Читать книгу Корм - Группа авторов - Страница 2

Дверь захлопнулась, отсекая их от ночного леса, как крышка гроба. Бугай с грохотом опустил тяжелый деревянный засов.

Внутри заимки было темно, хоть глаз выколи. Воздух стоял плотный, спертый. Пахло не жильем, а заброшенным склепом: сырой плесенью, старой пылью и сухим мышиным пометом. Но сквозь эти запахи пробивался еще один – тонкий, химический душок озона и смазки.

– Лампу, – скомандовал Бугай. Голос прозвучал хрипло, сорвано.

Он вжался спиной в бревенчатую стену сбоку от окна, стараясь слиться с ней воедино. Приклад «Сайги» дрожал у плеча. Бугай смотрел на стекло и не мог оторвать взгляда.

Квадрат окна притягивал черным ужасом и неизвестностью. Ему казалось, что за черным стеклом что-то притаилось. Он затылком чувствовал, как из темноты на него смотрит сама смерть, вползая внутрь липким, могильным холодом.

Сеня, мелко трясясь и стуча зубами, нашарил в рюкзаке газовую лампу.

– С-сейчас…

Вспыхнул неестественно яркий, мертвенно-голубой свет. Тени метнулись по углам, вытягиваясь в уродливые ломаные силуэты. Стало светлее, но от этого – только страшнее. Окна превратились в черные зеркала, в которых отражались перекошенные страхом лица.

Артем старался не смотреть на стекло, боясь увидеть там прижатое с той стороны белое лицо. Или морду.

– Занавесить бы, – тихо сказал он.

– Не ссы, – огрызнулся Бугай и нервно хохотнул, пытаясь скрыть страх. Вышло скверно, даже жутко.

Снаружи повисло плотное, осязаемое безмолвие. Лес не спал – он вымер. Эта тишина давила на перепонки, как толща воды на глубине, забивая уши глухой пробкой. И сквозь эту вязкую пустоту, где-то на грани восприятия, пробивался лишь один звук: ритмичный, сводящий с ума стук капель.

Кап… Кап… Кап…

Михалыч сидел на голых досках нар, ссутулившись, как нахохлившийся ворон. В его пальцах с тихим, неприятным хрустом сминалась ржавая консервная банка. Он сжимал её судорожно, до побелевших костяшек, словно пытаясь раздавить свой страх вместе с гнилой жестью. Взгляд старика не блуждал – он застыл на стене напротив, тяжелый и немигающий.

– Не живут здесь… – просипел он, втягивая носом тяжелый, пропитанный сладковатым тленом воздух. – Здесь свежуют.

Артем поднял лампу повыше. Голубоватый свет выхватил из полумрака детали, которые в темноте казались обычными тенями.

– О чем ты, Михалыч?

– Стены, – старик ткнул пальцем, испачканным в ржавчине. – Глянь, чем конопатили.

Артем подошел ближе к бревенчатым стенам. Сначала ему показалось, что щели между венцами забиты старым, свалявшимся сероватым мхом. Но, присмотревшись, он отшатнулся, едва не выронив лампу.

Это был не мох.

Щели были плотно, с маниакальной тщательностью, забиты шерстью. Клочьями жесткой, бурой шерсти вперемешку с мелкими костями – ребрами, позвонками, птичьими лапками. Словно кто-то использовал останки мелких животных вместо пакли, затыкая ими сквозняки.

– А теперь глянь на бревна, – голос Михалыча дрожал. – Выше уровня глаз.

Артем поднял взгляд. Древесина там была темнее. Широкие, въевшиеся в структуру дерева пятна. Они не были похожи на плесень или грибок. Темно-бурые, с жирным блеском, они покрывали стены хаотичными брызгами, сливающимися в одну грязную палитру.

– Кровь, – констатировал Михалыч. – Старая, многолетняя. Впиталась так, что рубанком не соскоблишь. Здесь кого-то свежевали. Прямо здесь, где мы стоим. Что-то крупное. И часто, похоже.

Артем опустил глаза на пол. Теперь понятно, почему сапоги так странно прилипали к доскам. Пол был не просто грязным – он был покрыт толстым, наслоившимся налетом из жира, грязи и засохшей органики.

В углу, там, куда стекалась вся эта мерзость, доски прогнили насквозь, образуя черную, влажную дыру, из которой несло могильным смрадом.