Читать книгу Цветочки Александра Меня. Подлинные истории о жизни доброго пастыря - - Страница 9

Священник Михаил Аксёнов-Меерсон

Я очень близко знал отца Александра Меня, более того, считаю себя его духовным сыном. Помню, как в 1963 году мой друг Евгений Барабанов впервые взял меня познакомиться с «очень интересным человеком». Я удивился, что он привёз меня к священнику – это была моя первая встреча с православным священником. И отец Александр поразил меня своей лёгкостью и естественностью обращения, и самое главное – я тогда учился на историческом факультете – он поразил меня огромным, намного превосходящим моё знанием предмета. Он говорил со мной об истории, о которой, как я тогда понял, я имел очень приблизительное представление. А в 1965 году я обратился и открыл для себя реальность православной церковной общины. Это было ещё в Тарасовке, а потом его перевели в Новую Деревню, и вся наша духовная жизнь проходила там.

Здесь неожиданно открылась для меня моя линия служения: я стал подпольным религиозным издателем. Естественно, в те годы возможности у нас были маленькими: ксерокс был нашей большой мечтой, в основном были пишущие машинки. Я стал издателем, прежде всего, чтобы помочь ему, потому что Александр писал свои книги, теперь уже всемирно известные, а издавать их было негде. Сначала я помог ему «издать» парочку томов, а потом мои интересы расширились, и мы стали издавать произведения русской религиозной философии.

Алексей Бодров

Как-то в Историко-архивном институте я случайно увидел объявление о лекции по русской философии, которую прочитает протоиерей Александр Мень. Меня это заинтересовало, я пришёл – и всё! Это было как взрыв! Я ходил потом и на все его лекции, и на другие лекции по теме христианства. Летом 1990 года я поехал на Алтай в отпуск, там хотел причаститься, а священник меня шуганул, не разрешил (у меня была рубашка с короткими рукавами). Я расстроился, но решил, как только прилечу в Москву, поехать в первое же воскресенье к отцу Александру, исповедоваться и причаститься.

И вот 8 сентября я был на его лекции на тему «Христианство», спросил у него после лекции, может ли он уделить мне на следующий день, в воскресенье, время для серьёзного разговора. Он пригласил приехать (меня он уже знал, я много вопросов ему задавал)…

9 сентября я был в Новой Деревне, но отца Александра не дождался. Его в этот день убили. Первый наш серьёзный разговор, к которому я готовился, не состоялся. Но отец Александр, несомненно, очень сильно повлиял на меня. Если бы не он, не знаю, как бы моя судьба сложилась.

Анна Борзенко

Серёжа и Аля Рузеры позвали меня в Новую Деревню, но я не решалась – хотела изменить образ жизни и подготовиться. Образ жизни я меняла два года, в это время ходила к Серёже в группу и занималась там ивритом. Это были прекрасные занятия и очень глубокое общение. К 1975 году я решилась. Я поехала в Новую Деревню в одну из сред. Храм был почти пустой, отец Александр своим видом, голосом – всем – произвёл на меня такое сильное впечатление, что я испугалась и позорно бежала. В воскресенье я приехала снова. Храм был полон, все разговаривали (помню, что меня это очень расстроило – как же можно болтать, когда тут небо на землю спустилось?). После службы отец Александр как-то сам на меня вышел и спросил: «Как же так, стояла-стояла, а потом, как свечка, растаяла?» Вот так состоялось наше знакомство. Потом была исповедь за всю жизнь.

Пастор Aлексей Бычков

В 1968 году я познакомился со священником Александром Менем. Произошло это в Московской церкви евангельских христиан-баптистов, членом которой я был с 1953 года. На одном из богослужений я увидел на балконе очень заметного, благообразного молодого человека. Он внимательно наблюдал за ходом богослужения. «Наверное, студент Московской духовной семинарии, – подумал я. – Надо познакомиться». После собрания я подошёл к нему и представился.

«Да, я иногда посещаю вашу церковь, – сказал Александр Мень. – Мне нравится христоцентричность проповедей, молитвы верующих. Сам я священник Русской православной церкви в небольшом подмосковном приходе; бываю у прихожан в Москве в их семьях, пишу на богословские темы, свидетельствую о Христе. – И с юмором добавил: – Учитывая нынешнюю ситуацию, имею неприятности от мирских властей, да и церковных». О, как я благодарен Господу за эту встречу! Мы сразу же почувствовали, что между нами – Бог. Я рассказал ему о себе.

С каждой встречей с братом Александром Менем мне всё больше и больше раскрывалась душа этого великого пророка Божия. Энциклопедические познания во всех сферах человеческого бытия – истории церкви, богословии, в мире искусства, мировой истории – он соединил с великой любовью ко Христу как единственной надеждой всего мира.

Александр Вадимов (Цветков)

В один из зимних дней 1983 года трое молодых людей, в том числе автор этих строк, стояли около московского храма святого Феодора Стратилата и беседовали с приезжим монахом, насельником Псково-Печерского Успенского монастыря. Внезапно наше непринуждённое общение было «скорректировано» вышедшим из церкви служителем: «Братья, вы бы зашли на паперть или хоть в ограду, а то неровён час – скажет кто-нибудь, что нарушаете закон об отделении Церкви от государства…» Время было позднее, переулок пустынный, и вряд ли стоило опасаться бдительных идеологов, но мы послушались. Только один из собеседников заметил: «А вот с отцом Александром Менем мы в Калуге прямо по улицам ходили и разговаривали». В тоне, которым это было сказано, не звучало осуждение в адрес слишком осторожных, но слышалась гордость за то, что есть и бесстрашные. <…> Впервые услышанное имя запомнилось. Тогда же кто-то дал мне прочитать «Сына Человеческого». Меня особенно удивило и восхитило, что автор живёт в нашей стране.^[15]

Марианна Вехова

У меня была бестолковая, нелепая жизнь. Была жажда любви, страх одиночества. Но как его найти? Спросить стыдно. Через какое-то время моя племянница и её муж (Ксения и Лев Покровские. – Ю.П.) стали верующими, она даже иконописцем. У них четверо детей. Мне так захотелось с ними встретиться! А тётушки не хотели дать адрес, они говорили: «Ещё тебе не хватало общаться с мракобесами такими!» Я говорю: «Ну пусть они мракобесы, зато у них четверо детей, а я одинокая, бездетная. Вдруг я им буду полезна?» Тогда мне дали адрес. Я туда пришла, позвонила в дверь. Ксения открыла и спрашивает: «Кто вы?» А я говорю: «Здравствуйте, я ваша тётя». Она мне стала показывать семейный альбом, и вдруг я вижу фотографию человека, которого видела в кино. Я закричала: «Кто это?» Ксения отвечает: «Это мой духовный отец». И она меня к нему повезла, я только из больницы вышла на костылях. Я прикостыляла в храм, и он на меня посмотрел, как орёл.

В певческом доме было огромное количество народа к нему на приём, прямо как к психотерапевту. Там был накрыт длинный стол, висела икона Серафима Саровского, и люди ели за этим столом, кто что с собой принёс. Я тоже села, заняла очередь. Тот, чья очередь подходила, пересаживался на стул около двери кабинета отца Александра и сидел сгорбившись, повесив голову. Потом он исчезал за дверью, а затем появлялся совсем другой человек – нос кверху, плечи расправлены.

Подошла моя очередь. Я рассказала, как я крестилась в другом храме. Отец Александр спросил: «Исповедь за всю жизнь была? Когда взрослый человек крестится, нужна исповедь». Я сказала: «Не было». Он говорит: «Ну, тогда приступим». Я встала перед иконой, начала заунывным голосом излагать всю свою историю, начиная с детства. Он послушал, послушал и говорит: «Нет, так не годится. Давайте садитесь. Вот вам чай и давайте просто разговаривайте со мной, рассказывайте мне как знакомому, как старому другу. Вы мне о себе расскажете, я вам о себе. Так мы и подружимся, это нам заменит долгое знакомство». И я так два года ездила раз в две недели. Я ему рассказывала, он прерывал в каких-то местах: «А я в это время…» И получалась действительно взаимная исповедь.

Ирина Вышеславская

Наши знаменитые кухни, бесконечная говорильня. И вот там-то, среди этих споров, теорий, выяснения отношений, у меня возникло чувство, что я не могу сказать и услышать что-то самое главное, сокровенное. Я поделилась этим ощущением с одним из моих московских приятелей. И он неожиданно ответил: «У меня есть человек, который тебе поможет. Когда приедешь в Москву – позвони». Это было летом. А зимой в Москве я позвонила из холодной телефонной будки моему приятелю и напомнила: «Ты обещал мне помочь». А он сказал: «Будь завтра в семь утра на Ярославском вокзале». Я решила не расспрашивать. Так даже интереснее.

И вот мы в ранней электричке. В вагоне дремлют, а я смотрю в окно и думаю: «Куда же мы едем?» Мы приехали в Пушкино. И тут же побежали на площадь к автобусам. Доехали до какой-то развилки. Мы вышли на шоссе и пошли пешком. На указателе была надпись: «Новая Деревня». Минут через десять показалась маленькая деревянная церквушка, и, к моему удивлению, мы свернули к ней по плотно утоптанной тропинке между сугробами.

– Так мы идём в церковь?

– Увидишь, увидишь.

В церкви стоял полумрак, шла служба. Людей было довольно много, особенно для такой Богом забытой окраины. Когда глаза привыкли к темноте, я стала различать лица прихожан. Среди простых деревенских лиц и богомольных бабушек было много лиц, типичных для московской интеллигенции тех лет.

У батюшки, который вёл службу, лицо очень красивое, прямо иконописное. Был он плотного сложения, среднего роста. Когда началась проповедь, я сразу поняла, что попала в место необыкновенное. Батюшка говорил такими словами, которых, мне казалось, я ждала всю жизнь. Он так истолковал библейскую притчу, что не оставалось никакого сомнения в том, что она обращена непосредственно к нам, через все века, через все расстояния.

Когда служба закончилась, мы вышли на крыльцо и стали ждать батюшку. Там и состоялось наше знакомство. Это был отец Александр Мень. Он пригласил меня в домик рядом с церковью. В большой комнате пили чай с баранками. Почти все присутствовавшие ждали разговора с отцом Александром.

Когда я вошла к нему в кабинет, тут же почувствовала, что это очень важный момент в моей жизни. В комнате стоял письменный стол, узкая кровать, было много книг и икон. Настоящая келья.

Первое, что спросил меня отец Александр: «Почему вы решили прийти к священнику?» Я сказала, что так получилось, я не знала, что иду к священнику. Но я очень рада, что меня привели в церковь. В тот день мы говорили коротко, мне мешало смущение и то, что в соседней комнате ждут своей очереди многие люди. Но это было только начало наших долгих разговоров. Мне посчастливилось провести в этом кабинете ещё много времени.

Наталья Григоренко-Мень

Когда отец Александр первый раз выступил по телевизору, потом ко мне в электричке подходили люди, кто, конечно, знал или догадывался, что я его жена. Одна женщина подошла и сказала, что у неё муж – полковник, и такой неверующий, такой богоборец, но когда он посмотрел по телевизору выступление отца Александра, то сказал: «Вот за ним я бы пошёл в церковь».

Священник Йозеф Гунчага

Начиналась перестройка, шёл 1986 год. Как-то в субботу я и мой духовный наставник, брат Сильвестр, поехали к отцу Александру в его храм в Новой Деревне. Шла литургия. Народу было много, и я увидел, что это не просто случайные люди, а искренне верующие прихожане. Я очень хорошо запомнил его проповедь. Он размышлял об Александре и Руфе, сыновьях Симона Киринеянина, которые снискали благодать за заслуги своего отца и впоследствии стали активными христианами.

После литургии мы терпеливо ждали, пока отец Александр освободится. Многие хотели с ним поговорить. Спустя какое-то время он нас принял. Помню, что почти целый час мы беседовали о Боге, Церкви, общехристианских проблемах. Больше говорил отец Александр. Он был убеждён в том, что Церковь на самом деле одна, просто на Западе она называется католической, а на Востоке – православной. И поэтому переходить из одной конфессии в другую нет смысла. Отец Александр произвёл на нас впечатление заботливого пастыря, верного Христу и уважающего не только свою веру, но и веру других.

В 1990 году я уже служил викарным священником в Москве, в храме Святого Людовика, и хотел ещё раз встретиться с отцом Александром, но, погрузившись с головой в работу, так и не смог. Когда я услышал о его смерти, то очень пожалел, что не успел осуществить задуманное. Отец Александр Мень был великим человеком, который не только сам шёл за Христом, но и вёл других. Его личность стала для нас, католиков, примером апостольства и плодотворной пастырской деятельности.

Светлана Долгополова

Зимой 1966 года я остановилась на даче у Ксении Михайловны Покровской в Перове. Там мне дали прочитать одну из книг отца Александра Меня. Читая, я увидела тот живой свет, который спасает мир.

В августе того же года Евгений Барабанов отвёз Ксению и меня в Тарасовку, где в храме Покрова Божьей Матери служил отец Александр. Ему шёл тридцать второй год. Вокруг него было несколько прихожан из старой интеллигенции и группа молодых художников и учёных: физиков, биологов, математиков, историков и философов. А потом уже пошли тысячи современников, искалеченных социализмом.

Меня всегда изумляло, что отец Александр не уставал наполнять благодатью наши «дырявые сосуды». Как-то он сказал моей подруге Элле Лаевской: «Думаешь, наконец-то – друг, нет, оказывается, опять – пациент».

Тамара Жирмунская

Шёл 1981 год. Зашли в новодеревенскую церковь, купили свечу. Незнакомый священник прошёл мимо. И мать Нины Родиной проводила его недоверчивым взглядом: «Никак наш батюшка еврей?»

И вот неделю спустя мы с Ниной сидим у этого нетипичного батюшки. Какое совпадение! Отец Александр не удивлён: «Всё это закономерно! Если закономерна молекула, закономерна снежинка, то тем более не может быть случайной человеческая судьба. Это всё-таки не снежинка…»

Евгения Завадская

Саша появился в моём доме в середине шестидесятых годов. В зимний воскресный вечер его привёл после совместной лыжной прогулки мой друг Г.С. Померанц. Саша был раскрасневшийся от мороза, бодрый, в вязаном, ручной работы, с оленями на груди, большом уютном свитере, с удовольствием пил горячий чай и был удивительно прост и естественен. Я всё твержу, вспоминая тот далёкий зимний вечер, блоковскую строчку: «Сольвейг! Ты прибежала на лыжах ко мне…» – именно таким светлым и бодрым вошёл в круг моих друзей отец Александр.

Фазиль Искандер

Впервые мы встретились с отцом Александром за городом, в доме наших общих знакомых. Я увидел человека редкой физической красоты и духовного обаяния. Знакомясь с личностью значительной, обычно некоторое время испытываешь отчуждение, трудность в нащупывании общих точек соприкосновения, пока не выйдешь на разговор близкий и дорогой обоим. В этом случае ничего подобного не происходило. Казалось, я встретился с человеком, давно знакомым. С первой же секунды полился интересный разговор, казалось, давно начатый и случайно прерванный. Выяснилось, что я с отцом Александром действительно был знаком, только заочно: читал несколько его прекрасных богословских книг, изданных на Западе под разными псевдонимами.

Майя Каганская

Надежда Яковлевна Мандельштам до того тщательно начертала план, что даже место моего назначения вывела крупными печатными буквами: Пушкино. Понимала, с кем имеет дело… И план действительно своё дело сделал – окончательно меня запутал, и я бессмысленно долго кружу между станционным буфетом и какими-то невнятными, сбегающими от перрона тропками.

Выручила буфетчица, не без удовольствия наблюдавшая мои стыдливые метания:

– Что? Небось жидовского батюшку ищешь?

Я утвердительно сглотнула: да, мол, ищу, именно батюшку, именно жидовского…

Сижу на завалинке, на сквозняке двух потоков речи: один – из окна, за которым отец Александр вразумляет какого-то нервного неофита, другой поток заливает уши первостатейным матом: рядом со мной на церковном подворье строительные рабочие обсуждают качество кирпича, досок, оплату, заказчика…

Новообращённый в смятении: можно ли совместить Евангелие и карнавал? А что, если даже и М.М. Бахтин, до сих пор до дрожи почитаемый, не кто иной, как роковой обольститель, ловец неокрепших душ?

Мат сильно мешает, но по отдельным просочившимся словам и интонациям понимаю: страдальцу грехи отпущены, а попутно и Бахтину с карнавалом, как учит нас М.М., католическая церковь карнавал не осуждала, и негоже нам, православным, быть святее папы Римского.

…В начале семидесятых торговая сеть страны зияет чёрными дырами, в которые косяками безвозвратно уплывают предметы любой необходимости. Поэтому моя авоська под завязку напичкана жестянками с «Бычками в томате», «Шпротами в масле», «Сельдью бланшированной» и даже всенародными любимицами – «Сайрой» и «Печенью трески». Это Н.Я. (Надежда Яковлевна Мандельштам – Ю.П.) прислала отцу Александру «кошерный» гостинец по случаю Великого поста и велела кланяться. Поручение нравственно безупречно именно заурядной обыденностью повода: ведь не для того я мёрзла в нечистой, ещё не оттаявшей от зимы электричке, чтобы всемогущий отец Александр и меня приобщил к свету истинной веры! На это Н.Я. не только что не рассчитывала, но и не хотела даже самой укромной клеточкой своего со- и подсознания. В этом я абсолютно уверена.

Для горенки слишком низко, для светёлки – темновато, для кельи – воздух не тот, не келейный, библиотечный воздух от пыльных скопищ книг по углам. Какая-то демонстративная, почти театрализованная бедность, как будто взятая напрокат из сочувственных рассказов Чехова о бытовых ужасах жизни деревенского клира. Только две роскоши нездешним светом озаряли поистине чухонскую убогость приюта: это преогромная, шикарной бумаги, едва ли не штабная карта на стене и – хозяин дома за столом из неструганных досок на кирпичах. Карта Ближнего Востока, весело и густо расцвеченная свеже-алыми флажками, – они продолжают отслеживать передвижение израильской армии в уже закончившейся войне Судного дня.

По какой-то фасеточной ассоциации отец Александр напоминает мне мандельштамовского «Декабриста»: и не халат на нём, а ряса, и ни чубуком, ни трубкой не пахнет, и губы у него не ядовитые, а напротив, самые что ни на есть располагающие, и непонятно, что на что он променял: сон на сруб или сруб на сон, но та же в нём красноречивая «декабристская» нездешность (нет более ничего чуждого русскому декабрю, чем декабрист, – оттого, быть может, и восстание не удалось), вопиюще не пара он всему окружающему, как пришелец из другой страны. Только там бывают такие лица несошедшего загара из какого-то вечного лета, переизбыток пигмента в чёрных волосах, глазах, бровях, как хлорофилла – в южной зелени, врождённая властность холёных рук… Чудо как хорош…

Поговорили. Посетовал: искренне верующих в Бога, что христиан, что иудеев, так мало, что, даже собранные вместе, еле заселили бы хрущёвку. Усомнился в том, что сионизм моего образца (т. е. светский или, как он выразился, «профанный») имеет шансы на выживание. Разве что вы (я то есть) протолкнёте его в будущее. Комплимент. Шутка. Неприлично часто перевожу взгляд с него на карту, словно выискиваю там для него подходящее место, и он, заметив, подтверждает: да, так и есть, война войной, но и без войны мечтал осесть на Святой земле. Но в Израиле миссионерство запрещено законом, а я не могу жить, не проповедуя Слово Спасителя. Кому ж мне его там проповедовать? Арабам? (Подходит к окну, распахивает, разводит руками). Так арабов у меня и здесь хватает… Размер рук так широк, что в это объятие втягивается весь окоём – от двора с дровосеками и низко зависшим небом до чахлого ельника и верхушек дальних сосен, застилающих горизонт, весь этот печальный апрель, так и не решивший, то ли ему до конца дотаять снег, то ли ошпарить заморозками, – всё это безвременье, растворённое в природе. И всё это – «арабы».

…На буфетчицу Н.Я. зло усмехнулась: «Антисемитизм дворни. Сколько я такого насмотрелась, когда жила в провинции!» А про «арабов» я исполнила на «бис», дважды подряд. Очень понравилось.

Николай Каретников

Впервые я увидел отца Александра Меня на экране. В 65-м году режиссёр Инна Туманян, с которой я тогда дружил, снимала для фильма М. Калика документальные эпизоды. Она сказала, что у неё есть замечательный материал, который я должен обязательно увидеть. Мне показали две заснятые ею проповеди совсем ещё молодого отца Александра. Первую проповедь «О любви и браке» отец Александр произносил перед храмом в Тарасовке, а не в Новой Деревне, куда его перевели позже, вторую – «О добре и зле» – в храме. Проповеди потрясли меня, каждое слово на вес золота, и я сразу попросил Инну меня к нему отвести. С первой встречи я отдал ему своё сердце, и наши отношения, отношения пастыря и пасомого, продолжались до дня его трагической гибели. Для меня в знакомстве с отцом Александром был Божий промысел.

Монахиня Клер (Латур)

Я приехала в Москву, в семью Ива Амана. Я знала его по изостудии, где училась. Он пригласил меня к себе, сидеть с его детьми. Он работал в Москве, в посольстве Франции. Тогда было невозможно говорить с людьми, потому что для них это было опасно. Я говорила только с некоторыми бабушками, которые гуляли с детьми у дома, где я тоже гуляла с детьми Ива Амана. О Боге не говорила. Я ходила в церковь, молилась и работала – и всё. И не надо думать, что у меня будут друзья, потому что это невозможно. Я уже согласилась с этим, смирилась перед Богом. А месяца через два эти люди, у которых я жила, попросили меня, чтобы я поехала в Новую Деревню отвезти молоко одной семье, где родился маленький ребёнок. И я поехала в Новую Деревню, и точно в этот же день приехал отец Александр, чтобы благословить этот дом. Это было чудо. Чудо! И он пригласил меня вечером на экуменическое собрание. И он познакомил меня с молодыми людьми, которые там были.

Ольга Корф

В 1986 году мы с детьми, которым было тогда четыре и три года, жили на знаменитых детгизовских дачах в Заветах Ильича. Лето было жаркое, так что каждый день ездили купаться на озёра-бочаги около Новой Деревни. Ну вот, слово и сказано. Возвращаемся однажды после купания, идём мимо церкви, и сын тянет меня за руку, чтобы мы подошли поближе к ней. А по дорожке навстречу нам идёт большой красивый человек в чёрном – отец Александр, которого я, естественно, сразу узнала. Остановился рядом с нами, улыбнулся одними глазами, глядя на меня, и положил руки, ни слова не говоря, на белобрысые головки моих детей. А они замерли и тоже не проронили ни слова. Так прошло несколько долгих секунд. А когда он пошёл дальше, сын развернул всю нашу компанию и потопал за ним. Потом дочка отвлекла нас чем-то – камешек, что ли, в тапок попал, не помню уже, и мы отца Александра уже не догнали. Вот, собственно, и всё. Одна встреча, а помню всю жизнь, потому что помню свет и теплоту его взгляда. И всегда, хотя никому об этом не говорила, он словно был рядом со мной. И остаётся. Недавно спросила у детей об этой встрече, а получилось, что заново о ней рассказала, потому что они всё-таки были очень маленькие. Надеюсь, что потом вспомнили, потому что вспомнили и поездки в Новую Деревню, и церковь… Но важнее, что в сердцах осталось это особенное благословение.

Елена Кочеткова-Гейт

Случилось это в 1975 году, в Новую Деревню нас с Сандром Ригой привезла французская монахиня Клер. И я познакомилась со священником, который стал вскоре моим духовным наставником. Звали его отец Александр Мень.

Отец Александр оказался совсем не таким, каким я представляла себе моего духовного отца. Он был гораздо лучше, чем все мои глуповатые и романтические мечты. Как я убеждалась уже не раз, Господь в Своей милости всегда щедрее и неожиданнее, чем самые смелые человеческие представления. Вся моя жизнь отныне делится на «до» встречи с отцом Александром и «после». Когда апостол Павел говорит: «Ибо, хотя у вас тысячи наставников во Христе, но не много отцов; я родил вас во Христе Иисусе благовествованием», – это про отца Александра тоже, это отец Александр родил нас, своих духовных детей, во Христе Иисусе своей любовью, проповедью, пастырским попечением, всей своей жизнью пророка, праведника и святого.

Людмила Крупская

Меня в Новую Деревню привезли друзья. Я знала уже, что есть такой замечательный священник, отец Александр Мень. И когда я пришла в храм, то была крайне удивлена, что бабушек там было мало, там было много интеллигенции, молодых людей, и все они друг друга знают! Меня это поразило. И когда я увидела отца Александра, я не всё понимала, что он говорит, но я видела, как он говорит! Я видела, что этот человек «горит!» Для меня это было как шок. Первое впечатление было очень сильным.

Андрей Мановцев

«Смерть – это главное событие в жизни человека», – услышал я от отца Александра Меня весной 1981 года, при первом знакомстве, в очень важном для меня разговоре. В ноябре 1980 года умерла моя мама, после чего я пережил обращение в веру, крестился. Я почти ничего не знал, не понял даже, что меня причастили после крещения; сейчас мне кажется, что я о причастии вообще услышал только от отца Александра. Мне необходим был разговор со священником о некоторых моментах, связанных с маминой смертью. В дружеском семействе меня взялись познакомить с отцом Александром. И те слова, с которых он начал, как раз и стоило мне услышать. Помню, однако, что при всём их значении для меня показались эти слова как бы слишком яркими. Но нетрудно представить, как часто я вспоминал их после смерти отца Александра и как лишь горестно дивился тому, сколь подходящими оказались они для него самого.

Ольга Милованова

Это было в 1981 году. Я ехала в электричке в Пушкино, где училась в музыкальном училище. В вагоне напротив меня сидел священник, красивый, с умными глазами. Он разговаривал со своими попутчиками, а потом взглянул на меня. Взгляд его был удивительно поддерживающим, что никак не вязалось с моими тогдашними представлениями о священниках. Помимо моей воли во мне стала происходить какая-то странная работа: вся моя жизнь прошла перед моим мысленным взором. И это продолжалось, как мне показалось, очень долго.

Когда мы стали подъезжать к станции Пушкино, священник, увидев, что я собираюсь выходить, позвал меня. Я медлила. Женщина, которая ехала вместе с ним, громко сказала мне: «Да подойдите же к нему, батюшка хочет вам подарить книгу». Она спросила, как меня зовут, а священник подписал какую-то книгу. Но я смутилась, сочла это просто недоразумением, на протянутую мне книгу удивлённо отреагировала: «Это мне? Зачем? Мне не нужно!» В общем, я его огорчила. Я это понимала, но сделать с собой ничего не могла, я спешила к выходу. Но священник стал приглашать меня в храм, в какую-то «новую деревню», сказал, что его зовут отец Александр Мень. Он рассказал, как доехать в его храм от Пушкино на автобусе. «Приходите, – сказал он, а потом добавил: – Если хотите, конечно».

Я закивала головой, но уже пора было выходить, и мне было очень жаль, что я толком и не поняла, в каком храме и в какой деревне он служит. Я выскочила из электрички в полном недоумении. Но весь день я ощущала какой-то необыкновенный прилив сил.

С тех пор мне стали сниться сны, что я еду в электричке и должна где-то сойти, но не знаю точно – где, и что там меня ждёт кто-то необыкновенный. Так в Новую Деревню я к нему и не пришла, а он меня очень ждал, как мне кажется.

Уже после смерти отца Александра ко мне стали приходить его книги, сначала из серии «В поисках Пути, Истины и Жизни», «Сын Человеческий», потом другие. У меня было такое ощущение, что эти книги я ждала всю жизнь. Я была совершенно поражена, читая их, от каждого слова словно горела. Я начала молиться отцу Александру – это стало моей потребностью. И снова мне приснился сон, что я еду в электричке, и на этот раз выхожу в нужном месте и вижу дерево, удивительно знакомое и бесконечно родное. Размеры этого дерева и размах ветвей было совершенно невозможно определить, как невозможно определить размеры гор. Я долго-долго бегу к этому дереву и наконец падаю на мягкий слой опавших листьев, поджимаю ноги, смотрю вверх, чтобы увидеть, вся ли я нахожусь под сенью этого могучего дерева. Вижу себя под его ветвями и успокаиваюсь – добежала. Проснулась я с чувством огромной радости, а внутри у меня звучало слово «ОТЕЧЕСТВО».

Марина Михайлова

Я познакомилась с отцом Александром Менем благодаря Льву Большакову. Сейчас он священник, служит в Карельской епархии, в городе Кондопога. Тогда он ещё не был рукоположен, работал в Институте археологии, а жена его, Юлия Большакова, была уже довольно известным иконописцем. Они были духовными детьми отца Александра, и у них дома собиралась молитвенная группа, что по тем временам было не просто нетипично, но и наказуемо. Так случилось, что я познакомилась с Большаковыми, благодаря им прошла катехизацию (они тогда катехизировали людей тайно, на квартирах), потом стала к ним ходить на евангельские чтения. Однажды я пришла к ним чуть пораньше и увидела на кухне отца Александра, который пил кофе и беседовал с Львом и Юлей о «Мастере и Маргарите» Булгакова. К тому времени я уже прочла некоторые батюшкины книги, и меня поразило его живое слово о Христе. Увидеть человека, написавшего эти удивительные вещи, для меня было счастьем и радостью. В последние два года жизни отца Александра (мы познакомились в 1988-м году, а в 1990-м его убили) я приезжала к нему на исповедь в Москву – не очень часто, раз в месяц, раз в два месяца, но всё-таки смогла с ним немного побыть. Это, конечно, одна из лучших встреч в моей жизни.

Лада Негруль

Моя подруга Маша Тёмина звала меня поехать с ней в Новую Деревню, но я не понимала поначалу, зачем нужно ехать так далеко от Москвы, чтобы причаститься и исповедоваться. И только прибыв на место, всё поняла…

Потом я слышала, как отец Александр, говоря на своих лекциях о Христе, подчёркивал, что было что-то такое в Его внешности, что поражало людей сразу, ведь в Евангелии сказано, что апостолы «тотчас» оставляли все свои дела и следовали за Ним. Это верно и по отношению к самому отцу Александру. Он был не только внешне очень красив, но эта внешность была пронизана внутренним огнём, пламенным духом, которым горели его глаза. В общем, увидев его в храме в Новой Деревне (он говорил слово перед исповедью), я остолбенела. Просто прикипела к деревянному полу и стояла как громом поражённая.

Маша мне говорит: «Сейчас я пойду на исповедь и после неё поговорю о тебе, а ты встань за мной и подойдёшь следом». Так мы и сделали. Но дело в том, что перед этим я ходила в Москве к священнику, который очень плохо относился к отцу Александру и был по духу ему совершенно чужд. И Маша, честно рассказав батюшке об этом, невольно таким образом дала мне очень скверную «рекомендацию». Поэтому когда я подошла к отцу вслед за Машей, он даже не взглянул на меня, а быстро проговорил, что у него в приходе уже очень много народу и что он после службы напишет мне рекомендательное письмо к своему знакомому священнику, чтоб я смогла ездить к нему. Я чуть не заплакала от обиды. Вышла из храма, села, смотрю на купола и думаю: «Если я сейчас отсюда уйду, то вся моя жизнь пройдёт мимо». И дальше произошло внутри меня что-то невероятное, никогда ни до, ни после со мной такого не было. Откуда набралась я такой наглости?! Каждый, кто видел отца Александра вблизи, может подтвердить, что вокруг него было такое мощное «биополе», что к нему не так просто было близко подойти. Но меня подняла какая-то волна и понесла в храм. Я решительно подошла к отцу, взяла его за рукав и сказала: «Отец Александр, можно вас на минуту?» Он развернулся ко мне, и вот тут он на меня посмотрел, и скорее не на меня, а сквозь, куда-то в самую глубину моих глаз, настолько проницательно, словно прожёг взглядом! И тут я, набравшись смелости, выпалила: «Вы мне можете не писать никаких рекомендательных писем, потому что я от вас никуда не уйду!» Отец Александр засмеялся: «Ну, я всё же сейчас напишу…» «Нет, не надо! Если у вас нет времени, вы можете меня ничему не учить, я сама буду у вас учиться», – сказала я, повернулась и пошла.

Когда я приехала к нему через две недели на исповедь, он принял меня так, как будто я всегда была в его общине. Вот такое чудо. Маша потом смеялась, вспоминая мой «прорыв»: «Да-а… воистину Царствие небесное силой берётся!»

Юрий Пастернак

На встречу отец Александр пришёл не один. Рядом с ним была верная его помощница Зоя Афанасьевна Масленикова. Мы все расселись кружком, и начался разговор. Отец Александр живо и с интересом расспрашивал нас: кто мы, что мы, чем занимаемся, каковы наши увлечения и интересы, как мы дошли до жизни такой, дачной. Мы, понятное дело, важничали, кочевряжились и всячески выказывали свою эрудицию. Гриша Крылов, как самый начитанный из всех, задавал священнику сложные вопросы. Мелькали имена Джордано Бруно, Оригена, Дионисия Ареопагита.

Когда дошла очередь до меня, я заявил, что сейчас читаю книгу Бхагавана Шри Раджниша «Горчичное зерно» и лучшей книги об Иисусе я ещё не встречал. Священник улыбнулся: «На самом деле о Нём есть и другие хорошие книги, – и переглянулся со своей спутницей: – Смотрите, Раджниш уже и сюда добрался!» Олег Поляков спросил его, как он относится к восточным путям к просветлению, на что священник ответил, что «предпочёл бы оставаться последним грешником, но со Христом, чем быть величайшим просветлённым, но без Христа».

Отец Александр отвечал так, как только он мог это делать. Кратко, образно, ярко и с мягким юмором.

Говорил он приблизительно так: «Отличие христианства от всех вероисповеданий мира в том, что христианство – не религия, а кризис всех религий. Целью всех дохристианских религий было достигнуть неба, задать Богу вопросы. Христос – есть ответ Бога на вопросы людей, рука, протянутая людям сверху».

Ещё отец Александр говорил о том, что «все великие учителя человечества: Будда, Конфуций, Магомет, Лао-цзы и другие считали себя грешными людьми и со страхом взирали на верховное Божество. Иисус никогда не говорил, что Он грешник. Он говорил о Cебе: “Я и Отец – одно… Никто не приходит к Отцу, кроме, как только через Меня. Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего. И отныне знаете Его и видели Его”. И заметьте, – продолжал отец Александр, – Иисус говорит о Себе, что Он есть Путь, Истина и Жизнь. Он прямо заявляет о Себе как о Боге. Этим Он радикально отличается от всех религиозных гениев человечества».

Для меня, слушающего этого необыкновенного, невероятно обаятельного человека с весёлым улыбающимся лицом, сверкающими глазами, всё то, что он говорил, было как гром среди ясного неба. Я был шокирован. Всю свою жизнь я ждал этих слов! И я сразу же принял услышанное и слагал это в своём сердце, хотя ещё утром придерживался других убеждений.

Как ему удалось обратить меня в течение нескольких минут? Что это было? Сила убеждения? Яркая уверенная вдохновенная и вдохновляющая речь? Обаяние личности? Всё это так. Но было что-то ещё, что отличало этого человека от всех, кого я встречал до сих пор. Позднее, спустя годы, я понял, что подкупило меня в нём: он смотрел на меня так, как никто и никогда. Он смотрел на меня с неподдельным интересом и даже некоторым восхищением или, точнее сказать, предвосхищением, словно это я, а не он был необыкновенным человеком. В его глазах я читал свою жизнь, и она казалось мне прекрасной, особенной; в его взгляде я необъяснимым образом смутно различал своё будущее, свою судьбу, избранность, новую жизнь, что ожидает меня за поворотом. В его смеющемся взгляде я видел ласковое одобрение, он принимал меня таким, какой я есть, целиком, без изъятия, он словно говорил, ободряя меня: «У вас всё получится, всё хорошо, и будет ещё лучше!»

В ближайшее воскресенье я уже стоял на литургии в новодеревенском храме. Так началась моя новая жизнь во Христе с отцом Александром Менем.

Священник Вячеслав Перевезенцев

Я познакомился с отцом Александром летом 1987 года, а предшествовал этому долгий путь поиска смысла жизни и ответов на вечные вопросы «русских мальчиков», главный из которых – есть ли Бог? Путь, которым тогда прошли многие из моих ровесников. Искали мы ответы на свои вопросы главным образом в русской литературе: у Достоевского, Толстого, Пушкина. Но мне повезло – так получилось, что я познакомился с человеком, у которого в домашней библиотеке были не только книги русских классиков, но и книги русских религиозных мыслителей. Это был С.С. Хоружий, физик, математик, философ, человек широчайшей гуманитарной эрудиции и к тому же православный христианин. Так я стал читать труды В. Соловьёва, Н. Бердяева, С. Булгакова.

И вот тогда я поставил перед С.С. вопрос, для меня просто наиважнейший: как мне окунуться в эту стихию Православия, как получить опыт церковной жизни? Ведь не идти же в любой храм? Я не раз там бывал, но ни с какой новой жизнью, жизнью в Духе там не встречался. С.С. был очень рад моим вопросам и сказал, что он знает, куда идти, и дал мне почитать книгу некоего А. Боголюбова «Сын Человеческий», а после того, как я её прочитал, сказал, что может меня познакомить с её автором, который некогда крестил его самого. Так я познакомился с отцом Александром, который стал для меня олицетворением Православия.

Лилия Ратнер

Моя первая встреча с отцом Александром Менем состоялась у Карины и Андрея Черняков в их квартире в Петроверигском переулке. Необходимо сказать о том, что я десять лет была духовной дочерью священника, который настраивал меня враждебно по отношению к отцу Александру. Крестившись в 1979 году, я попала в круг священников, отрицавших искусство. Они считали искусство «духовной деятельностью душевного человека» и признавали в искусстве только его церковную форму. Они утверждали, что всё земное – не для христиан, что мы должны все силы отдавать Церкви, а зарабатывать на жизнь самым простым трудом. Понять и принять этого я не могла и боролась за право заниматься искусством. Всё это погружало меня в настоящую депрессию. Я стала задыхаться в этом кругу, где христианство было основано на запретах, законе, домострое, на всём жёстком и нетворческом. Мне казалось, что я напрасно вошла в церковь, в это сообщество мракобесов и обскурантистов.

К счастью, Господь привёл меня в одну замечательную армянскую христианскую общину, они познакомили меня с Черняками, и я стала ходить в их молитвенную группу. Однажды состоялась встреча на тему «Христианство и творчество». Я сидела напротив отца Александра Меня и решилась прочесть стихотворение М.Ю. Лермонтова «Молитва», где есть такие строки:

Это стихотворение, как мне казалось, подтверждало правоту моего первого духовного отца. Мне хотелось услышать мнение отца Александра. Он выслушал меня и сказал, что эта тема требует отдельного обсуждения.

После этого случая я долго боялась ехать в Новую Деревню, считая, что сорвала вечер. Наконец решилась. Отец Александр встретил меня, как он встречал всех: радушно. Я не помню, какими словами отец Александр изменил моё представление об отношении христиан к миру земному, но он дал мне понять, что этот мир благословлён Богом, что Христос, воплотившись, одухотворил его и поручил нам, людям, возделывать, украшать и заботиться о нём. Он даровал нам для этого способности, и зарывать их в землю – большой грех.

Этот толчок, это изменение вектора пути я получила от отца Александра. Но прорастало это во мне постепенно. Я была больна и начала выздоравливать. Слишком долго из меня вытравляли радость бытия Божьего. Я снова стала рисовать.

Мария Романушко

10 ноября 1973 года. Первый приезд в Новую Деревню. С моей крёстной – поэтом Людмилой Фёдоровной Окназовой.

Маленькая церквушка с голубой каплей купола. Вокруг небольшой погост, потемневшие кресты и остатки рваной листвы на ветвях старых клёнов… Слева, у ограды, небольшой домик.

Зашли в храм. Он оказался неожиданно полон. Маленькое пространство было битком забито людьми. Храм был необычный: вместо высокого купола здесь был довольно низкий потолок, и от этого церковь казалась какой-то домашней и очень уютной. Пел нестройный хор старушек с дребезжащими голосами… молодой служка читал псалтирь… Всё было просто, скромно, неярко. И тут из боковой дверцы алтаря вышел священник! Он вышел – как яркое пламенное солнце выходит из облака. И всё озарилось ярким, очень ярким светом! Всё пространство церкви наполнилось светом, и лица людей повернулись в его сторону, как листья к солнцу…

Он был молод, да, наверное, он был молод… хотя о его возрасте, глядя на него, совершенно не думалось. Потому что он был велик и огромен. И скорее хотелось сказать, что вышел пророк, или великий старец, живущий от сотворения мира… не подвластный времени и старости. Это был такой могучий заряд космической энергии в человеческом облике!.. Он был красив настоящей библейской красотой: волна чёрных волос над прекрасным светлым лбом, окладистая чёрная волнистая борода, но главное – глаза! Из них струились потоки горячей любви, и в храме от этого стало жарко!.. и радостно!.. и по-настоящему празднично!..

А после службы все москвичи пошли в прицерковный домик пить чай. Мы с Людмилой Фёдоровной тоже.

В трапезной хлопотала маленькая пожилая женщина, которую все называли просто Марусей (Мария Витальевна Тепнина. – Ю.П.). Она заваривала чай, выставляла на длинный стол чашки, а гости выкладывали на тарелки баранки, пряники, конфеты…

Рядом с трапезной находилась комната, где отец Александр принимал всех, желающих побеседовать с ним. Он прошёл туда быстрым шагом. И за ним шлейфом пронёсся горячий ветер…

Некоторые из присутствующих, то один, то другой, стали скрываться за этой дверью. А через какое-то время выходили оттуда с одинаковыми блаженными улыбками на лицах, в первую минуту ничего не видя перед собой и, видимо, всё ещё пребывая мысленно там – за этой таинственной дверью, куда я даже не мечтала попасть.

Пошла к отцу Александру и Людмила Фёдоровна. И вышла с такой же блаженной, блуждающей улыбкой на лице…

– Ой, Машуня, какой человечище!.. – прошептала она. – Иди, он ждёт тебя.

– Меня?!

– Да, тебя.

Я чуть в обморок не упала от неожиданности. Я не была готова. Я не знала, что скажу этому необыкновенному человеку.

Но я вошла – и все страхи остались за порогом.

Крошечная комната, похожая на келью: топчан у двери, стол у окна, иконы и полки с книгами. Лампадка, мерцающая в углу… Он сидел у стола, осенний зыбкий свет из окошка слабо освещал Вечную Книгу на столе… Но в комнате было светло, светло от его лица, от жаркого света его глаз…

Я села на стул напротив него.

– Ну, здравствуй, Маша! – сказал он. Сказал так тепло и просто, как будто мы сто лет знакомы, как будто он давно ждал меня и рад, что я наконец пришла. И я поняла в ту минуту, что пришла к своему духовному отцу… И, сама от себя не ожидая, стала рассказывать ему – о том, как трудно дома, как тяжело с отчимом, как непросто в институте… А ещё рассказала ему о Моём Клоуне – о Леониде Енгибарове…

Отец Александр слушал очень внимательно. А потом сказал:

– То, что в институте к тебе такие придирки, относись к этому философски. Дар писать тебе дан Богом, а люди, пусть даже и твой творческий руководитель, не имеют права тебе диктовать, что писать и как писать. Прислушивайся только к своему внутреннему голосу, к своей интуиции, она тебя не обманет… То, что дома такие испытания, – это часто так бывает, когда человек приходит к вере. Сказано ведь: враги человеку домашние его… А ещё сказано: нет пророка в своём отечестве. Дай Бог тебе сил и терпения. Главное – не озлобиться в этой ситуации. А насчёт твоей сильной привязанности к ушедшему человеку… Ты тоскуешь – и его душе тяжело от этого, ты его тянешь к земле, откуда он уже ушёл. Он ушёл – значит, ему было пора уйти. Если мы веруем, мы веруем и в то, что ни один волос не упадёт с нашей головы без Божьего соизволения на то. Он ушёл. А ты не даёшь ему двигаться дальше. И ты должна это понять.

– Что же мне делать, отец Александр?

– Отпусти его… Я понимаю: это – нелегко. И всё-таки необходимо. Тем более если ты любишь его и желаешь ему добра. Отпусти его, Маша…

«Отпусти его…» – ещё долго звучал во мне его голос, полный тепла и сострадания. «Отпусти его, Маша…»

София Рукова

Величественным и удивительно большим увидела я отца Александра впервые в мае 1977 года. На самом деле он был невысок, но когда появился на крыльце сторожки в белой (как всегда после Пасхи) рясе, моё сердце странно ёкнуло, словно сказало кому-то «да», и замерло на миг: пространство, которое он занимал собою, мне показалось значительно большим его самого. Казалось, оно охватывало и его, и того, кто стоял рядом, и храм, и церковный дворик с его строениями. Оно простиралось выше куполов деревянной церквушки и уходило куда-то за пределы ограды. Я и позднее не раз испытывала это ощущение его присутствия на гораздо большем пространстве, уже там, где Новая Деревня только начиналась, – от пересечения двух дорог.^[16]

Сергей Ряховский

Я познакомился с отцом Александром в начале семидесятых, когда мне было около шестнадцати лет. Помню эту электричку до Загорска, Ярославский вокзал, я ехал к дедушке. Я был учащимся техникума и всегда возил в своём портфеле Библию, которую мне подарил мой отец, узник за Христа, трижды репрессированный. Я всегда открывал Библию, клал её на портфель и как бы показывал соседям: «Посмотрите, что я читаю!» – для меня важна была реакция людей. В тот вечер я так же разложил Библию, читаю и вдруг ловлю на себе взгляд человека, сидящего напротив. Он смотрел то на Библию, то на меня и вдруг спросил: «Юноша, разумеете, что читаете?» Я родился в христианской семье и уже был молодым проповедником, и я ответил: «Конечно, разумею!» Он говорит: «Давайте познакомимся, я – отец Александр Мень». И тут во мне всё рухнуло, потому что для нас это была легенда, это был человек, который открывал людям Христа. Я зачитывался его книгой «Сын Человеческий».

Андрей Смирнов

Я, бывший пионер и комсомолец, с трудом прибрёл к порогу храма, но стать на колени, положить земной поклон психологически нашему брату, бывшему комсомольцу, очень трудно. И, к счастью, умные люди мне помогли, в частности, замечательный писатель Марк Поповский, перу которого принадлежит первая книга об архиепископе Луке (Войно-Ясенецком), великом хирурге и священнике. Марк мне помог встретиться с отцом Александром Менем. И встреча с ним, конечно же, несказанно облегчила мне вхождение в церковь, потому что отец Александр был настоящим воином Христовым, он был действительно влюблён в Христа, он воевал за Него, он был счастлив и искренне рад любому дураку, переступившему порог храма. И одним из этих дураков был я.

Андрей Тавров (Суздальцев)

В 1982 году я сильно болел – мучительная слабость, бессонница, депрессия. До этого я много пил, ел транквилизаторы горстями, пытался открыть для себя наркотики. Несколько раз приходил к заключению, что с меня хватит… На улицу я выходил всё реже – не было сил. Недуг поселился во мне и набирал силы. Я был в отчаянии. Мне было тридцать пять лет, и я не верил, что такое могло случиться именно со мной. И это после ослепительной юности и великих надежд. Месяцами я спал по два часа в сутки. Я боялся сойти с ума. Помню, как однажды ночью вышел на кухню попить воды и в отчаянии лёг на грязный рваный линолеум. Уставившись в потолок, я забормотал, неизвестно к кому обращаясь: «Если Ты есть, помоги! Сделай хоть что-нибудь!» Я до сих пор вижу эту штукатурку с жёлтыми разводами на потолке и ночное глубокое окно, похожее на колодец.

В один из периодов улучшения я оказался в церкви в Братовщине, по Ярославской дороге, где настоятелем был архимандрит Иосиф, с которым мама познакомилась в Боткинской больнице. Я засыпал священника вопросами, на которые у него не было ответа. И тогда он сказал: я дам вам рекомендательное письмо к одному человеку, тоже священнику, который всё вам расскажет и сделает это более компетентно, чем я. И он написал письмо. Помню, я отметил торжественность минуты – мне ещё ни разу не давали рекомендательных писем, а тем более к священнику. Зачем такое письмо понадобилось, я понял позже. В общем, оно удостоверяло, что я не засланный органами, а самый обычный человек.

Через три дня я добрался до Новой Деревни. Утро было солнечным, начало лета, пели птицы. Я вошёл в храм, подошёл к «ящику» и попросил передать своё рекомендательное письмо священнику, отцу Александру. Пока шла служба, я вглядывался в священника, и издалека он показался мне какого-то купеческого, кустодиевского вида – плотный, бородатый. Потом служба закончилась, и народ стал расходиться. Я стоял у двери и когда в очередной раз поднял глаза, увидел, что отец Александр идёт ко мне. Он больше не был похож на купца. Более того, он смотрел на меня с такой радостью и любовью, словно встретил старого друга после долгой-долгой разлуки. Ситуация явно была искусственной – я понял, что здесь что-то не то, что это не мне, что он действительно кому-то очень рад, и что, вероятно, тот, кому он так радуется, стоит у меня за спиной. Я обернулся. Там никого не было. Его любовь и его улыбка предназначались именно мне, человеку, которого он видел в первый раз в жизни. Помню, что меня это тогда сильно поразило.

Людмила Улицкая

Познакомилась я с отцом Александром Менем в 1968 году после окончания университета, когда поступила на работу в генетическую лабораторию. Там собралась замечательная компания молодых учёных, среди которых был Саша Борисов. Вот с него-то всё и началось. Он был ближайшим другом и одноклассником младшего брата отца Александра – Павла. В некотором смысле я ощущала, что готова к встрече с отцом Александром: это были времена большой тоски и убитости, и именно желание найти какую-то вертикаль в жизни толкало тогда многих молодых людей к разного рода поискам, которые можно назвать духовными.

С отцом Александром я познакомилась в доме Павла, скорее всего, на дне рождения, но встречались мы в разных домах. Можно сказать, что это была довольно большая компания, которая постоянно собиралась около него. Был он человеком необычайно привлекательным в общении – доброжелательным, весёлым, остроумным. Светским, я бы сказала. В любом застолье держался очень свободно, создавал особую атмосферу весёлой доброжелательности. Мелкие и бытовые разговоры в его присутствии как-то увядали, естественным образом люди поднимались на предлагаемый им высокий уровень общения. Так происходило само собой. Я не хочу сказать, что дураки умнели в его присутствии, но, скажем, немного затихали.

Я не то чтобы много с ним лично общалась – больше наблюдала за тем, как он общается с другими людьми, разного образовательного и интеллектуального уровня. Это было потрясающе интересно. Среди прочих его дарований, о которых можно вести отдельный разговор, у него был огромный педагогический дар.

Однажды я спросила у него довольно резко, почему он на один и тот же вопрос разным людям отвечает по-разному. Мне казалось это каким-то умышленным педагогизмом, я исходила из того, что каждому человеку нужно всё, до последней точки. Он засмеялся и сказал, что я не права и каждому надо давать столько, сколько он может взять.

Екатерина Хмельницкая

Я встретила отца Александра у Карины и Андрея Черняков в Петроверигском. Мне было пятнадцать, и я впервые видела священника вблизи. Митрополит Антоний Блум сказал: «Чтобы поверить, надо увидеть Бога в глазах другого человека». Это не лирика и не религиозное красноречие. Потому что я совершенно точно помню, как подумала тогда (а я была совсем неверующей): «Если такой человек верит в Бога, значит, этот Бог, наверное, всё-таки есть». Позже я ещё думала: каков же тогда Христос? До того момента я никогда не видела таких целокупно красивых людей. Не видела и после.

Год спустя он пришёл к нам в школу. 67-я была первой советской школой, рискнувшей пустить на порог священника. Нашему директору обрывали телефон из самых надлежащих органов, но он выстоял. А люди выстояли лекцию, потому что яблоку упасть было негде. Потом я набралась духу, влезла на сцену и договорилась с отцом Александром о встрече в Новой Деревне. Потом я простудилась. Потом был зачёт. Потом я тянула. Потом его убили. И вот теперь, когда так стыдно и мерзость запустения, я думаю: но он же пришёл в эту Церковь, которая его гнала и позволила убить. И не ушёл. И я не уйду. А когда меня спрашивают, как я могу там оставаться, отвечаю, что цепную реакцию доверия предпочитаю цепной реакции зла.

Алексей Цвелик

Я познакомился с отцом Александром то ли в 83-м, то ли в 84-м году. Демонизм советской власти и человеконенавистническая сущность её идеологии были мучительно очевидны для меня. Христианство, философские аспекты которого были для меня весьма привлекательны, представлялось мне тогда, как и сейчас, единственным не половинчатым, а радикальным ответом этому кошмару. В то же время как учёного меня мучил вопрос о совместимости рационализма науки и, как мне тогда казалось, иррационализма веры. Делу совсем не помогало знакомство с женой одного моего друга, ставшей истово верующей. Слушая её, я погружался в какой-то мрак, где я под угрозой вечных мук должен был постоянно насиловать свой разум. Неужели вот это, этот мрак, и есть реальное христианство, думал я. Перспектива обменять одну форму демонизма на другую меня совсем не привлекала. Я поделился своими печалями с моим другом Сашей Орловым (сыном великого Юрия Фёдоровича[13]), и он посоветовал мне поехать в Новую Деревню к отцу Александру Меню.

Я встретил вдохновенного, весёлого и бесстрашного человека, в котором не было никакого мрака и уныния. Не было в нём и мечтательности, он имел весьма трезвый взгляд на вещи и хорошо знал людей. При этом он был открыт людям и радовался общению с ними. Как сейчас помню первую минуту нашего знакомства. Был солнечный июльский день, и отец Александр поливал цветы около храма. Я сразу начал с самого главного: «Я учёный и сомневаюсь, можно ли совместить науку с верой в Бога». «А я вот испытываю не меньшее благоговение, когда смотрю в микроскоп, чем когда молюсь в этом храме», – ответил мне отец Александр (он был по образованию биолог). На меня эти слова и непринуждённая манера, с которой они были сказаны, произвели неизгладимое впечатление. Я стал прихожанином отца Александра и оставался им до 1989 года, года своего отъезда.

Регина Чертова

Первый раз я увидела отца Александра в 1980 году на встрече группы общения, проходившей на квартире у Заваловых. Моя дочь Наташа в это время училась на втором курсе МИФИ. Физику там преподавал Владимир Николаевич Лихачёв, он организовал эту группу, куда вошла и Наташа. Вопросы религии интересовали дочь, когда она училась в школе. Несколько раз она посещала приход отца Димитрия Дудко, про которого было известно, что он не слишком лояльно относится к власти, поэтому поездки к нему представлялись мне опасными. Я очень тревожилась за Наташу и была против этих посещений. Владимир Николаевич и Наташа пригласили меня на встречу молитвенной группы, чтобы я убедилась в том, что вопросы политики там не обсуждаются, и, следовательно, у меня нет оснований для беспокойства.

В этот раз на встрече присутствовал отец Александр. В то время я очень мало знала о нём. Помню, первое впечатление о нём было как о красивом и приятном человеке, прекрасном рассказчике. Он вёл себя настолько просто, приветливо и дружелюбно, что я даже не почувствовала, какого громадного масштаба личность передо мной, а если бы поняла, то, наверное, побоялась бы вступить с ним в полемику и показать свою полную невежественность в вопросах религии. Помню, я тогда с жаром доказывала, что не обязательно верить в Бога, чтобы быть праведным человеком, и, наоборот, часто верующие совершают неблаговидные поступки. В качестве примера я приводила поведение своей бывшей соседки по коммунальной квартире тёти Зины, которая в годы войны, чтобы прокормить своих двух малолетних детей, работала в вагоне-ресторане поезда дальнего следования. В то время продукты в стране были в огромном дефиците, и задача тети Зины состояла в том, чтобы как можно больше еды урвать для себя, обманывая посетителей ресторана. Перед каждой поездкой она молилась сама и обучила свою маленькую дочь молитве о том, чтобы Бог помог как можно больше еды привезти домой. Мне казалось недопустимым просить у Бога помощи, по существу, в воровстве, и я возмущалась поведением тёти Зины.

Вспоминая этот разговор сейчас, я испытываю стыд за то, что посмела с отцом Александром обо всём этом говорить, но тогда он настолько терпеливо и дружелюбно со мной беседовал, что я не почувствовала никакого стеснения. Сама встреча группы показалась мне интересной, люди симпатичными, атмосфера – тёплой и приятной, и волноваться за Наташу я перестала.

Людмила Чиркова

Первая моя встреча с отцом Александром Менем состоялась в мае 1989 года. Я тогда приехала в Москву для обследования в клинике Фёдорова. Но была у моей поездки и вторая цель, вероятно, более важная для меня – встреча с отцом Александром.

Через несколько дней после моего прибытия в столицу, по предварительной договорённости, мои друзья Сергей и Лена (Бессарабские. – Ю.П.) забирают меня и везут на своей машине к какому-то Дому культуры, где батюшка выступает с лекцией. Его день был расписан по минутам, и свободного времени, которое он мог бы выделить на беседу со мной, практически не оставалось. Вот мои друзья и придумали, что они забирают отца Александра с лекции и везут на своей машине в Новую Деревню к вечерней службе. И за то время, пока туда едем, мы сможем поговорить.

Подъехали мы к этому клубу к окончанию лекции. Стоим, ждём. Вот начали выходить люди из здания. Сейчас должен выйти отец Александр. Но его всё нет и нет… Мои друзья начинают волноваться: «Мы можем не успеть к вечерней службе…» Лена не выдержала, пошла сама в ДК искать батюшку. А Сергей говорит: «Это его задерживают слушатели своими вопросами».

Наконец выходит Лена, с ней – Мария Витальевна (Тепнина. – Ю.П.). И далеко позади них еле-еле продвигается в нашу сторону батюшка, окружённый толпой вопрошающих… А он старается ответить каждому и пытается при этом идти к машине, где уже сидит Мария Витальевна и я, а возле открытых дверок стоят, как часовые, Сергей и Лена. Наконец отец Александр произносит в толпу: «Прошу прощения, но меня ждут». И уже не обращая внимания на вопрошающих, садится в машину.

До этой встречи с отцом Александром я никогда не видела его и представляла себе внушительного роста священника с каким-то строгим выражением лица. А тут увидела пожилого (как мне тогда казалось), невысокого и очень простого батюшку, который с самого первого мгновения так располагал к себе, будто мы давным-давно с ним знакомы. Такая теплота и доброжелательность были в его глазах, что возникало ощущение, что это именно ко мне он так спешил, только меня хочет слушать сейчас, что ему действительно интересно и важно всё, что я хочу ему сказать. Его обращённый ко мне взгляд излучал такое внимание и участие, такую любовь, каких я не видела ни до того, ни после.

О чём мы тогда беседовали по дороге в Новую Деревню, я уже сейчас вспоминаю только приблизительно. Конечно, сначала отец Александр попросил меня рассказать о себе. И в процессе моего рассказа он вставлял краткие реплики. Помню, я тогда смущённо поведала, что работаю в райкоме комсомола секретарём-машинисткой, и мне претит эта обязанность печатать их откровенно лживые документы и рапорты. Но отец Александр сказал: «Это ничего. Главное, честно делать своё дело». И потом ещё что-то я сбивчиво говорила, и несколько раз получалось так, что он своим комментарием или даже вопросом как бы уже отвечал на ещё не заданный мною вопрос…

Подъехав к Новой Деревне, мы, конечно же, не успели закончить беседу (очень многое мне хотелось рассказать и спросить у него…) И тогда отец Александр пригласил меня в свою комнату при храме: «Пока я буду облачаться к службе, мы с вами ещё побеседуем». Так я оказалась в гостях у отца Александра. Но тут заглянула Мария Витальевна: «Батюшка, к началу службы звонят». И он ушёл на службу, сказав мне на прощание: «А вы мне напишите. Я вам обязательно отвечу. Адрес? Вам дадут мой адрес Сергей с Леной».

Потом мы с Сергеем и Леной стояли в храме на вечерне, где я проплакала всю службу. Слёзы лились сами собой, и я не могла их удержать. Как начала на Шестопсалмии плакать, так до конца службы не могла остановиться. Теперь я понимаю, что это начался мой катарсис.

А после службы Сергей и Лена предложили подвезти отца Александра до дома, но он доехал с нами только до электрички, ещё раз повторив мне на прощание: «А вы мне пишите».

Владимир Шнейдер

Впервые я увидел отца Александра в 1981 году, в Москве, в довольно необычном обществе «босоногих». Это была странная компания последователей Порфирия Иванова, которого они называли «учителем» и который учил, что нужно ходить босиком, чтобы питаться соками земли. Почему-то они ходили босиком и в квартире, – по-моему, мы с отцом Александром были единственными в ботинках. Я попал туда случайно и об отце Александре никогда раньше не слышал. Он был в светской одежде и показывал слайд-фильм о Христе, сопровождая его комментариями. Всё это было для меня настолько непривычно, странно… Помню, после фильма у отца Александра спросили, как он относится к «учителю». Отец Александр уклонился от прямого ответа, процитировав то место из Евангелия, где сказано: «А вы не называйтесь учителями…» – и стал говорить о Христе, но было заметно, что атмосфера была не очень доброжелательная. Вскоре он ушёл – его ждали в другом доме, и я очень удивился, узнав, что это был православный священник. То, как он выглядел и что делал, было непривычно и неожиданно для православного священника.

Сергей Юрский

Я смотрю на этот портрет, на эту улыбку. И если спросить: «А как выглядит торжество Православия?» По-моему, вот так и выглядит, как смотрит на нас отец Александр Мень с этого портрета. Я хотел бы рассказать о нашем знакомстве с отцом Александром. Мы – ровесники. Это важно, наше поколение очень плодовитое и творческое. Он – светоч нашего поколения.

В шестидесятые годы, в оттепель, была очень деятельная жизнь. Я в очередной раз приехал в Москву сниматься в кино и пришёл к моему близкому другу. Он мне сказал: «Заходи, заходи! У меня сидит мой товарищ». Там сидел Александр Мень. Мы пили чай и разговаривали. Я впервые говорил со священником, но сам этот разговор был про всякие дела: про кино, про театр, меньше всего про религию, потому что мы тогда с моим другом Симоном были людьми далёкими от религии. Отец Александр говорил о делах светских, но говорил каким-то странным образом: всё освещалось новым светом. Я не мог понять, что за свет от него исходит. Но такими высокими словами я не мог с ним говорить, поедая оладьи и закусывая чай селёдкой. Я сказал: «Как интересно, что мы с вами познакомились!» Он говорит: «А хотите, продолжим наше знакомство?» — «Да, да! Очень интересно!» Он: «Сегодня Рождество». А я удивился: «Как Рождество? Ведь Рождество ещё через две недели!» А было 25 декабря. Он говорит: «Сегодня Рождество у католиков и протестантов. Хотите пойти со мной в протестантский молельный дом?» Никогда в жизни я не ходил в церковь, вообще ни в какую, хотя был внуком священника, о чём узнал очень поздно – мой отец не только не упоминал этого, но старался забыть, потому что это было опасно. Но с этим человеком! Я сказал: «Хочу! А что там будет?» – «Что будет? Рождество будет».

Мы вошли в помещение, где сидело человек не менее пятисот, а может, и больше. И я впервые услышал слова Евангелия по-русски. И когда прорывались вдруг знакомые слова о Рождестве, о том, как это было там, в Вифлееме, и слова, которые просто обжигали сердце: «…не было им места в гостинице», я подумал: «Боже мой, как же я до сих пор этого не читал и в первый раз слышу: “…не было им места в гостинице!” Ай, как это близко, как это понятно! Как это всё по-человечески! И я спросил отца Александра: «Вы ведь православный священник?» – «Да, православный». – «А мы сейчас в какой церкви?» – «В протестантской. Я – православный, но люди празднуют Рождество Христово, и я хочу их поздравить, они пригласили меня, а я вот ещё вас привёл. А когда в ночь с 6 на 7 января будет у нас великий праздник, они придут и нас поздравят, и так должно быть».

Так я впервые услышал то, что потом долгие годы моей жизни помнил, как смысл отношения к другим конфессиям, к другим людям, к другому человеку, и как православный священник может открывать своё сердце. Мы сидели плечом к плечу в этом громадном зале, среди множества людей, которые праздновали Рождество Того же самого Господа нашего Иисуса Христа. Вот это был удар! И он сохранился на всю жизнь.

Крестился я через четверть века после этой встречи. Это была другая эпоха, другой я, всё менялось. Но во время обряда крещения я не мог не вспомнить и мысленно не помолиться за отца Александра, потому что у меня с него всё началось, с одной строчки, услышанной там, с его комментария – появилось чувство христианства как религии, не разделяющей людей, а соединяющей, не принуждающей, а дающей людям новую дорогу.

Потом мы несколько раз говорили по телефону по разным поводам, а потом случилось страшное. Чудовищное и незабываемое! Вся жизнь отца Александра была, конечно, подвигом – служением людям, служением Христу, Церкви и Слову. И когда через много лет мне предложили сделать запись, пластинку его книги «Спаситель», я взял книжку и подумал, что это мой долг. И когда был сделан диск, я понял силу его писательского дара. Это не проповедь, это литература, это введение во храм. Скольких людей из моих знакомых он либо крестил, либо ввёл в храм, либо, как меня в тот вечер, захватил с собой, и мы опознаём друг друга как люди, которые не должны терять друг друга из вида. Память о нём неизгладима, она всегда со мной и с теми, кто хоть раз общался с ним или читал его книги. Имя отца Александра вдохновляющее, это имя, дающее силы.