Читать книгу Сперанский 2. Становление - Группа авторов - Страница 7

Глава 6

Петербург

Зимний дворец

17 января 1796 года. День

Мне не приходилось еще видеть, как опытные собаководы рассматривают щенков борзой. И уж точно я не могу знать, что при этом чувствуют любители собак. Может они рады самому существованию щенков, словно родители этих скулящих созданий, или же, напротив, лишь решают, сколь много можно выручить серебра за каждого щенка. Нет, я не знаю чувств собаководов, но я уже примерно понимаю, что могут чувствовать сами щенки, будь у них чуть больше разума.

Я стоял, идеальной стойкой чиновника пред царствующей особой. Тренировался, сравнивал с иными. И, да, – моя стойка близка к идеальной, породистой. Полна аристократизма, но, вместе с тем, есть тут и толика покорности. Глаза смотрят вперед, чуть выше, головы императора. С Павлом Петровичем это очень простая задача, с его-то росточком, не приходится сильно высоко запрокидывать голову, напрягая шею.

А меня рассматривали, обходили стороной, заглядывали в глаза. Щенок… Да я щенок борзой, меня оценивают, как домашнего питомца. И важно, чтобы я, не теряя чести, в тоже время не превращался из щенка борзой в бо́рзого щенка.

Опыта общения с сильными мира сего у меня предостаточно. Все-таки в будущем я занимал высокое положение и по службе приходилось и видеть власть имущих людей, общаться с ними, а для кого-то и быть тем самым имущим власть человеком. В том мире получалось и держать марку и не раздражать начальство своим разумением.

Но тут иное. Царь, император – это нечто сакральное, ибо он помазанник Божий, что накладывает отпечаток религиозности. Он не чиновник-временщик, он печать государства Российского, когда слово – закон. Посему нужно отринуть все модели поведения из будущего и покориться правилам нынешним.

Еще Петр Великий прописал модель поведения перед начальствующей персоной. Я не хотел иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать императора. Думаю, что такое поведение уже не столь актуально. Но некоторая толика истинны в словах Петра Великого, как показало время, присутствует в системе общения подчиненных и начальников во всех реальностях.

– От чего же князь, сам генерал-прокурор, не смог прибыть? – спросил император, продолжая меня рассматривать.

Большое зеркало в приемной перед кабинетом позволило мне еще раз рассмотреть себя, внимательно, даже придирчиво. Не было найдено изъянов, одежда сидела как и положено, все подогнано, все чистое без единой лишней складки. Так что не стоило думать, что государь найдет какое-либо несоответствие во внешнем виде.

– Ваше Императорское Величество, – с придыханием произносил я. – С его сиятельством приключилось незначительная неприятность. Переутомление сему виной. Много дней без надлежащего сна. Он упал с лестницы и расшиб себе голову. Ничего существенного, но кровь не сразу остановили. Князь порывался на доклад, и он прибудет немедля, коли воля Ваша на то будет, но кровь лишь недавно остановили.

– С ним все будет в порядке? – проявил заботу император, правда в его тоне не звучали эмоции, а лишь данность этикету общения, может только чуть раздражительности.

– Ваше Императорское Величество! С ним все хорошо, лишь в повязке побудет день-два. Главное выспаться и несколько отдохнуть, – отчеканил я.

– Иные получают ранения на полях сражений, а генерал-прокурор Правительствующего Сената на своем рабочем посту. Нелепица, не находите? – усмехнулся государь.

– Мы все, Ваше Императорское Величество, солдаты Ваши и Вашей империи и каждый на своем посту, – несколько дерзновенно ответил я, добавив в голос более нужного пафоса.

Император хмыкнул, но промолчал, направляясь к столу.

– Ну же, господин секретарь генерал-прокурора, подойдите ближе и зачитайте свой доклад! – сказал Павел Петрович.

Было видно, что мое замешательство и то, что я остался стоять на месте, как болванчик, ну или потовой солдат, пришлись по душе императору. Есть в нем тяга видеть перед собой покорность.

– Прошу меня простить, Ваше Императорское Величество! – почти что по-армейски отчеканил я, делая чуть ли не строевые шаги к столу.

Ухмыляющийся Павел провожал меня глазами, со все еще оценивающим взглядом. Шагистика моя пришлась по нраву императору. А я мало того, что тренировался, так и в будущем имел понятие о строе.

– За прошедшее время с последнего доклада… – начал я говорить, не глядя ни в какие бумажки.

Конечно же, в письменном виде вся информация так же систематизирована и представлена пред светлые очи императора. Отчет готовил я, ну и львиная часть работы оставалась на мне, так что куда-либо смотреть за подсказками, не было нужды.

Я сыпал цифрами и смотрел за реакцией императора. Если ты погружен в тему, а еще не скован презентацией или откорректированным начальством текстом, то появляется немало возможностей, чтобы реагировать на слушателя, ну или принимающего доклад. Потому, как только государь проявил некоторую рассеянность после очередных цифр по работе Межевого временного департамента, я сразу же перешел к тому, как организована работа. При этом акцентировал внимание на бытовых условностях, которые возникли при налаживании механизма обработки обращений в Правительствующий Сенат.

– И что, сенаторы до сих пор спят на месте? – заинтересованно спросил император.

– Частью, Ваше Императорское Величество, но неизменно находятся на постах с понедельника до пятницы, – отвечал я.

– А я говорил, что работать могут все, если император и сам радеет на благо Отечества и своего народа, – подхватился Павел Петрович, вышел из-за стола и стал ходить по кабинету. – Нареканий у меня нет. Признаюсь, что ожидал худшего. Но работы еще много, по сему нельзя расслабиться в полную меру. Восхвалите Господа нашего Иисуса Христа и снова за работу во благо Отечества.

–Безусловно, Ваше Императорское Величество. В графике работы запланированы выходные дни лишь с двадцать пятого по двадцать седьмое декабря и первого января. Остальные дни рабочие, – докладывал я.

Император снова с интересом посмотрел на меня.

– Ваши вирши пришлись мне по душе. Я велю вам издать «Молитву» и гимн с нотным станом! Не могу сказать, что гимн станет более величественным, нежели вирш «Молитва». Но я хотел бы слышать его на своей коронации. Чего хотели бы вы, господин Сперанский? Я не могу не быть благодарными и, как монарх просвещенный, не ценить пиитов.

– Пуще иного, Ваше Императорское Величество, мне сладостно и почетно отдавать всего себя на службе Вам и Отечеству, – соврал я.

– Скромность хороша, когда просишь государя, но она неразумна, когда сам император спрашивает о награде. Я не могу не одаривать тех, кто служит верой и честью. Оттого, я уже повелел присмотреть вам поместье, – вдруг Павел Петрович рассмеялся. – А вот кораблей не дам, пока чин морской не выслужите. Посему, никогда не дам!

Император посчитал, что он сейчас очень остроумен, смеялся и веселился. Не даст он корабли… Сам куплю, украду, но, если они мне нужны, то значит будут. Ничего, наладится с русско-американской компанией, так и корабли будем покупать.

– Что-то еще? – резко прекратив смеялся. строго спросил Павел Петрович.

– Если позволите, Ваше Императорское Величество, я осмелился бы просить посмотреть прожект, который через два месяца готов предоставить по развитию Русской Америки, – сказал я, смиренно, чуть-чуть более, чем нужно, кланяясь.

Вот сейчас я прочувствовал себя бо́рзым щенком. Взгляд государя изменился, он даже не посерьезнел, а посуровел. Только что сам Павел Петрович говорил о том, что он не любит «прошащих», намекая и на то, что эти просители зачастую выбирают удобные моменты, но неизменно портят государю настроение. А тут… Ну а мог ли я не воспользоваться ситуацией? Не мог.

Уже может и через месяца три должен прибыть Николай Рязанов. И я обязан показать ему свою полезность, так как большим капиталом, сравнительно с тем, что должен иметь сам Рязанов от наследства Шелихова, вложиться не смогу. И самое главное – это принципиальное согласие Павла Петровича на создание такой компании.

РАК – это главное условие для моего прогрессорства и даже возможности влиять на ход истории. Это даже свои войска…

– Доведите одно дело, после беритесь за иное, господин Сперанский. Я доволен вашей работой, мне нравятся ваши вирши, но доказывайте свою состоятельность не прожектами, а исполнительностью воли государя вашего. На сим доклад принят, а вы свободны! – сказал государь и демонстративно отвернулся.

– Ваше Императорское Величество! – сказал я, сделал в поклоне пять шагов спиной вперед, после выпрямился и вышел из кабинета императора.

Ну а выходил не семинарист, не попович, даже не секретарь генерал-прокурора. Я сделал такой вид, будто из кабинета государя вышел Чиновник, с большой буквы, претендующий войти в элиту. Пусть привыкают и уже сейчас ищут со мной встречи, или, по крайней мере, не слишком воротят носы от меня.

Что касается проекта РАК, то главное, что он остался на столе у государя. Любопытство должно свое взять и тогда Павел Петрович подпишет этот документ. В иной истории подписал, в моей реальности имеются многие различия, но не критические для понимания императора. Да и подражание иным странам все-таки есть. Это же почти калька с Ост-Индских компаний.

* * *

Петербург.

Дом Куракиных

17 января 1796 года. День

Я еще никогда в этом мире не был на приемах. Много слышал о таком излюбленном времяпрепровождении аристократии, но мой покровитель Алексей Борисович Куракин был в опале. Нынче же Куракины входили в такую силу, что к дому Алексея Куракина могла выстроиться длинная очередь из желающих хотя бы засвидетельствовать свое почтение и «попасться глаза» входящему в силу вельможе. Вот бы на входе продавать билеты. Все бы финансовые проблемы решились. Но, увы, подобный бизнес в обществе будет не понят.

Меня не пугал прием, на который, межу прочим, я был официально приглашен. И ничего, что я всего без году неделю, как потомственный дворянин, и вообще поповский сын. Мало ли, как именно будет править Павел Петрович, который не скрывает двух своих кумиров, подражать коим император стремится. Фридрих и Петр, оба прозванные великими, были весьма особыми правителями. Нельзя так говорить вслух, но мысли-то еще читать не научились, так что я бы назвал двух монархов людьми с придурью. Ну а русский монарх приближал к себе людей, которых было сложно возвышать в сословном обществе, даже царям. У Петра Великого был Алексашка Меньшиков, не то, что поповский сын, а и вовсе торговец пирожками. Ничего, Светлейшим князем стал.

Так что, кто его знает, кем в итоге могу стать я. Ну а нынче же Сперанский, парень чуть за двадцать лет, служит секретарем Правительствующего Сената. Да и слухи ползут о том, что большую часть работ по наведению порядка в Сенате взял на себя тот самый Михаил Михайлович Сперанский. А еще раскрыта личность таинственного «пиита Надеждина». Так что, да, – я должен быть интересным обществу.

А еще, я уверен, что весь Петербург, или как минимум высший свет, уже в курсе, что я был на аудиенции императора. Так что, на такого зверька всем приглашенным на прием в дом Куракина будет занятно посмотреть.

Это я к тому, что не должен быть слишком лишним на приеме у Куракина. Ну, а остальное все зависит от меня, и Надеждин мне в помощь. Стихи мои многие из собравшихся должны были читать.

Я приехал в дом своего покровителя сразу же после доклада императору. Ехать в Сенат и работать еще час-полтора, чтобы после стремглав лететь и готовиться к приему, было не резонно. Тем более, что я был почти убежден, что со мной захотят пообщаться братья Алексея Борисовича.

Уверен, что главным моим экзаменатором станет Александр Борисович Куракин, личный друг государя, ожидающий сейчас от него назначения. Александр – искушенный в интригах человек и, если чего-то не знает, то способен сопоставит факты и проанализировать, какие были причины для быстрого взлета Алексея Борисовича. И кто, как не брат Александр, будет знать характер, ум и способности брата Алексея.

Я был собран, несколько насторожен, но встречи не боялся. В конце концов, я только что был у государя. И сравнительно того, что мне известно о Павле Петровиче, моя аудиенция у государя прошла очень даже конструктивно, точно не провалена. С иными чиновниками, рангом сильно выше, чем я, Павел вел себя куда жестче.

Уже прозвучала искрометная фраза, сказанная Павлом: «В России велик тот, с кем я говорю, и только пока я с ним говорю!» Так что высший свет уже несколько напрягся и принял выжидательную позицию. Слова монарха означали то, что не будет никого, кто мог бы советовать государю. На самом же деле, такими высказываниями Павел хотел откреститься от фаворитизма.