Читать книгу Москва. Автобиография - Группа авторов - Страница 41
Соляной бунт, 1648 год
Краткое правдивое описание опасного мятежа, произошедшего среди простого народа в городе Москве
ОглавлениеВ 1645 году скончался царь Михаил, первый из династии Романовых, и престол перешел к его сыну Алексею, получившему впоследствии прозвище Тишайший. Вопреки прозвищу, его правление ознаменовалось многочисленными восстаниями и бунтами, первым по времени из которых был Соляной бунт в Москве, вызванный введением в 1646 году нового налога на соль. Введение налога привело к росту цен на многие продукты и обернулось волной недовольства, поэтому год спустя налог отменили, но при этом урезали жалованье стрельцам и пушкарям – «ради восполнения убытков казне». Это спровоцировало народное восстание.
Приводимый ниже текст – вероятнее всего, донесение шведского дипломата, находившегося в те дни в Москве.
Был в городе Москве высокий вельможа, по имени Леонтий Степанович Плещеев, который во вверенной ему должности проявил жестокость и несправедливость в делах, касавшихся простого народа, почему весь мир, вместе с чернью, неоднократно умолял его царское величество и с глубочайшим смирением просил, чтобы этот Плещеев (который часто без всякой вины подвергал пытке и жестокой казни людей, к коим не благоволил, под тем предлогом, будто они совершили то или другое преступление) был отставлен за свою жестокость и несправедливость и чтобы его место было передано какому-нибудь другому, скромному и дельному человеку. Когда наконец, после многократных челобитий со стороны простого народа, его царское величество повелел заключить в тюрьму вышеупомянутого Плещеева и подвергнуть его пытке, тогда стараниями Бориса Ивановича Морозова (который, как очень знатный человек и воспитатель или домоправитель его царского величества, был в большом почете и милости и который и прежде особенно благоволил Плещееву, был с ним в тайном соглашении и в описываемом деле помогал ему) делу дан был такой оборот, что слуги Плещеева, как это, впрочем, там [в Москве] водилось, были подвергнуты пытке и наказанию вместо своего господина. А он, Плещеев, благодаря ходатайству Морозова и тому, что представил все дело так, как будто он был обвинен вследствие ненависти и несправедливого гнева к нему [Плещееву] черни, желавшей его гибели, был выпущен на свободу, и дело все улажено. Но простой народ был этим недоволен и продолжал настойчиво бить челом его царскому величеству, прося его вспомнить, как много раз до сих пор этот Плещеев проявлял свою жестокость, чтобы весь мир не был разоряем ради одного человека. Но и на этот раз народ ничего не достиг.
Между тем его царское величество отправился 17 мая из Москвы к Троице, где находится прекрасный монастырь, названный в честь Святой Троицы и отстоящий в 12 милях от Москвы, на ежегодное богомолье, чтобы присутствовать там при богослужении, и 1 июня возвратился оттуда в город Москву, причем его, по обыкновению, с обеих сторон сопровождали стрельцы и проводили до города. Простой народ, по местному обычаю, вышел навстречу из города на некоторое расстояние с хлебом и солью, с пожеланием всякого благополучия, просил принять это и бил челом о Плещееве; однако его не только не выслушали, но даже стрельцы отогнали его плетьми. По приказанию Морозова, который начальствовал над стрельцами, как бы замещая царя (государевым именем), 16 человек из числа челобитчиков были посажены в тюрьму. Тогда остальные хотели бить челом относительно Плещеева супруге его царского величества, которая следовала за ним приблизительно через полчаса, причем за ней пешком шел Морозов, но челобитье не было принято и просившие были разогнаны стрельцами, как и раньше. Крайне возмущенный этим народ схватился за камни и палки и стал бросать их в стрельцов, так что даже отчасти пострадали и получили раны лица, сопровождавшие супругу его царского величества... При этом неожиданном смятении супруга его царского величества спросила Морозова, отчего происходит такое смятение и возмущение, почему народ отваживается на подобные поступки и что в данном случае нужно сделать, чтобы возмутившиеся успокоились. Морозов отвечал, что это – вопиющее преступление и дерзость, что молодцов целыми толпами следует повесить, что, без сомнения, было бы и в самом деле над ними вскоре исполнено, если бы вся толпа на следующий день не помешала этому своим челобитьем и не выпустила их снова на свободу.
Следующий день был пятница 2 июня, когда pyccкие торжественно праздновали день Тела Господня; его царское величество сошел по лестнице из дворца, и тогда толпа еще раз принялась просить указа о том, о чем они били челом накануне. Его царское величество спросил их, отчего бы им не изложить письменно своих жалоб и желаний. На это толпа отвечала, что это было сделано накануне и что они теперь просят и о выдаче захваченных: так как его царское величество тотчас выразил добрую решимость, возвращаясь из церкви, встретить их хорошим ответом, то толпа была этим очень довольна. Между тем его царское величество с неудовольствием спросил Морозова, как он осмелился без его желания и ведома заключить некоторых под стражу; Морозов был этим смущен и ничего не отвечал. Далее, когда его царское величество вышел из Кремля, навстречу ему подошла часть возмутившейся толпы и еще раз стала говорить о Плещееве, чем его царское величество был частью поражен, частью разгневан; и так он пришел в церковь.
По совершении богослужения просившие пошли снова вслед за царем из церкви, и, когда его царское величество вошел в Кремль, весь народ ворвался вмести с ним, так что Морозов, возымевший некоторое подозрение, приказал стрельцам запереть Кремлевские ворота и никого не впускать, но они (стрельцы) не могли этого исполнить вследствие большого скопления народа; несколько тысяч человек проникли на Кремлевскую площадь и неотступно и с громкими криками требовали окончательного решения их желаний и высказанных жалоб. Так как его царское величество только что сел за стол, то он выслал к ним одного из бояр, по имени Темкина, которого они задержали у себя под тем предлогом, что желают говорить с самим царем; потом вышел еще один, они сорвали с него платье и надавали ему таких пинков и толчков, что он после этого несколько дней лежал в постели. Наконец, его царское величество вышел сам, успокаивал их и спросил, что значит такое неотступное их домогательство. Тогда толпа сначала выразила желание, чтобы схваченные были выданы, и они тотчас были освобождены; но толпа все-таки не удовлетворилась этим и потребовала выдачи Плещеева. На это его царское величество отвечал, что ему нужно дать время, так как он хочет расследовать дело, и если он (Плещеев) окажется виновными, подвергнуть его соответствующему наказанию; но толпа на это не соглашалась и чем дальше, тем больше настаивала, говоря, что если не получат этого добром от его царского величества, то добьются силой.
Между тем как это происходило, Морозов, для предотвращения бедствия, велел созвать всех стрельцов, числом до 6000, и приказал им выгнать с Кремлевской площади мятежную толпу и подавить волнение. Но стрельцы воспротивились такому приказанию Морозова, и некоторые из них отправились к его царскому величеству и заявили, что они, согласно принесенной присяге и своему долгу, охотно будут угождать и служить его царскому величеству и охранять его, но что они не хотят из-за изменника и тирана Плещеева стать во враждебные отношения с толпой; затем они обратились с речью к толпе и сказали, что ей нечего бояться, что они в этом деле не окажут ей никакого противодействия, а, напротив, даже протянут ей руку помощи. После этого народ снова начал требовать выдачи Плещеева, с большей настойчивостью, чем прежде; сборище чем дальше, тем становилось многочисленнее, пока его царское величество не вышел еще раз сам и не попросил толпу не проливать крови в этот день (именно в пятницу, что у русских считалось ужасным делом) и успокоиться: завтра он выдаст им Плещеева. Это его царское величество сделал затем лишь, чтобы сохранить Плещееву жизнь.
Между тем некоторые из слуг Морозова, без сомнения, посланные своим господином, начали бранить стоявших на карауле стрельцов и наносить им удары, за то что они, вопреки приказанию их господина, впустили толпу; при этом был заколот один из стрельцов, получивши смертельную рану ножом. Тогда стрельцы и народ побежали в палату к царю, донесли и пожаловались ему, что люди Морозова на них нападают, и просили от него защиты, грозя, что иначе они сами отомстят Морозову. На это его царское величество с гневом отвечал им: «Раз вы были так сильны и даже сильнее, чем слуги Морозова, почему вы не защитили меня от них? И если слуги Морозова позволили себе слишком многое, то отомстите им за себя!» – После этих слов вся толпа вместе со стрельцами, по недоразумению полагавшими, что им самим нужно разделаться с Морозовым, бросились к дому Морозова и принялись его штурмовать. Навстречу им вышел управитель Морозова, по имени Мосей, и хотел их успокоить, но они тотчас сбили его с ног и умертвили ударами дубины. Об этом Мосее шла молва, будто он был большой волшебник и будто он, с помощью своего волшебства, за несколько дней до этого открыл Морозову, что им грозит большое несчастье, что при этом смерть постигнет двух или трех знатных бояр, что сам он подвергнется опасности. На это Морозов будто бы ему ответил: кому посмеет прийти в голову причинить нам вред? – Из этого можно вывести заключение о его самонадеянности и высокомерии. Когда этот Мосей, управитель Морозова, был умерщвлен таким плачевным образом, весь народ, также и стрельцы, принялись грабить и разрушать дом Морозова так, что даже ни одного гвоздя не осталось в стене; они взламывали сундуки и лари и бросали в окошко, при этом драгоценные одеяния, которые в них находились, разрывались на клочки, деньги и другая домашняя утварь выбрасывалась на улицу, чтобы показать, что не так влечет их добыча, как мщение врагу.
Окончив это, они разделились на две партии, из которых одна разграбила дом Плещеева, а другая дом Назария Ивановича Чистого, государственного канцлера. И так как они знали, что этот канцлер спрятался в своем доме, то они так гневно пристали к одному из его слуг, татарину, что тот наконец, – может быть, потому что он поклялся своему господину не проболтаться, – пальцем показал ту комнату, где находился канцлер; они вытащили его из потайной дыры или кладовой и тотчас же, без всякой жалости и милосердия, убили ударами дубины, причем так его изувечили, что его нельзя было узнать; затем раздели его донага, бросили во двор на навозную кучу и оставили его совсем голого и непокрытого на весь день и ночь, пока на другой день его слуги не положили его в сенях на доску и не прикрыли рогожей; и только на третий день, когда смятение улеглось, он тайно был погребен своими слугами. В этот же день они разграбили и разнесли 70 домов, причем, конечно, не были бы пощажены дома купцов, если бы богатые купцы не попросили защиты у его царского величества, не призвали бы несколько тысяч стрельцов и не дали бы отпора толпе.
На другой день, в субботу, обезумевшая чернь снова явилась, как и накануне, в большом числе, в большем даже, чем раньше, перед Кремлем и так как обе крепости и городские ворота были замкнуты, то вся толпа с громким криком стала требовать выдачи Плещеева; тогда из Кремля раздалось несколько холостых выстрелов. Тотчас вслед за этим все колокола зазвонили в набат, и в короткое время произошло такое смятение, что сбежалось несчетное число тысяч человек; тогда его царское величество, чтобы отвратить опасность, которая была перед глазами, выдал Плещеева (которого сопровождало несколько стрельцов, священник и палач), уступая требованию толпы, но неохотно и против своего желания; толпа тотчас взяла его от стрельцов, говоря, что она сама учинит над ним суд, и тотчас же перед Кремлем убила его, как собаку, ударами дубины. Об этом Плещееве рассказывали, что он приблизительно за 10 лет до этого поджег город Москву, побуждаемый жаждой добычи и ради того, чтобы иметь возможность лучше содержать своих слуг, что при этом сгорело до 100 домов, что он за такое преступление был приговорен к смертной казни и что в конце концов благодаря сильному заступничеству и чрезвычайной милости его царского величества ему дарована была жизнь, и он был сослан в Сибирь.
Еще раз толпа стала требовать выдачи Морозова, как изменника и врага общего блага; когда же его царское величество приказал открыть ворота и выслал к народу своего духовника вместе с патриархом, чтобы просить пощады Морозову, упомянутые посредники три раза ходили взад и вперед от царя к толпе, но ничего от нее не добились; тогда, наконец, его царское величество сам вышел к народу с непокрытой, обнаженной головой и со слезами на глазах умолял и ради Бога просил их успокоиться и пощадить Морозова за то, что он оказал большие услуги его отцу и был его воспитателем и домоправителем; но они не хотели на все это сдаться, и наконец их настойчивые требования довели его царское величество до того, что он стал ходатайствовать, чтобы Морозова удалить из Москвы в ссылку, и для большего удостоверения его царское величество посадил заложником патриарха, a патриарх держал перед собой икону или изображение Богоматери, которое, по преданию, было написано св. Лукой и пользовалось большим почитанием.
Тем временем слуги Морозова пустили в городе по ветру огонь, может быть, с целью произвести в народе раскол; тогда от пожара произошел такой вред, что в течение немногих часов обратилась в пепел и сгорела лучшая половина города внутри и вне белых стен, начиная от реки Неглинной, до 24 000 домов; во время этого пожара сгорели и погибли несметные сокровища и богатства в купеческих товарах и другом имуществе, так что у одного человека, который был там самым богатым купцом, убыток доходил до 150 тысяч рублей; погибло также до 500 тысяч тонн зерна, что стоило около 6 тонн золота. Погибло также больше 2000 человек, большей частью в состоянии опьянения: воспользовавшись добычей, они сначала веселились, затем погрузились в сон, были захвачены огнем и сгорели, так что пир их окончился бедою.
Народ обратил мало внимания на этот пожар: он жаждал крови, и так как ему в угождение не выдавали Морозова, то он стал требовать выдачи другого знатного господина, по имени Петра Тихоновича Траханиотова, к которому они относились подозрительно, считая его виновником незадолго перед этим наложенной на соль пошлины; но так как его в то время не было в Москве под рукой, а был он в деревне, в нескольких милях от Москвы, то его царское величество попросил отсрочки и согласился и обещал призвать его. Так и было сделано, именно, спустя два дня, 5 июня, он был привезен в город, и ему топором отсекли голову. В доме этого Тихоновича во время грабежа найдена была печать его царского величества и два монетных штемпеля, с помощью которых он устраивал много обмана и плутовства, так что из-за этого на многих из них [москвичей] пало подозрение, будто они делают фальшивые монеты, они были взяты под стражу и невинно замучены до смерти. Ходила молва, что в этих мошенничествах с ним сошелся тайно Морозов и, вероятно, был с ним заодно, потому что посредством такой подделки монет он собрал много денег и добра, и в короткое время так удивительно разбогател, что присвоил себе добрую половину княжества.
Между тем часто упоминаемый Морозов, частью из страха, частью от угрызений совести, хотел тайно спастись бегством из Москвы, но был настигнут некоторыми знавшими его и возвращен в Москву; таким образом и он попал бы в руки толпы, если бы не был освобожден теми, кто его поймал, и снова доставлен в Кремль, откупясь от них большим количеством золота; тогда его царское величество еще раз употребил все усилия, чтобы через посредство патриарха примирить Морозова с народом, но из этого совсем ничего не вышло, так что народ даже явно восстал против патриарxa. Они готовы были и его царское величество до тех пор считать изменником, пока не добьются, согласно его [царя] обещанию высылки Морозова от двора и из города; они [москвичи] решили даже, если его царское величество добровольно не надумается это сделать, силой понудить его к этому, так что он [царь] должен был еще раз клятвенно обещать выслать его на следующий день, что и было сделано: много раз упомянутый Морозов был отослан под сильным конвоем стрельцов в Кирилов монастырь на Белоозере, находившийся в 120 милях от Москвы, и таким образом дано было удовлетворение желаниям народа.