека, который только вчера отмыл пол от строительной побелки. Я встал, поправил свои фланелевые пижамные штаны в клетку и направился в прихожую. Шлепанцы тихо шаркали по линолеуму.

Третий удар оказался фатальным для замка. Дверь с грохотом распахнулась, ударившись ручкой о стену и оставив там глубокую вмятину. В проеме стояла фигура.

Это был шкаф, не предмет мебели, а человек, по габаритам напоминающий двухкамерный холодильник, только грязный. На нем была куртка, которая видела лучшие времена (примерно в восьмидесятых), и темные брюки, измазанные в чем-то буром. Но главным элементом его гардероба была хоккейная маска. Грязная, пожелтевшая, с какими-то царапинами.

В руке он держал мачете размером с мою ногу. С лезвия что-то капало на мой новенький, вчера постеленный коврик с надписью «Welcome».

Гость шагнул через порог. В нос мне ударило амбре, от которого у меня заслезились глаза. От него несло стоячей болотной водой, прелой листвой и прогорклым машинным маслом. Это был запах заброшенного сарая, в котором кто-то умер пару лет назад и забыл об этом сообщить.

– Ты… – начал я, глядя на грязные следы от его ботинок. Черные, жирные отпечатки на светло-бежевом линолеуме «под дуб».

Маньяк (а это явно был он, судя по отсутствию коробки с пиццей) медленно повернул голову. За прорезями маски блеснули глаза, лишенные интеллекта, но полные решимости покромсать что-нибудь живое. Он поднял мачете.

Мой мозг работал на удивительно низких оборотах. Страха не было. Адреналин, конечно, выплеснулся, но он смешался с усталостью и чудовищным раздражением.

– Ты хоть представляешь, сколько стоит «Мистер Пропер» по акции? – спросил я ледяным тоном.

Он замер. Видимо, жертвы обычно кричали, бежали вверх по лестнице (всегда плохая идея) или пытались звонить в полицию дрожащими руками. Они не спрашивали про бытовую химию.

Маньяк издал утробный звук (что-то среднее между рычанием и хрипом простуженного моржа) и сделал выпад. Мачете со свистом рассекло воздух там, где секунду назад была моя голова.

Я не мастер боевых искусств. Я бухгалтер. Но я бухгалтер, который три месяца делал ремонт своими руками, поэтому знаю физику тел и сопротивление материалов.

Я нырнул влево, к стене, где стояла моя верная стремянка. Алюминиевая, легкая, с прорезиненными ножками.

– В грязной обуви! – рявкнул я, перехватывая стремянку как щит. – В дом! К порядочным людям!

Следующий удар мачете пришелся по алюминиевой ступеньке. Дзинь! Звук был оглушительным, лязгающим. Вибрация отдалась мне в руки, но стремянка выдержала. Лезвие застряло в мягком металле.

Пока Джейсон (назовем его так, для классификации) пытался выдернуть свое оружие, я оценил обстановку. Справа от меня, на полу, стояло открытое ведро с акриловой интерьерной краской. Цвет «Утренняя дымка». Пять литров густой, белой субстанции.

– Это моющаяся, – сообщил я ему, – а вот ты – вряд ли.

Я пнул ведро. Не просто пнул, а вложил в этот удар всю злость на процентную ставку центробанка. Ведро скользнуло по линолеуму, врезалось в голени маньяка и, по инерции, перевернулось. Белая волна накрыла его ботинки и низ брюк.

Джейсон пошатнулся. Линолеум, покрытый свежим слоем акрила, превратился в каток мирового класса. Маньяк попытался сделать шаг, его ноги разъехались в шпагат, которому позавидовал бы Ван Дамм, и он с грохотом рухнул на спину.

Звук падения туши весом в сто двадцать килограммов был похож на падение мешка с цементом с пятого этажа. По полу пошла вибрация.

– Мои соседи снизу! – взвыл я, представляя лицо бабы Вали с третьего этажа. – Ты хоть понимаешь, что там звукоизоляции никакой?!

Маньяк попытался встать. Он опирался руками в лужу краски, скользил, барахтался, напоминая гигантского жука, перевернутого на спину. Мачете отлетело в угол, к плинтусам, которые я еще не успел прикрутить.

Я подошел к нему. В руках у меня теперь была швабра с телескопической ручкой. Оружие возмездия.

Джейсон приподнялся на локтях, вся его грудь была в белых разводах. Запах болота теперь смешивался с резким, химическим запахом акрила.

– Вставай, – сказал я. – Вставай и уходи.

Он зарычал и снова потянулся ко мне. Видимо, скрипт в его голове не предусматривал опцию «сдаться и уйти с позором». Он ухватил меня за штанину своей липкой, грязной лапой.

Это стало последней каплей. Это были мои любимые пижамные штаны из натурального хлопка.

– Ах ты ж плесень подвальная!

Я размахнулся шваброй и с коротким, сухим выдохом ткнул губчатым концом ему прямо в лицо, в прорезь маски. Мокрая губка чвакнула. Маньяк захлебнулся собственным рыком и воздухом. Дезориентация – страшная вещь.

Пока он протирал глаза (или что там у него было под маской), я метнулся в кладовку. Там, среди остатков обоев, лежал мой козырь. Рулон плотной, армированной пленки и скотч. Много скотча.

Я вернулся в прихожую. Джейсон уже почти встал, опираясь о стену и оставляя на моих обоях (винил на флизелиновой основе, две тысячи рублей за рулон!) чудовищный грязный след ладони.

Я не дал ему опомниться и накинул пленку ему на голову и плечи, как тореадор плащ.

– Эпе-пе! – крикнул я, запрыгивая ему на спину.

Мы рухнули. Я оказался сверху, придавливая его своим весом к полу. Он был сильным, чертовски сильным, подо мной словно ворочалась гора мышц и злобы. Но у меня было преимущество: я был в ярости от испорченного вечера, а он был в замешательстве.

Широкий скотч затрещал, разрывая тишину. Этот звук был музыкой для моих ушей. Я мотал быстро, профессионально. Руки к туловищу, ноги вместе. Еще слой. Еще. Запахло клеем, синтетикой и потом (моим и его).

Через пять минут в моей прихожей лежал аккуратно упакованный кокон, из которого торчали только ботинки в краске. Кокон мычал и дергался, как гусеница-переросток.

Я встал, тяжело дыша. Сердце колотилось где-то в горле. Я посмотрел на разгром. Лужа краски растекалась белым озером. Дверь висела на одной петле. На стене красовался грязный отпечаток руки.

– Ну вот, – сказал я в пустоту. – Попил чайку.

Я подошел к кокону и легонько пнул его носком тапка.

– Ты хоть знаешь, что сегодня суббота? – спросил я у пленки. – Суббота. День тишины. По закону шуметь нельзя.

Кокон издал глухой, возмущенный звук.

– Молчи уж. Сейчас полицию вызывать… объяснительные писать… – я поморщился. – Нет. Не хочу. У меня чай стынет.

Я наклонился, ухватил кокон за ноги (стараясь не запачкаться об краску) и поволок его к выходу. Он был тяжелым, но краска на полу работала как смазка. Мы выскользнули на лестничную площадку.

Лифт не работал (новостройка, что вы хотите), поэтому мне пришлось тащить его к лестнице.

– Счастливого полета, – буркнул я и подтолкнул сверток ногой.

Джейсон покатился вниз по ступенькам. Бам-бам-бам. Звук был ритмичным, почти успокаивающим. Где-то на пролете между третьим и вторым этажом он затих.

Я вернулся в квартиру и закрыл дверь (насколько это было возможно), приставив к ней комод. Взял тряпку и ведро с водой.

Следующий час прошел в медитативном оттирании краски. Я работал методично, сантиметр за сантиметром. Запах влажной тряпки и универсального моющего средства с ароматом лимона и хлора постепенно вытеснял вонь болота.

Когда пол снова засиял чистотой, а мачете я завернул в газету и убрал на антресоль (в хозяйстве пригодится, капусту рубить), я снова сел на свой стул.

Чай остыл, но я все равно сделал глоток. Он был горьким и холодным.

– Надо будет поставить вторую дверь, – задумчиво произнес я. – И глазок. Видеоглазок.

Я закрыл глаза, вдыхая запах чистоты. Но где-то на периферии сознания, сквозь аромат лимона, я почувствовал что-то еще. Сладковатый, приторный запах жженого сахара и старой резины. Телефон на полу завибрировал.

Это был только вечер субботы. Выходные только начинались.