Читать книгу Канарец, или Книга о завоевании Канарских островов и обращении их жителей в христианскую веру Жаном де Бетанкуром, дворянином из Ко, составленная монахом Пьером Бонтье и священником Жаном Ле Веррье - Группа авторов - Страница 5

«Канарец, или Книга о завоевании Канарских островов и обращении их жителей в христианскую веру» представляет собой пример жанрового симбиоза[63], типичного для многих сочинений словесного искусства того времени, в которых еще не было четкого разделения между собственно литературным, религиозно-дидактическим, научным и прочими дискурсами[64]. Жанровый синкретизм предполагал, естественно, определенную культуру ее создателей. В нашем случае эта культура питалась в первую очередь религиозными источниками, начиная с Библии и житий святых и кончая рассказами о деяниях великих мужей[65] или хрониками о строительстве храмов в Нормандии[66]. В круг чтения авторов «Канарца» входила и светская литература, в чем они признавались сами. Да и сам текст, насыщенный литературными реминисценциями, свидетельствует о том, что им были известны рыцарские романы, хроники Крестовых походов XII в.[67], «историческая» проза XIII в.[68] и, конечно, сочинение их старшего современника, певца рыцарства Жана Фруассара (после 1333 г. – после 1400 г.)[69].

Начиная повествование, П. Бонтье и Ж. Ле Веррье обозначили программу своих действий, а именно: описать шаг за шагом предприятие Жана де Бетанкура, свидетелями которого они были, с момента его отъезда на острова вплоть до момента возвращения на родину, о том же, что случится на Канарах позже, напишут, по их мысли, другие. Иначе говоря, авторы намеревались составить хронику событий 1402 – 1406 гг., хотя само слово «хроника» отсутствовало и в тексте, и в названии. Часть исследователей и переводчиков, однако, использовали этот термин, в том числе М.-А.-П. д’Авезак[70], аЭ. СерраРафолсиА. Чиоранеску даже включили его в заглавие – «Le Canarien. Crónicas francesas de la conquista de Canarias».

Есть некоторые основания полагать, что «Канарская книга» задумывалась как хроника. Она открывается временным указанием (Ung terns iadis; Le Canarien. P. 4) и завершается им (Et trespassa l'an mil cccc xxii; Le Canarien. P. 200). Точно определены хронологические рамки события (1 мая 1402 г. – 19 апреля 1406 г.). Соблюдается поступательный порядок лет – 1402, 1403, 1404, 1405, 1406-й[71], и нет возврата назад[72]. После двух отступлений (наставления в вере и фрагменты из книги испанского монаха) следует объяснение: «Теперь нужно вернуться к нашему основному сюжету, излагая последовательно ход событий» (гл. LIX). Авторы ведут за собой читателя по дороге времени, обещая ему в финале той или иной главы рассказать в следующей о том, что случится позже.

Мы получаем также объективную информацию о Канарских островах: их размерах, расположении относительно «земной тверди», ландшафте, флоре и фауне. Подробно описываются обычаи и нравы гуанчей, род их занятий, их внешность, одежда, жилища, правда, в стороне остается их социальное устройство (известно только, что во главе их общин стоят «короли»).

В пользу указанного жанра свидетельствуют также общие для наших авторов и их предшественников – Жоффруа де Виллардуэна и Робера де Клари – модели, как то временные зачины, открывающие большинство глав (Et landemain; En pou d’eure; Dedens ung рои de ts après; и т.д.), система отсчета времени по церковным праздникам (Lan mil cccc et quatre, le ieudi xxv^e iour de feburier, deuant caresme prenant, le roy de l’ille Lancelot, payan...; гл. XLVI) или же подробное перечисление участников событий. Достаточно сопоставить начало хроники Жоффруа де Виллардуэна (гл. III – X) и первую главу хроники Робера де Клари, где названы соответственно около ста и более восьмидесяти имен участников крестового похода, со списком пособников Бертена де Берневаля, образующим целую главу «Канарца» (гл. XXVIII), или же с перечнем нормандцев, готовых под началом Жана де Бетанкура отплыть на Канары (гл. LXXXII); в последнем случае даже сохранен единый синтаксический рисунок:

«Et si у fui de Bourgogne Eudes de Chanlite et Guillaumes ses freres, qui molt eurent de gent en lost; et si en у eut d'autres asses de Bourgoune que nous ne vous savons mie tous nommer. Et de Champaingne у fu li mareschiaux et Ogiers de Saint-Cherun et Macaires de Sainte Manehout, et Clarembaus de Chapes et Miles de Braibant: chist estoient de Champaigne. Apres si у fu li chastelains de Couchi, Robers de Rouschoi, Mahiex de Monmorenchi, qui molt у fu preudons, Raous dAunoi et Wautiers ses fix et Gilles dAunoi, Pierres de Braichel, li preus chevaliers et li hardis et li vaillans, et Hues ses freres: et chist que je vous nomme ichi estoient de Franche et de Biauvesis. Et de Chartain у fu Gervaise du Castel et Hervius ses fix et Oliviers...»[73]

«Aussi plusieurs geutilz homes qui là estoient s’i offrirent. II s'i offrit vng nomme Richart de Grainuille, parent dud. sg^r, vng nommé Iehan de Bouille, lequel у fuit, vng nomé Iehan du Plessis, lequel у fut, vng nomé Maciot de Bethencourt, et aulcuns de ces freres, lesquieulx у furent, et plusieurs autres qui s'offrirent aud. sg^r, desquelz у eut grant partie qui у furent auec led. seigneur de Bethencourt, et des gens de plusieurs conditions...»[74]

Однако «Канарскую книгу» если и можно считать хроникой, то только с оговорками, ибо описание как главная составляющая жанра не является в ней самодовлеющим. Основные позиции в книге занимает нарративный дискурс, в котором реальные события и реальные персонажи оказываются одновременно событиями и персонажами литературного ряда.

В предисловии П. Бонтье и Ж. Ле Веррье заявили о себе как о последователях традиции рыцарских романов: их намерением было описать подвиг Жана де Бетанкура так, как это делали их предшественники, перелагавшие на бумагу рассказы о славных деяниях крестоносцев, покорявших язычников «в надежде исправить их и обратить в христианство».

Действительно, в центре их повествования – осуществление высокой миссии, имеющей целью приращение католической церкви, включение «чужих» в христианский мир Запада. Сюжет «Канарца» ограничивается только одним этим событием: мы ничего не знаем о жизни Жана де Бетанкура до отъезда на Канарские острова, как и о том, что происходило между 1406 г., временем его возвращения в Нормандию, и его кончиной в 1422 г.[75], рассказ о которой завершает книгу[76].

Единство действия предполагает чистоту конструкции. «Канарская книга» организована по принципу пирамиды, на вершине которой располагаются наставления в вере. Ее 97 глав строго разделены на две части. Восходящая (первые сорок шесть глав) моделирует трудный путь к завоеванию и христианизации, который увенчивается крещением в первый день Пасхи короля Лансароте и его подданных – судьбоносный акт, положивший начало «спасению душ» (см. конец главы XLV). В нисходящей (сорок пять глав) речь идет уже о распространении веры на другие Канарские острова (в перспективе и на «земную твердь» Африки); ее завершает картина христианского братства – общий труд нормандских колонистов и туземного населения на строительстве церквей (гл. XCIV)[77]. Вершина пирамиды столь же безупречна по форме: три главы (XLVII, XLVIII и XLIX) представляют три сюжета из Ветхого Завета, другие три главы (L, LI и LII) – три сюжета из Нового Завета.

Но эта прозрачная конструкция – лишь идеологическая схема, канва, на которой вышивается все богатство и многообразие различных положений и характеров. Перед читателем предстает мир средневекового человека с его евроцентристскими воззрениями, социальной иерархией, рыцарским кодексом чести, религиозными верованиями и предрассудками, – мир, только что вышедший из Крестовых походов и жаждущий новых открытий. Тематическая полифония обретает свое художественное воплощение в многообразии повествовательных форм. Здесь помимо хроники и роман-путешествие, и жанровые картинки, и драматические сценки с монологической и диалогической речью[78], и легенды прошлого, и переложение ветхозаветных и новозаветных сюжетов, и извлечения из старых авторов, и пр., и пр.

Тема завоевания выстроена по образцам рыцарского романа. Главный герой, отправляющийся в странствие, берет с собой верного друга (здесь это Гадифер де Ла Салль). В его свите обязательно присутствие антигероя (злодея), творящего всяческие препятствия (здесь это Бертен де Берневаль, осажден и разграблен. Чтобы сохранить свои нормандские владения, 16 мая (или а затем Ганнибал). Есть и благородный враг (Гвадарфия, король гуанчей), становящийся другом, и друг (Гадифер), становящийся врагом. Есть и Дама, томящаяся из-за мнимой измены в башне замка[79]. Хотя последний эпизод существует за рамками основного сюжета, тем не менее дань традиции отдана, и по накалу драматизма он не имеет себе равных, особенно сцена встречи на дороге двух братьев-соперников (гл. XCVI).

Однако читатель не найдет в книге громких ратных подвигов. Если Жан де Бетанкур имеет намерение видеть в туземцах своих друзей (comme amys, non mye come subgets; гл. IV) и быть им верной опорой, то неблаговидные деяния «малого люда» (мелкого рыцарства) превращают их в непримиримых врагов. Охота на местных жителей, даже женщин и детей, незначительные стычки с малочисленным и практически безоружным противником преследуют одну цель – получить хорошую добычу. В ход идут и обман, и предательство, а то и прямой грабеж (гл. XVI – XVIII, LXXVI – LXXVII). Рассказ о происходящих событиях перенасыщен сочными жанровыми сценками, перебранками персонажей, обменивающихся грубоватыми, нередко замысловатыми оскорблениями, занимательными эпизодами, которые хорошо бы вписались в приключенческую литературу. Вспомним хотя бы ссору Жана де Бетанкура с английскими рыцарями из-за лодки со старого судна (гл. I – II), или пленение местного короля с его героическим освобождением (гл. XIII – XIV), или позорный отъезд капелланов с корабля, когда люди Берневаля, «откликнувшись» на просьбу послов вернуть им переводчицу Изабеллу, выбросили «ее за борт в море. И она бы утонула, если бы не капелланы и оруженосцы, которые вызволили ее из воды и втащили в лодку» (гл. XXI). Здесь можно цитировать без конца.

Правда, появление на сцене главного персонажа – Жана де Бетанкура – настраивает действие на серьезный лад. В рассказе о завоевании Фуэртевентуры мы видим умелого полководца, способного выправить тяжелое положение, в котором оказались его люди после яростной атаки туземцев, и, более того, привлечь на свою сторону жителей Лансароте, готовых сражаться вместе с христианами против своих соплеменников (гл. LXXIII).

Тема христианизации дана в совершенно ином ключе, в контексте укоренившихся религиозных представлений и традиций. Авторы рисуют картину приобщения «заблудших» к католической вере как естественный ход событий, как наконец сбывшееся ожидание. Туземцев не принуждают к принятию веры, «им только нужен кто-нибудь, кто бы их просветил» (гл. LIX). Путь к вере подобен нескончаемому потоку. Туземцы стекаются к крепости Балтарэ, чтобы принять христианство: сначала их сорок два человека, три дня спустя – двадцать два, затем еще сорок семь и т.д. в зависимости от отдаленности их жилищ, «и все идут и идут (et vont et viennent)» вместе с новорожденными детьми к людям монсеньора де Бетанкура, «которые учат их, как должно жить, чтобы заслужить искупление» (гл. LXXX). Апофеозом единения паствы и ее наставника становится отъезд с островов Жана де Бетанкура. Вселенское горе вновь обращенных описано в самых высоких тонах: побережье оглашалось плачем и стенаниями; канарцы бросались в море по самую грудь, чтобы ухватиться за борт его корабля; они кричали: «Что станет с нашей страной, почему такой мудрый и такой благоразумный сеньор, наставивший столько душ на путь вечного спасения, покидает нас!» (гл. ХС).

Описание последнего этапа завоевательного похода – колонизации островов – может показаться на первый взгляд свободным от какой-либо литературной основы, ибо в нем сильно информационное начало. Эта часть как бы служит практическим пособием для тех европейцев, кто решился поселиться на новых землях: их знакомят с природой Канарских островов и со способами хозяйствования ради получения высоких доходов. Текст пестрит различными цифрами, выкладками и подсчетами (см. гл. LXXXVII – LXXXIX). Однако каким бы конкретным и сухим он ни был, он органически вписывается в общий повествовательный дискурс. Событию (колонизации) предшествует «презентация» неведомого и чудесного мира (гл. LXV – LXXI), который ожидает вновь прибывших. Это уже не те опасные места, по которым проходили люди Гадифера в поисках удобных гаваней, пресной воды или живой добычи. Канарские острова предлагают теперь картину богатейшей природы с благодатным климатом, роскошными сосновыми рощами, населенными диковинным животным и пернатым миром, с целебными источниками, сочными пастбищами, на которых пасутся неисчислимые стада коз и овец. На призыв Жана де Бетанкура ехать осваивать столь благословенные заморские края откликаются люди всех сословий. Как и канарцы, потоком устремляющиеся в храм, чтобы принять крещение, так и нормандцы, от рыцарей до мастеровых, стекаются к дому своего славного земляка (гл. LXXXII). Их прибытие на Канары становится ярким, ликующим праздником (гл. LXXXIII).

И как бы исподволь главный персонаж начинает обретать новые черты: конкистадор превращается в проповедника. Он обращается к колонистам от имени Бога: «Наша земля должна быть заселена, так повелел Господь», – говорит он в главе LXXXVII. Подобно Иисусу Христу (Мф. 4:25; 8:1; 13:2 и др.), он обходит острова в сопровождении толп людей, излагая им вечные истины и планы обустройства своих новых владений (гл. LXXXVIII). В главе LXXXIX апология Жана де Бетанкура достигает кульминации. Правитель Канар предстает наместником Бога на земле. Мы видим его вещающим с высокой кафедры перед всем народом. Его прощальная речь, по существу проповедь, открывается такими словами: «Друзья мои и братья христиане! Нашему Богу-Создателю было угодно распространить свою милость на нас и на эту страну, которая в этот час уже стала христианской и обратилась в католическую веру. И ради сохранения этого Бог своей высокой милостью желает через меня (Выделено нами. – И.К. и Е.К.) передать всем вам знание того, как должно вести себя во славу и умножение христианского мира». Но авторы не останавливаются на этом. Им важно увенчать подвиг нормандского рыцаря неким знаменательным актом, каким становится его визит («паломничество») в Рим, где Жан де Бетанкур назван «сыном папы и сыном Церкви», «первопричиной и началом» того, что его примеру последуют другие ее сыновья (гл. XCI). Это событие, хотя реальность его и сомнительна, логично и оправданно вписывается в виртуальный апологетический контекст.

Разнообразные повествовательные формы, указанные выше (и оставленные за рамками нашего анализа), сплавлены воедино всеохватывающим образом дороги, который выполняет одновременно две функции: оставаясь архиобразом жизненного пути, он обретает в тексте свое конкретное воплощение, что естественно, ибо речь идет о плавании к заморским островам и их завоевании. Дорога оказывается тем пространством, в котором разыгрываются основные события «Истории». Весь изображенный здесь мир пребывает в движении. Толчок этому движению дан в момент отплытия героев из Ла-Рошели, с него начинается и путь открывателей новых земель, и путь населяющих их народов к вере.

Отсюда особый ритм, который сохраняет свою динамику на протяжении всего повествования. В его создании участвуют все компоненты текста – от композиционного до звукового. Временные зачины каждой главы моделируют поступательный ход событий – еще один шаг на пути к цели. Порядок слов, часто с постпозицией подлежащего, как бы накладывается на порядок происходящего: «Adonc se partit mg^r. de Bethencourt et mess. Gadiffer, et toute son armée de la Rochelle, le premier iour de may, mil quatrecenset deuls,... (гл. I); Et après se partirent du port deCalix, etsemyrent en haute mer, et furent trois jours enbonnasse...» (гл. IV). Ритмообразующим фактором оказывается союз «et», открывающий многие предложения: «Et lore se partirent la compagnye et prindrent leur chemin pour aler visiter toutes les autres isles; et vindrent a l’ille de Fer, et les costierent tout du lont sans prendre terre, et passerent tout droit en l’isle de Gomere, et arryuerent par nuyt. Et ceulx de l’isle faisoient du feu en aucuns lieux sur le ryuage de la mer. Et se misrent des compagnons en vng coquet, et dessendirent au feu, et trouuerent vng homme et trois femes qu’ilz prindrent et les amenerent a la barge, et la demourerent iusquez au iour» (гл. XLI)[80]. К этому можно добавить синонимические пары («lesquels Bertin bailla et delivra aux Espagnolz; savoir et congnoistre; perdue et perye; moult yré et courcé; la grande chere et la bien venue; part et porcion; lyeu et plasse; grant gast et grant destruction; pour et affin» и т.д.) – стереотипы средневекового литературного языка, которые тоже играют свою роль в организации ритма.

«Канарскую книгу» П. Бонтье и Ж. Ле Веррье не найдешь в списках шедевров французской словесности XV в. Это одно из многих и типичных литературных произведений той эпохи. Однако у нее нельзя отнять главного ее достоинства – острого авторского ощущения движения времени. Создатели «Канарца» адекватно воспринимали и сумели выразить ментальную атмосферу средневекового мира, стоящего на пороге грядущих исторических перемен.

Завершая наш разговор о «Канарце», мы хотели бы сказать несколько слов о его языке, который подвергался критике за «шероховатость» и «необработанность» со стороны ряда ученых, начиная с П. Бержерона. И это понятно. «Канарская книга» полна лингвистических «огрехов» разного рода. Здесь и не всегда упорядоченный синтаксис с его чрезмерными периодами, и кажущиеся излишними уточнения и повторы, и грамматические погрешности, и особенно богатая орфографическая вариативность. Примеры тому можно цитировать без конца: homme – home – omme; femme – feme – famme – fame; ennemi – anemi – anemy; auec – auecques – auecquez – auesques – auesquez; ycy – ysi – si – s’y – sy; deligensse – delyngense, и т.д. При этом графические варианты одной и той же лексемы свободно соседствуют друг с другом не только на одной странице, но и в одном предложении.

Орфографическая «небрежность» не только и не столько результат недостаточной грамотности авторов, но в значительной степени отражение состояния французского языка в стадии его становления. Идет процесс поиска графического знака, адекватного звуку. На каждом шагу возникают графические дублеты, отбор которых в руках времени. Единственный упрек, который можно адресовать двум капелланам (или переписчикам), – это их нежелание делать выбор в пользу того или другого варианта. Но едва ли это заботило их. Еще не наступила эра книгопечатания, давшая мощный импульс унификации правописания. А пока, чтобы обозначить носовые, язык еще колеблется между гласными «е» и «a» (pendant – pandant) или согласными «п» и «m» (Rubicon – Rubicom). Еще соперничают между собой «i» и «у» (les illes – les ylles; l’ire – l’yre), «e» и «ai» (mestre – maistre; meson – maison), «s» и «с» (selon – celon), «s» и «z» (chose – choze), «с» и «q» (caresme – quaresme), «с» и «ss» (prouynce – prouinsse[81]) и т.д. Вариативность графического образа характерна и при передаче имен собственных[82], особенно местных топонимов – не все звуки языка гуанчей адекватно воспринимались и воспроизводились европейцами. Самый яркий пример тому – десять вариантов прежнего названия Фуэртевентуры: Erbanne – Erbane – Erbenne – Erbanye – Erbenye – Erbennye – Arbanye – Arbanne – Albanye – Albanne.

В поиске и выработке орфографических правил задействована этимология. Язык еще не может полностью освободиться от своей материнской основы, слово еще хранит память о своих латинских корнях: aultre (alter), congnoissance (cognosco), doubter (dubitare), nepeu (nepos), soubs (sub) и т.д. Совершается и обратный процесс: слово, утратившее связь со своим началом, иногда снова возвращается к нему (eure – heure; onnor – honor; ostel – hostel; batizer – baptiser). Устаревшие слова сосуществуют рядом с новыми: a grant planté – grant foison; bailler – donner; cuider – croyre; decpecer – despecier; quieulx, lesquieuls, lesquieulz – desquels, lesquels. На глазах рождаются современные формы: Forte Aventure превращается в Fortaventure, Bas Lieu – в Baslieu, dire à Dieu – dire adieu. Иногда текст даже показывает несколько этапов становления слова, как в случае с наречием cependant: se ts pendant – se pandant – se pendant – ce pendant.

Для языка «Канарца» свойственны также «грамматические дублеты». Так, при глаголе нередко отсутствует субъектное местоимение третьего лица, уже получившее во французском «право гражданства»: «Et lors se partirent d’Erbane et arriuerent en la grant Canare à heure de prime, entrerent en vng grant port, qui est entre Teldes et Argonnez, et là sur le port...» (гл. XL). Порой и та и другая модели встречаются в одном предложении: «Et là se dinerent souns le bel ombre sur l’erbe vert, près des ruissiaulx courans, et là se reposerent vng petit, car ils estoient moult lassés» (гл. XXXVII). Утвердившийся прямой порядок слов не исключает инверсии: «Et quant ses trois compagnons furent vng pou eslongnez, ils encontrerent leurs anemis et leur coururent sus, et les misrent en chasse, et leur tolit Pierre le Canare vne femme, et en prist deulx autres en vne cauerne...» (гл. XXXVIII)[83]. В поисках указательного прилагательного, каким станет ce (cet, cette, ces), язык пробирается сквозь чащу его «двойников»: ledit, saditte, lequel (lequel roy), icellui, icelle (icelluy Hanibal; icelle parolle) и даже itelle (itelle parolle).

Конечно, объективные погрешности (чей перечень далеко не исчерпан) не снимают вопроса о субъективных ошибках, которых также немало. Однако это именно те «недостатки», которые имеют для историков первостепенную значимость. Написанная в «грубоватой и наивной» манере, «в соответствии с невежеством и простотой того времени», «Канарская книга» представляет собой богатейший и бесценный лингвистический источник, являя исследователям картину состояния французского языка XV в. одновременно в ее синхроническом и диахроническом срезе. Но не менее важно и то, что эта живая и изменчивая языковая стихия несет на себе знак своего времени – она воплощает сам дух века великих переворотов и великих свершений.