Читать книгу На алтарь Победы. Воевали, верили, победили - Группа авторов - Страница 10

Нам повезло. Для вновь формировавшегося в Томске артиллерийского полка 1-е Томское артиллерийское училище в декабре 1941 года произвело досрочный специальный выпуск. Преподаватель тактики училища старший лейтенант Овсянников подобрал по одному-два курсанта из каждой учебной батареи, и мы из курсантов за одни сутки стали лейтенантами.

На следующий день старший лейтенант направил меня и нескольких лейтенантов в какую-то школу для получения личного состава. В полутемном огромном зале было много новобранцев. Я представился представителю стрелковой дивизии, и он показал мне один из четырех углов помещения, где я должен был собирать людей для 820-го артиллерийского полка. В остальных углах собирались новобранцы для стрелковых полков дивизии.

В этом помещении рождалась вновь формируемая 284-я стрелковая дивизия.

Большинство новобранцев были молодыми, крепкими и веселыми парнями. В то время я считал, что артиллеристы должны быть высокими, сильными и грамотными. Поэтому если в своем углу я встречал маленьких ростом или малограмотных новобранцев, я отправлял их в другие углы – в стрелковые полки. Если же замечал хороших парней в стрелковых полках, я их переманивал в артиллерийский полк.

Для формирования полка были отведены помещения дома отдыха под Томском. Там находился старший лейтенант Овсянников, который принимал и размещал прибывших новобранцев, а я их большими группами в сопровождении лейтенантов отправлял из Томска. За два дня мы полностью получили личный состав для полка. Командира и штаба полка еще не было, роль командира взял на себя старший лейтенант. Разместились мы в двухэтажных корпусах. Стекла были побиты, печки поломаны, инструмента нет, а мороз за 40. Выручили нас колхозники соседней деревни: дали нам пилы, топоры и другой инструмент. Нашлись и плотники, и печники, и другие специалисты. Работали все дружно и самоотверженно. В помещениях стало тепло, а кухни еще не было. Привезенный хлеб рубили топором или пилили.

Однажды вызывает меня Овсянников и говорит мне, что поскольку я служил в кадровой армии, в училище был помощником комвзвода, он временно назначил меня на должность командира второго дивизиона, а он будет командовать первым дивизионом и временно исполнять обязанности командира полка. Лейтенантов и личный состав поделили на два дивизиона по три батареи в каждом. Начали поступать лошади и амуниция. Была организована учеба с личным составом. Орудий еще не было, поэтому первое время изучали стрелковое оружие и теорию артиллерийской стрельбы. В 1-м ТАЦ выпросили буссоль и орудийную панораму. С большим восторгом солдаты приступили к их изучению. Было получено обмундирование, и новобранцы стали солдатами.

Прибыл командир полка майор Ерин, и был создан штаб полка, затем был создан штаб второго дивизиона во главе со старшим лейтенантом Лазаренко. Дивизион я передал старшему лейтенанту Скворцову, а меня назначили начальником разведки дивизиона.

На фронт мы прибыли в марте 1942 года, в самую распутицу. Вскоре дороги настолько раскисли, что невозможно было проехать ни на лошади, ни на тракторе. Приходилось раскрывать крыши сараев и кормить лошадей. Наш командир орудия Куртиш внес предложение: сделать очки с зелеными стеклами и надеть их на лошадей, чтобы они принимали солому за сено. С питанием было также очень плохо. Выручила нас картошка, которая осталась в земле с прошлого года. Выкапывали ее, промывали и из полученной кашицы пекли оладьи по прозванию «лейтенанты». Предприимчивые солдаты, любители покушать, картофельную кашицу приготовляли в касках, на найденном листе железа пекли «лейтенанты» и, обжигаясь, ели и нахваливали.

С наступлением тепла дороги подсохли, и нас перебросили под Касторную. Я напросился в батарею, и меня назначили командиром первого огневого взвода и старшим на батарее.

Огневые позиции мы заняли во втором эшелоне и ежедневно от зари до зари занимались огневой подготовкой. 76-миллиметровые дивизионные пушки образца 1939 года были у нас новые. Занятия проводились без всякой маскировки. Летали над нами немецкие самолеты «Рама», но мы не обращали на них внимания.

Однажды во время проведения занятий над нашим расположением появилась «Рама», и вскоре из-за облаков вынырнул наш истребитель. Мы первый раз наблюдали воздушный бой, и все были в большом восторге, когда «Рама» загорелась, а потом рухнула на землю.

Наши пушки были полуавтоматическими. Желая достичь автоматизма при заряжении, я разрешил пользоваться боевыми снарядами. Во время воздушного боя одна из пушек была заряжена боевым снарядом. У пушек этого образца было два пусковых рычага для производства выстрела. Выстрел могли произвести и наводчик, и замковый.

В то время, когда немецкий самолет врезался в землю, замковый резко повернулся, чтобы посмотреть, куда и как упал самолет. Его рука в это время была на пусковом рычаге. При резком движении произошел нечаянный выстрел боевым снарядом, который разорвался вблизи нашего штаба дивизии. Был ранен один солдат и убита лошадь. Я доложил об этом по команде. Тут же приехали дознаватели из полка и дивизии. В ревтрибунал быстро были оформлены документы, и я был отстранен от командования. В это время я очень жалел, что мне не пришлось участвовать в бою. Лучше было бы погибнуть в бою, чем ждать своего суда.

Но через два дня немцы перешли в наступление, прорвали оборону нашей 40-й армии и стали приближаться к расположению нашей дивизии. На батарею снова приехал дознаватель и комиссар полка Михеев Семен Ефимович, которые сказали мне, что снаряд списан в стрельбе по самолетам, а мне приказано готовиться к бою.

Занимаемую огневую позицию мы быстро превратили в ложную, установив там «орудия» из бревен. Второй взвод занял новое место для стрельбы с закрытых огневых позиций, а первый взвод мне приказано было разместить для стрельбы по танкам с открытых позиций – на случай их прорыва. Клеверное поле способствовало хорошей маскировке. За короткую летнюю ночь мы успели переехать на новое место, выкопать окопы полного профиля для орудий, для личного состава и для хранений снарядов. На натянутые маскировочные сетки набросали клевер. С восходом немцы начали бомбить боевые порядки дивизии. Самолетов было очень много. Одну только нашу ложную огневую позицию непрерывно бомбили девять вражеских самолетов. Долго они бомбили, а потом пошли в наступление танки. Танков было также очень много.

Батареи нашего полка начали вести ураганный огонь по фашистам. Артиллеристы сражались геройски и не прекращали огня даже тогда, когда на них пикировали вражеские самолеты. Впереди нас стояли седьмая и девятая батареи. Мы хорошо видели их бой с фашистами. Они почти все погибли у своих орудий, не прекращая огня. Нам было видно, как фашистские танки гусеницами раздавили орудия седьмой батареи. Пушки были на конной тяге, а гаубицы перевозились тракторами «СТЗ-5-НАТИ». Тракторы стояли в нишах, выкопанных на склонах высоты. Мы видели, как фашистские танки гусеницами давили трактора девятой батареи: танк заедет на трактор, развернется на нем и дальше едет. Мы ждали своего часа, и он пришел. Раздавив орудия впереди стоящих батарей и рассчитывая, что они вышли на оперативный простор, танки лавиной двинулись на нас.

Мы сняли маскировочные сетки, зарядили орудия и приготовились к встрече. Танки подошли уже на расстояние 500 м, а я не могу дать команду открыть огонь, боясь, – а вдруг это ненастоящая война и снова тогда придут следователи? Командиры орудий и солдаты уже начали волноваться, а я все боюсь открыть огонь. И только после того, как один солдат был убит и я увидел кровь, я подал команду: «По фашистским танкам прямой наводкой бронебойными снарядами огонь!». До головных танков оставалось 300 метров, поэтому первыми же выстрелами подожгли два танка, и у нас появилась уверенность, что можно уничтожить танки. Радуясь первой победе, мы вели прицельный огонь, и фашистские танки загорались один за другим.

У многих танков были перебиты гусеницы и заклинены башни. Из горящих и подбитых танков вылезали танкисты с автоматами наперевес, но их расстреливал из пулемета возле их же машин наш снайпер – специалист на все руки.

Ручной трофейный пулемет был доставлен из горящего танка нашим разведчиком Калашниковым. В этой суматохе я вначале очень рассердился на него, а потом, когда отдельные солдаты 40-й нашей армии начали бежать вблизи наших огневых позиций, нам он очень пригодился, так как при помощи угроз пулеметом все они были задержаны и заняли оборону сзади наших огневых позиций. Часть из них активно помогала нам: таскали снаряды, помогали поворачивать орудия, которые от частой стрельбы бронебойными снарядами буквально закапывало. Бой шел уже несколько часов. Перед фронтом батареи стояло более десятка горящих и подбитых танков. Фашисты намеревались зайти с флангов, но своевременно были встречены фланговым прицельным огнем. Несколько танков фашисты потеряли при этом маневре, но упорно лезли со всех сторон, ибо наша батарея была последним опорным узлом нашей дивизии.

Прицельным выстрелом фашисты у первого орудия разбили панорамы, многие солдаты были убиты или ранены. Два раненых артиллериста, истекавшие кровью, остались на боевых постах, подоспели пехотинцы, и вместо убитого командира орудия мне пришлось самому наводить орудие через ствол и вести шквальный огонь по немецким танкам, которые наседали и наседали, а били мы их в упор. Такой стрельбой три танка были подожжены, а у четвертого, во время захода во фланг, удачным прямым попаданием была сбита башня. У меня окончательно пропал страх, что надо будет объясняться со следователем, и, наоборот, появилась страшная злость к фашистам, и я продолжал вести огонь с еще большим упорством.

Их расстреливал из пулемета наш снайпер – специалист на все руки…

Но вдруг от соседнего орудия через грохот канонады я услышал: «Товарищ лейтенант! Откат ненормальный, огонь вести нельзя!» Я побежал туда. Действительно, стрелка отката стояла за предельной красной чертой, и ствол орудия самостоятельно не становился на свое первоначальное положение. Некоторые солдаты испугались, что ствол орудия выскочит в обратную сторону и они будут травмированы. Командир орудия Куртиш был сибиряком и проявил себя хорошим воякой. Пришлось расчету объяснить, что можно погибнуть не только от ствола собственного орудия, но и от фашистских танков. Так лучше бить их. Чем меньше их останется, тем ближе будет победа. Я встал за наводчика и произвел несколько выстрелов. Два танка загорелись. После этого ствол орудия накатывался вручную, и огонь продолжали вести с прежней силой. Куртиш был опытным командиром и продолжал вести огонь, а я поспевал к другим орудиям. Когда я со стороны посмотрел, то действительно, это было страшное зрелище – пожалуй, страшнее, чем немецкие танки, – когда ствол орудия при откате почти выскакивает из своего гнезда.

Этот бой длился до самого вечера. Перед нашей огневой позицией по фронту и по флангам стояло больше двадцати сожженных и подбитых танков, несколько десятков убитых фашистов. Огонь и копоть были вокруг. Мы уже не в состоянии были отразить новый натиск фашистских танков. Но и немцы побоялись еще раз пускать на нас свои танки, да и негде тем было пройти, так как на подступах к батарее всюду стояли их искореженные и пылающие скелеты. По слуху мы определили, что немцы по балке начали передвигаться влево и вправо от нас. Стало темнеть, а гул от их машин не прекращался.

В это время на батарею прибежал комиссар дивизиона и передал приказ на смену огневых позиций. Лошади многие были убиты, поэтому собирали своих и чужих. Четверка лошадей не могла вытащить орудие из окопа после длительной стрельбы, но «помогли» немцы, так как во время минометного обстрела лошади рванули, и мы двинулись в сторону Касторной.

Коротка летняя ночь. На рассвете нашу колонну обстреляли немцы, и мы вынуждены были занять оборону в сторону Касторной. На этом участке обороны была в полном составе наша пушечная батарея и две гаубицы из третьего дивизиона. С рассветом было установлено, что две пушки наши были основательно искорежены и к дальнейшей стрельбе непригодны. Откуда-то взялся майор и назвался командиром третьего дивизиона. На его вопрос я ответил, что не знаю, где наш командир батареи. После доклада обстановки он поручил мне командовать батареей и подчинил мне гаубичный взвод. Батарея стала смешанная: наполовину пушечная и наполовину гаубичная. Мы приготовились к бою на открытой площадке. Вскоре над нами появились фашистские самолеты. Нас они пока не трогали. Лежа на спине, я насчитал их семьдесят, и все они бомбили Касторную. Под гул и вой самолетов я уснул. Проснулся от удара по голове большим комком земли: оказывается, они начали бомбить нашу батарею. Недолго они нас бомбили, потому что их пехота перешла в наступление. Мы открыли беглый огонь, стреляли почти прямой наводкой, немцы из пулеметов стали обстреливать батарею. Майор приказал мне пушечным взводом прикрыть отступление пехоты, а гаубицы направить на Касторную. Из пушек мы вели ураганный огонь, пока были снаряды. Оставили четыре снаряда на случай, если придется взрывать орудия. Батарея начала отступать через Касторную. В Касторной размещались тылы 40-й армии, необученные, необстрелянные, неорганизованные войска. Если пехота и артиллеристы под руководством своих командиров организованно отступали, то обозники гнали своих лошадей что есть духу. В случае затора выпрягали одну лошадь и верхом куда-то мчались. Немецкие самолеты на бреющем полете обстреливали таких конников. Тогда те бросали лошадей и бежали куда глаза глядят.

За счет этого нам удалось укомплектовать шестерки лошадей для перевозки орудий и приобрести несколько повозок, в том числе две повозки со снарядами для наших орудий, которые нам очень пригодились, когда мы выходили из окружения.

Батарея двигалась в середине колонны пехоты. Немцы стремились направить нашу колонну в сторону Воронежа, то есть туда, где были сосредоточены их основные силы, а для этого они оставили свободный коридор, а с других сторон обстреливали. Им действительно удалось это сделать, и некоторые части двинулись в сторону Воронежа. Но командир нашей дивизии Батюк принял решение идти на прорыв огневой.

Взвод исправных пушек немедленно был выдвинут на высоту на обратном склоне, на котором было несколько немецких танков.

Рожь была высокая, и видно было только башни. Видимо, немцы не ожидали нашего появления, так как мы быстро развернули пушки и первыми выстрелами один танк подожгли и один подбили. Другие танки быстро опустились вниз, в мертвую от нас зону. Мы открыли стрельбу по мельнице, откуда немецкий пулемет мешал продвижению нашей пехоты. Мельница загорелась, но начался сильный минометный обстрел. Сменив огневую позицию, взвод ураганным огнем прямой наводкой заставил замолчать немецкие минометы. Наша пехота пошла вперед, и было прорвано кольцо окружения. Дивизия заняла оборону на другом участке фронта.