Читать книгу Сыщик. Деревенская вендетта - Группа авторов - Страница 2

Эпизод 1. Когда на земле ещё ничего не было, правда уже была

Вендетта (vindicta на латинском языке: мщение, наказание) – самыми простыми словами в русском языке это означает обычай кровной мести за убийство родственника.

Простое и недвусмысленное на сей день толкование одного слова, одной фразы, возникшей тысячи лет назад.

Основной принцип вендетты – преступник должен быть наказан равной мерой.

Обычай этот берёт свое начало ещё в первобытных обществах, где не существовало законов и государств, а справедливость осуществлялась самими людьми. В тех условиях единственным способом восстановить справедливость было убить убийцу или его родственников.

В «Ветхом Завете» этот принцип сформулирован просто – «Око за око, зуб за зуб».

На территории нашей многострадальной родины этот обычай был хорошо известен со времён Древней Руси: упоминание о нём присутствует в сборнике правовых норм – «Русской Правде» (XI—XII века), где, в частности, оговаривалось, кто имел право мстить за убийство родственника.

По мнению предков за убийство могли мстить: брат за брата, сын – за отца, отец – за сына, племянник – за дядю.

Обычай кровной мести – общеславянский. Так, например, в средние века на Балканах он назывался «враж(ь)да».

Приведу лишь один пример из нашей соседской, православной и славянской страны – Черногории.18 октября 1798 года законодательное собрание – «Скупщина» в Черногории утвердила Законник, общий для черногорского населения. Статья пятая предоставляла лицу, поймавшему убийцу, право его убить с освобождением от ответственности. Этот обычай существовал на Балканах вплоть до 20 века…

В современном мире, во всех без исключения странах это преступление против преступления, и оно каторжно карается государством…

По состоянию на сегодняшний день, законодательство Российской Федерации рассматривает мотив кровной мести при совершении убийства как отягчающее вину обстоятельство. За убийство на почве кровной мести статья 105 УК РФ предусматривает наказание в виде лишения свободы на срок от 8 до 20 лет, либо пожизненного лишения свободы…

Вендетта, кровная месть, «око за око» – наказание равной мерой, многие сотни лет существования человечества это был один из неукоснительных принципов, постулатов общества во многих странах. Однако постепенно, со временем он превратился в бесполезный, декларативный и осуждаемый принцип господства демагогов в государствах, «в которых власть не в состоянии обеспечить правопорядок»…

Читатель, запомни эти золотые слова, вырванные мною при написании книги из контекста энциклопедии, ибо сугубо субъективно на взгляд автора этого произведения – государство, не способное обеспечить защиту своих граждан, не имеет морального права наказывать их за самосуд…

В данном произведении речь пойдёт именно о нём, конкретном и реальном случае, произошедшем на территории Новосибирской области, когда обычай кровной мести справедливо, но «незаконно» был воплощён практически ребёнком… Семнадцатилетним пацаном, десять лет вынашивавшим идею справедливости: «око за око, зуб за зуб»… Всё, как в древнем писании «Ветхого Завета» и «Русской правды» и только по тому, что действующая правовая система не в состоянии была обеспечить справедливость ни для него самого, ни для его убитой сестры.

Это, пожалуй, первое моё произведение, где я буду не презирать и ненавидеть убийцу, очернять его самого и его поступки жесткими словами какими только имеющимися в русском словаре, как в предыдущей книге про маньяка, беспричинно укравшего жизни двух молодых женщин, а восхвалять и почти восхищаться им и всё потому, что даже не могу себе реально представить семилетнего мальчишку, мечтающего не о том, как стать лётчиком-испытателем или моряком-подводником, покорителем мирового космоса или океанских глубин, великим сыщиком или миллионером, президентом или военачальником… Ребёнка, желающего на новогодние праздники не подарки от Деда Мороза, не поездку к южному морю в тёплую Анапу, Хургаду или Бали, а грезившему лишь об одном, лишь одного желающего на протяжении последующих десяти детских лет своей жизни: справедливости – вендетты – кровной мести – ока за око…

Однако… Что это я раздухарился, забегая вперёд и раскрывая фабулу произведения. Всё ведь должно быть хронологично и последовательно, как и положено при написании художественного произведения.

Прочитав эту книгу, вы можете не согласиться с мнением автора, и имеете на это полное право, дарованное свободной страной и свободомыслящим обществом, ибо как гласит классический принцип справедливости из положения древнейшего римского права – «КАЖДОМУ СВОЁ»…

Фраза, кстати, означающая, что справедливость заключается в постоянной и твёрдой воле каждому воздавать по его же поступкам…

Не буду, пожалуй, вносить заранее интригу и натягивать своё субъективное отношение к произошедшим событиям вам на уши, довлеть своими советами и выводами, просто опишу, перескажу реальную историю, случившуюся в самом конце прошедшего тысячелетия, ровно четверть века назад, на территории Искитимского района Новосибирской области.

Ты же, мой читатель, просто думай, размышляй, и самое главное – не оставайся равнодушным к той сложившейся жизненной ситуации для основных и главных героев этой повести и произошедших с ними в дальнейшем событиях, ибо равнодушие – равно безразличие, безучастие, бесчувствие и… деградация.

Эпизод 2. Кругом один, как на сковороде блин

Деревня Шадрино – маленькое сельское поселение, что расположено в Искитимском районе Новосибирской области, сразу за огромным рабочим посёлком Линёво, в котором стройные, хоть и однотипные, но монолитные, могучие девятиэтажные дома встали в стройные бетонные гряды, на отведённой им территории, как такие же каменные истуканы из горных пород в соседнем с Новосибирском – Горном Алтае.

Деревенька в те годы конца прошлого столетия была больше похожа на аппендикс мощного, серьёзного и мрачного рабочего поселка, времён построения коммунизма, чем на самостоятельную территориальную единицу.

И, тем не менее, пара сотен частных домов и их подворий с населением в 400 с небольшим душ, круглогодично неспешно копошащихся на своих придомовых участках, расположились в полях на пяти улицах площадью чуть более 60 гектаров, с двух сторон вдоль небольшенькой речки Шипунихи, тянущей свои извилистые «русы косы» по двум районам Новосибирской области вплоть до впадения в более крупную и серьёзную, как по габаритам, так и по своей сути, реку Бердь.

На правом берегу речушки на всём её протяжении расположены многочисленные каменистые крутые увалы, раскиданы берёзовые и осиновые рощи, а в некоторых её местах есть даже сосновые боры.

Левый берег речки смотрит на свет божий изо дня в день злаково-луговыми степями с редкими берёзовыми колками.

Улица Береговая, расположенная аккурат в левобережной части деревеньки, концом упирается в речку, и на другом правом берегу, прямо через мостик, переходит уже в улицу Заречную, тянущуюся вдоль её замысловато-извилистых берегов.

Дом под номером 47 находился в конце этой самой Береговой улицы. Он был совершенно ничем не примечателен среди соседей–собратьев, окружавших его в радиусе километра, разве что небольшой свежестью вида, посреди старых деревянных срубов возрастом середины прошлого века и годившихся ему в прадеды, уже успевших почернеть от старости и «окучивавших» их погодных условий в виде дождей, снегопадов и перепадов температур за последние пятьдесят лет.

Этот дом выглядел чуть более молодым и даже немного «борзым», но всё таким же серым и непрезентабельным.

Одноэтажное строение, было «слеплено» из шлакоблоков мышиного цвета с крышей, покрытой шифером чуть более светлой, чем само жилище. Во дворе, на десяти придомовых сотках земли имелись деревянная банька и хозяйственный сарайчик с одним старым петухом и парочкой десятков бесноватых круглогодичным гоготанием кур, а также многочисленным хозяйственным инвентарём в виде лопат, вил, скребков и прочей хозяйственной утвари.

Дом с участком, упирался в реку, осматривая её берега своими растопыренными пластиковыми окнами, как будто внимательный инспектор рыбнадзора озирает подчинённые ему владения, выискивая в небольших кустах левого берега речушки притаившихся браконьеров.

Жилище было примечательно ещё и тем, что обитал там одинокий житель деревни – сорокалетний Романов Геннадий Иванович, родившийся в соседнем, рабочем посёлке ещё при советской власти в далёком 1960 году и отпочковавшийся от всей своей немногочисленной трудовой родни какой-то серьёзностью, никому из них не понятной замкнутостью, и, как им всем казалось – высокомерием.

К своим сорока годам от роду Романов не был женат, не имел детей, зато имел в личном, именном «загашнике» среднее образование, полученное в такой же средней общеобразовательной школе номер один всё того же рабочего посёлка Линёво, службу в пограничных войсках, аж на самой финской заставе в период расцвета социализма, многочисленные романы с женским населением рабочего посёлка и стабильную работу в банном комплексе на территории Линёво.

Кочегар – так по записи в трудовой книжке называлась должность Романова. Однако по факту он был и администратор и заместитель директора и истопник. Он сам распределял график работы бани, открывал и закрывал её, натапливал, а с целью экономии зарплаты уборщицы – ещё и убирался в бане самостоятельно, получая доплату за совмещение нескольких должностей.

После приватизации банного комплекса местным и ушлым чиновником из администрации посёлка, знающим Романова как добротного хозяйственника, «в меру употребляющего» и ответственного работника, ему же и были отписаны всё те же права и обязанности по функционированию «помывочной», превратившейся постепенно из общественных бань в модную сауну.

Когда клиентов в бане не бывало, Романов позволял себе устраивать там маленькие оргии с женским населением рабочего посёлка.

Иногда от желающих на халяву попариться и «пошпилиться» просто отбою не было и «смотрящему» за баней даже приходилось вести реестр, выстраивать собственное расписание, строго следя за свободным, а стало быть, и бесплатным для себя самого временем.

Жениться Геннадий не планировал. Женского внимания ему хватало и так, а будучи скупым и работящим, он ещё умудрялся строить и облагораживать компактный домик в Шадрино, вести на приусадебном участке небольшое хозяйство.

Самый конец осени завершающего год, век и самое сумасбродное тысячелетие современной эры человечества – выдалось на удивление морозным. На всей территории западной Сибири, в том числе и в Новосибирской области, ноябрь стоял даже холоднее, чем в позапрошлом 1998 году, когда майор Ершов и тогда ещё старший лейтенант Ващук выкапывали из «разоренной» маньяком траншеи на станции Евсино труп молодой женщины – Лидии Перегудовой, зверски убитой местным серийным убийцей Захаровым.

23 ноября 2000 года температура воздуха в Искитимском районе, на метеостанции «Искитим II», расположенном в посёлке Чернореченском, на улице Тепличная, 1, показывал значение минус 30.8 градусов. Это был почти рекорд за многолетнюю историю наблюдения за погодой в этой местности.

А вот снега в Сибири к концу осени выпало мало. Складывалось впечатление, что природа решила проморозить землю, как можно глубже, прежде чем усыпить её, накрыв на ближайшие четыре месяца белым пушистым одеялом.

И, тем не менее, снежный покров уже улёгся, прикрывая чёрную наготу чистой, светлой, шёлковой сорочкой, как будто скрывая неровные линии матушки-земли…

Расцветало уже поздно. В 8 утра ещё было не разобрать и за десять метров впереди, кто идёт тебе на встречу.

Местный житель – пенсионер, Степанов Иван Афанасьевич, подгоняемый морозом, бодренькой рысцой перемахнул мостик, соединяющий два берега речушки и две улицы: Заречную и Береговую и направился в сторону местного сельпо, расположенного аккурат в центре посёлка.

Пробегая мимо дома Романова, он услышал бешенный галдёж кур, доносившийся из приоткрытой двери сараюшки одинокого хозяина.

Степанов остановился, пригляделся сквозь начинающее светлеть утро и туман из изморози, расползшийся по всей округе, напрягая старческие глаза и протирая залипшие от холода веки.

«Вот те раз» – подумал про себя Иван Афанасьевич.

– Генка решил кур, что ли, поморозить? – вслух произнёс пенсионер и зашел в незапертую калитку ограды.

В сарайке горел свет. Старик прямиком направился к приоткрытой двери в надежде увидеть там нерадивого хозяина и чуть не упал, наткнувшись на чьё-то окоченевшее тело, лежавшее посреди ограды.

Снова протерев слипающиеся от мороза и слёз веки, старик присел и уже полным от удивления, страха и недоумения взглядом впился в замёрзшее туловище хозяина дома.

Романов лежал на спине, старенький армейский бушлат, надетый на тело покойного, был распахнут. Из его груди торчали, как флагшток, вогнанные почти до самой железной поперечины вилы.

Эпизод 3. Был комар смел, да не ту песню спел

23 ноября 2000 года, к 8 часам 30 минутам, как положено, как и было заведено на протяжении последних шести с лишним лет после окончания школы милиции, старший оперуполномоченный Линёвского ОВД капитан милиции Николай Ващук бодро шагал на службу.

Подгоняло его на рабочее место не только страстное желание и искренняя любовь к своей профессии, но и тридцатиградусный мороз.

К тому же эти сутки Николай дежурил в составе следственно-оперативной группы как дежурный опер.

В небольшом по размерам служебном кабинете № 4, который располагался на втором этаже здания № 3А, что в Юбилейном переулке рабочего посёлка Линёво Искитимского района Новосибирской области опера никто не ждал.

Напарник и тёзка Ващука, такой же старший опер – майор милиции Ершов Николай Тимофеевич был на больничном.

Ершов был заядлым курильщиком с тридцатилетним стажем, причём курил он только крепкие папиросы «Беломорканал», которые в совокупности с ещё более крепкими сибирскими морозами просто «добивали» бронхи и легкие майора.

Курил он так часто, как и дышал, а дышать, особенно, на морозе становилось всё тяжелее и тяжелее. Бронхиты – извечный спутник майора постепенно превратились в астму и один раз в год, поздней осенью или ранней зимой стабильно укладывали майора на больничную койку, также, как медведь заваливается в свою берлогу.

Опера не были закадычными друзьями в повседневной жизни, ибо семнадцать лет разница в возрасте давала о себе знать и сказывалась на интересах, кругозоре, круге общения обоих.

Но вот напарниками они были уже шесть лет и научились не просто понимать друг друга с полуслова, но даже с полувзгляда.

Иной раз, просто перемигнувшись между собой, они четко улавливали своими прокуренными флюидами, что и кому из них нужно делать или кого и куда надо посылать. Понимание, чувство друг друга у них было даже на расстоянии, как у близнецов…

Однако, вот уже неделю, как Ершов «бюллетенил» и Ващук командовал кабинетом один.

Фирменный чай Ершова – его «божественный напиток», состоящий из листьев чёрной смородины, иван-чая, сушёных шишек и сушёных ягод клюквы, ежевики и смородины медленно, но верно плесневел в железном чайнике.

Ващук даже не старался его заваривать или употреблять без участия старшего товарища.

Рецепт его приготовления был известен лишь Ершову, поэтому зная настроение своего младшего тёзки и его пофигическое отношение к напитку и самой жизни, майор даже будучи на больничном или в отпуске, периодически заглядывал в свой «родной» кабинет, отчитывал «младшего» за оставленный им бардак на столе и заваривал чай…

Не успела за Николаем перестать скрипеть стальная пружина на входной, тяжёлой и металлической двери отделения милиции, как ему через толстое бронированное стекло дежурной части уже что-то кричал оперативный дежурный, отчаянно жестикулируя руками и призывая дежурного опера не проходить мимо.

Потирая замёрзшие руки, Ващук ввалился в дежурную часть.

– Ну и чё мы тут крыльями машем, – обратился он с ехидной улыбкой к дежурному, в надежде, что тот расскажет какой-нибудь свежий анекдот, а не сообщит пренеприятнейшую весть о банальной краже из дачного домика, расположенного на территории обслуживания их отделением милиции, на которую нужно будет тащиться всей следственно-оперативной группе в дикий мороз.

– Убийство, Коля. Убийство нынче у нас, – произнёс старый по милицейским меркам, седовласый и спокойный, как удав, дежурный Осипов Виктор Васильевич.

– Ну «ёптить», Василич, ну на кой ты так утро начинаешь-то? – полушутя отреагировал Ващук, перебив старого майора.

– Кого и где завалили-то? Надеюсь, это не «заказуха», а простое бытовое убийство? – с какой-то надеждой в голосе спросил Николай.

– Ой, Николай, даже пока и не знаю, что тебе конкретно сказать. Десять минут назад позвонили из Шадрино местные жители, сказали, что на своём участке № 47 по улице Береговая лежит тело хозяина дома, некоего Романова Геннадия Ивановича. В тело воткнуты вилы, – дежурный сделал округлыми глаза и наклонил голову чуть в правую сторону, показывая таким манёвром своей мимики всю серьёзность момента.

– Я пока участкового туда отправил для проверки ситуации и доложил начальству, – Осипов ткнул пальцем вверх, показывая направление находящегося на втором этаже кабинета начальника отделения милиции.

– Так что дуй наверх, собирайся, ехать по-любому придётся. Вряд ли это предновогодняя шутка…

– Да уж, спасибо, Василич, хорошее начало дня и дежурства, – Николай снял вязаную шапочку с головы, почесал коротко остриженную макушку и не спеша пошёл в кабинет.

Выезд на место преступления в пригородном посёлке, да ещё в мороз минус тридцать, это вам не поквартирный обход тёплого многоэтажного дома в миллионном городе в выходной день, когда жмёшь на кнопки звонков квартир хоть и в грязном, но тёплом подъезде. Это вам не кабинетное изучение изъятых в ходе осмотра «чёрных» бухгалтерских документов, когда можно, развалившись в служебном кресле расслабить узел модного галстука на белоснежной рубашке, только вчера купленной супругой.

Выезд на место убийства в пригороде – это как поход в тундру в метель, когда нужно «идти туда – не знаю куда, и найти то – не знаю что».

На каждый подобный выезд в кабинете пригородных оперов, вместо бесполезного и бестолкового «тревожного чемоданчика» с набором ниток, иголок, туалетной бумаги, запасных трусов и носков, носового платочка и лапши «Доширак» – всегда имелись валенки, ватные штаны, овчинный тулуп, такие же варежки, шапка ушанка, набор простых карандашей, ибо шариковые ручки на морозе почему-то не пишут, и термос с водкой вместо чая.

Ващук не торопился. Зайти к начальнику и услышать банальные указания куда идти и что делать – это он всегда успеет сделать.

Главное было проверить «снаряжение», не подвергавшееся ревизии с прошлой весны.

Топать ножками по замёрзшим улицам соседней деревеньки при подворном обходе, с целью установления возможных обстоятельств совершённого преступления, возможных очевидцев злодеяния – в первую очередь придётся ему – дежурному оперу. Поэтому ватные штаны и старый отцовский рыболовный тулуп важнее указаний молодого, вновь назначенного начальника отделения.

Впрочем, нарушать субординацию тоже не положено.

Наспех проверив «морозное» обмундирование, которое ещё не доводилось доставать этой осенью, Николай направился в кабинет начальника, получать «Ц.У.»…

Следственно-оперативная группа, дождавшись приезда из районного центра, следователя прокуратуры и судебного медика, направилась в Шадрино на осмотр места происшествия.

Как и положено руководителю СОГ – старший следователь Сикорский Сергей Иванович сидел на переднем месте служебного УАЗика.

На заднее сиденье, как «селёдки в шубах», в прямом и переносном значении, поместились разодетые в тулупы дежурный опер Ващук, судмедэксперт Кривко и эксперт криминалист Метельцев.

Участковый – Демидов Фёдор Иванович поджидал их уже на месте, греясь в осиротевшем доме убитого хозяина, предварительно бегло осмотрев окоченевший труп и прикрыв в сарае полузамёрзших и чуть не сошедших с ума от мороза кур.

Увидев из окна подъезжавший к дому дежурный УАЗик, участковый предусмотрительно вышел из ограды и приоткрыл ворота ограды дома.

Понимая, что следует сохранить максимально следы на месте преступления, в том числе на слабом снегу, расстелившемся вдоль ограды, как белоснежная простыня, Иван Фёдорович тем не менее запустил машину максимально близко к трупу и помахал рукой молодому водителю, призывая его остановиться.

Опытный участковый точно знал, что в такой мороз составлять протокол осмотра места происшествия следователю удобнее всего будет из машины, редко выскакивая на улицу и задавая наводящие вопросы обоим экспертам.

– Ну-с-с, что тут у нас? – выйди из автомобиля и расправив плечи, как будто растягивая успевшую усохнуть за время поездки форму служебного пальто, следователь впился глазами в окружавшую всех присутствующих природу.

Солнце уже выкатило своё огненное око на просторы Сибири, освещая деревеньку и полуукрытые снегом поля Искитимского района своим чудным ярким переливающимся на морозе светом.

– Красота! – причмокнул губами Сикорский, покачал головой и только после этого опустил глаза вниз, обратив свой взгляд на причину именно его присутствия на месте преступления.

В те годы конца прошлого века осмотр места происшествия и даже по тяжким преступлениям, таким, как кража или угон, разрешалось проводить и операм и даже участковым, в том числе изымать орудия преступления, фиксировать следы преступления даже без экспертов криминалистов. Но вот на убийства следователи прокуратуры просто обязаны был выезжать собственнолично.

– Так это, зима и лето, вот, Сергей Иванович гляньте сами! – участковый указал рукой на тело Романова.

Все присутствующие стали с каким-то интересом разглядывать покойного, склонившись над ним.

Тело убитого не было согнуто, как замерзает ещё живой человек на морозе, в позе эмбриона, оно лежало чётко на спине в почти правильной и естественной форме. Ноги были чуть раздвинуты, руки почти по швам, голова откинута назад. Из груди убитого торчали вилы, вогнанные туда какой-то неимоверной силой или злостью человеком, наверняка не зря оказавшемся напротив Романова.

Глаза трупа были приоткрыты и поблескивали на солнце, демонстрируя полностью замерзшую жидкость в глазницах, как будто там поселились два маленьких солнечных зайчика, играющих в прятки друг с другом.

Оба эксперта начали свои «магические танцы», предварительно осмотрев имеющиеся следы около тела, в ограде и рядом с сараем.

– Все следы затоптали тут! – закричал эксперт-криминалист свою любимую фразу, выдаваемую им на любом осмотре любого места происшествия.

– Не шуми, Метельцев, – осадил его Ващук. – Давай просто прикинем, смоделируем, что тут могло произойти и когда. Может и найдём, какие-то следы.

– Не учи учёного, Коля. Главное не мешай мне. Какие тут следы при таком морозе. Даже если вилы голыми руками лапать, то пальчики там не останутся.

– Однако, Константин, – обратился теперь уже Сикорский к судебному эксперту.

– Можно предположительно сейчас сказать время смерти?

– Нет, Сергей Иванович, не скажу точно, сильно уж холодно, но пролежал он на морозе несколько часов – это факт, и мало того, мне нужно будет ещё минимум сутки, чтобы тело оттаяло, иначе вскрытие производить нельзя. Так что с выводами повременим.

Эксперт присел на корточки рядом с покойным, потрогал руками за его лицо, пытаясь то ли повернуть голову из стороны в сторону, то ли разглядывая какую-то мелочь на его лице и произнёс:

– Одно могу сказать, и то предположительно. У него походу челюсть сломана с правой стороны. Саданули его хорошенько. Возможно, он отключился от удара и его просто потом закололи вилами.

– С правой стороны? – переспросил Ващук.

– Да, Коля. Да. И если это подтвердится на вскрытии, то ищите какого-нибудь боксёра-левшу, обидчика покойного…

– Но убийца же мог сначала ударить в область живота, сбить дыхание правой рукой, а затем уже левой нанести удар точно в челюсть, – парировал Николай.

– Я тебе заключение выдам, а дальше уже сам думай, – ответил эксперт, ёжась в тулупе и надевая меховые варежки. – Всё остальное после вскрытия. И не морозь мне мозг.

– Ну, уже хоть что-то, – ухмыльнулся Николай, скинув рукавицу и теребя покрасневший нос…

Подворный обход небольшой деревушки, «перетряс» местного населения ничего не дал. Особенно в такой мороз.

Никто, никого и ничего за прошедшие сутки рядом с домом убитого Романова не видел. Каких-либо скандал, ссор, пьянок, даже за последний год из соседей по улице или односельчан погибшего и вспомнить не мог.

Убитый жил как бобыль. Ничем не примечательный. Одинокий. В меру пьющий, работящий местный мужичок. Никому никогда не дерзивший, не склочный, не вредный, не религиозный… Сплошное «НЕ»… При проведении первоначальных оперативно-розыскных и следственных действиях.

Кто мог покуситься, да ещё и с такой жестокостью на «серого» мужика, почти незаметного в повседневной жизни для местного населения, и не попадавшего в круг зрения милиции – по крайней мере, опытный участковый, проработавший на территории пять с лишним лет ничего крамольного сказать об убитом не мог точно.

Несолоно хлебавши, окончив к обеду осмотр места происшествия и первоначальные ОРМ, вся следственная группа вернулась в отделение милиции.

Найти автомобиль для транспортирования тела в морг, прямо так с торчащими из него вилами (на чём категорично настоял судмедэксперт), пришлось участковому.

«Не отходя от кассы», прямо в отделении милиции следователь Сикорский Сергей Иванович, не дожидаясь заключению судебного медика, возбудил уголовное дело, по признакам состава преступления по уже новой, вступившей в силу 105 статье Уголовного кодекса (умышленное убийство), выписал отдельное поручение операм на производство ОРМ по установлению лица совершившего преступление, заодно назначил несколько экспертиз и убыл восвояси.

Эксперту криминалисту Метельцеву удалось-таки отыскать частичный отпечаток пальца на выключателе света в сарае, однако точно сказать принадлежит ли он убитому хозяину дома или кому-либо ещё, он пообещал только после дактилоскопирования трупа в морге, а это не раньше, чем через сутки.

Эпизод 4. Не бывает вершка без корешка

Хозяин сауны, пузатый бурят Иван Иванович Дампилон, в прежнюю бытность работавший главным инженером местной поселковой администрации, удачно приватизировавший банный комплекс в середине лихих «девяностых», сидел в кабинете Ващука в модном шерстяном свитере сиреневого цвета с вышитыми на груди белыми оленями. На округлом животе Дампилона толстовка растянулась так, что олени казались какими-то динозаврами с выпученными глазами и колючими рогами.

Ващук опрашивал владельца сауны об убитом Геннадии Романове, периоде работы его в помывочной, каких-либо особенностях, конфликтах, скандалах, драках, возможных угрозах в его адрес, а между делом непринуждённо и небрежно рассматривал оленей на пузе Дампилона.

Иван Иванович, немолодой уже мужчина, однако пытающийся молодиться и хорохориться в силу своего нового «бизнес–положения», занимаемого им в рабочем посёлке, был немало изумлён и даже, казалось, напуган известием о гибели, да ещё столь странным образом своего бывшего помощника, ответственного за сауну.

– Нет, Николай Сергеевич, я не припомню чтобы в бане были какие-либо скандалы или драки с участием Романова… Безобразия, конечно, там хватает, и нарыгают везде, куда можно и нельзя, и гандоны использованные по всей раздевалке разбросают и стычки между отдыхающими бывают, куда же без них-то бухому русскому мужику, и девок могут не поделить… Но Романов никогда не встревал. Иначе я бы знал обязательно. В случае любого конфликта ему проще было на тревожную кнопку нажать и ОВО вызвать. Мы же у ваших на обслуживании находимся. Даже ЧОП нанимать не стали. Тревожная кнопка у нас от вашей охраны… Да и говорю же вам, уволился он от меня пару месяцев назад. Как осень наступила, так и уволился. Сказал, что где-то в Евсино работу нашёл. Ну, нашёл и нашёл. Я сильно-то расстраиваться и не стал. Свято место пусто не бывает. Я взял вон узбека Бобура вместе с женой. Они у меня там теперь вдвоём и трут, и топят – рулят, в общем, за ту же зарплату. А Генку я с конца лета так больше и не видел… Дампилон замолчал.

Молчал и Ващук.

«Что же за напасть-то такая с этим убитым мужиком, никто о нём толком ничего не знает… Невидимка какой-то. Нужно будет сегодня же ещё его родню потрясти, живут тут же в Линёво, может они что-то и расскажут дополнительно» – рассуждал про себя Николай.

Проводив Дампилона до двери отделения милиции, Ващук зашёл в дежурную часть.

– Ну чё там, Серёга, – обратился он к помощнику дежурного. – информацию по убитому из ИЦ не прислали еще?

– А, извини, Коль, замотался, забыл тебе сказать – прислали, вон на столе лежит, я распечатал.

Николай взял со стола помдежа два листа бумаги, исчирканных чёрными чернилами старенького принтера и прямо там, в помещении дежурной части, начал читать текст.

Первый лист, испещрённый статистическими данными и цифрами на запрашиваемые из информационного центра данные о физическом лице, Николай «пробежал» почти не глядя.

ФИО фигуранта, его возраст, адрес регистрации, паспортные данные, водительское удостоверение и прочая статистическая «лабуда» меньше всего интересовали опера.

Информация об административных правонарушениях, совершённых Романовым, отсутствовала.

Самая интересная информация в таких бумажных портянках находится всегда в самом конце.

В последние несколько строк, напечатанные неровными, полу затёртыми чернилами принтера Николай впился как в выигрышный билет спортлото, не доверяя своим глазам и несколько раз подряд перечитывая информацию.

Текст гласил:

«– - – - ПОДОЗРЕНИЕ СОВЕРШЕНИИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ – - – - ст. 102 п. «3» УК РСФСР

– - – - ДОСТАВЛЕН ЛИНЕВСКОЕ ОМ ИСКИТИМСКОГО ОВД 28.08.1990 г – - – - ПОМЕЩЕН ИВС ОВД 29.08.1990 г

– - – - – ВЫПУЩЕН ИВС ОВД 01.09.1990.

– - – - УР ИСКИТИМСКОГО ЕРШОВ…»

Николай поднялся в кабинет, уселся в кресло и закурил папиросину «Беломорканала».

Выпуская дым в потолок, Ващук размышлял:

«Хренасе, незаметный мужичок… за что-то же его Тимофеич десять лет назад колол на убийство и даже в ИВС закрывал… Нужно идти в гости к «Старому», проведать майора, за одно и про убитого всё разузнать. Должен его помнить старый хрыч».

Ещё со школы милиции Николай точно знал, что ст.102 УК РСФСР – это умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах. Но вот что гласил пункт 3 этой статьи, наизусть он не припоминал.

Порывшись в ящике старенького стола, он извлёк оттуда такой же ветхий и уже никому не нужный, почти всеми забытый УК РСФСР, канувший в Лету вместе с развалившейся Страной Советов.

Открыв страницу с «мокрой» 102 статьёй УК, предусматривающей ещё смертную казнь за совершение данного вида преступлений, он с любопытством обнаружил, что пункт 3 указывал на убийство двух и более лиц.

– Однако! – Николай всё больше и больше проникался к этой ситуации и не только потому, что это была его основная работа в дежурные сутки, но и по тому, что ничем не примечательный серый деревенский мужичок – тот, о котором ничего толком не знали ни участковый, ни соседи по деревне, ни хозяин по работе, подозревался и мог быть причастен сразу к убийству двух или даже более лиц и, по всей видимости, на их же территории, если уж им занимался тогда, десять лет назад его сегодняшний напарник, прослуживший здесь на одном месте и даже в одном кабинете 15 лет.

Пока Николай размышлял на тему превратности судьбы и неожиданному повороту событий в данном, конкретном деле – в коридоре раздался гулкий, бУхающий, удлинённый своей трелью и хриплыми переливами кашель, похожий на рёв лося в брачный период.

– Сука! Тимофеич! – в ужасе подумал Ващук.

Глаза опера округлились, он забыл и про убийство, и про информацию из ИЦ.

Его взгляд метнулся в сторону чайника, как будто Зевс ударил молнией в грешника.

Схватив чайник, откинув крышку, перевернув его вверх тормашками, он начал его отчаянно трясти, пытаясь вывалить остатки зацветшей уже заварки в урну у себя под столом. Разбухшие и засохшие чаинки, прыгая по внутренностям чайника, с трудом поддавались «уговорам» и не желали покидать ставшее им уже родным помещение.

На радость Николая, Ершов задержался у соседнего кабинета оперов, балагуря, смеясь и кашляя на весь коридор.

Очистив на скорую руку посудину, Ващук поставил чайник на «постамент».

– Здорово, «Студент», – раздался хриплый голос Ершова в приоткрывающуюся дверь кабинета.

– Идёт кума, несёт воз дерьма, – пробасил тот же голос, и майор завалился в кабинет.

Ни часа Николай Тимофеевич не мог провести без своих шуток- прибауток, пословиц или поговорок, неведомо откуда знающий их и вытаскивающий из своего нутра по делу и без него.

Ващук привстал, подошёл к старому оперу, пожал ему ладонь и, улыбаясь, произнёс:

– Здорово, «Старый». А я как раз к тебе собирался идти в гости. Навестить так, сказать боевого товарища, соратника по службе.

– Ага, держи карман шире – спокойно ответил Ершов – что бы ты меня навестил, да ещё просто так, да ещё бы с пузырём пришёл – тогда бы точно лето наступило уже завтра.

Ершов медленно разделся, сначала достал из стола пачку «Беломора», выщелкнул и закурил папиросину и подошёл к чайнику.

Открыв крышку и посмотрев внутрь, он просто повернул голову в сторону напарника и спокойно произнёс:

– Колян, ну чё за хрень?

– Тимофеич, я к нему вообще не подходил, после того как ты ушёл на больничный, честное пионерское.

Ващук вскинул руку в пионерском приветствии и улыбнулся.

– Посмотри-ка лучше на ИЦ-шку и вспомни своего старого знакомого. Убили его сегодня.

Николай протянул Ершову два листка бумаги с данными из информационного центра на Романова.

– Вот сейчас чайник отмою после тебя, чаёк замастрячу, а потом уже и посмотрю. Хотя чего смотреть=то. Я и так там всё знаю… – Ершов многозначительно высказался, затянулся папиросным дымом, откашлялся раз десять и продолжал.

– Меня Витя Осипов встретил около поликлиники… Он с дежурства возвращался и рассказал, что в Шадрино убили какого-то Романова… Я и не сразу понял, что это тот самый Генка Романов. Я и не знал, что Генка в Шадрино переехал… Надо же, засранец. Последние десять лет жил тише воды, ниже травы. Однако ж в Царствии Небесном и без него, гандона, тесно, пусть ступает в ад… Каждому своё.

Николай Тимофеевич всё продолжал ворчать, как старый дед, не обращая внимание на младшего тёзку, забрал с собой чайник и вышел в коридор.

Прошло ещё минут двадцать, пока старый опер отмыл чайник, вскипятил в нём воду и вывалил туда целую стограммовую пачку чая «Купеческий».

Только когда аромат заветного и божественного напитка наполнил маленькую каморку № 4, когда Ершов, в очередной раз накашлявшись, вдохнул его своей грудью, он медленно, почти исподлобья посмотрел на напарника, вновь закурил папиросину, и начал свой рассказ.