Читать книгу Самые желанные женщины. От Нефертити до Софи Лорен и принцессы Дианы - Группа авторов - Страница 3

Она не обладала ни блестящей родословной, ни особыми талантами, не была ни выдающейся красавицей, ни гением в политике, но ее имя давно стало нарицательным, обозначая и целую эпоху, и явление фаворитизма. Жизнь урожденной Жанны-Антуанетты Пуассон наглядно доказывает, что любая может войти в историю – если только приложит к этому достаточно усилий.

Родителями будущей маркизы считаются Франсуа Пуассон, бывший лакей, дослужившийся до интенданта, и Луиза-Мадлен де ла Мотт. Считаются, потому что весьма вольное поведение красавицы Луизы дает историкам основание сомневаться в отцовстве ее супруга: по их мнению, отцом Жанны скорее всего был финансист, бывший посол в Швеции Ленорман де Турнем. Именно он заботился о Луизе и ее детях, когда Франсуа Пуассон, проворовавшись, сбежал из страны.

Жанна-Антуанетта появилась на свет 29 декабря 1721 года в Париже. Девочка росла, окруженная всеобщей любовью: она была очаровательна, покладиста, умна и очень хороша собой. Благодаря средствам де Турнема Жанна воспитывалась в монастыре урсулинок в Пуасси: вспоминают, что юная Жанна чудесно пела – позже ее красивым чистым голосом будут восторгаться придворные музыканты – и великолепно декламировала, выказывая немалый драматический талант. Возможно, сложись обстоятельства по-другому, и из Жанны вышла бы превосходная актриса, но ей была уготована другая судьба: однажды известная гадалка мадам Лебон предсказала девятилетней Жанне, что когда-нибудь она покорит сердце самого короля.

Предсказание произвело неизгладимое впечатление и на Жанну, и на ее мать, которая во что бы то ни стало решила воспитать из дочери достойную спутницу монарха. Она наняла для девочки лучших учителей, которые обучали ее пению, игре на клавикордах, рисованию, танцам, этикету, ботанике, риторике и сценическому искусству, а также умению одеваться и вести светские беседы. За все платил де Турнем – у которого на девочку были свои планы.

Едва Жанне исполнилось девятнадцать лет, де Турнем устроил ее свадьбу с собственным племянником: Шарль-Гийом Ленорман д’Этиоль был на пять лет старше своей невесты, некрасив и стеснителен, однако Жанна не раздумывая согласилась на брак: де Турнель пообещал новобрачным составить завещание в их пользу, часть из которого преподнес им в качестве свадебного подарка.

Семейная жизнь оказалась неожиданно счастливой: муж был совершенно очарован своей хорошенькой женой, а она наслаждалась спокойной жизнью в имении Этиоль, расположенном на границе Сенарского леса – любимых королевских охотничьих угодий. Муж был рад исполнить любую ее прихоть: Жанна не знала недостатка в нарядах и драгоценностях, у нее были прекрасные экипажи и даже домашний театр, который любящий супруг организовал, дабы его обожаемая жена могла развлекаться игрой на сцене. Жанна по-своему любила мужа: вспоминают, что она не раз говорила ему, что никогда его не оставит – разве что ради самого короля. Она родила мужу двух детей: сына, умершего вскоре после рождения, и дочь Александрину-Жанну – в семье ее звали Фанфан.

Молодая мадам д’Этиоль была счастлива, но ей было скучно в узком семейном кругу – и она, по примеру многих светских дам, устроила у себя салон. Уже скоро в обществе стали говорить, что мадам д’Этиоль весьма обходительна, остроумна, очень хороша собой и к тому же на удивление умна. В ее салоне стали бывать светские львы и актеры, ученые мужи и политики: среди постоянных гостей называют знаменитого философа Шарля де Монтескье, известного драматурга Проспера Кребильона, прославленного ученого Бернара де Фонтенеля и даже Вольтера, весьма ценившего мадам д’Этиоль за ум, обаяние и искренность. Сам председатель парламента Эно, постоянный участник вечерних приемов у королевы, говорил, что Жанна – прелестнейшая из всех женщин, которых он когда-либо видел: «Она прекрасно чувствует музыку, очень выразительно и вдохновенно поет, наверное, знает не меньше сотни песен».

О ее внешности сохранилось немало свидетельств, но таких противоречивых, что теперь нелегко разобраться в том, как же именно выглядела Жанна. Маркиз д’Аржансон писал: «Она была блондинкой со слишком бледным лицом, несколько полновата и довольно плохо сложена, хотя и наделена грацией и талантами». А обер-егермейстер Версаля описывал ее как элегантную женщину среднего роста, стройную, с мягкими непринужденными манерами, обладавшую лицом безукоризненной овальной формы, прекрасными, с каштановым отливом волосами, довольно большими глазами, прекрасными длинными ресницами, прямым, совершенной формы носом, чувственным ртом, очень красивыми зубами. По его словам, у Жанны был чарующий смех, всегда прекрасный цвет лица, а глаза неопределенного цвета: «В них не было искрящейся живости, свойственной черным глазам, или нежной истомы, свойственной голубым, или благородства, свойственного серым. Их неопределенный цвет, казалось, обещал вам негу страстного соблазна и в то же время оставлял впечатление какой-то смутной тоски в мятущейся душе…»

Уже скоро мадам д’Этиоль блистала в парижском свете, что для дочери бывшего лакея было невероятным достижением, но Жанна мечтала о большем: она прекрасно помнила, что ей суждено покорить сердце самого короля. В надежде встретиться с ним Жанна, одетая в свои самые элегантные наряды, частенько выезжала в Сенарский лес, где любил охотиться король Людовик XV – говорят, молодая красавица привлекла внимание короля, и тот соизволил послать ее супругу оленью тушу. Мсье д’Этиоль был столь рад знаку королевского внимания, что велел сохранить оленьи рога – что его жена сочла добрым знаком: в скором времени ее муж будет носить рога от самого короля. Однако Жанну заметил не только Людовик, но и его официальная фаворитка, всесильная герцогиня де Шатору: она немедленно потребовала от мадам д’Этиоль «избавить короля от ее назойливого внимания». Жанне пришлось отступить.

В декабре 1744 года герцогиня де Шатору неожиданно скончалась: вспоминают, что король так горевал, что, хотя некоторое время утешался с ее сестрой, не спешил выбирать новую фаворитку. Путь к сердцу короля оказался свободен.

В феврале 1745 года в Парижской ратуше давали бал-маскарад в честь бракосочетания дофина Людовика-Фердинанда и испанской принцессы Марии-Терезии: мадам д’Этиоль прибыла туда в костюме Дианы и всю ночь развлекала короля остроумной беседой, отказываясь снять маску. Лишь перед уходом Жанна показала королю свое лицо – и по всей видимости, король был впечатлен ее красотой. Когда Жанна, подобно Золушке, потерявшей на лестнице дворца туфельку, уронила на пол бальной залы свой платок, король поднял его и лично вернул даме: этикет рассматривал такой жест как слишком интимный, так что придворные не сомневались, что Людовик избрал себе новую любовницу.

Но их следующая встреча состоялась лишь в апреле: в Версале представляли итальянскую комедию, и то ли стараниями королевских распорядителей, то ли происками поддерживавших Жанну придворных она оказалась в ложе по соседству с королевской. Людовик пригласил Жанну на ужин – а на десерт Жанна подала королю себя.

Это едва не стало ее роковой ошибкой: наутро король сообщил своему камердинеру, что мадам д’Этиоль была весьма мила, но ею явно двигал корыстный интерес и честолюбие. Все это немедленно стало известно Жанне, не пожалевшей денег на подкуп королевских слуг. И она сделала самое умное, что могла: она исчезла с королевских глаз.

Обычно дамы, удостоенные королевского внимания, не исчезали после первой же встречи – напротив, они всячески набивались на вторую. Необычное поведение Жанны д’Этиоль заинтриговало короля, и он не переставал думать о ней. Когда она появилась снова, то разыграла перед Людовиком целый спектакль: она призналась ему в своей страстной и безграничной любви, пожаловалась на преследования ревнивого и жестокого супруга… И король, растроганный и очарованный, пал к ее ногам. Он пообещал Жанне, что сделает ее официальной фавориткой, едва вернется из похода во Фландрию.

Королю Людовику XV в то время было тридцать пять лет. Получив престол в раннем детстве, король всю молодость провел в разнообразнейших удовольствиях, предпочитая государственным делам изящные искусства, охоту и женщин. Он был женат на Марии Лещинской – женщине некрасивой и к тому же старше его на семь лет, которая после рождения десяти детей (из которых выжили семеро) отказалась делить с ним ложе, снисходительно наблюдая за чередой королевских любовниц. К тридцати пяти годам у короля было все, что он мог только желать, и в то же время он, все изведавший и все попробовавший, ничего уже не желал: пресыщение вызвало невыносимую скуку, развеять которую король уже и не надеялся.

Однако Жанна, прекрасно осведомленная о проблемах Людовика, взяла на себя обязанность всячески развлекать его. Сначала она писала ему изящные остроумные письма (править которые ей помогал аббат де Берни, также обучавший Жанну придворным манерам), потом делала все, чтобы король в ее обществе не скучал ни минуты. Возможно, именно этим Жанна д’Этиоль завоевала сердце короля, и именно так оставалась его владычицей до самой своей смерти.

Уже в мае Жанна развелась со своим супругом, а в июне Людовик пожаловал своей возлюбленной титул маркизы де Помпадур, к которому прилагались поместье и герб, а уже в сентябре новоиспеченную маркизу официально представили ко двору в качестве королевской фаворитки. Как ни странно, королева весьма благосклонно отнеслась к Жанне, отметив ее искреннюю привязанность к Людовику, ум и то уважение, с которым маркиза неизменно относилась к ее величеству. Известно, что она не раз говорила: «Если уж королю так нужна любовница, то лучше это будет мадам Помпадур, чем кто-нибудь еще». А вот придворные, оскорбленные и низким происхождением Жанны, и ее пока еще нередкими нарушениями прихотливого этикета, прозвали ее Гризеткой – намекая этим нелестным прозвищем на то, что для родовитых аристократов маркиза по сути своей является всего лишь высокопоставленной куртизанкой.

Однако Жанна не отчаивалась: она прекрасно понимала, что тот, кот владеет сердцем короля, может владеть и его подданными, а Людовиком она завладела накрепко. Король, очарованный красотой Жанны, ее остроумными беседами и утонченными любовными утехами, был по-настоящему влюблен. Однако Жанна понимала, что так короля не удержать: красавиц вокруг много, а Жанна к тому же от природы обладала холодным темпераментом, и изощренные постельные игры давались ей тяжело. Мадам де Помпадур постоянно принимала различные афродизиаки, чтобы распалить свою страсть, – шоколад, супы из сельдерея, трюфели, порошок из шпанских мушек, устрицы, красное вино с пряностями и так далее, но даже они со временем перестали оказывать нужное действие. Но Жанна сделала ставку не на секс: она, как никто, могла развлечь короля, развеять его скуку. Каждый день в ее салоне его встречали лучшие умы своего времени – Вольтер, Буше, Монтескье, Фрагонар, Бюффон, Кребильон беседовали с его величеством, и все неизменно с восхищением отзывались о маркизе. Она проявляла необыкновенную изобретательность в нарядах и прическах, никогда не представая перед королем дважды в одном и том же образе, и не жалела сил и средств на организацию многочисленных праздников, балов, вечеринок, маскарадов и концертов, неизменно поражающих оригинальностью идеи, тщательностью организации, роскошью и изысканностью. Нередко она организовывала для короля театральные представления – самые последние новинки лучших европейских драматургов разыгрывались перед королевской семьей, и всегда в главной роли выступала очаровательная маркиза, с блеском исполнявшая и комедийные, и драматические роли. Со временем Жанна даже создала в Версале, в одной из примыкавших к Медальонному кабинету галерей, собственный театр, названный «Камерным».

Со временем Жанна обрела неограниченное влияние не только на самого короля, но и на государственные дела: говорили, что страной правит не король, а маркиза де Помпадур. Она держала себя так, как будто бы сама была королевской крови: в своих покоях, которые когда-то принадлежали мадам де Монтеспан, всесильной фаворитке Людовика XIV, она принимала министров, послов и королевских особ. Даже родственники Людовика должны были просить у нее аудиенции. Приемы проходили в роскошном зале, где стояло только одно кресло – для маркизы. Все остальные должны были стоять. Она настолько была уверена в своих силах, что даже захотела выдать свою дочь Александрину за сына короля от графини де Вентимиль, однако король, возможно в единственный раз, решительно отказал Жанне: вместо этого Александрину просватали за герцога де Пикиньи. Однако в тринадцать лет девушка внезапно скончалась – говорили, что ее отравили недоброжелатели маркизы, которых по мере усиления ее власти становилось все больше.

Маркиза де Помпадур и правда могла считаться всесильной. Все ее родственники получили титулы, должности и денежные подарки, все друзья сделали карьеру. Она привела к власти герцога Шуазеля, меняла по своему желанию министров и главнокомандующих и даже по собственному усмотрению вела внешнюю политику: именно по инициативе маркизы Франция заключила в 1756 году договор со своим традиционным противником Австрией, направленный против Пруссии, которая исторически всегда была французской союзницей. Согласно историческому анекдоту, к прусскому королю Фридриху II Жанна воспылала ненавистью после того, как ей доложили, что тот дал своей собаке кличку Помпадур. Хотя Вольтер приветствовал этот договор, отмечая, что он «объединил две страны после двухсот лет заклятой вражды», в итоге он вышел Франции боком: разразившаяся Семилетняя война могла бы закончиться поражением Пруссии, но в итоге Франция оказалась среди проигравших: пришедший к власти в далекой России Петр III отказался от всех завоеваний, буквально подарив победу Фридриху. А если бы императрица Елизавета прожила хотя бы на месяц дольше, все было бы по-другому, и мадам де Помпадур вошла бы в историю как один из самых удачливых политиков современности.

Интересы Жанны не ограничивались политическими интригами: немало сил и денег она тратила на поддержку искусств, возродив обычай королевского меценатства. Она покровительствовала философам и ученым, выхлопотала пенсию Жану д’Аламберу и Кребильону, обеспечила издание первого тома прославленной Энциклопедии, оплачивала обучение талантливых студентов и издавала литературные труды, многие из которых благодарные авторы посвящали ей. В Париже она создала военную школу для сыновей ветеранов войн и обедневших дворян – прославленный Сен-Сир, деньги на строительство которого маркиза пожертвовала из своего кармана. В Севре она организовала фарфоровое производство, куда приглашала лучших химиков, скульпторов и художников. Со временем севрский фарфор стал конкурировать с прославленным саксонским, а особый розовый цвет в честь маркизы назвали «rose Pompadour». Первую продукцию маркиза выставила в Версале и лично продавала придворным, провозглашая: «Если тот, у кого есть деньги, не покупает этот фарфор, он плохой гражданин своей страны».

Благодаря милости и щедрости короля Жанна распоряжалась огромными суммами: историки подсчитали, что ее наряды стоили 1 миллион 300 тысяч ливров, косметика – три с половиной миллиона, театр обошелся в четыре, лошади и экипажи – в три, на драгоценности ушло 2 миллиона, а на прислугу – полтора. Четыре миллиона было потрачено на увеселения, а восемь – на меценатство. Огромных денег стоила недвижимость, которую Жанна скупала по всей стране, каждый раз перестраивая покупку по собственному вкусу, переделывая парки и обставляя новые дома изящной мебелью и произведениями искусства. Стиль, который создала маркиза, до сих пор называется ее именем – так же, как фасоны одежды, прически, оттенки помады. Говорят, что конусообразные бокалы для шампанского были придуманы ею и имеют форму ее груди и что именно она придумала маленькую сумочку на завязках, и поныне известную как «помпадур». Маркиза ввела в моду высокие прически и каблуки, потому что сама была маленького роста, а огранка бриллианта «маркиза» имеет форму ее губ.

К 1750 году маркиза поняла, что ее власть над королем слабеет: ей все труднее возбуждать его желание, все чаще Людовик заглядывается на молоденьких красавиц, которых всегда было много при дворе. И маркиза приняла единственно верное решение: она сама отказалась от королевской постели, предпочтя стать ему ближайшим другом. А чтобы ее место не заняла какая-нибудь хваткая девица, взяла подбор королевских любовниц в свои руки. В парижском квартале Парк-о-Серф, пикантно известном Оленьем парке, она оборудовала настоящий дом свиданий для Людовика: там жили молоденькие девушки, которые после прохождения необходимой подготовки попадали в постель к монарху, а затем выдавались замуж, получая «за службу» немалое приданое. Маркиза зорко следила за тем, чтобы любовницы менялись быстрее, чем успевали надоесть Людовику, и прежде, чем он успел бы привязаться к какой-нибудь из них – маркиза по-прежнему желала оставаться единственной повелительницей королевского сердца. Между тем сама Жанна чувствовала усталость от постоянной битвы за короля, за положение при дворе, за влияние. Она давно болела – туберкулез буквально пожирал ее изнутри, – хотя и не подавала виду, и ее все чаще посещали грустные мысли. «Чем старше я становлюсь, – писала она в одном из своих писем брату, – тем более философское направление принимают мои мысли… За исключением счастья находиться с королем, что, конечно же, радует меня больше всего, все остальное только переплетение злобы и низости, ведущее ко всяким несчастьям, что свойственно людям вообще. Прекрасный сюжет для размышлений, особенно для такой, как я».

Шли годы, и маркиза с печалью понимала, что ее красота поблекла, а молодость прошла. Король по-прежнему был рядом с нею, но его держала уже не любовь, а привычка: поговаривали, что он не отставляет ее из жалости, опасаясь, что чувствительная маркиза наложит на себя руки. Тем не менее он урезал Жанне содержание, так что ей пришлось распродавать свои драгоценности и дома, дабы иметь возможность по-прежнему роскошно принимать у себя его величество.

Весной 1764 года Жанна, которая по-прежнему сопровождала короля во всех поездках, почувствовала себя плохо. В замке Шуазель она упала в обморок, и стало ясно, что ее конец близок. Король велел привезти ее в Версаль – и хотя этикет строжайше запрещает всем, кроме короля, болеть и умирать в стенах королевской резиденции, маркиза де Помпадур испустила свой последний вздох в личных королевских покоях. Это случилось вечером 15 апреля 1764 года. Ей было 43 года.

Вольтер, ее старый и верный друг, был одним из немногих, кто искренне переживал ее смерть: «Я глубоко потрясен кончиной госпожи де Помпадур, – писал он. – Я многим обязан ей, я оплакиваю ее. Какая ирония судьбы, что старик, который едва в состоянии передвигаться, еще жив, а прелестная женщина умирает в 40 лет в расцвете самой чудесной в мире славы».

Похороны маркизы проходили в необыкновенно дождливый и ветреный день. «Какую отвратительную погоду вы выбрали для последней прогулки, мадам!» – заметил Людовик, наблюдавший траурную процессию с балкона своего дворца. Согласно этикету, сам он не мог присутствовать на похоронах. Маркизу погребли рядом с ее матерью и дочерью в усыпальнице монастыря капуцинов. По преданию, на ее могиле было написано: «Здесь покоится та, которая двадцать лет была девственницей, десять лет – шлюхой, а тринадцать лет – сводницей». Через полвека монастырь был разрушен, и могила маркизы была навсегда утрачена.