Читать книгу Снорки и Звездный Горн. Сказка о путешествии к Седой Гриве - Группа авторов - Страница 1

В самой сердцевине мира, там, где холмы похожи на спящих зверей, а река не торопится, зная, что море её всё равно дождётся, лежала Долина Снорков. Снорки были устроены так мудро и просто, что сама природа вздыхала с облегчением, глядя на них. Они походили на своих дальних родичей – муми-троллей, но были чуть изящнее, а носы у них, короткие и бархатистые, лучше всего умели улавливать запах приключений, дождя и горячего варенья из солнечных ягод.

Жили они не в высоком голубом доме, а в уютных норках-куполах, разбросанных по склонам, будто гигантские ежи свернулись клубком в траве. Каждая норка отражала душу своего хозяина.

Была, например, норка Ульи. Она казалась самой опрятной: ракушки у порога лежали строго по размеру, папоротники в горшках были подстрижены, а на полке стояла коллекция странных, но полезных вещей: идеально гладкая палка для отмеривания глубины луж, три совершенно круглых камня и пузырёк «на случай крайней тоски, которая пахнет мокрой шерстью». Сама Улья была снорком дела. Её мех отливал каштановым, а глаза, цвета спелой ежевики, смотрели на мир с бодрой готовностью его улучшить. Когда Улья была счастлива, что случалось часто, она не просто улыбалась – она вся будто бы начинала тихо вибрировать, как струна. Она стремительно хлопотала по хозяйству, напевая марши, и кончик её хвоста выписывал в воздухе энергичные завитушки. В грусти же Улья замирала. Она садилась на крыльцо, подпирала мордочку лапами и молчала. Её обычно аккуратный мех слегка топорщился, делая её похожей на печального воробья. Счастье для неё было в ясном порядке и смелом плане, а грусть – в их отсутствии.

Рядом, в норке, больше похожей на творческий беспорядок, жил Бу. Его жилище было библиотекой, обсерваторией и мастерской заброшенных идей. Столы завалены книгами с закладками из сушёных грибов, на полу стояли склянки с водой разного цвета (он изучал, как в них меняется отражение луны), а на стене висела огромная, нарисованная им самим карта Долины с пометками: «Здесь пахнет тайной после дождя» или «Точка, где тень смешнее всего». Бу был мечтателем. Его светло-серый мех часто бывал испачкан чернилами или ягодным соком, а взгляд был направлен куда-то внутрь или очень далеко. Счастье Бу было тихим и глубоким. Когда он был доволен, его маленькие глаза начинали светиться тёплым, как свет сквозь янтарь, сиянием. Он тер лапки друг о друга и что-то бормотал, торопясь записать мысль в свою толстую, вечно носимую с собой книгу. В грусти Бу становился прозрачным. Он не хмурился, а будто выдыхал из себя краски, сидел неподвижно и смотрел в окно, а мир вокруг него будто терял чёткость. Счастье для Бу было в открытии, грусть – в невозможности понять.

Жили в Долине и другие. Был Пых, толстый и добродушный снорк, чья норка всегда пахла свежей выпечкой. Его счастье было шумным и щедрым: он пыхтел от удовольствия, раздавая ещё тёплые булочки с кленовым сиропом, а его бока тряслись от беззвучного смеха. В грусти Пых молча пёк. Он вымешивал тесто с таким сосредоточенным усердием, что казалось, вот-вот из него получатся не булочки, а кирпичики для стены отчаяния.

А была Звяка, маленькая снорчиха, чьим украшением была не брошь, а обычная, но идеально подобранная пуговица на жилетке. Она собирала звякающие вещи: колокольчики, медные шестерёнки, ключики от неизвестных замков. Её радость звучала – буквально. От восторга она начинала мелодично позванивать всеми своими побрякушками. Печаль же делала её бесшумной, будто все колокольчики внутри нее засыпало снегом.

И вот однажды наступила тишина. Не та, благословенная, полная смысла тишина вечера, а другая. Плоская. В один не самый прекрасный день ветер… перестал дуть. Он не ушёл сердито, не затих на сон грядущий. Он исчез. Исчезло шелестящее дыхание мира.

Без ветра Долина захлебнулась. Запахи – сладкий дымок из трубы Пыха, горьковатая пыльца с луга, свежесть от реки – все смешались в тяжёлый, неподвижный клубок. Паруса на лодочке у причала беспомощно повисли тряпками. Флюгер на самой высокой норке замер в нелепой позе, недоуменно уставившись в одну точку. Звяка перестала звенеть, потому что в неподвижном воздухе звук её колокольчиков стал плоским и мёртвым. Пых пёк, но запах ванили не улетал в сад, а стоял в норке густым туманом, вызывая тошноту.

Через три дня тоски, похожей на заткнутую пробкой раковину, все собрались на холме у старого Кривого Дуба. Сидели, смотрели на неподвижные верхушки сосен и чувствовали, как мир сжимается, будто стал на размер меньше.

– Он не вернётся, если его не позвать, – тихо сказала Улья. Её хвост не выписывал завитушек, а лежал на земле, как забытая верёвка.

– Но как позвать то, чего нет? – прошептал Бу. Он выглядел особенно прозрачным.

– Спросить у Старейшего, – вздохнул Пых. – Он знает карты не только земли, но и неба.

Старейший Снорк жил в самой старой норке, корни которой переплелись с корнями самого Дуба. Войдя, Улья и Бу увидели его склонившимся над огромным, истрепанным по краям фолиантом. На страницах вместо букв мерцали созвездия.

– А, приплыли, – сказал Старейший, не поднимая глаз. Голос у него был шуршащий, как падающие листья. – Знаю, зачем. Ветер ушёл внутрь. Спрятался.

– Внутрь чего? – выпалила Улья.

– Горы. Горы Седой Гривы, – Старейший провел лапой по карте, и свет созвездий дрогнул. Там есть пещера. А в пещере Звездный Горн. Раковина, в которую когда-то дул сам первый ветер. Тот, кто подует в него с нужной мыслью, может вызвать любой: и ласковый зефир, и яростный норд.

– Значит, надо идти туда! – глаза Ульи загорелись прежним огнём. В ней снова заструилась энергия, родился план.

– Легко сказать, – прошептал Бу, с тоской глядя на извилистый путь, ведущий через неизвестные земли на карте. – А что тут, и тут? – он ткнул лапкой в пятна «terra incognita».

– Там, – Старейший прищурился, – живут Странные Существа. Не злые. Но… своеобразные. Хипуни, трачки, Липучки… Мир велик и причудлив, детки.

– Мы всё равно пойдём, – твёрдо сказала Улья. Она уже мысленно собирала рюкзак: верёвка, спички, банка варенья на дорожку.

– Я… я тоже, – сказал Бу, вдруг ощутив не тягу к приключению, а жгучую необходимость заполнить пустоту, что поселилась в Долине и в нём самом. Он взял свою толстую книгу с пустыми страницами. «Зачем?» – спросила Улья. «Чтобы записывать мысли, которые придут в пути, – ответил Бу. – Иначе они улетучатся, как пар из чайника, и мы не успеем понять, зачем всё это было».

Пока они собирались у порога, Долина лежала в немой агонии. Пых напек им целую гору сушек «для поддержания боевого духа». Звяка, едва слышно звякнув, вручила Ульи маленький серебряный колокольчик: «Чтобы не потеряться друг из виду в тишине». Старейший молча положил им в руку сушёную звездицу – крошечную морскую звезду, светившуюся в темноте мягким синим светом.

Перед тем как переступить через невидимую черту, отделявшую знакомый мир от незнакомого, Бу обернулся. Он увидел Долину: застывшую, притихшую, ждущую. Он открыл книгу, обмакнул перо в чернильницу из желудя и вывел на первой странице, старательно выводя буквы:

«Страшно не то, что ждёт впереди, а то, что остаётся сзади навсегда молчащим».

И они сделали шаг. В мир без ветра, но с надеждой на его возвращение. Надеждой, которая пока что была тише, чем их собственное дыхание.

––