Читать книгу Уникальная система изометрических упражнений Железного Самсона - Группа авторов - Страница 8

Шура чувствовал себя теперь полноправным членом большой цирковой семьи. Тяжелая работа, более чем скромные заработки, страх отцовского гнева – ничто не могло омрачить его радости сопричастности к пестрому, буйному и веселому миру цирка.

Но все на свете имеет конец. Сборы стали катастрофически низкими. Никакие ухищрения Андржиевского не помогали. Нужно было менять место.

Хозяин решил перебраться в Ташкент. Там он надеялся поправить свои финансовые дела, а заодно прикупить лошадей для дрессировки. Узнав о готовящемся отъезде, Шура бросился к Кучкину. Ведь если цирк уедет, то как же отец будет получать письма из Оренбурга? А если писем не будет, отец напишет в депо, и все выяснится.

Кучкин долго сокрушенно кивал головой, но ничего придумать не мог. Положение казалось безвыходным – Шуре нужно было уходить из цирка.

Андржиевский, узнав обо всем, был раздосадован. Ведь уходил многообещающий цирковой силач, вдобавок не гнушающийся никакой подсобной работы.

Тогда Шура рассказал ему все, вплоть до наказания за самовольный уход в цирк два с половиной года назад. Андржиевский приказал ему вернуться к отцу. «Поезжай, Шура, и чистосердечно во всем признайся, – сказал хозяин. – Помни, что людям очень часто приходится врать. А мы, в цирке, случается, делаем обман своей профессией. Но должен быть среди этого моря лжи где-то островок правды. Пусть для тебя им будет твоя семья. Я чувствую, что родители твои – честные, пекущиеся о твоей судьбе люди. Езжай и расскажи им все начистоту. Хотя, право же, мне не хочется тебя отпускать».

Кучкин в день прощания со своим помощником напился до бесчувствия. Но в пьяной болтовне Шура все-таки услышал кое-что важное. «Ты очень сильный человек, малыш Засс, – говорил Кучкин. – И ты весишь всего 63 килограмма. Я тоже сильный, но я вешу 114 килограммов. Тренируйся, тренируйся, несмотря ни на что, и ты будешь сильнейшим циркачом в мире».

«Кто же прав – Кучкин или Андржиевский?» – думал Шура, направляясь к вокзалу. Он вспомнил, как тепло прощались с ним товарищи по цирку, даже те, с кем он не был особенно близок. И Шуре показалось, что он невозвратно потерял дружную и добрую семью.

Поезда до Саранска нужно было ждать долго. Шура бросил свои мешки на платформу и сел. В голову приходили самые невеселые мысли о цирке, который, наверное, вот сейчас уже погрузился в большие красные вагоны на товарной станции, о позоре, который придется пережить дома после полугода свободной жизни. Внимание привлек большой лист бумаги, укрепленный в конце платформы на фанерном столбе. Это оказалась афиша цирка Юпатова, который гастролировал в близлежащем городишке, а на будущей неделе приезжает в Оренбург.

О цирке Юпатова он слышал много. Это был так называемый «цирк-шедевр». В состав небольшой труппы входили прославленные «звезды». Каждый из них в своем жанре был непревзойденным специалистом. Отличался еще этот цирк тем, что каждый артист вносил определенную плату за право работать в нем, и это связывало всю труппу воедино. Шура решил, что это предопределение судьбы. Размышляя об этом, Шура вместе с тем оценивал два возможных пути. Саранск, повинная, наказание, позор. Цирк Юпатова, трудная, но любимая работа, может быть, успех. И главное, возможность вернуться вместе с цирком в Оренбург, тем самым оттянув тяжелую развязку.

Надо ли говорить, что после недолгих колебаний Шура выбрал Юпатова. Через два часа он был уже у дверей цирка. Представление произвело на него огромное впечатление. После цирка Андржиевского номера, исполненные «звездами арены», поражали чистотой, блестящей выдумкой, неповторимой техникой.

Когда спектакль закончился, наш герой отправился для переговоров к директору манежа. Жизнь среди цирковых артистов научила его разговаривать с такого рода людьми. Представившись Александром Зассом, актером цирка Андржиевского, он рассказал о своих номерах (умолчав о работе чернорабочего), а свое желание перейти к Юпатову объяснил просто: «Хочу заработать побольше». Это был не очень красивый, но весьма убедительный аргумент, и директор манежа оценил его.

Через полчаса Шура был приглашен для переговоров к хозяину цирка. Едва взглянув на Засса, Юпатов объявил, что готов взять его чернорабочим. Шура без восторга, но с удовлетворением выслушал этот ответ. Однако дальнейший разговор с хозяином привел его в смятение. «Прежде чем поступить в цирк, – сказал Юпатов, – вы должны внести залог в 200 рублей. Согласны?»

– Согласен, – выпалил Засс. – Но видите ли, – продолжал он уже просительным тоном, – у меня сейчас нет денег, я смогу их внести в конце недели.

– Хорошо, – согласился Юпатов. – Но если вы за неделю не достанете денег, вы покинете цирк. И без жалованья.

На том и порешили. Между тем к исполнению своих обязанностей он должен был приступить немедленно. Его отвели на конюшню и приказали почистить лошадей. После ужина в компании конюхов и уборщиков Шура отправился в указанный ему тесный чулан и лег спать. Но сон не шел – мысли о проклятых деньгах не давали покоя.

А что, если написать домой, обратиться к отцу? Шура отогнал эту мысль как нереальную. Однако никакого иного решения не находилось, и постепенно эта фантастическая идея стала казаться осуществимой. Только что придумать?..

С этими мыслями Шура и уснул. Утром у него уже был готов план. Цирк еще не проснулся, а младший Засс уже писал старшему Зассу письмо.

Расчет был прост. Отец неприязненно относился к цирку, считал его делом несерьезным. Однако он много раз говорил, что готов помочь своим детям пробить себе дорогу в жизни. «Вот и чудесно, – рассуждал далее Шура, – мне эти деньги нужны для того, чтобы получить выгодную работу. А о цирке упоминать вовсе и не обязательно».

Он написал, что когда ехал в Саранск, чтобы повидаться с родителями, познакомился с железнодорожным подрядчиком, который предложил ему работу. Работа эта сулила значительно больше благ, чем труд кочегара и даже помощника машиниста. Но чтобы ее получить, нужно 200 рублей «как залог добропорядочности».

Разорвав несколько писем, Шура наконец надписал такое, которое ему показалось достаточно убедительным. Он не был уверен, что отец без особого труда сможет перевести ему столь значительную сумму. «Но если отец и влезет из-за меня в долги, так я же верну», – думал Шура по дороге к почтовой конторе.

Прошла неделя. Хозяин вызвал Шуру и спросил о деньгах. Тот рассказал ему про письмо родителям и попросил подождать еще дня два – отец не подведет. И действительно, на другой день прибыл перевод. Теперь Александр Засс стал полноправным участником юпатовских представлений.

А представления действительно были великолепны. Особенно хороши были выступления Анатолия Дурова, к которому Шура вскоре попал ассистентом.

…На арену выходил по-клоунски одетый человек и свистом сзывал «артистов». Первыми появлялись птицы и собаки, затем цыплята, утки, свинки, обезьяны, крысы и мыши. Шум на манеже поднимался невообразимый. Куры кудахтали, утки крякали, обезьяны кричали, свинки хрюкали, мыши пищали. Ноев ковчег, да и только!

По сигналу Дурова шум смолкал и наступала тишина. Это был как бы пролог к спектаклю театра зверей. Спектакль состоял из множества забавных сцен. Вот с верхней площадки, из-под самого купола опускали канат. Наверху укреплялась огромная с оскаленной пастью голова кошки. Крысы и мыши должны были подняться вверх по вертикальной веревке и влезть в пасть этой страшной кошачьей головы. И когда маленькие «артисты» проделывали это, цирк разражался дружными, сочувственными аплодисментами.

Но венцом «звериной программы» был знаменитый дуровский поезд. Две обезьяны забирались на паровоз, исполняя роль машиниста и его помощника. Собаки и кошки занимали вагон первого класса, цыплята размещались во втором классе, свинки ехали третьим, а крысы и мыши залезали в багажник. Затем поезд начинал медленно двигаться. Представление заканчивалось под неизменную овацию зрительного зала.

После полугода работы в труппе Дурова Шуру неожиданно перевели на место заболевшего кассира. Зарплата была там большая (он даже смог вернуть долг отцу, не особенно вдававшегося теперь в суть «выгодной» работы), но сидеть целый день за конторкой было скучно. И как только кассир выздоровел, Шура вернулся на манеж, правда не к Дурову, а в труппу наездников.

У Юпатова было четверо джигитов. Засс стал пятым. Только Александр освоился в этой веселой и дружной компании, как его перевели к воздушным гимнастам.

Так Юпатов воспитывал молодых актеров. Он «пропускал» их через многие специальности. Во-первых, для того, чтобы выявить истинные склонности, а во-вторых, чтобы иметь замену в случае необходимости. И у воздушных гимнастов Шура задержался недолго, хотя работа пришлась ему по сердцу. Он стал выступать в группе борцов.

Старшим в группе был Сергей Николаевский, превосходно сложенный гигант, который весил около 140 килограммов.

Приглядываясь к борцам, Шура обнаружил удивительную вещь: оказывается, распределение ролей в команде отнюдь не соответствовало действительным спортивным качествам атлетов. Исключение, правда, представлял собой Николаевский. Его первенство было бесспорным. Он был и самым сильным, и самым ловким, и самым храбрым из всей команды. В остальном же схватки определялись не действительным преимуществом в силе и технике, а чисто корыстными соображениями. Публика, валом валившая в цирк, делала ставки то на одного, то на другого своего любимца. Ставки были немалые. И именно они-то и решали судьбу всякого поединка. В результате борцы выигрывали немало денег у простаков, считавших себя знатоками цирка. Однако деньги эти были сущей безделицей по сравнению с тем, что выигрывал хозяин цирка – Юпатов.

Делалось это так. Перед началом выступления борцов какой-нибудь посетитель («подставной», по цирковой терминологии) доверительно сообщал двум-трем соседям, что Николаевский нынче не здоров, выступать будет плохо и обязательно проиграет Сердюку, чемпиону Малороссии. Вспыхивал спор. «Подставной» специально подводил спор к грани ссоры и тут предлагал пари: ставил сотню рублей на непопулярного Сердюка. В ответ сыпались фантастические предложения: 500 против сотни на Николаевского. «Подставной» делал вид, что он входит в азарт, и ставок заключал множество.

Хозяин цирка был, естественно, информирован о ходе споров. И когда, с его точки зрения, «игра стоила свеч», Николаевский получал команду «Лечь!».

Дальше события развивались по-разному. Одни спорщики безропотно отдавали проигранные денежки «подставному». Другие скандалили, уличая борцов в нечестной работе. Бывало, и поколачивали «подставного». Однако заведенный порядок не менялся. Говорить о честной победе в честной схватке не приходилось.

Редко, очень редко, но все-таки боролись богатыри на честность, как тогда говорили, «по гамбургскому счету», без свидетелей (выражение это пошло от знаменитых гамбургских чемпионатов, куда зрители не допускались). И бывало, что по этому самому «гамбургскому счету» сильнейший действительно оказывался слабейшим.

Только Николаевский был вне конкуренции. Он действительно боролся лучше всех, и борцы это признавали.

Зная свою силу, Сергей любил задирать товарищей, вызывать их на соревнования, часто рискованные. Однажды, когда борцы после выступления сидели в ближайшем трактире и немало уже выпили, он завел речь, показавшуюся всем забавной.

– Вы все, конечно, сильны, – начал Николаевский, подвигая к себе бутылку с пивом. – Но найдется ли среди вас человек, который, не наложив в штаны от страха, сделает одну простую штуку. Какую – я покажу. Впрочем, если хотите, могу и рассказать – Николаевский был порядком пьян и говорил несвязно. – Тигра нашего знаете? Ну да, Акбарку. Так вот, я сейчас пойду и разведу прутья у его клетки. И пусть кто-нибудь из вас сделает то же самое…

Вызов был брошен. Борцы толпой отправились в цирк. Засс, единственный трезвый в компании человек, ясно представлял себе опасность затеи. Вряд ли тигр будет спокойно смотреть, как кто-то пытается раздвинуть прутья его клетки. Шуре виделся молниеносный прыжок зверя, удары могучих лап, кровь. Но отговорить товарищей было невозможно. Хмельная удаль гнала их вперед.

Оттеснив недоумевающего служителя, борцы с гамом и хохотом ввалились в зверинец. Вот и клетка Акбара.

Николаевский снял пиджак, поплевал на ладони и вцепился в решетку. Тигр поднял голову и поглядел на напрягающегося гиганта. Что было в этом взгляде, угадать не мог никто. Но шум вокруг клетки стих. Только отчетливо слышалось тяжелое дыхание Сергея. Когда Николаевский отошел от решетки, все увидели, что два огромных стальных прута разведены примерно на вершок.

Сергей театрально поклонился и сделал рукой приглашающий жест: «Прошу!» Однако желающих не находилось. И это можно было понять. Хозяин клетки встал и внимательно обнюхивал прутья, прогнутые Николаевским. Кто знает, что придет ему в голову при следующей попытке. Дело становилось опасным.

И тут вперед вышел Шура Засс. «Я попробую», – сказал он, снимая пиджак. За его спиной раздался смех. Николаевский тяжелым взглядом смерил борцов: «Потише, вы! Малыш Засс меньше вас всех. Но у него сердце мужчины. А ну, Александр, покажи этим трусам, на что ты способен», – и Сергей дружески хлопнул Шуру по спине.

Прутья были холодными. Прямо напротив – глаза зверя. Пустые, зеленоватые зрачки. Шура чувствовал зловонное дыхание Акбара. Но прутья уже поддаются! Еще усилие, и они изогнуты так же, как у Николаевского.

– Хорошо сработал, Засс, – сказал Сергей. – У тебя есть и сила, и мужество. Ну а вы что же, – обратился он к другим борцам, – струсили?

Насмешка опять всех раззадорила. Сбросил пиджак Сердюк, Иван Пещерный не спеша скатал свой сюртучок, Андрей Вахонин стал разминать пальцы. Увидев оживление у клетки, Акбар начал бегать большими кругами, бросаться на решетку. Но Николаевский не считал волнение Акбара причиной для прекращения состязаний. Он позвал дрессировщика, и пока тот держал Акбара трезубцем в дальнем углу, борцы по очереди безуспешно пытались изогнуть прутья.

После последней тщетной попытки Николаевский улыбнулся и сказал: «Ну а теперь взгляните, что я сделаю еще». Он подошел и с большим трудом поставил два прута на место. Следом за ним выпрямил прутья и Шура. Побежденные борцы смотрели на него хмуро. Но победа была бесспорной.

Вскоре эта победа принесла свои плоды. С радостью Шура узнал, что его вызывает хозяин цирка для обсуждения нового силового номера. Номер, который выполнять будет он, Александр Засс.

Нечего говорить о том, как волновался Шура, идя к хозяину. Единственный трюк, на который он возлагал кое-какие надежды – «баланс с самоваром», – был еще не готов. Ну а остальное, по его мнению, явно не годилось для юпатовского цирка шедевров.

Однако Юпатов сразу же забраковал саму идею «баланса с самоваром», как слишком провинциальную. Зато остальные трюки он обдумывал долго и тщательно.

После многочисленных обсуждений родился план выступления. В основу его легли силовые упражнения – изгибание железных прутьев, разрыв цепей руками и усилием грудной клетки. Дополнялись эти трюки номерами менее трудными, но очень эффектными. Так, чтобы продемонстрировать силу грудных мышц, Шура ложился на спину, а у него на груди размещалась специальная платформа, вмещавшая до 10 человек. Позже этот номер был усовершенствован. Атлет ложился уже не на пол, а на борону с острыми гвоздями. При этом он удерживал на груди огромный камень. Мышцы спины в этом случае напрягались до такой степени, что в них не входил острый гвоздь.

Чтобы продемонстрировать силу челюстей, Александр удерживал в зубах специальное приспособление с платформой, на которую садились два самых тяжелых борца или устанавливалось пианино. Удерживая все это сооружение, он цеплялся ногами за два кольца и его вместе с платформой поднимали под самый купол цирка. Номер был особенно эффектным, когда вместе с пианино ввысь взмывала пианистка, исполнявшая бравурный марш.

Кончалось выступление необычно. Засс сажал на стол гармониста. Потом устанавливал этот стол на специальный шест. Шест водружал себе на лоб. И балансируя таким образом, под аккомпанемент гармоники покидал арену.

…По всему Оренбургу были расклеены афиши, возвещавшие о появлении нового силача. (Одну из таких афиш Шура вместе с подробным письмом послал отцу. Тот ответил сердитой запиской: «Цирк – это вздор».) Народ валил на представление валом. Сборы были превосходные, Юпатов ходил довольный и в виде надбавки к зарплате после наиболее удачных выступлений дарил Шуре золотые монеты. Казалось, настали счастливые времена.

Но счастье циркача недолговечно. В одну глухую августовскую ночь вспыхнул с четырех углов цирковой зверинец. Поговаривали, что не обошлось здесь без конкурентов. Так это было или нет – выяснить не удалось.

Урон от пожара был катастрофичен. Большинство животных погибло, имущество сгорело. Артистам платить было нечем, и труппа распалась. Дуров уехал в Петербург, джигиты-наездники отправились на Кавказ. А Шура с группой борцов подался в Среднюю Азию.