Читать книгу 100 великих загадок истории Франции - Группа авторов - Страница 25

«Ондина» была первой французской подводной лодкой новой серии; весила она 770 тонн, а в длину имела 64 метра; ее спустили на воду в августе 1925 г. Конструкцию лодки разрабатывали достаточно долго, как это зачастую бывает с опытными образцами, так что заключительные испытания она прошла только осенью 1928 г.

И вот наконец 1 октября 1928 г. «Ондина» вышла в пробный рейс из Шербура в тунисский порт Бизерту, оттуда – в Аяччо, на Корсику, и затем в Тулон. Лодка шла на малой скорости и на дизельном двигателе, окутанная клубами серого дыма и увенчанная радиотелеграфной мачтой. На борту «Ондины» находились тридцатитрехлетний капитан 1-го ранга Брейтмайер, командир лодки, его старший помощник и сорок человек матросов, в том числе старшины и боцман.

Брейтмайер участвовал во всех ходовых испытаниях «Ондины», прошедших довольно успешно, и надеялся не ударить в грязь лицом и во время пробного рейса, который должен был продлиться неделю. По всем расчетам приход «Ондины» в Бизерту ожидался 9 октября. Но она не пришла…

Молчание «Ондины» можно было объяснить либо неисправностью бортовой радиостанции, либо помехами в эфире – неблагоприятные условия наблюдались как раз с 3 по 6 октября. К тому же подводные лодки прибрежного действия типа «Ондины» были оборудованы маломощными радиопередатчиками.

Бизерта. Современный вид

По крайней мере, именно такие предположения выдвигались поначалу. И они во всяком случае, не были лишены основания, тем более что утром 6 октября молчание нарушилось. Что же случилось? Да, в общем, ничего особенного: подводную лодку якобы видели на траверзе Орана[3], и Брейтмайер, по сообщениям оттуда, проходя мимо, просигналил на берег семафором.

Утром 7 октября об «Ондине» опять не было никаких вестей.

«Похоже, она идет с опозданием на сутки», – рассуждали штабисты французского ВМФ.

Однако, судя по всему, «Ондина» шла с опозданием уже на двое суток, потому как восьмого числа ее тоже никто не видел. Тогда в Шербуре решили отправить телеграмму в Тулон.

«Такая задержка, естественно, кажется странной, – думали в Шербуре, – тем более что подлодка и в самом деле как будто в воду канула, и не где-нибудь, а вблизи берега, на оживленном судоходном участке».

9 октября двум сторожевикам – «Кале» и «Дордони» – было предписано обследовать воды на всем протяжении от Бизерты до Гибралтара в двадцатимильной прибрежной полосе, в то время как три эскадренных миноносца должны были идти параллельным курсом и мористее.

Между тем из Тулона вышли еще три эсминца – «Пантера», «Шакал» и «Тигр», им надлежало обследовать воды у северного побережья Средиземного моря, хотя было маловероятно, что «Ондина» вдруг ни с того ни с сего решила изменить курс.

Второму дивизиону во время поисков, судя по всему, должно было повезти больше, поскольку потом он получил задание идти вдоль берегов Испании – курсом «Ондины», только в обратном направлении.

Наступило 11 октября. Участь «Ондины» по-прежнему была окутана тайной. Стали появляться всевозможные домыслы и предположения. Быть может, на лодке вышел из строя двигатель? Но тогда она должна была бы послать в эфир сигнал бедствия. Или сломался радиопередатчик? И это было вероятнее всего: по крайней мере, в таком случае можно было объяснить, почему лодка молчала двое-трое суток. А что, если «Ондина» потерпела кораблекрушение? Ведь в Бискайском заливе немного штормило. Да, но урагана-то как такового не было. Во всяком случае, даже если он и был, подлодке не составило бы труда укрыться у берега.

Нет, здесь могло быть только одно объяснение: «Ондина» ушла под воду – вышла из строя система продувки балласта, и лодка не смогла всплыть на поверхность. Однако на эту версию тут же нашлись возражения: согласно рейсовому предписанию, подлодка не должна была совершить ни одного учебного погружения. В этом рейсе «Ондине» предстояло показать свои возможности во время плавания только в надводном положении. И капитану Брейтмайеру вряд ли могло прийти в голову рисковать лодкой, совершая погружения на мелководье.

11 октября Министерство военно-морских сил Франции решилось огласить факт исчезновения «Ондины». В заявлении тем не менее оговаривалось, что надежда найти лодку еще не потеряна, поскольку, как известно, бывали случаи, когда подводные лодки не давали о себе знать в течение десяти дней, а то и больше. Однако «Ондина», увы, побила все рекорды молчания, что, собственно, и вызывало тревогу.

Между тем эсминцы продолжали вести поиски. Все отчего-то решили, будто необъяснимая авария, повлекшая за собой исчезновение «Ондины», произошла в Атлантике. Впрочем, такое предположение основывалось на том, что «Ондина» должна была послать контрольное радиосообщение при подходе к Средиземному морю. Значит, она могла исчезнуть где-то между Эль-Ферролем, откуда от нее пришло последнее «радио», и Гибралтаром.

Но исчезла ли «Ондина» на самом деле? И если да, то как и почему? Чтобы ответить на эти вопросы, надо было отыскать хоть какой-нибудь след или свидетельство очевидца. Однако ни того, ни другого найдено не было – невзирая на все усилия экипажей эсминцев, продолжавших с упорством и настойчивостью бороздить море. Корабли несколько раз прошли по маршруту подводной лодки-призрака – туда и обратно, но на море было пусто. При встрече поисковые корабли поднимали флаги, обмениваясь одними и теми же сигналами: «Видели “Ондину” – «Нет…»

А потом поступило сообщение с греческого сухогруза «Екатерина Гуландрис». В его судовом журнале упоминалось, но довольно туманно, о том, что во время рейса судно столкнулось с обломками какого-то корабля в районе Гибралтара.

Разговор с греками не принес в эту историю ничего определенного. «Екатерина Гуландрис», следовавшая по маршруту «Ондины» – в обратном направлении, наскочила на неопознанный предмет, но доказать, что этим предметом могла быть подводная лодка, не удалось.

В один прекрасный день в министерство ВМС Франции поступило еще одно сообщение, имевшее прямое касательство к делу об исчезновении «Ондины». Только на сей раз не от какого-то неизвестного из Роттердама, а от господина Вакье – окружного администратора по учету и призыву моряков рыболовного и торгового флотов в Руане. К Вакье попал рапорт капитана французского сухогруза «Альберта-Леборнь», в котором тот докладывал, что вечером 3 октября его судно находилось как раз в тех водах, где «Гуландрис» столкнулся с обломками неизвестного корабля.

– А вы случайно не заметили там что-нибудь необычное? – спросил Вакье у Карона, капитана «Альберты-Леборнь».

– Если вы имеете в виду обломки, на которые наскочила «Гуландрис», то должен вам сказать, я их не видел. И все же… – Произошла одна странная штука – думаю, она поможет вам кое-что прояснить. Я имею в виду «радио».

– Какое «радио»?

– Вот я и говорю. 4 октября, утром, Мариани, наш радист, поймал сообщение. Передавала радиостанция на мысе Финистерре[4]. Честно говоря, это было даже не сообщение, а скорее навигационное предупреждение.

– Оно что, имело отношение к интересующему нас делу?

– В эфире в этот раз были сплошные помехи. Да, точно, как раз подошло время – было ровно восемь утра – всем торговым судам выходить на связь со своими судовладельцами. Мариани показалось – финистеррская станция предупреждала, что столкнулись два корабля. И просила все проходящие мимо суда идти в район столкновения – с такими-то координатами. В том районе «Гуландрис» и наскочила на обломки.

Сообщение финистеррской радиостанции уже само по себе казалось странным. В нем явно прозвучала просьба идти на поиски. Значит, капитан – виновник столкновения, решил, что на пострадавшем корабле, возможно, есть жертвы. В таком случае почему он не сообщил на берег ни название своего судна, ни порт приписки?

Министерство ВМС Франции запросило радиостанцию на мысе Финистерре. Тамошние радисты ограничились лишь тем, что повторили сообщение капитана, виновного в столкновении, – и название своего судна тот действительно не указал.

Соответствующее уведомление было направлено в штаб-квартиру Ллойда, в Лондон, однако большого значения ему там не придали. Единственно 5 октября в Ллойдовском бюллетене о случившемся факте вышло короткое сообщение – в рубрике «Морские катастрофы».

Однако, за исключением станции на мысе Финистерре, ни одна другая береговая радиостанция – ни в Португалии, ни в Испании – и слыхом не слыхала, уж не говоря о том, чтобы принять, о печально знаменитом «радио». Из Порту[5] сообщили только, что до них дошли едва различимые сигналы бедствия – они звучали в эфире между 20 часами и полуночью, то есть спустя полсуток после вероятного столкновения. Но кто подавал эти сигналы?

Капитан «Гуландрис» ни словом не обмолвился о том, что посылал в эфир «радио». Во всяком случае, то, что он не просил находившиеся поблизости суда идти на поиски обломков, это точно. К тому же, если бы он действительно послал такое «радио», он наверняка предупредил бы всех капитанов о том, что в точке с такими-то координатами дрейфуют неопознанные обломки.

А мог ли капитан греческого судна что-нибудь напутать – и принять подводную лодку за обломки кораблекрушения? Нет – и уж тут он был тверд в своем мнении, – поскольку ни одного сигнального огня на неопознанном корабле видно не было.

– В любом случае ходовые огни можно было бы заметить даже у подводной лодки, – подтвердил капитан «Прадо», другого грузового судна. – Я видел «Ондину» у берегов Португалии в ночь с 3 на 4 октября. Ее огни были заметны на расстоянии трех миль. Помимо судовых огней – зеленого и красного, на радиомачте у нее горел белый сигнальный фонарь.

– По-вашему, выходит, подводную лодку просто нельзя было не заметить?

– В безоблачную погоду – да. А в ту ночь видимость была хорошая.

И снова – уже в который раз – следственная комиссия вернулась к исходной точке в этом чересчур запутанном деле.

Итак, в ночь с 3 на 4 октября на траверзе Порту находились: подводная лодка «Ондина»; греческий сухогруз «Екатерина Гуландрис»; французский сухогруз «Альберта-Леборнь». Из трех означенных судов исчезает подводная лодка – после того как с «Прадо» видели, что она идет нормальным ходом. Это – единственный, доподлинно установленный факт. И притом прискорбный.

Дальше греческий сухогруз сталкивается с неопознанными обломками.

«Альберта-Леборнь» получает «радио», в котором якобы идет речь о каком-то столкновении. При этом, однако, остаются неизвестными ни характер обломков, ни первоначальный отправитель радиосообщения.

Быть может, тут произошло случайное совпадение – и на самом деле перечисленные три факта не имеют между собой ничего общего. Однако не исключено также и то, что все три факта совпадают. В таком случае кто-то из двух капитанов – «Екатерины Гуландрис» или «Альберты-Леборнь» – говорит неправду.

В Роттердаме следственная комиссия вновь допросила капитана Киртатаса – его судно все еще стояло в сухом доке.

Киртатасу сказали про «радио», полученное «Альбертой-Леборнь».

– А вы не получали похожего сообщения? – спросили греческого капитана.

– Вы имеете в виду «радио», где упоминалось про столкновение с обломками кораблекрушения?

– Вот именно.

– Ну да, – сказал Киртатас, – речь, наверно, идет о том самом «радио», которое послал я.

– Значит, вы все-таки послали в эфир сообщение?

– Понимаете, после того как произошло столкновение, я решил предупредить другие суда, что в тех водах дрейфуют неизвестные обломки: ведь они же представляли опасность для судоходства.

Члены следственной комиссии в недоумении переглянулись.

– Вы помните точный текст вашего сообщения?

– Нет. Я составил его впопыхах и тотчас отдал радисту. Но сам текст у него не сохранился.

Ответ капитана казался довольно странным, тем более что все судовые радисты обязаны хранить тексты как передаваемых сообщений, так и получаемых.

– Ну ладно, капитан Киртатас, подумайте хорошенько и постарайтесь вспомнить хотя бы то, о чем вы собирались предупредить другие суда.

– Повторяю, я хотел их предупредить о возможной опасности – об этих чертовых обломках.

– Но ведь вы же просили другие суда выйти на поиски обломков – почему?

– Что-то не припоминаю, чтобы я просил их об этом.

– И все же в сложившихся обстоятельствах поиски были необходимы – разве не так? А вы даже палец о палец не ударили…

– Я же говорил – мы дали стоп.

– Вы четко видели обломки?

– Настолько, насколько позволяли условия: ведь темень стояла, хоть глаз выколи.

– Вы можете их описать?

– Это было похоже на корпус корабля с плавными обводами, только без надстроек.

– Вы уверены, что это была не подводная лодка?

– Точно сказать не могу.

– Следовательно, это вполне могла быть подводная лодка?

– Ну да, возможно, – признался Киртатас и отвернул голову. А потом прибавил: – Но это вы так решили, а не я.

После слов Киртатаса члены следственной комиссии оторопели – но не от удивления, а скорее от возмущения. Еще бы! Прошло столько времени, а греческий капитан лишь сейчас соизволил признаться, что его судно, «возможно», столкнулось с подводной лодкой, которой, вне всякого сомнения, могла быть только «Ондина».

– Как долго вы пробыли в том месте, где произошло столкновение? – спросили Киртатаса.

– Часа два.

– Почему вы не стали ждать, пока рассветет?

– Почему? Да потому, что после столкновения могло произойти одно из двух: обломки или сразу пошли ко дну, или их унесло слишком далеко – попробуй разгляди. Все, что я мог сделать, так это предупредить по радио другие корабли.

– А что, если это действительно была подводная лодка?

– Повторяю, тогда мне это и в голову не могло прийти.

Поведение Киртатаса изменилось. Он уже не свидетельствовал, а защищался.

В самом деле, теперь против него выдвигались сразу два тяжких обвинения: во-первых, по вине вахтенных, допустивших навигационную ошибку, его судно наскочило на подводную лодку; во-вторых, после столкновения он не предпринял никаких мер, чтобы отыскать следы корабля, потерпевшего крушение по его же вине.

Однако Киртатас все отрицал, причем на редкость упорно, и некоторые члены следственной комиссии уже засомневались – а виновен ли он на самом деле. Сомнения их основывались главным образом на том, что нельзя объяснить причину столкновения одной лишь рассеянностью вахтенных «Екатерины Гуландрис»… И греческого капитана подвергли очередному допросу.

– Каким образом вы столкнулись с обломками?

– Кормовой частью правого борта.

– То есть вы хотите сказать, что наскочили на них кормой?

– Выходит, так.

– С какой стороны ваше судно получило повреждения?

– Со стороны носовой части правого борта.

– Следовательно, по вашим словам, получается, что подводная лодка – если только это действительно была она – шла вам наперерез?

– Вот именно. И это еще раз доказывает, что мы столкнулись не с «Ондиной».

– Что вы хотите этим сказать?

– А то, что французская подводная лодка, тем более военная, навряд ли могла совершить такую ошибку при маневрировании.

– Но ведь лодка могла вас просто не заметить?

– Исключено. У нас на борту горели все ходовые огни.

Киртатас говорил уже более уверенно. Конечно, он догадывался, что члены следственной комиссии считают его виновным. К тому же ни для кого не было секретом, что греческие моряки систематически нарушают международные правила судоходства…

Однако, если вопрос об истинном виновнике столкновения так и остался невыясненным, участь «Ондины» не вызывала никаких сомнений: жестокая, бесспорная правда заключалась в том, что обломки лодки навсегда исчезли в бездонных глубинах Атлантического океана, откуда их уже вряд ли удастся извлечь.

(По материалам Р. Лакруа)