Читать книгу Белое движение. Исторические портреты (сборник) - Группа авторов - Страница 8

«Рыцарь, герой, патриот, с горячим сердцем и мятежной душой, он не жил, а горел любовью к Родине и бранным подвигам», – эти слова из приказа Командующего Добровольческой Армией генерала А. И. Деникина от 13 июня 1918 года о смерти генерал-лейтенанта Сергея Леонидовича Маркова как нельзя лучше характеризуют сподвижника Деникина и кумира всей Армии. Человек, в котором редкостно сочетались качества талантливого офицера Генерального Штаба, профессора Военной Академии, с храбростью блестящего строевого командира, вобрал в себя весь пафос Добровольчества, заключавшегося в одном девизе: «За Родину!» Служение Родине Маркова в рядах Добровольческой Армии продолжалось недолго, он скончался от смертельной раны, не дожив до своего сорокалетия. Но имя его осталось в названиях Белых частей, получивших шефство Маркова, в воспоминаниях о нем и его подвигах соратников-офицеров, оказавшихся в эмиграции.

* * *

Биография С. Л. Маркова, потомственного дворянина и потомственного военного, во многом типична для русского офицера. Он родился 7 июля 1878 года в Москве в офицерской семье. Воспитанник 1-го Московского Императрицы Екатерины II кадетского корпуса, затем Константиновского артиллерийского училища, Марков был в 1898 году выпущен подпоручиком Лейб-Гвардии во 2-ю артиллерийскую бригаду. В 1901-м он поступает в Императорскую Николаевскую Академию Генерального Штаба, которую оканчивает в 1904-м по первому разряду.

С началом Русско-Японской войны Марков, как и большинство русских офицеров, стремился на фронт. Его прошение было удовлетворено, и молодой офицер отправился в Маньчжурию. По пути в Мукден, 12 июля 1904 года, 26-летний Марков пишет полное тревоги и заботы письмо своей матери, в котором есть такие строки: «Я смерти не боюсь, больше она мне любопытна, как нечто новое, неизведанное, и умереть за своим родным кровным делом, разве это не счастье, не радость?!» Уже подводя некоторый итог своей жизни, Марков сознает, что он никогда не сможет довольствоваться малым, и все его способности, энергия и силы должны пойти на одно дело, «на мою службу».

Во 2-й Маньчжурской армии штабс-капитан Марков сначала служил в Управлении начальника военных сообщений, а 7 августа 1904 года был откомандирован в распоряжение генерал-квартирмейстера, в Военно-топографическое отделение, находившееся в то время в городе Ляояне. С 28 июля по 8 сентября 1904 года он выполнил ряд важных заданий по рекогносцировке дорог: вначале из Ляояна на Мукден, затем между Мукденом и Сыпингайскими высотами; наконец, в качестве руководителя партии офицеров Марков произвел маршрутную съемку путей для всех корпусов Маньчжурской армии на случай отхода от Мукдена на Телин и далее на север. За это время он несколько раз был под огнем противника. «За отличия в разновременных делах против японцев» Марков был награжден орденом Святой Анны IV-й степени с надписью «За храбрость». В сентябре 1904 года его назначают во вновь сформированный Штаб Восточного отряда, и 6 октября, исполняя обязанности начальника Штаба, Марков принял участие в усиленной рекогносцировке.

Там же, в Маньчжурии, молодого офицера постигло первое большое горе. 3 октября 1904 года в бою был тяжело ранен и через десять дней, 13 октября, скончался подпоручик 86-го пехотного Вильманстрандского полка Леонид Леонидович Марков, родной брат С. Л. Маркова. Сергея не оставляют мысли о матери. Он с болью думает, что будет с ней в случае смерти и его, второго сына: «Мне жаль тебя и только тебя, моя родная, бесценная Мама, кто о тебе позаботится, кто тебя успокоит.

Порою я был груб, порой, быть может, прямо-таки жесток, но видит Небо, что всегда ты была для меня все настоящее, все прошлое, все будущее».

Строки о матери мы находим и в «Страничках из дневника» С. Л. Маркова, рассказывающих о всенощной в канун Рождества в 1-м Восточно-Сибирском стрелковом Его Величества полку. Марков молился в церкви, в которую был превращен солдатский барак-столовая. С гаоляновыми стенами без окон, со скромным иконостасом, наполненная серыми солдатскими фигурами со свечами в руках, она казалась ему «какой-то пещерой первых веков христианства». Одна горячая молитва, молитва без слов, но понятная для всех… Марков перенесся думами в Петербург и представил свою мать в церкви: «На коленях сгорбленная, одинокая, до боли знакомая фигура. Черное траурное платье, мокрое от слез лицо, заглушенные рыдания – вот молитва, вот слезы войны.

Родная, не плачь, брат нашел славную долю, верь в то, что я вернусь, верь в Того, Кто сохранит тебе последнего сына».

Это Рождество Марков встречал на позициях 1-го Сибирского армейского корпуса, в Штаб которого был переведен 6 декабря 1904 года после расформирования Восточного отряда (через некоторое время он стал исполняющим обязанности старшего адъютанта Штаба). Человек кипучей энергии и недюжинных способностей, Марков и на этой должности сумел проявить себя. Вместе с войсками корпуса он участвовал во всех боях и походах с 7 декабря 1904 по 2 октября 1905 года – до самого конца войны. Бои под Сандепу 12–15 января 1905 года, марш-маневр в феврале с правого фланга всех армий к левому и обратно к городу Мукдену, Мукденские бои – вехи его фронтовой биографии. Доблесть Сергея Леонидовича за период с 22 сентября 1904 по 25 февраля 1905 года была отмечена пятью орденами: уже упомянутым Святой Анны IV-й степени, Святого Станислава III-й степени с мечами и бантом, Святой Анны III-й степени с мечами и бантом, Святого Станислава II-й степени с мечами, Святого Владимира IV-й степени с мечами и бантом.

После окончания войны Марков не раз мысленно возвращался к ней. Вышедшая в 1911 году брошюра «Еще раз о Сандепу», во многом сохранившая дневниковые записи Сергея Леонидовича, дает представления о его переживаниях в этот период. Источниками для этой работы, пишет он, послужили: «1) мои личные наблюдения как участника боя, находившегося все время в штабе 1-го Сибирского корпуса; 2) веденный тогда же мною дневник и, наконец, 3) копии с реляций, донесений, диспозиций и инструкций». Марков описал в этой книге четыре дня боев 1-го Сибирского корпуса в боях под Хейгоутаем 11–15 января 1905 года. Главной причиной неудачи он считал пассивное руководство действиями русских армий со стороны Главнокомандующего генерала А. Н. Куропаткина, который не только не решался ввести полностью в дело 1-ю и 3-ю армию, но и в самый ответственный момент остановил наступление 2-й армии.

Оценивая в целом итоги войны для России, Сергей Леонидович писал: «Было бы ошибочно утверждать, что мы вышли на войну с отсталыми теоретическими взглядами, невеждами в военном деле. Все крики о полной непригодности наших уставов, проповедь новой тактики, новых боевых форм – все это лишь крайние мнения, с которыми нужно считаться, но считаться вдумчиво и осторожно… Трагедия заключалась не в ложной отсталой теории, а в поверхностном знакомстве большинства строевых офицеров с основными требованиями уставов и в каком-то гипнозе старших начальников. Иногда получались свыше приказания, шедшие в разрез всей обстановки, всему, чему учили, во что верили, что требовал здравый смысл и положительные знания… При современных огромных армиях и еще бо́льших обозах, при всей неподвижности, неповоротливости столкнувшихся масс, кабинетные тонкости стратегии должны отойти в область предания. Главнокомандующему в будущих наступательных боях из всей массы предлагаемых планов надо уметь выбрать самый простой и иметь гражданское мужество довести его до конца. Пусть при выборе плана явится ошибка, и в жизнь толкнут сложную, запутанную идею – это только отдалит успех, увеличит потери, но не лишит победы. Страшны полумеры, полурешения, гибелен страх Главнокомандующего поставить на карту всю свою армию».

В бумагах Сергея Леонидовича сохранились листовки с протестами против заключения мира с Японией. Подобные взгляды разделяла значительная часть русского офицерского корпуса. Войска сохраняли боеспособность и были готовы вести боевые действия дальше. Тогдашнее настроение в армии хорошо выразил впоследствии генерал Деникин: «Думаю, что не ошибусь, если скажу, что в преобладающей массе офицерства перспектива возвращения к родным пенатам – для многих после двух лет войны – была сильно омрачена горечью от тяжелой, безрезультатной и в сознании всех н е з а к о н ч е н н о й[53] кампании… Россия отнюдь не была побеждена. Армия могла бороться дальше. Но… Петербург “устал” от войны более, чем армия».

* * *

4 июня 1905 года Высочайшим приказом капитан Марков был переведен в Генеральный Штаб с назначением старшим адъютантом Штаба 1-го Сибирского армейского корпуса, а 20 октября его перевели в распоряжение начальника Штаба Варшавского военного округа. Откомандовав ротой Лейб-Гвардии в Финляндском полку, в январе 1907 года Сергей Леонидович назначается старшим адъютантом Штаба 16-й пехотной дивизии, а с июня 1907 по январь 1908 года служит помощником старшего адъютанта Штаба Варшавского военного округа. Затем следует прикомандирование к Главному управлению Генерального Штаба и назначение «исправляющим должность помощника делопроизводителя». В декабре 1909 года Марков был утвержден в этой должности и произведен в подполковники. Удачной военной карьере сопутствуют и счастливые события в личной жизни Сергея Леонидовича. Он был женат на княжне Марианне Павловне Путятиной; в 1907 году у них рождается сын Леонид, а в 1909-м – дочь Марианна.

Период жизни Сергея Леонидовича между двумя войнами – Русско-Японской и Первой мировой – является наименее освещенным. Скупые строки краткой биографии Маркова, взятые из его послужного списка, сообщают об окончании службы в 1-м Сибирском корпусе, штабной работе в Варшавском округе и преподавательской – в Николаевской Академии Генерального Штаба и военных училищах. Между тем эти годы были наиболее плодотворными для Сергея Леонидовича. Несколько учебников для военно-учебных заведений, статьи в военной печати, военно-преподавательская деятельность – вот чем была заполнена его жизнь в этот период.

В 1908–1909 годах Сергей Леонидович преподавал в Павловском военном и Михайловском артиллерийском училищах. В сохранившихся воспоминаниях Марков предстает очень строгим и требовательным наставником юнкеров, увлеченным своим предметом. «Юнкера Павловского военного училища, готовящиеся стать офицерами, естественно, обращали большее внимание на такие предметы, как тактика, фортификация, артиллерия, чем на военную историю и географию, особенно на последнюю, так как она не находила в их представлении ясного практического применения, да и была, в сущности, малоинтересна. Поэтому военная география проходилась юнкерами формально, лишь для получения хорошей отметки…

Но преподавать… стал подполковник Марков, не терпящий формального отношения к делу, внесший в преподавание живой дух, связавший все, что давалось предметом военной географии, с реальной жизнью, с войной, со всеми деталями, с которыми столкнется офицер на войне. Начав с того, что он привлек внимание юнкеров к себе – видом, манерами, живостью и энергией, красивой речью, ее образностью – постепенно, но и быстро он увлек юнкеров и самим предметом. Все – и местность, и жизненные ресурсы, и само население районов возможных боевых действий, все принимало важное значение.

Подполковник Марков коротко, выпукло и ясно рисовал жизненные картинки, в которых участвовали леса, реки, болота, горы, ресурсы районов, само население, благоприятно или неблагоприятно относящееся к армии. “Вообразите” или “фантазируйте”, – говорил он юнкерам и, нарисовав картину, спрашивал: “Как вы поступаете?” Для пояснения он рассказывал примеры из военной истории, касающиеся действий мелких воинских частей, т. е. таких, начальниками каких могут быть молодые офицеры. Он говорил, что примеры, рассказываемые им, и те примеры, которые юнкера, и затем офицеры, прочтут в книгах (“Читать всегда нужно. Много читать!”), и даже их богатая фантазия не покроют всех возможных на войне случаев; часто случаи могут быть совершенно не предусмотренные, но знания и “реальная фантазия” облегчат быстрое решение военных задач.

На образных примерах подполковник Марков развивал у юнкеров между прочим два важных чувства: наблюдательность и соображение…

Результат: “фантазия” юнкеров стала развиваться сильней, а интерес ко всей географии возрос настолько, что этот предмет занял в их представлении первостепенной важности положение среди остальных предметов.

Во время занятий подполковник Марков задавал неожиданные вопросы, обращаясь то к одному, то к другому юнкеру. Беда, если юнкер не дает ответа, но хуже, если он что-то ответит, лишь бы ответить. Подполковник Марков не стеснялся и отчитывал круто. Особенно страдными часами для юнкеров были репетиции (род промежуточного экзамена. – Н. К.), которые они должны были сдавать. Подполковник Марков не ценил формального знания предмета, а глубину его осознания и усвоения. Он признавал продуманные, серьезные ответы. Иные ответы вызывали с его стороны резкую отсылку юнкеров “на свое место” и постановку неудовлетворительной отметки. Особенно трепетали перед его добавочными вопросами. Одному юнкеру подполковник Марков задал такой вопрос:

– Скажите, о каком событии теперь много пишут газеты?

Вопрос ошеломил всех, тем более потому, что юнкерам было не до чтения газет. Однако некоторые, хотя и с неуверенностью, сказали о разгоравшихся событиях на Балканах. Подполковник Марков тут же объяснил свой вопрос: юнкерам и офицерам необходимо всегда быть в курсе всех важных событий, особенно могущих вызвать войну; ничто не должно смутить офицера, привести его в растерянность, т. к. в любой момент и в любом положении офицер должен быть готов к выполнению своего долга, сохраняя полное спокойствие духа. Зная, где и какие произойдут события, он подготовится к ним морально не только сам и подготовит к ним своих подчиненных, но и возьмется за учебник военной географии, тактики и другие книги.

В Михайловском артиллерийском училище подполковник Марков преподавал историю Русской Армии. Для артиллеристов этот предмет не казался особенно важным, однако и тут он привлек к преподаваемому им предмету большое внимание и интерес».

Существует и другое, достаточно курьезное воспоминание об этом периоде жизни Сергея Леонидовича: «Павловское военное училище. Преподаватель тактики Генерального штаба капитан Марков. Идут репетиции в одном из классов. Заместитель инспектора классов Генерального штаба подполковник А. А. Колчинский получает по окончании испытаний экзаменационный лист с выставленными отметками. Собираясь занести их в официальный журнал, он неожиданно обращает внимание на то, что самые высокие отметки – единицы, остальные – нули (по двенадцатибалльной системе. – Н. К.). Не желая взять на себя ответственность занесения этих странных результатов, подполковник Колчинский решает дождаться возвращения инспектора и по приезде последнего показывает ему поданный капитаном Марковым экзаменационный лист. Точно так же пораженный отметками, инспектор класса просит подполковника Колчинского переговорить с капитаном Марковым.

– А что же делать, если они ни черта не знают?! – возражает капитан Марков.

Однако это возражение вызывает сомнение у подполковника Колчинского. В дальнейшем разговоре выясняется, что капитан Марков провел экзамен по программе Генерального штаба, предусмотренной для военных училищ. Это обстоятельство приводит к повторению экзаменов, в результате которых капитан Марков подает лист с экзаменационными отметками. Теперь самый низкий балл – 11, остальные – 12. На новое объяснение следует ответ:

– Этот курс они прекрасно знают, и, кроме того, раз вы этого хотели…

Маленькая забавная подробность. После первых отмененных экзаменов юнкера Павловского военного училища заказали по телефону гроб, который и был доставлен на квартиру капитана Маркова. Реакция капитана Маркова мне неизвестна».

Читая тактику, военную географию и русскую военную историю, Марков дополнял свою преподавательскую деятельность подготовкой учебных курсов. Первое издание учебника военной географии, написанного в соавторстве с Генерального Штаба полковником Г. Г. Гиссером, – «Военная география России. Исследование отдельных театров военных действий» – вышло в 1909 году. В 1911-м учебник выдержал новое издание и был доработан авторами в соответствии с изменениями в программе Главного управления военно-учебных заведений. В учебнике основное внимание уделялось будущим фронтам Великой войны, где впоследствии придется воевать и Маркову. Интересна характеристика театров военных действий, показывающая проницательность авторов: «…При изучении Кавказа было бы ненормально представить нашу борьбу на этом театре оборонительной. Как вся история войн на кавказской окраине, так и оценка сил наших соседей (Турции и Персии), все говорит за необходимость наступательного образа действий, и только с этой точки зрения и следует изучать Кавказский театр… Несколько иначе рисуется обстановка на западе России: быстрота мобилизации Германии и Австро-Венгрии, их численное превосходство, серьезная фортификационная и железнодорожная подготовка пограничной полосы, все это, вместе с запоздалостью боевой готовности русских армий, говорит за необходимость нашей обороны, хотя бы в 1-й период кампании… Конечно, стратегические соображения, выросшие на современной оценке политической обстановки, сил и средств своей страны и противников, не могут и не должны оставаться неизменными, но следует твердо усвоить, что, приступая к исследованию любого театра, надо прежде всего сказать, с какой целью это делается и какой образ действий в данное время в изучаемом районе наиболее вероятен и возможен. Пройдут года, и в жизни государств много изменится, придется, быть может, тот же Передовой театр изучать как район для сосредоточения русских армий, готовых наступать к Берлину или Вене, но приведенное выше основное положение остается неизменным».

Из-под пера Маркова в 1911 году вышел также учебник «Военная география иностранных государств», подготовленный также совместно с полковником Гиссером. Уже в ходе войны, в 1915 году, вышел еще один учебник, в создании которого принимал участие Сергей Леонидович, – «География внеевропейских стран».

Но военная география не была единственной областью научной деятельности Маркова. Так, он издал«Записки по истории Русской армии. 1856-1891», в которых дал анализ проводившихся в России в XIX веке военных реформ. Немало места было отведено и Русско-Турецкой войне 1877–1878 годов. При этом Марков затрагивал не только узко-военную тематику, но и политическую обстановку, а также причины, вызвавшие войну. Особое внимание он обращал на «самобытные национальные черты нашей армии и русского солдата, гибкие формы боевого порядка, развитие духа».

Продолжая тему Русско-Турецкой войны, Сергей Леонидович составил книгу «Приказы Скобелева в 1877–1878 гг.», коснувшись судьбы легендарного «Белого Генерала». В продолжение темы в 1912 году, по случаю открытия памятника генералу М. Д. Скобелеву в Москве, Марков написал очерк памяти героя. Обращение к личности генерала Скобелева, по-видимому, не было случайным для Сергея Леонидовича. Впоследствии, в ходе Мировой и Гражданской войн, Марков проявил исключительные боевые качества, сильно напоминая своим поведением на фронте «Белого Генерала» Скобелева.

Не оставлял Марков и тему другой войны – Русско-Японской, тему горькую для него и всего русского офицерства. А. И. Деникин, характеризуя состояние армии после этой войны, писал: «…Маньчжурская неудача послужила для большинства моральным толчком к пробуждению, в особенности среди молодежи. Никогда еще, вероятно, военная мысль не работала так интенсивно, как в годы после японской войны. О необходимости реорганизации армии говорили, писали, кричали. Усилилась потребность в самообразовании, значительно возрос интерес к военной печати». Среди этих «писавших» и «кричавших» был и Сергей Леонидович. Наряду с уже упоминавшейся книгой «Еще раз о Сандепу» (1911), Марков печатает в военной периодике ряд обративших на себя внимание статей, продолжая анализ причин поражения России. Еще в 1906 году Генеральным Штабом была выпущена книга «Русско-Японская война в сообщениях Академии Генерального Штаба» под редакцией А. И. Баиова. Среди работ таких уже известных авторов, как полковники Н. А. Данилов, Н. П. Вадбольский, В. Ф. Новицкий, А. Ф. Матковский, С. К. Добророльский, есть и статья Маркова, тогда еще капитана, о действиях Восточного отряда генерала Штакельберга на реке Шахэ. В предисловии редактор особо отмечает статью молодого офицера: «Кроме сообщений, сделанных в Академии, в 1-ю часть сборника, в видах полноты и цельности описания событий войны, включена также и статья Генерального штаба капитана Маркова… Академия искренне благодарна капитану Маркову за доставленную им возможность сделать настоящий сборник более полным и полезным…»

С одним из авторов «Сообщений» – генералом Незнамовым – Маркова связывали не только профессиональные, но и дружеские отношения. Об их встречах сохранились воспоминания племянника генерала Незнамова, участника Белой борьбы в рядах Марковцев, эмигрировавшего из России в 1920 году: «Однажды у генерала Незнамова его племянник встретил и познакомился с молодым подполковником Генерального штаба Марковым. …Этот офицер произвел сразу же огромное впечатление не только своим внешним обликом, энергией, но и живым, глубоким и всеобъемлющим умом и даром речи. Д. Незнамов почувствовал в подполковнике Маркове исключительного человека и незаурядного офицера…

Беседы генерала Незнамова и подполковника Маркова касались, главным образом, военных тем, иногда отвлекались на вопросы высшей государственной политики. Но все темы разговоров всегда носили характер стремления к нахождению лучших положительных решений и никогда не соскальзывали на путь критики. Это были разговоры двух умных и рассудительных людей…

Д. Незнамов слушал с огромным вниманием и глубокими переживаниями. Перед ним ярко вставали картины и образы выполнения гражданского долга перед Родиной, – ее народ, облаченный в солдатскую форму.

Напомнили ему старорусское: “Ляжем костьми за Русь!” Но тут же и слова генерала Гурко: “Вы говорите – ляжем костьми? Но мне нужно, чтобы пали костьми не вы, а турки!” Необходимость достижения [успеха] “малой кровью”, которая может быть только при умелом водительстве войск их начальниками.

Требования, предъявляемые к офицерам, качества, которыми они должны были обладать, оказались чрезвычайно огромными и тяжелыми. Д. Незнамов стал понимать и ценить Офицера.

Говорилось о состоянии военной науки в России. Тут было не все благополучно, хотя урок русско-японской войны и не прошел даром. Нужно непрерывное развитие творческой мысли: не только учет опыта на победах и поражениях, но и проникновение в будущее, создание новых методов и способов в ведении боев и сражений…

Для Д. Незнамова было над чем серьезно задуматься, и в размышлениях о слышанных разговорах он приходил к заключению, что ведение войны не есть чисто техническое дело, но [оно] и чрезвычайно глубоко связано с психологией бойцов и их развитием, а среди них и главным образом – начальников, офицеров. Он стал понимать, что военное дело – не просто ремесло, а искусство.

Генерал Незнамов говорил: “Я не поставлю удовлетворительной отметки за пассивное решение задачи”. Подполковник Марков утверждал, что при пассивном выполнении задач и даже при полумерах невозможен решительный успех: чаще это приводит к неуспеху и лишнему пролитию крови. Воинские качества: дисциплинированность, мужество, храбрость и другие – сами по себе для начальников не являются абсолютно ценными качествами; дисциплина должна быть сопряжена с разумностью, мужество – с силой воли и силой влияния на подчиненных, храбрость должна быть активной и должна быть связана с инициативой…

Об активной храбрости, основанной на проявлениях инициативы, разговор был особенно серьезен. Высказывалось убеждение, что она легко может перейти в партизанство, даже помимо воли и сознания начальника… Ставилась дилемма: активная храбрость-партизанство или пассивное регулярство. Подполковник Марков высказывался горячо за предпочтение активной храбрости, однако подчиненной общей задаче. “Чаще активное партизанство предпочтительней пассивного регулярства”, – говорил он. Он утверждал, что регулярство очень часто создает и покрывает безответственность начальников. Приводились десятки примеров, когда “пассивное регулярство” приводило в лучшем случае к сохранению положения, а “активное партизанство” – к большим успехам».

Добавим, что правильность своих теоретических представлений Маркову пришлось в скором времени проверять на практике, на полях сражений Великой и Гражданской войн.

* * *

Сергею Леонидовичу не удалось в полной мере проявить свой талант военного ученого и преподавателя. Началась Первая мировая война, и вместе с новыми испытаниями для России – открылась новая страница его жизни. В первые месяцы войны Марков отправился в Действующую Армию, не предполагая, что ему уже никогда не суждено будет вернуться к полноценной преподавательской деятельности и что последние четыре года своей жизни он проведет почти целиком на фронтах двух войн.

Уже 22 сентября 1914 года Марков был назначен начальником отделения Управления генерал-квартирмейстера Штаба Главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта, ровно через месяц – начальником Штаба 19-й пехотной дивизии IX-й армии. В ее составе с 28 по 30 октября он участвовал в блокаде крепости Перемышль, а с 30 октября по 26 ноября – в боях на Карпатах в районе Дуклинских проходов. «За отличия в боях в указанный период полковник Марков представлен мною к награждению мечами к ордену Святой Анны 2-й степени», – написал в дополнении к послужному списку Маркова начальник дивизии генерал Г. Ф. Янушевский.

7 декабря 1914 года Сергей Леонидович принял должность начальника Штаба 4-й стрелковой бригады генерала Антона Ивановича Деникина, которая носила название «Железной» и позднее была развернута в дивизию. О назначении Маркова Антон Иванович писал впоследствии: «Приехал он к нам в бригаду никому не известный и нежданный: я просил штаб армии о назначении другого. Приехал и с места заявил, что только что перенес небольшую операцию, пока нездоров, ездить верхом не может и поэтому на позицию не поедет. Я поморщился, штабные переглянулись. К нашей “запорожской сечи”, очевидно, не подойдет – “профессор”…

Выехал я со штабом к стрелкам, которые вели горячий бой впереди города Фриштана. Сближение с противником большое, сильный огонь. Вдруг нас покрыло очередью шрапнели.

Что такое? К цепи совершенно открыто подъезжает в огромной колымаге, запряженной парой лошадей, Марков – веселый, задорно смеющийся:

– Скучно стало дома. Приехал посмотреть, что тут делается…

С этого дня лед растаял, и Марков занял настоящее место в семье “железной” дивизии».

Марков как начальник Штаба поражал неутомимой энергией, живостью, быстротой ориентировки и смелостью планов. 15 января 1915 года Высочайшим приказом ему был пожалован орден Святого Владимира III-й степени, 5 февраля – мечи к имеющемуся ордену Святой Анны II-й степени.

В феврале 1915 года Марков вступил во временное командование 13-м стрелковым Генерал-Фельдмаршала Великого Князя Николая Николаевича полком. Деникин писал о времени принятия Марковым полка: «Вспоминаю тяжелое для бригады время – февраль 1915 г. в Карпатах… Бригада, выдвинутая далеко вперед, полукольцом окружена командующими высотами противника, с которых ведут огонь даже по одиночным людям. Положение невыносимое, тяжкие потери, нет никаких выгод в оставлении для нас на этих позициях, но… соседняя 14-я пехотная дивизия доносит в высший штаб: “кровь стынет в жилах, когда подумаешь, что мы оставим позицию и впоследствии придется брать вновь те высоты, которые стоили нам потоков крови…” И я остаюсь. Положение, однако, настолько серьезное, что требует большой близости к войскам; полевой штаб переношу на позицию – в деревню Творильню. …В такую трудную минуту тяжело ранен ружейной пулей командир 13-го стрелкового полка, полковник Гамбурцев, входя на крыльцо штабного дома. Все штабные офицеры выбиты, некому заменить. Я хожу мрачный из угла в угол маленькой хаты. Поднялся Марков.

– Ваше Превосходительство, дайте мне 13-й полк.

– Голубчик, пожалуйста, очень рад!

У меня у самого мелькала эта мысль. Но стеснялся предложить Маркову, чтобы он не подумал, что я хочу устранить его от штаба. С тех пор со своим славным полком Марков шел от одной победы к другой. …Он не жил, а горел в сплошном порыве».

За бой под Творильней в июле 1915 года Марков получил орден Святого Георгия IV-й степени, а в августе этого же года последовало награждение доблестного офицера Георгиевским оружием. Он сам водил в атаки полк, воодушевляя солдат своей исключительной смелостью. Солдаты подчас боялись горячего командира (Марков был «страшенным ругателем»), но в то же время обожали за храбрость, прямоту и справедливость. Марков никогда не нуждался в повторении приказа об атаке, наступал и преследовал противника с удалью, с увлечением, не раз, как под Журавином и Чарторыйском, теряя связь со своей дивизией, забираясь в тыл противника, прославив себя и свой 13-й стрелковый полк.

Но по горькой иронии Ставка девять месяцев не утверждала Сергея Леонидовича в должности. О назначении командиром полка было объявлено Высочайшим приказом только 22 сентября 1915 года. Причиной была «мертвая линия» старшинства – в кандидатских списках на принятие командования полком Марков стоял во втором десятке.

Генерал Деникин писал в рапорте в Штаб VIII-й армии с просьбой утвердить своего подчиненного в должности командира полка еще 15 мая: «Доблестный штаб-офицер этот слился, сроднился с полком и, проявляя большое личное мужество и искусство, неизменно ведет полк к славе.

Оборона Творильни, тяжкие бои за овладение высотой 771 (март, район Журавина), лихое преследование австрийцев до Бережков (там же), двукратное овладение высотой 783 (март – апрель, район Яблоково) и, наконец, бои с 6 мая в районе Тамановище составляют такой актив полка и его командира, с которым нельзя не считаться».

Переживания и настроение Маркова в эти тяжелые месяцы войны хорошо передает его личное ходатайство о своем утверждении в должности на имя начальника Штаба Верховного Главнокомандующего генерала Н. Н. Янушкевича, которое Сергей Леонидович написал в июне 1915 года: «…Хорош ли я или плох как командир, судить, конечно, не мне, но месяцы войны, бои, в которых я водил полк вперед, еще более тяжелые бои, когда обстоятельства заставляли нас отходить, сделали больше, чем годы мирного времени – я и полк слились в одно целое, мне дорог каждый стрелок, каждый юноша-прапорщик. …Я не считаю себя нравственно вправе уходить из полка опять в штаб дивизии. Особенно это трудно сделать теперь, когда в полку до 40 человек некомплекта офицеров, когда наличные офицеры почти исключительно прапорщики, готовые умереть, но требующие руководства на каждом шагу, когда чинов от старых кадровых стрелков осталось в полку десятка два-три.

Ввиду изложенного, я прошу как милости и высшей награды утверждения меня командиром славного 13-го стрелкового имени Августейшего отца Верховного Главнокомандующего [полка]. Пусть это утверждение, если[54] Промыслу угодно будет, [станет] моим смертным приговором, но я чувствую всем своим существованием, что сделать так надо для пользы полка, а значит, и общего дела…

Трудно вообще писать о себе, еще труднее что-либо просить для себя. Мне будет больно, если Вы посмотрите на это письмо, как на способ обогнать товарищей. Бог с ними, никого я не хочу обскакивать и обгонять, в эти дни не до карьеры. Здесь постоянно ходишь по краю могилы и твердо знаешь, что не имеешь легкой карьеры. В последние бои я давно приговорил себя к мысли умереть в рядах полка, которым руковожу уже почти 4 месяца войны, честь и слава стрелкам, близким моему сердцу».

Марков действительно никогда не берег себя, всегда действовал дерзко и неожиданно. Во время Луцкой операции в начале сентября 1915 года он, командуя левой колонной дивизии, прорвал фронт австрийцев и утратил связь с остальными частями. Вспоминая этот момент, Деникин писал, что уже потерял надежду вновь увидеть Маркова: «Австрийцы замкнули линию. Целый день не было никаких известий. Наступил вечер. Встревоженный участью 13-го полка, я выехал к высокому обрыву, наблюдая цепи противника и безмолвную даль. Вдруг, издалека, из густого леса, в глубоком тылу австрийцев раздались бравурные звуки полкового марша 13-го стрелкового полка. Отлегло от сердца.

– В такую кашу попал, – говорил потом Марков, – что сам черт не разберет – где мои стрелки, где австрийцы; а тут еще ночь подходит. Решил подбодрить и собрать стрелков музыкой.

Колонна его разбила тогда противника, взяла тысячи две пленных и орудия и гнала австрийцев, в беспорядке бегущих к Луцку».

В октябре 4-я стрелковая дивизия провела Чарторыйскую операцию, прорвав фронт противника на протяжении восемнадцати верст и на двадцать с лишним верст вглубь. Немцы бросили против дивизии резервы со всех сторон, а у командования VIII-й армии не было резервов, чтобы использовать прорыв Деникина, и его стрелкам приходилось очень тяжко. Марков, бывший в авангарде, докладывал по телефону: «Очень оригинальное положение. Веду бой на все четыре стороны света. Так трудно, что даже весело стало».

«Не только Маркову, но и всей дивизии в течение двух суток (29 и 31 окт[ября]) пришлось драться фронтом на все четыре стороны. И не только паники, ни малейшего падения духом, ни малейшего колебания не было в рядах моих славных стрелков», – писал Деникин, очень высоко ценивший своего подчиненного: «Представил его за ряд боев в чин генерала – не пропустили: “молодой”. Какой большой порок молодость!»

В 13-м стрелковом полку Сергей Леонидович оставался больше года. В апреле 1916-го дивизия вела подготовку к Луцкому прорыву, но Маркову уже не пришлось участвовать в этой операции. Вопреки своему желанию, он был переведен на Кавказ и назначен начальником Штаба 2-й Кавказской казачьей дивизии. Приложив все усилия, чтобы остаться во главе своей части, Марков в конце апреля 1916 года все же вынужден был оставить свой полк, сдав командование полковнику П. П. Непенину. Трогательным было прощание Сергея Леонидовича со своими стрелками. В приказе 13-му стрелковому полку от 28 апреля Марков писал:

«ПРОЩАЙТЕ, РОДНЫЕ, СПАСИБО ЗА ВСЕ.

Вечная слава да сопутствует полку.

Мне трудно передать свои чувства словами, дни, проведенные среди Вас, стрелки, для меня лучшее время жизни.

Да хранит Вас всех Бог.

Не поминайте лихом».

Ответные чувства выражены в письмах офицеров 13-го полка своему славному командиру: «Счастлива та часть, которая будет иметь во главе Вас.

Вас мы любим, Вам верим и свободно идем за Вами. Не льщу Вам ни капли и говорю от чистого сердца то, что чувствую, тем более, что говорю сейчас, когда мы с Вами расстаемся, и Бог знает, придется ли нам еще увидеться».

Вступив с 20 апреля 1916 года в должность начальника Штаба 2-й Кавказской казачьей дивизии уже в чине генерал-майора, Марков и на Кавказском фронте лично участвовал в боях. А осенью Сергея Леонидовича вызвали в Петроград для чтения лекций по общей тактике в Николаевской Военной Академии для первого ускоренного курса военного времени. С первой же лекции «совсем молодой сухой генерал с резкими чертами худого нервного лица» –«Георгиевский крест, Георгиевская шашка, в руках серая папаха», – покорил аудиторию. Образная речь молодого преподавателя, громадный запас примеров из личного опыта Японской и Мировой войн, всегда резкие умозаключения отличали лекции Маркова. Это были захватывающие беседы с соратниками, сверкавшие живой мыслью, порвавшей с шаблонами прошлого и ищущей новых путей, вызывавшей офицеров на диспут, возражения, критику.

Один из слушателей Академии рассказывает: «Лекции профессора С. Л. Маркова пользовались большим успехом. …Эти лекции, излагаемые в коротких и резких штрихах не профессионалом-теоретиком, а боевым генералом-профессором, имевшим за плечами двухлетний опыт на строевых и штабных ступенях боевой деятельности, были ценнейшим вкладом для “имеющих уши – слышать”.

Во всех лекциях генерала Маркова не только всегда ярко и четко проводилась идея или идеи, но и ощущалась сильная одухотворенность всего им высказываемого. Дух возбуждает идеи, ум их творит, воля их осуществляет. Генерал Марков делил всех на одухотворенных и неодухотворенных, на идейных и безыдейных, на волевых и безвольных, как бы ставя перед каждым слушателем задачу – разобраться в себе. …Все лекции генерала налагали огромное впечатление: они не только давали знания, но и заставляли творчески работать мысль; они не только возбуждали дух, но и побуждали к его развитию, укреплению, усилению; они требовали неуклонного волевого развития».

На прощание, в академический праздник, Марков напутствовал офицерскую молодежь: «…Хотя я здесь призван уверять Вас, что ваше счастье за письменным столом, в науке, но я не могу, это выше моих сил; нет, ваше счастье в подвиге, в военной доблести, на спине прекрасной лошади. Идите туда, на фронт и ловите ваше счастье». Восторженная молодежь подняла на руки своего преподавателя.

Немного месяцев пробыл Сергей Леонидович лектором в Академии: его тянуло на фронт, и он высказался откровенно и решительно, когда закончил свою очередную лекцию: «Все это, господа, вздор, только сухая теория! На фронте, в окопах – вот где настоящая школа. Я ухожу на фронт, куда приглашаю и вас!» И он уехал.

* * *

В январе 1917 года Сергея Леонидовича назначили на должность генерала для поручений при командующем X-й армией генерале В. Н. Горбатовском. С началом революции генерал Марков принял (с марта 1917 года) должность 2-го генерал-квартирмейстера Штаба Верховного Главнокомандующего – генерала М. В. Алексеева. Начальником Штаба Верховного Главнокомандующего в конце марта 1917 года стал генерал Деникин. Из дневников Сергея Леонидовича за март – апрель 1917 года, которые Деникин цитировал на страницах «Очерков Русской Смуты», мы узнаем о его отношении к революционным процессам в армии и тех опасениях, которые испытывало вместе с Марковым все русское офицерство.

«6 марта. Все ходят с одной лишь думой – что-то будет? Минувшее все порицали, а настоящего не ожидали. Россия лежит перед пропастью и вопрос еще большой – хватит ли сил достичь противоположного берега?

7, 9 марта. Все то же. Руки опускаются работать. История идет логически последовательно. Многое подлое ушло, но всплыло много накипи. Уже в № 8 от 7 марта “Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов” появились постановления за немедленное окончание войны. Погубят армию эти депутаты и советы, а вместе с ней и Россию…

11 марта. В Брянске волнуется гарнизон, требуют от меня привести его в порядок…»

Деникин рассказывает: «В Брянске вспыхнул военный бунт среди многочисленного гарнизона, сопровождавшийся погромами и арестами офицеров. Настроение в городе было крайне возбужденное. Марков неоднократно выступал в многочисленном совете военных депутатов и после бурных, страстных и иногда крайне острых прений ему удалось достигнуть постановления о восстановлении дисциплины и освобождении 20 арестованных. Однако после полуночи несколько вооруженных рот двинулись на вокзал для расправы… Толпа бесновалась. Положение грозило гибелью. Но находчивость Маркова спасла всех. Он, стараясь перекричать гул толпы, обратился к ней с горячим словом. Сорвалась такая фраза:

– …Если бы тут был кто-нибудь из моих железных стрелков, он сказал бы вам, кто такой генерал Марков!

– Я служил в 13-м полку, – отозвался какой-то солдат из толпы.

– Ты?!

Марков с силой оттолкнул несколько окружавших его людей, быстро подошел к солдату и схватил его за ворот шинели.

– Ты? Ну так коли! Неприятельская пуля пощадила в боях, так пусть покончит со мной рука моего стрелка…

Толпа заволновалась еще больше, но уже от восторга. И Марков с арестованными при бурных криках “ура” и аплодисментах толпы уехал в Минск».

Генералу Маркову, лояльно служившему Временному Правительству, пришлось поработать и в офицерско-солдатском комитете Штаба армии и местного гарнизона, куда он был избран единогласно. Но это участие закончилось для него горьким уроком: в начале апреля 1917 года покончил с собой генерал Бенескул, который принял командование из рук местного демагога прапорщика Ремнева, с толпой солдат арестовавшего и сместившего командира корпуса генерала Мехмандарова. Марков, приехавший в корпус по приказанию командующего армией, очень горячо обрушился на генерала Бенескула. Узнав потом о самоубийстве последнего, Сергей Леонидович сильно переживал, заявил перед комитетами, что он убийца, «просил судить его». Комитеты постановили, что Марков поступил как честный солдат и генерал, но от дальнейшего участия в комитетах Марков отказался категорически. Впоследствии и служба в Ставке была не по нутру Маркову с его бодрым, энергичным характером. «Не по мне эта штабная служба. Святое дело строй, но где же он? – говорил Сергей Леонидович в это время. – …Кажется, снял бы свои генеральские погоны и бросил в лицо этим негодяям, погубившим русскую армию… Но надо подождать».

Ждать генералу пришлось до ноября 1917 года. Еще суждено было ему занять должность начальника Штаба Главнокомандующего армиями Западного фронта генерала Деникина (с мая 1917 года) и вместе с ним пережить драму июньского наступления, окончившегося полной неудачей из-за разложения войск. В июле Марков был произведен в генерал-лейтенанты и в августе, с переходом Деникина на Юго-Западный фронт, назначен начальником Штаба Юго-Западного фронта. Марков полностью поддержал выступление Верховного Главнокомандующего генерала Л. Г. Корнилова, примкнув к Деникину, который отправил резкую телеграмму в адрес Временного Правительства, целиком став на сторону Корнилова. Одновременно послал телеграмму и Марков, выражая солидарность с высказанными Деникиным положениями. В ожидании исхода драмы, разыгравшейся в Ставке, «Марков каждый вечер собирал офицеров генерал-квартирмейстерской части для доклада оперативных вопросов на этот день. 27-го [августа] он знакомил их со всеми известными нам обстоятельствами столкновения и нашими телеграммами и не удержался, чтобы в горячей речи не очертить исторической важности переживаемых событий, необходимости поставить все точки над “i” и оказать полную нравственную поддержку генералу Корнилову…»

29 августа за «попытку вооруженного восстания против Временного Правительства» генералы Деникин, Марков и генерал-квартирмейстер Штаба фронта генерал М. И. Орлов были арестованы по приказанию комиссара Юго-Западного фронта и заключены в Бердичевскую тюрьму. Почти месяц Деникин и Марков находились в Бердичеве, испытав за это время немало унижений и ожидая скорой расправы «военно-революционного» суда, которая чуть не произошла при переводе их в город Старый Быхов Могилевской губернии, где находились под стражей остальные «Корниловцы». Путь генералов бывшей Русской Армии по Бердичеву до вокзала 26 сентября 1917 года был ужасен. Разнузданная озверевшая толпа превзошла самое себя в гнусностях и издевательствах, так что прибыли они в Быхов забросанные грязью, некоторые с кровоподтеками. «Марков! Голову выше! Шагай бодрее!» – кричали «товарищи». Но Марков не терял присутствия духа – он, не переставая, резко отвечал на брань и окрики солдат. От самосуда генералов спасла только охрана из роты юнкеров 2-й Житомирской школы прапорщиков.

В Быховском заключении находились вместе с Корниловым около двадцати арестованных генералов и офицеров. Записи, сделанные в это время Сергеем Леонидовичем, говорят о настроении узников: «Зачем нас судят, когда участь наша предрешена! Пусть бы уж сразу расстреляли… Люди жестоки, и в борьбе политических страстей забывают человека. Я не вор, не убийца, не изменник. Мы инако мыслим, но каждый ведь любит свою Родину, как умеет, как может: теперь насмарку идет 39-летняя упорная работа. И в лучшем случае придется все начинать сначала… Военное дело, которому целиком отдал себя, приняло формы, при которых остается лишь одно: взять винтовку и встать в ряды тех, кто готов еще умереть за Родину».

Быховские узники были освобождены распоряжением последнего Верховного Главнокомандующего генерала Н. Н. Духонина, поскольку дальнейшее пребывание в Быхове грозило им расправой, которой вскоре подвергся сам Духонин. Утром 19 ноября генералы Деникин, А. С. Лукомский, И. П. Романовский и Марков отбыли на Дон (Корнилов двинулся ночью во главе Текинского конного полка), где в это время уже находился генерал М. В. Алексеев. Ехали по одному или по два, переодетыми. Марков искусно играл роль денщика при «прапорщике» Романовском. Деникин записал свои впечатления от встречи с Романовским и Марковым в Харькове: «Марков – денщик Романовского – в дружбе с “товарищами”, бегает за кипятком для “своего офицера” и ведет беседы самоуверенным тоном, с митинговым пошибом, ежеминутно сбиваясь на культурную речь. Какой-то молодой поручик, возвращающийся из отпуска в Кавказскую армию, посылает его за папиросами и потом мнет нерешительно бумажку в руке: дать на чай или обидится?»

* * *

В Добровольческой Армии генерал Марков развернулся во всю ширь своей натуры. Если поля сражений Японской и Первой мировой войн принесли ему заслуженную боевую славу, то в 1-м Кубанском походе имя Маркова стало поистине легендарным, рассказы о его безрассудной храбрости, блестящем исполнении военных задач любой сложности передавались из уст в уста. «Белый Витязь», «Бог войны», «Ангел-хранитель» – это только некоторые из эпитетов, которых он был удостоен. «Легко быть смелым и честным, помня, что смерть лучше позорного существования в оплеванной и униженной России», – этому своему выбору Сергей Леонидович остался верен до смерти. И хотя он погиб в самом начале Гражданской войны, его имя стало одним из символов Белого движения. По словам Деникина, «в его ярко индивидуальной личности нашел отражение пафос добровольчества, свободного от темного налета наших внутренних немощей, от разъедающего влияния политической борьбы. Марков всецело и безраздельно принадлежал армии. Судьба позволила ему избегнуть политического омута, который засасывал других.

…И когда в горячие минуты боя слышался его обычный приказ “Друзья, в атаку, вперед!” – то части, которыми он командовал, люди, которых он вел на подвиг и смерть, шли без колебаний, без сомнений. …Суровая и простая обстановка первых походов и в воинах, и в вождях создавала такую же упрощенную, быть может, военную психологию Добровольчества; одним из ярких представителей ее был Марков. “За Родину!” Страна порабощена большевиками, их надо разбить и свергнуть, чтобы дать ей гражданский мир и залечить тяжелые раны, нанесенные войной и революцией. В этом заключалась вся огромная, трудная и благодарная задача Добровольчества. …Конечно, Маркова, как человека вполне интеллигентного, не могли не интересовать вопросы государственного бытия России. Но напрасно было бы искать в нем определенной политической физиономии – никакой политический штамп к нему не подойдет. Он любил Родину, честно служил ей – вот и все».

24 декабря 1917 года Марков был назначен начальником Штаба Командующего Добровольческими войсками, а с января 1918-го принял должность начальника Штаба 1-й Добровольческой дивизии. На него легла обязанность по срочному завершению формирования частей и приведению их в боевую готовность. «Он требовал минимальную численность штабов и при том соответствия их численности частей. Он боролся с “канцелярщиной” и требовал дела. Он был грозой “штабной психологии”, за что его не любили одни, но полюбили и оценили все рядовые добровольцы, чувствуя в нем близкого им по духу начальника». Сергей Леонидович часто навещал добровольческие части, стараясь вселить уверенность в победе и в возрождении России. С Михайловско-Константиновской юнкерской батареей он встречал Новый год (вспомним, что в Константиновском артиллерийском училище он учился, в Михайловском артиллерийском – преподавал). «Он пришел в помещение батареи, где еще не были вполне закончены приготовления к встрече:

– Не смущайтесь! – сказал он юнкерам. – Я могу быть полезным и при накрывании стола.

Первый тост генерал Марков поднял за гибнущую Родину, за Ее ИМПЕРАТОРА, за Добровольческую армию, которая принесет всем освобождение. Этим тостом генерал Марков предложил закончить официальную часть. Затем за глинтвейном началась общая беседа. Между прочим, он высказал свою наболевшую мысль, что в этот черный период русской истории Россия не достойна еще иметь Царя, но когда наступит мир, он не может себе представить Родину республикой.

Двухчасовая беседа закончилась такими словами генерала Маркова:

– Сегодня для многих последняя застольная беседа. Многих из собравшихся здесь не будет между нами к следующей встрече. Вот почему не будем ничего желать себе – нам ничего не надо, кроме одного: “Да здравствует Россия!”»

В момент выхода Корнилова из Ростова, 9 февраля 1918 года, в начале 1-го Кубанского похода Добровольческой Армии, Марков находился в Заречной, откуда ушел по льду левым берегом Дона к станице Ольгинской. Здесь 12 февраля, при реорганизации армии, он получил в командование Офицерский полк, в состав которого вошли три Офицерских батальона разного состава, Кавказский кавалерийский дивизион и Морская рота. В итоге в полку четырехротного состава (примерно по 200 человек в роте) на положении рядовых оказались почти все офицеры (в 1-м Кубанском походе количество офицеров вдвое превышало количество нижних чинов). «Не много же вас здесь! По правде говоря, из трехсоттысячного офицерского корпуса я ожидал увидеть больше. Но не огорчайтесь! Я глубоко убежден, что даже с такими малыми силами мы совершим великие дела. Не спрашивайте меня, куда и зачем мы идем – я все равно скажу, что идем мы к черту на рога и за синей птицей. Теперь скажу только, что приказом Верховного главнокомандующего, имя которого хорошо известно всей России, я назначен командиром офицерского полка, который сводится из ваших трех батальонов, роты моряков и Кавказского дивизиона. Командиры батальонов переходят на положение ротных командиров, ротные командиры на положение взводных. Но и тут вы, господа, не огорчайтесь: ведь и я с должности начальника штаба фронта фактически перешел на батальон», – сказал своим «рядовым офицерам» Марков при формировании полка в Ольгинской. Затем он продолжал: «Штаб мой будет состоять из меня, моего помощника, полковника Тимановского, и доктора Родичева, он же и казначей. А если кто пожелает устроиться в штаб, так пусть обратится ко мне, а я уж с ним побеседую»; «Вижу, что у многих нет погон. Чтобы завтра же надели. Сделайте хотя бы из юбок ваших хозяек».

С этого дня, 12 февраля 1918 года, в месте расположения штаба полка стал развеваться полковой флажок: черный, с белым Андреевским крестом, цветов формы обмундирования, принятой для полка.

Речь Маркова вызвала восхищение. За короткий ростовский период некоторым офицерам приходилось слышать о нем как о начальнике беспощадном, жестоком, резком, грубом: недаром он всегда с плеткой в руке! Но теперь судили иначе: он энергичен, распорядителен. Штаб полка – всего три человека да несколько конных ординарцев, что говорило о непосредственном руководстве им боем. Свою зависимость от командира полка отныне чувствовал каждый офицер.

Деникин писал о характере Сергея Леонидовича и отношении к нему в войсках: «У Маркова была одна особенность – прямота, откровенность и резкость в обращении, с которыми он обрушивался на тех, кто, по его мнению, не проявлял достаточного знания, энергии или мужества. Отсюда – двойственность отношений: пока он был в штабе, войска относились к нему или сдержанно (в бригаде), или даже нетерпимо (в ростовский период Добровольческой армии). Но стоило Маркову уйти в строй, и отношение к нему становилось любовным (стрелки) и даже восторженным (добровольцы). Войска обладали своей собственной психологией: они не допускали резкости и осуждения со стороны Маркова – штабного офицера, но свой Марков – в обычной меховой куртке, с закинутой на затылок фуражкой, помахивающий неизменной нагайкой, в стрелковой цепи, под жарким огнем противника – мог быть сколько угодно резок, мог кричать, ругать, его слова возбуждали в одних радость, в других горечь, но всегда искреннее желание быть достойным признания своего начальника».

* * *

Добровольческая Армия уходила… Куда? Никто не знал и не мог знать. Каждое утро Офицерский полк выступал походным порядком в авангарде Армии, и всегда впереди Сергей Леонидович «в белой высокой папахе, черной куртке с белыми генеральскими погонами и брюках и сапогах русского фасона». Резкие русские черты лица и такая же резкая характерная речь – на слова генерал не скупился…

21 февраля под селением Лежанка на границе Ставропольской губернии полк выдержал первый серьезный бой, имевший огромное нравственное значение для Добровольческой Армии. Марковцы показали, что лучший способ разбить большевиков – решительно наступать, не останавливаясь перед естественными преградами. Имея силы в два полка 39-й пехотной дивизии при двух батареях и защищая мост через реку Средний Егорлык интенсивным артиллерийским огнем, большевики не ожидали, что Марковцы, наступавшие длинной цепью, бросятся прямо в реку (1-я рота) и, не останавливаясь, – далее вперед. В этот момент генерал Марков атаковал мост со 2-й ротой, и скоро офицеры уже были на другом берегу реки. Марков наступал с головным взводом по дороге к селу за бегущими красными. Затем он отдал приказание: 1-й роте продолжать преследование противника по ведущей от моста улице села; 3-й роте обходить село справа; 2-й и 4-й – слева.Увидев, что офицеры собирают пленных, он закричал: «Пленными не заниматься. Ни минуты задержки. Вперед!»

Через несколько минут Лежанка была в руках белых. На площади к генералу Маркову подвели пленных артиллеристов, среди них был командир батареи. Офицеры видели, что генерал Марков был вне себя от гнева, и слышали его возбужденный голос: «Ты не капитан! Расстрелять!» Но подъехал генерал Корнилов: «Сергей Леонидович! Офицер не может быть расстрелян без суда». – «Предать суду!» (на следующий день над пленными офицерами состоялся суд. Так как их преступление – служба у большевиков – было очевидно, их не оправдали, но… простили и включили в состав Добровольческой Армии).

В этом бою большевиков было убито 540 человек, Офицерский полк потерял убитыми четырех человек и нескольких ранеными. Незначительные потери, огромный успех первого боя и восторг, испытываемый офицерами перед своим командиром, влили во всех уверенность в дальнейших успехах. Патронов в бою было израсходовано мало, а добыто огромное количество.

Скоро Добровольческая Армия вошла в пределы Кубанской Области, делая до 30 верст в день. Первый серьезный и жестокий бой здесь пришлось выдержать при взятии станции Выселки на железной дороге Тихорецкая – Екатеринодар. Партизанский полк ночной атакой 2 марта не смог взять станции, и 3 марта до рассвета на помощь выступил отряд генерала Маркова: Офицерский полк, Техническая рота и 1-я батарея с приданным батальоном Корниловцев. После короткого рукопашного боя красные были опрокинуты, но затем с помощью резервов снова перешли в наступление. При поддержке конницы есаула Власова (численностью около сорока шашек; сам ее командир был убит, атакуя красных матросов) цепь Офицерского полка кинулась в контратаку. Батарея подавила пулеметный огонь и заставила красный бронепоезд укрыться за зданиями поселка, а затем поспешно уйти в сторону Тихорецкой. Красные бежали, попадая под огонь обошедшей станцию офицерской роты.

Части Добровольческой Армии понесли при взятии станции большие потери. Марков был вне себя. К нему не обращались с вопросами о случайных пленных, а священнику, просившему о помиловании «заблудших», он ответил: «Ступайте, батюшка! Здесь вам нечего делать».

После ночного отдыха в Выселках и близлежащей станице Суворовской отряд генерала Маркова 4 марта выступил вдоль железной дороги на Екатеринодар. Вскоре, после перехода отрядом речки Малеванной и небольшого отдыха на разъезде Козырьки, Марков приказал на ходу разворачиваться в боевой порядок: в его отряде знали, что главные силы Армии в это время ведут наступление на станицу Кореновскую. Атакой, возглавленной самим Сергеем Леонидовичем, станица была взята. Этому предшествовали два символичных разговора, дающие хорошее представление о численности Добровольческой Армии и ее обеспеченности боеприпасами.

В расположение 1-й батареи, находившейся при Офицерском полку, приехал генерал Корнилов. Он взошел на бугор – наблюдательный пункт батареи – и потребовал позвать генерала Маркова.

«Как у вас на левом фланге?» – спросил Корнилов.

«Я послал туда подкрепление», – ответил Марков.

«Сколько?»

«Семь человек и пулеметы, а когда понадобится, сам отправлюсь туда с конными. Кроме того, у меня еще в резерве Техническая рота…»

А перейдя в передовые цепи, Сергей Леонидович первым делом «обычным бодрым голосом» спросил офицеров:

«Жарко?»

«Жара, Ваше Превосходительство! Патронов нет!» – ответило сразу несколько человек.

«Вот нашли чем утешить! В обозе их тоже нет. По сколько?» – все так же весело спросил он.

«Десять – пятнадцать – двадцать…» – вразнобой ответили ему.

«Ну, это еще неплохо. Вот если останутся одни штыки, то будет хуже».

Потери в частях Армии были весьма большими. Офицерский полк потерял до 130 человек (в том числе 30 убитых). Техническая рота – 20 человек (7 убитых). Юнкерский батальон – до 50 человек (8 убитых). 1-я батарея – одного человека убитым и нескольких ранеными. Большие потери были и в других частях. Выяснилось, насколько сильный противник противостоял Добровольцам под Кореновской: со стороны большевиков в бою участвовало 10 000 человек с двумя бронепоездами и артиллерией. И все же задача взять Кореновскую во что бы то ни стало (иначе невозможно было идти дальше к Екатеринодару, находившемуся уже в 70 верстах), была выполнена.

* * *

В марте Добровольческая Армия, окруженная врагом со всех сторон, вела почти ежедневные бои, и в каждом отличался своей доблестью полк Маркова: вслед за взятием станции Выселки и Кореновской следовали: 7–8 марта – переправа с боем через реку Лабу у станицы Некрасовской, 9 марта – бой у станицы Филипповской, а 10 марта генерал Марков со своими подчиненными спас положение при переправе через реку Белую. Перед каждым боем Сергей Леонидович, в неизменной белой папахе, с нагайкой в руке, появлялся перед своими «рядовыми офицерами». «Здравствуйте, мои друзья», – было излюбленным его приветствием. В отдаваемых приказаниях он был резок, в вопросах выполнения их – требователен. В боях появлялся неожиданно на самых ответственных участках и брал на себя руководство. Добровольцы верили своему командиру, повинуясь одному его слову, и не существовало для них преград, которых нельзя было преодолеть, когда Сергей Леонидович вел их в бой.

Одно из доказательств тому – беспримерный переход Офицерского полка под станицей Ново-Дмитриевской, движение на которую было предпринято 15 марта с целью соединения с отрядом Кубанского Правительства, покинувшего Екатеринодар под натиском красных. Этому походу из аула Шенджий противилась сама погода: проливной дождь, затем ветер, снег, выпавший почти по колено, и мороз привели к тому, что промокшие люди стали покрываться ледяной коркой. Около двух часов пополудни вся местность была покрыта белым саваном, а потом сильный ветер закрутил такую пургу, что с трудом можно было наблюдать спину впереди идущего соратника. При каждой остановке колеса орудий и зарядных ящиков вмерзали в землю. Лошади падали одна за другой. Неимоверно тяжело было идти людям…

Остановка. Генерал Марков подбежал ко 2-й роте: «Пустяки! Держитесь! Не впервые ведь! Все вы молодые, здоровые, сильные! Придет время, когда Родина оценит вашу службу».

Около пяти часов вечера марковцы подошли к речке Черной. Мост был найден посреди разлившейся реки, ставшей шириной шагов в пятьдесят. Но то, что преграждало путь армии, не было похоже на реку – это было серое месиво из воды и снега, быстро текущее. Сергей Леонидович возбужденно сказал: «Не подыхать же здесь в такую погоду!» – и отдал приказание шедшей впереди 1-й роте на крупах лошадей переезжать на ту сторону реки. Глубина доходила до брюха коней, на мосту – до колена, далее – снова до брюха. Когда головной 3-й взвод весь был уже на том берегу, подъехал Марков. Он отдал приказание командиру взвода: «На станицу! Не стрелять – только колоть! Вперед! Быстро!»

До станицы было не менее двух верст. За головным, получив то же приказание, пошли остальные взводы 1-й роты. Марков, оставив у переправы полковника Н. С. Тимановского, вскочил на коня и поскакал к станице, обгоняя взводы и торопя их. Подтянув весь полк, Марков врывается в станицу, затем спешит вновь к переправе, отдает приказание 1-й батарее немедленно подавить открывшую огонь батарею красных, встречает генерала Корнилова, докладывает о положении в станице, через 2–3 минуты уже мчится обратно.

Лишь к полудню 16 марта Ново-Дмитриевская была окончательно очищена от красных. Офицерский полк потерял лишь 2 офицеров убитыми и до 10 ранеными. Ни Марков и никто другой не ожидал таких малых потерь: по имевшимся сведениям, в станице был красный отряд в 3 000 штыков с артиллерией. В Офицерском полку переход и бой у станицы Ново-Дмитриевской называли «Марковским», так как приписывали весь успех генералу Маркову. Об этом впоследствии напишет и генерал Деникин: «Этот бой – слава генерала Маркова и слава Офицерского полка, гордость Добровольческой армии и одно из наиболее ярких воспоминаний каждого первопоходника о минувших днях не то были, не то сказки».

Переход получил и еще одно определение, быстро ставшее крылатым. На улице станицы Марков встретил юную сестру милосердия Юнкерского батальона. «Это был настоящий ледяной поход!» – восторженно воскликнула сестра. И название, как бы утвержденное Марковым, осталось связанным не только с одним днем 15 марта, но и со всем 1-м Кубанским походом – «Ледяной».

После соединения с кубанцами и переформирования войск генерал Марков получил в командование 1-ю отдельную пехотную бригаду: к его Офицерскому полку были присоединены 1-й Кубанский стрелковый полк, две батареи артиллерии, 1-я инженерная рота. У Кубанцев-добровольцев, от рядового до командира, Марков сразу же снискал любовь, преданность и веру, те же чувства, что и в его «родном» полку. Генерал сам входил во все дела бригады и во все детали. Его отличали не только требовательность и строгость, но и то, что он умел в любой нужде защитить своих подчиненных, интересы своей бригады. Сам Сергей Леонидович скромно объяснял свое влияние не своими талантами, а только тем, «что живет жизнью солдат и разделяет все опасности со своими подчиненными».

В составе Добровольческой Армии Марков повел свою бригаду к Екатеринодару – главной цели похода. 24 марта была взята Георгие-Афипская: бригада Маркова ворвалась в станицу с востока, совместно с другими частями разгромив красных и захватив до 700 артиллерийских снарядов. 26–27 марта последовала переправа через реку Кубань у станицы Елизаветинской: «В продолжение нескольких дней мы видели на пароме высокую фигуру нашего любимца в белой папахе, с плетью в руке, распоряжавшегося переправой войск и раненых», – свидетельствует очевидец.

28 марта 1918 года начались бои Добровольческой Армии за овладение столицей Кубани. Но бригада Маркова, находившаяся в арьергарде, еще не подтянулась к Екатеринодару. Волнение у «марковских» Добровольцев было огромное. Марков утешал: «Без нас города, пожалуй, не возьмут», – однако и сам переживал то же, что и все: недаром он послал в Штаб Армии записку, досадуя, что его бригаде придется попасть в город к «шапочному разбору».

29 марта, завершив переправу, Сергей Леонидович выразил свое негодование начальнику Штаба Армии генералу И. П. Романовскому: «Черт знает что! Раздергали мой Кубанский полк, а меня вместо инвалидной команды к обозу пришили. Пустили бы сразу со всей бригадой, я бы уже давно был бы в Екатеринодаре».

С прибытием 1-й бригады генерал Корнилов решил возобновить наступление на город. 29 марта в 12 часов 45 минут генералу Маркову был отдан приказ: «овладеть конно-артиллерийскими казармами, а затем наступать вдоль северной окраины, выходя во фланг частям противника, занимающего Черноморский вокзал». До атаки, которая должна была начаться в 5 часов вечера, Марков обошел все роты, стоявшие на передовой, и объяснил задачу: занять артиллерийские казармы. Атака была подготовлена всего семью снарядами – до такой степени приходилось экономить.

Казармы были взяты, и стоило это Офицерскому полку огромных потерь – до 200 человек, но настроение в нем оставалось боевым. Те, кто видели в этой атаке генерала Маркова, кто слышали его повелительный голос – «Друзья, в атаку, вперед!» – невольно думали о нем: «Бог войны».

Но противник значительно превосходил силами – 28 000 человек с 2–3 бронепоездами и 20–25 орудиями. Потери добровольцев под Екатеринодаром составили до 50%. В боевом составе Армии осталось: в 1-й бригаде – около 1 200 человек, во 2-й – около 600. Конная бригада не смогла оказать существенной помощи, ее обход Екатеринодара ни к какому видимому улучшению обстановки не привел. Число же раненых в походном лазарете перевалило за 1 500 человек. Помимо всего, находящиеся в строю были крайне утомлены физически и морально. 30 марта Марков был вызван в Штаб Армии на военный совет, где, как бы подтверждая великую усталость своих бойцов… задремал. Разбуженный, он извинился перед генералом Корниловым: «Виноват, Ваше Высокопревосходительство! Двое суток не ложился».

Несмотря на заявления многих, в том числе и Маркова, что «люди не выдержат», Корнилов объявил о своем решении атаковать Екатеринодар на рассвете 1 апреля. Сергей Леонидович вернулся на свой участок как будто в бодром настроении, но полковнику Тимановскому и немногим другим приближенным сказал: «Наденьте чистое белье, у кого оно есть. Будем штурмовать Екатеринодар. Екатеринодара не возьмем, а если и возьмем, то погибнем».

Утром 31 марта пришло известие о смерти Корнилова. Старшими начальниками был получен приказ: осада снимается, Армия отходит, но предварительно, с наступлением темноты, Офицерский полк должен произвести демонстративную атаку. В это время остальные части снимались с позиций. «Мы почти окружены, – сказал Марков своим подчиненным. – Дальнейшее все будет зависеть от нас. Этой ночью мы должны оторваться от противника. Отход без привалов. В полном порядке». Ответил он и на другой вопрос, волновавший всех и казавшийся неразрешимым – о заместителе генерала Корнилова: «Армию принял генерал Деникин. Беспокоиться за ее судьбу не приходится. Этому человеку я верю больше, чем самому себе», – и этого было достаточно, чтобы волнения по поводу назначения нового Командующего улеглись.

1 апреля Армия до рассвета прошла около 25 верст, не задерживаясь даже в хуторах, где люди могли хотя бы утолить жажду. Порядок нарушался, части перемешались. Но вот впереди послышалась довольно сильная стрельба, и конные разъезды донесли Маркову, что большие силы красных наступают со стороны станицы Андреевской. Произошедший далее бой так описан очевидцем:

«Хорошо, что с нами был генерал Марков… Этот удивительный генерал не только ничего не боялся, но своей повадкой в бою влиял так на своих, что в них пропадал страх. Не долго думая и не считая врагов, он развернул роты и сам впереди бросился на цепи большевиков. Те до такой степени не ожидали нашей атаки, что бросились бежать не в станицу, а в сторону, и налетели на черкесов, шедших сзади нас. Черкесы врубились в банды большевиков, потерявших сразу строй. Бежали, как лани, как зайцы от орла, и некоторые растерялись до того, что кинулись назад к нам, и, конечно, никто из них уже не вернулся к своим…

Я с удивлением смотрел и на героя Маркова, и на добровольцев».

Деникин, не теряя мужества и спокойствия, принял решение – выводить армию в восточном направлении через линию железной дороги Екатеринодар – Тимашевская. Через ее полотно предстояло перейти всего в двух верстах от станции Медведовской.

Спасением своим Добровольческая Армия почти всецело была обязана генералу Маркову, проявившему необычайное мужество и находчивость в бою в ночь на 3 апреля у Медведовской. В пятом часу утра до железной дороги оставалось с версту, когда к Маркову подъехал верховой из дозора и доложил: «В железнодорожной будке виден свет, но на железной дороге никого и ничего не замечено». Марков остановил колонну и, приказав ей ждать распоряжений, сам с несколькими верховыми поехал вперед и из будки переговорил по телефону с большевиками, узнав, что со станции к переезду выходит красный бронепоезд. Далее последовало приказание колонне подтянуться к линии железной дороги и остановиться шагах в двухстах, а артиллеристам – установить орудие практически вплотную к железнодорожному полотну.

Прошло с полчаса времени. «Бронепоезд!» – пронеслось, наконец, по цепи. Генерал вдоль полотна пошел навстречу медленно двигавшемуся поезду, встретив его в том месте, на которое было нацелено орудие.

«Кто на пути?» – спросили с бронепоезда.

«Не видите, что свои!» – ответил Марков и бросил в машинистов ручную гранату. Отбежав от полотна, он приказал открыть огонь, и первый снаряд попал в колеса паровоза, второй – в самый паровоз. Завязался горячий бой с командой бронепоезда, состоявшей из матросов, которые были полностью истреблены. Добровольцы начали переходить через железную дорогу. На бронепоезде было захвачено до 100 000 ружейных патронов, до 360 артиллерийских снарядов, много пулеметных лент.

Когда генерал Деникин перед развернутым строем Офицерского полка громко поблагодарил Маркова, Сергей Леонидович, весьма смущенный столь торжественной благодарностью, немедленно ответил Командующему: «Ваше Превосходительство! Это не я, а они. Сегодня день артиллеристов», – и указал на батарею.

В станице Дядьковской Добровольческая Армия была вынуждена оставить своих тяжелораненых. «Ваше Превосходительство, правду ли говорят, что мы окружены?» – обратился к генералу Маркову доктор. «Совершенно верно, мы окружены», – спокойно ответил генерал. И закончил, садясь на своего коня: «Знаете, доктор, г… тот начальник, и г…ые те войска, которые не прорвут окружения».

Добровольческая Армия с честью вышла из окружения. Вскоре была получена долгожданная весть о начинающемся на Дону казачьем восстании. Это предопределило дальнейшие планы: на Дон – было единогласным решением командования.

На Страстной неделе вновь заняли Лежанку. 19 апреля, уже в пределах Донской области, выдержали тяжелый бой под станицей Мечетинской и разбили отступавших большевиков в слободе Гуляй-Борисовка. Поддержав восставших Донцов, заняли район станиц Мечетинской, Кагальницкой, Хомутовской.

Для пополнения Армии оружием, снаряжением, патронами, а также чтобы парализовать передвижение красных войск, Деникин решил захватить в свои руки участок Владикавказской железной дороги – станции Крыловская, Сосыка-Ейская, Сосыка-Владикавказская. Бригаде Маркова был поручен набег на Сосыку, закончившийся удачно в смысле захвата трофеев (три поезда, 70 пулеметов), но обошедшийся слишком дорого: 27 человек убитых и 44 раненых только в 1-й роте Офицерского полка. 30 апреля, с окончанием этой операции, завершился и 1-й Кубанский поход, во время которого Добровольческая Армия потеряла две трети своего состава – более 3 000 человек, провела 35 из 75 дней в боях, выдержала 20 крупных столкновений, совершила 10 переходов через реки, 8 раз переходила через железную дорогу.

* * *

К 1 мая 1918 года вся Армия сосредоточилась в районе станиц Мечетинская и Егорлыцкая. Бригада генерала Маркова, расположившаяся в Егорлыцкой, приводила себя в порядок. В одно майское утро Сергей Леонидович собрал чинов своей бригады в помещении станичной школы и после своей речи о значении только что закончившегося похода, указывая на лежавшие на столе бумаги, сказал: «Вот здесь лежат несколько рапортов. Их подали мне некоторые из чинов моей бригады. Они устали… желают отдохнуть, просят освободить их от дальнейшего участия в борьбе. Не знаю, может быть к сорока годам рассудок мой не понимает некоторых тонкостей. Но я задаю себе вопрос: одни ли они устали? Одни ли они желают отдыхать? И где, в какой стране они найдут этот отдых? А если, паче чаяния, они бы нашли желанный отдых, то… за чьей спиной они будут отдыхать? И какими глазами эти господа будут смотреть на своих сослуживцев, в тяжелый момент не бросивших армию? А если после отдыха они пожелают снова вступить в армию, то я предупреждаю, в свою бригаду я их не приму. Пусть убираются на все четыре стороны к чертовой матери». После столь гневной отповеди большинство из подавших рапорты забрали их обратно.

Генерал Марков, казалось, совершенно не отдыхал. С утра до вечера его можно было видеть в станице или скачущим куда-то верхом, или идущим куда-то быстрым шагом. Не было частей в его бригаде, которых он не навестил бы, не поговорил. «Налетал» Марков и к черкесам, служившим в его конвое и в Черкесском конном полку. Простодушные всадники любили его за беззаветную храбрость, за сердечный без высокомерия подход к ним, за заботу о них, за веселый нрав и справедливость. Поэтому они всегда высоко ценили его похвалы, благодарности и по достоинству оценивали его взыскания, наказания и даже гнев. Случай, когда в походе Марков плеткой выгнал в степь за грабеж одного черкеса с предупреждением: вернется – будет расстрелян, вызвал в них восхищение. Черкесы, как и все Добровольцы, не только любили своего генерала, не только боялись, но и почти обожествляли его и были самозабвенно преданы ему.

В Офицерский полк стали еженедельно прибывать пополнения, хотя и малыми группами. Группы представлялись генералу Маркову, и каждому добровольцу он задавал 2–3 вопроса. Однажды присутствующие обратили внимание на довольно продолжительный разговор Маркова с новоприбывшим поручиком.

«Как? Вы решили идти по стопам дядюшки?» – спросил генерал. – «Так точно! Насколько мне удастся», – был ответ поручика. Оказалось, что это тот самый племянник генерала Незнамова, который студентом слышал беседы своего родственника с Сергеем Леонидовичем. Теперь он много расспрашивал о генерале и сделал вывод: принципы военного искусства, которые Марков проповедовал до войны, блестяще подтвердились его делами последующих лет.

В течение мая шло непрерывное численное усиление Добровольческой Армии. 26 мая с Кубани пробились два казачьих полка, до 1 500 шашек. Затем была торжественная встреча отряда полковника М. Г. Дроздовского, отряда «рыцарей духа, пришедших издалека и вливших в армию новые силы», как сказал генерал Алексеев. 17 мая Марков уехал в отпуск в Новочеркасск, как и все отпускные, на две недели. Там он после официальных визитов стал в первую очередь навещать своих раненых в госпиталях, справляясь об их здоровье и желая скорейшего возвращения в строй. «Появление генерала Маркова в лазаретах вызвало слезы радости у раненых, – вспоминает участник борьбы. – С гордостью мы смотрели на него и, кто мог, в своих рваных мундирах выходили на Московскую улицу или в Александровский сад, чтобы лишний раз увидеть своего любимого Вождя, где он в сопровождении офицеров нагонял страх на тыловых патриотов».

Однажды в Новочеркасске было объявлено, что Марков выступит в здании городского театра с докладом о Кубанском походе, о целях и задачах Добровольческой Армии, о необходимости восстановления Великой России. К назначенному часу театр был буквально набит народом, не было ни одного свободного места даже в проходах.

На сцену быстрым шагом вышел генерал Марков в своей неизменной белой папахе, в походной форме, с белым крестиком Святого Георгия на груди. Его встретили громовыми аплодисментами, которые продолжались долгое время. Напрасно Сергей Леонидович раскланивался, махал папахой, присаживался, вскакивал, разводил руками… Наконец зал стих и замер. Описывая Кубанский поход, генерал Марков говорил о беззаветном самопожертвовании и храбрости рядовых чинов Армии в десятках сражений. Он говорил о победах, одержанных молодежью в исключительно тяжелых условиях похода и о главной победе: Армия не погибла, она показала всем – бороться можно, до́лжно… и успех борьбы неизбежен. Закончил свой более чем часовой доклад генерал Марков следующими словами: «Многие погибли уже в борьбе; в дальнейшем погибнем, может быть, и мы. Но настанет время, и оно уже близко, когда над Россией, Великой и Единой, снова взовьется наше Национальное трехцветное знамя».

Неистовое «ура», крики «Марков!» продолжались бы без конца, если бы на сцену не вышел офицер с букетом цветов. Офицер подносил цветы от дам, но генерал Марков не дал ему договорить: «В госпиталь раненым! Я не певица!»

Новый взрыв аплодисментов, крики – «просим», «ура!» Офицер снова попытался подойти с букетом к генералу и на этот раз услышал от него властное: «Немедленно под арест!» Смущенный, тот сошел со сцены.

Доклад произвел на всех потрясающее впечатление. На одну его особенность обратили Марковцы внимание: генерал Марков в своем докладе ни разу, ни словом не высказался о себе, будто он лишь наблюдал в боях, а не командовал и не участвовал в них.

* * *

К началу июня 1918 года Добровольческая Армия почти утроила свой численный состав, достигавший теперь 9 000 штыков и шашек при 21 орудии и 2 бронеавтомобилях. Теперь генерал-лейтенант Марков стал начальником 1-й пехотной дивизии, состоявшей из 1-го Офицерского пехотного полка, 1-го Кубанского стрелкового полка, 1-го Офицерского конного полка, 1-й Офицерской батареи, 1-й инженерной роты и отдельной конной сотни. Помощник Маркова полковник Тимановский заменял целый Штаб дивизии.

Вечером 11 июня Сергей Леонидович собрал всех начальников частей своей дивизии, чтобы осветить обстановку на фронте всей Армии и поставленную задачу. Предстояло атаковать противника в районах станций Торговая и Шаблиевка. 1-я дивизия, выступив задолго до рассвета, будет наступать прямо на Шаблиевку. Обратившись к артиллеристам, генерал сказал им: «А вам всем, господа, могу сказать вот что: на пехоту ляжет штурм станции, а вам придется принять на себя весь огонь артиллерии и бронепоездов в открытом поле. Будут потери, но учить мне вас нечему!» Отпустив начальников, Сергей Леонидович завернулся в бурку и уснул тут же у батарейного костра.

12 июня Марков выступил к железнодорожной ветке Царицын – Торговая и, выставив заслон для защиты со стороны Тихорецкой, вышел на Торговую. У хутора Попова (конный завод), лежащего вплотную к станции Шаблиевка, дивизия встретила сильное сопротивление красных. Бой сильно затянулся, но все же к полудню, сломив сопротивление противника, Добровольцы стали занимать хутор. Его взятие решило и участь Шаблиевки, от которой начался отход красных. Марков распорядился занять станцию и выслать к 9 часам вечера команду подрывников для порчи железнодорожного пути в сторону Великокняжеской. Сам же он перешел на открытое место вместе с полковниками Р. М. Тунебергом и Н. С. Тимановским и начальником пулеметной команды Э. Ф. Кариусом и устроил для себя наблюдательный пункт на железнодорожных шпалах, сложенных в штабель высотой в рост человека. Артиллерия красных тут же открыла огонь по появившейся группе офицеров. Едва успев распорядиться об уходе из сферы огня, Марков был сброшен на землю новым взрывом гранаты… Тяжело раненого в голову и левое плечо, его отнесли в дом. Доктор, увидев Сергея Леонидовича, ужаснулся: «Положение безнадежно».

Сергей Леонидович тяжело дышал. Спустя два часа он ненадолго пришел в сознание и спросил о боевой обстановке. Командир Кубанского стрелкового полка поднес к лицу генерала икону, которую всегда возил его ординарец. Марков поцеловал икону и сказал отрывисто: «Умираю за вас… как вы за меня… Благословляю вас…» Дальше уже ничего нельзя было разобрать. Через несколько минут его не стало.

А в это время Кубанские стрелки ворвались на станцию и отбросили красных за реку. Железнодорожный мост остался неповрежденным. Дивизия под командованием Маркова выполнила задачу, но какой тяжелой ценой!

«Сердце упало… Уныния не было, не было и отчаяния: была какая-то пустота. Отомстить, отомстить! Ко многим счетам прибавился еще один – огромный. Не такой смерти заслуживал генерал Марков», – рассказывал один из Марковцев. Наутро дивизия провожала своего героя-командира. Командир полка сказал глубоко прочувственное слово, многие рыдали.

В 5 часов 13 июня тело Сергея Леонидовича было перенесено в украшенный зеленью вагон на вокзале, и поезд с почетным караулом от 1-го отделения Инженерной роты отошел на станцию Торговую, где тогда находился Штаб Командующего Армией. Здесь генерал Деникин попрощался со своим верным соратником. Его приказом 1-й Офицерский полк стал именоваться «1-м Офицерским генерала Маркова полком».

В Новочеркасске в церкви епархиального училища была отслужена панихида по Маркову. В почетном карауле стояли его соратники. «Не помню уже, как долго я стоял над гробом, – записал один из них. – Мыслей не было, а я не мог оторвать взор от лица того, кого больше всех других уважал и более всех других боялся. И положив земной поклон великому воину и еще раз взглянув на того, который ничего не боялся, я поплелся домой. Если бы все генералы были такие, как он, – думал я».

Отпевали Сергея Леонидовича 15 июня в Свято-Вознесенском кафедральном соборе. На кладбище помимо семьи, генерала Алексеева и Офицерского полка присутствовала половина жителей Новочеркасска. Все поголовно плакали во время речи Алексеева, который подчеркнул верность Маркова России и его жертвенность Христианина-воина. Генерал Алексеев от имени Армии поклонился матери и жене Сергея Леонидовича и бросил первую лопату земли в могилу.

Смерть Маркова была трагедией не только для Добровольческой Армии, но и для его родных. Мать, жена и дети Маркова оказались в Новочеркасске еще до его приезда из Быхова, и здесь же им пришлось похоронить его. Последнее, что известно о судьбе родных Сергея Леонидовича, – их отъезд заграницу весной 1920 года из Новороссийска.

Смерть сразила Маркова, по словам генерала Деникина, тогда, «когда Добровольческая армия вышла из окружения на широкую дорогу, когда так нужны были люди таланта, воли и доблести; поразила человека, предназначенного, казалось, самой судьбой для командования Добровольческой армией в составе развернувшихся впоследствии Вооруженных сил юга России. Той армии, которая шла к Харькову и Орлу». Деникин был потрясен смертью соратника и друга и вспоминал впоследствии:

«В армии, в ее духовной жизни, в пафосе героического служения образовалась глубокая брешь. Сколько предположений и надежд связывалось с его именем. Сколько раз потом в поисках человека на фоне жуткого безлюдья мы с Иваном Павловичем (Романовским. – Н. К.), точно угадывая мысли друг друга, говорили со скорбью:

– Нет Маркова…»

Имя Сергея Леонидовича Маркова безупречно и славно. Офицер, Доброволец, Военный вождь, он любил Родину и честно и мужественно служил ей.

Н. Л. Калиткина