Читать книгу Россия. Автобиография - Группа авторов - Страница 35

В правление Ивана тверской купец Афанасий Никитин, движимый сугубо коммерческим интересом, совершил грандиозное для человека тех времен путешествие по Персии, Индии и Турции.

Разумеется, у Никитина (на самом деле его фамилия Майков, а Никитин – отчество: Афанасий Никитин сын) были предшественники – и как у путешественника, и как у составителя путевых записок. Первыми в русской литературе «путевыми записками» считается «Хождение игумена Даниила» – сочинение начала XII столетия, описание паломничества русского монаха (вероятно, из Черниговского княжества) в Иерусалим. Свою цель Даниил определял так: «Вот я, недостойный игумен Даниил из Русской земли, худший из всех монахов, отягченный грехами многими, неспособный ни к какому делу доброму, будучи понуждаем мыслью своею и нетерпением моим, захотел видеть святой город Иерусалим и Землю обетованную. И, благодатью Божьею, дошел я до святого города Иерусалима, и видел святые места, обошел всю землю Галилейскую и около святого города Иерусалима святые места, куда Христос Бог наш ходил своими ногами и где, по местам тем святым, он показал великие чудеса. И то все видел я глазами своими грешными. Незлобивый Бог показал мне, чтобы я видел то, чего желал я много дней мыслью моею».

Афанасий Никитин же преследовал иную цель: «У кого было что на Руси, тот пошел на Русь, а кто был там должен, тот пошел куда глаза глядят». Вдохновленный легендами о баснословных богатствах Индии – легендах, известных еще древним грекам, – он отправился на юг, где видел «дива дивные». Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что во многом благодаря этому путешествию и путевым заметкам Афанасия Никитина Русь не осталась в стороне от великих географических открытий конца XV – начала XVI века.

За молитву святых отцов наших, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, раба своего Афанасия сына Никитина. Написал я грешное свое хождение за три моря: первое море – Хвалынское, второе море – Индийское, третье море Черное – море Стамбульское.

Пошел я от святого Спаса златоверхого, от великого князя Михаила Борисовича на низ Волгою. А князь великий всея Руси дал мне грамоту и отпустил.

И в Нижнем Новгороде ждал я две недели татарского Ширван-шахова посла Хасан-бека. А посол великого князя Ивана Василий Папин проехал мимо города, а ехал он с кречетами от великого князя, а кречетов у него девяносто. И поехал я с Ширван-шаховым послом на низ Волгою. Проехали свободно Казань и Сарай.

И въехали мы в Бузан-реку. Тут повстречали нас три татарина и сказали нам ложную весть:

– Касим-султан стережет купцов в Бузани, а с ним три тысячи татар.

Ширваншахов посол Хасан-бек дал им по кафтану и по куску полотна, чтобы они провели нас мимо Астрахани. Татары же по кафтану взяли, а астраханскому царю весть дали. Пошли мы под парусом мимо Астрахани ночью, при свете месяца. Царь же нас увидел. Татары нам кричали:

– Качьма, не бегите!

И царь послал за нами всю орду. Они взяли наше малое судно и тотчас разграбили, а моя вся рухлядь была на малом судне. А на большом судне мы дошли до моря и стали в устье Волги на мели. Татары тут нас взяли, и судно отобрали, и нас ограбили, и отпустили за море. Вверх же нас не пропустили, чтобы мы не дали вести.

И пришли мы в Дербент и поехали к Ширван-шаху и били ему челом, чтобы он нас пожаловал, дал с чем нам дойти до Руси. И он нам не дал ничего, ибо нас было много. И мы заплакали да разошлись кто куда. У кого было что на Руси, тот пошел на Русь, а кто был там должен, тот пошел куда глаза глядят. А я пошел в Баку, где огонь горит неугасимый. А из Баку – за море в Чапакур, а дальше до моря Индийского, до Ормуза. А Ормуз стоит на острове, и ежедневно дважды заливает его море. Солнце в Ормузе палящее, может человека сжечь. А в Ормузе я был месяц и пошел после Великого дня за Индийское море.

Тут есть Индийская страна, и люди ходят все нагие, а голова не покрыта, а груди голые, а волосы заплетены в одну косу. Детей родят каждый год, а детей у них много. А мужи и жены все черные. Куда я ни пойду – за мной людей много: дивятся белому человеку.

Дошел я до Джунира, Бог дал, здоровым. И зимовал в Джунире. Зима же у них стала с Троицына дня. Четыре месяца и днем и ночью всюду были вода да грязь. Тогда же у них пашут и сеют пшеницу, да ногут, да все съестное. Вино приготавливают из кокосовых орехов в огромных индийских мехах. Коней кормят ногутом и варят для них кичирис с сахаром и маслом. В Индийской земле кони не родятся. В их земле родятся волы да буйволы. На них ездят и товар возят.

И я, грешный, привез жеребца в Индийскую землю. А стал он мне в сто рублей. А в том Джунире хан взял у меня жеребца. Он узнал, что я не басурманин, а русский, и сказал:

– И жеребца тебе отдам, и тысячу золотых дам, только прими веру нашу, Махмет дени, а не примешь веры нашей, и жеребца возьму, и тысячу золотых на главе твоей возьму.

И поставил мне срок четыре дня, на Спасов день. И Господь Бог смилостивился на свой честный праздник, не лишил меня, грешного, своей милости и не дал мне погибнуть в Джунире с нечестивыми. В канун Спасова дня приехал хорасанец ходжа Махмет, и я бил ему челом, чтобы он попросил обо мне. И он ездил к хану в город и упросил его, чтобы меня в их веру не обращали, и жеребца моего у хана взял. Таково Господнее чудо на Спасов день.

Итак, братья русские христиане, кто из вас хочет идти в Индийскую землю, оставьте свою веру на Руси и, призвав Мухаммеда, идите в Индостанскую землю.

Мне солгали псы-басурмане: сказывали, много нашего товара, ан нет ничего для нашей земли. Весь товар только для басурманской земли; перец и краска – то дешево. Иные возят товар морем, иные – пошлины не платят. А нам провезти без пошлины не дадут. И пошлины большие, а разбойников на море много. А разбойники все кафары, не христиане и не басурмане, молятся они каменным болванам, а Христа не знают.

Из Джунира вышли в день Успения Пречистой к Бидару, большому их городу, а шли месяц. Между этими большими городами много других городов, каждый день встречалось по три города, в другой – и по четыре.

В Бидаре же торг конями да шелками и всяким иным товаром. Да купить там можно черных людей. А иной в нем купли нет. Да все товар их индийский, да съестное все – овощи, а для Русской земли товара нет.

Князья в Индийской земле все хорасанцы, и бояре все хорасанцы. А индостанцы все пешеходы, ходят быстро и все наги да босы, в одной руке – щит, в другой – меч. А иные слуги ходят с большими и прямыми луками да стрелами. А бои у них все на слонах, а пеших пускают вперед; хорасанцы же на конях и в доспехах – и кони и сами.

Есть у них одно место, Алянд, раз в год там базар. Съезжается вся страна индийская торговать, а торгуют десять дней. В Индийской земле тот торг лучший. Есть, говорят, в том Алянде птица гукук, летает ночью и кричит «гукук». На которую хоромину она сядет, то тут человек умрет; а кто захочет ее убить, тогда у нее изо рта огонь выйдет.

Земля здесь весьма многолюдна: сельские люди очень бедны, а бояре сильны и пышны. Носят их на кроватях на серебряных, да перед ними водят до двадцати коней в золотых сбруях, а за ними на конях триста человек, да пеших пятьсот, да трубников десять, да литаврщиков десять человек, да свирельников десять.

В султанов дворец ведет семеро ворот, а в воротах сидят по сто сторожей да по сто писцов-кафаров: одни записывают, кто войдет, другие – кто выйдет. Гарипов же во дворец не пускают. А дворец его весьма красив, всюду резьба и золото, и последний камень вырезан да чудно расписан золотом. Да во дворце у него разные сосуды.

Город же Бидар стерегут ночью тысяча человек, а ездят на конях да в доспехах, да у всех по светычу. В Бидаре продал я жеребца своего, а издержал на него шестьдесят и восемь футунов, а кормил я его год.

В Бидаре же узнал я многих индийцев и сказал им, что я не басурманин, а христианин. Они же не стали от меня таиться ни в чем: ни в еде, ни в торговле, ни в молитве, ни в иных вещах. Всех же вер в Индии восемьдесят четыре, а вера с верою ни пьет, ни ест, ни женятся. А еда у них плохая. Едят рис, да кичирис с маслом, да травы разные. А едят все правою рукою, левою же ни за что не берутся. Ножа не держат, а ложки не знают. В дороге у каждого по горшку и варят себе кашу. А от басурман скрываются, чтобы не посмотрел ни в горшок, ни в еду. Если басурманин посмотрит на еду, индиец уже не будет есть. А когда едят, то некоторые покрываются платом, чтобы никто не видел.

А молитва их на восток, по-русски, обе руки поднимают высоко, да кладут их на темя, да ложатся ниц на землю и растягиваются по ней – то их поклоны.

В Бидаре был я четыре месяца и сговорился с индийцами пойти в Парвату, то их Иерусалим, как у басурман Мекка, где их бутхана. Шел я до бутханы месяц. Торг у бутханы пять дней. А бутхана весьма велика, с пол-Твери, каменная, и вырезаны по ней Бутовы деяния, как Бут чудеса творил, как являлся индийцам во многих образах: в образе человека, но с хоботом слона, человеком в виде обезьяны, человеком в образе лютого зверя. Являлся им всегда с хвостом, а хвост на камне вырезан с сажень. Бут в бутхане вырезан из камня и весьма велик, хвост у него перекинут через плечо, а руку правую поднял высоко и простер, как царь Юстиниан в Царьграде. В левой же руке у него копье. А перед Бутом стоит огромный вол, а высечен он из черного камня и весь позолочен. Его целуют в копыто и сыплют на него цветы, и на Бута сыплют цветы.

А бутханы их без дверей, а поставлены на восток, и Буты стоят на восток. А когда у них кто умрет, тех сжигают да пепел сыплют на воду.

В месяце мае встретил я Великий день в басурманском Бидаре в Индостане. Басурмане же встретили байрам. На басурманский байрам выехал султан на теферич, и с ним двадцать визирей великих, да триста слонов, наряженных в булатные доспехи, с городками окованными. Да в городках по шесть человек в доспехах, да с пушками, да с пищалями, а на великом слоне – двенадцать человек. На каждом слоне по два прапорца великих. А к клыкам привязаны большие тяжелые мечи. Между ушей сидит человек в доспехах, а в руках у него большой железный крюк, им и правит.

Да выехали тысяча простых коней в золотых сбруях, да сто верблюдов с литаврами, да триста трубников, да триста плясунов, да триста наложниц. А на султане кафтан весь унизан яхонтами, да на шапке шишак – алмаз великий, да золотой сагайдак с яхонтами. Да на нем же три сабли, окованные золотом, да седло золотое. Да за ним пеших много, и идет ученый слон, наряжен весь в камку, с большою железной цепью по рту, и он отбивает ею людей и коней, чтобы не подступали близко к султану.

Уже прошло четыре Великих дня в басурманской земле, а христианства я не оставил. Далее бог ведает, что будет. Господи Боже, на тебя уповаю, спаси меня, Господи Боже мой.

В Индии басурманской, в великом Бидаре, смотрел я на великую ночь: в Великий день Стожары и Кола вошли в зарю, а Лось головою стоял на восток.

О благоверные христиане, кто по многим землям много плавает, тот во многие грехи впадает и лишает себя христианской веры. Я же – рабище Божий Афанасий истосковался по вере: уже прошли четыре великих заговенья и четыре Великих дня, а я, грешный, не знаю, когда Великий день или заговенье; не знаю, когда Рождество Христово и другие праздники. А книг у меня нет. Когда меня пограбили, то и книги у меня взяли. Я же от многих бед пошел в Индию, так как на Русь мне пойти было не с чем, никакого товара не осталось. И тут я плакал много по вере христианской.

Возвращаюсь я на Русь и думаю: погибла вера моя, постился я басурманским постом. А молился я Богу Вседержителю, кто сотворил небо и землю, и иного имени не призывал. И среди вер я молю Бога, чтобы он хранил меня.

А Русскую землю Бог да сохранит! На этом свете нет страны подобной ей, хотя бояре Русской земли не добры. Но да устроится Русская земля и да будет в ней справедливость.

А правую веру Бог ведает, а правая вера – единого Бога знать, имя его в чистоте призывать во всяком чистом месте.

«Да устроится Русская земля»... Об этом в те годы на Руси мечтали все – от смерда до великого князя; но если уделом смерда были лишь мечты, великий князь имел возможность эти мечты осуществить. Иван Васильевич начал с присоединения к Москве ярославских земель и заключения союза с Рязанским княжеством, правитель которого был женат на сестре Ивана. Намного тяжелее великому князю пришлось с новгородцами.