Читать книгу Святые равноапостольные Кирилл и Мефодий - Группа авторов - Страница 6

Несмотря на упорное стремление Константина уклоняться от государственной службы, его не оставили в покое. Около 850 года между византийцами и арабами произошел ряд приграничных стычек, потребовавший срочного выяснения отношений. Для этого из Византии в столицу Халифата Самарру было отправлено посольство, возглавляемое асикритисом Георгием. В состав посольства был включен и Константин Философ. Причем на него рассчитывали не только, как на знатока языков, но и как на богослова, поскольку арабы недвусмысленно намекали на возможность проведения религиозных диспутов.

По прибытию посольства в Самарру, еще до начала переговоров и диспутов, мусульмане решили испытать остроумие византийцев. По приказанию халифа на домах, где жили христиане, чтобы подвергнуть их поруганию, были нарисованы изображения демонов, обезьян и свиней. Показав это зрелище византийцам, арабы попросили Константина истолковать увиденное, говоря: «Можешь ли понять, философ, что это значит?» Он же отвечал: «Я вижу на дверях домов изображения демонов и думаю, что внутри домов живут христиане: демоны не могли жить с ними, бежали от них вон; а там, где нет знамений снаружи, демоны живут внутри домов, вместе с обитателями».

Впоследствии действительно имели место и диспуты. В отличие от официальных переговоров они велись во время долгих торжественных застолий, на которые халиф аль-Мутаваккил пригласил многих из арабских мудрецов.

На одном из таких застолий некто из ученых арабов спросил Константина: «Видишь, философ, дивное чудо – божий пророк Мухаммед принес нам благую весть от Бога и обратил в свою веру многих людей. И все мы соблюдаем закон и ни в чем не нарушаем. А вы, держащие закон Христа, вашего Пророка, один так, другой иначе, как кому нравится, так и веруете и исполняете их». На это Константин Философ отвечал: «Бог наш подобен пучине морской. Пророк же о нем говорит: «Род Его кто разъяснит? Ибо взимается от земли жизнь Его». И ради этих поисков многие в пучину ту входят. И сильные умом, богатство мудрости Его принимая, переплывают и возвращаются. A слабые, как в сгнивших кораблях пытаясь переплыть, одни тонут, а другие с трудом едва могут отдышаться, немощной отдаваясь лени. A ваше учение – узкое и удобное, и его всякий может перескочить: и малый и большой. Нет в нем ничего, кроме людского обычая, но только то, что могут делать все, а ничего другого вам пророк ваш не заповедал. Если он не запретил вам гнев и похоть, а допустил их – то в какую вы будете ввергнуты пропасть? Имеющий ум да разумеет. Не так Христос делает, но снизу тяжкое возводит кверху верою и действием Божиим. Ибо Творец всему создал человека между Ангелами и животными, речью и разумом отделив его от животных, а гневом и похотью от Ангелов. И кто к какой части приближается, той и становится причастен – высшей или низшей».

Арабские мудрецы вновь спросили его: «Как вы, если Бог един, в трех Его славите? Скажи, если знаешь. Отца называете и Сын и Дух. Если так говорите, то и жену Ему дайте, чтобы от того многие боги расплодились». На это же Константин ответил: «Не говорите такой бесчинной хулы. Мы хорошо научились от святых отцов и от пророков, и от учителей славить Троицу: Отец, и Слово, и Дух, и три ипостаси в единой сущности. Слово же воплотилось в Деве и родилось ради нашего спасения, как и ваш пророк Мухаммед свидетельствует, написав следующее: «Послали мы дух наш к Деве и пожелали, чтобы родила». Поэтому я извещаю вас о Троице». Мусульмане были вынуждены удовлетвориться таким ответом.

Затем они сказали Константину Философу: «Но если Христос – Бог ваш, почему не делаете того, что Он велит? Ведь написано в ваших евангельских книгах: «Молитесь за врагов. Делайте добро ненавидящим и гонящим». А вы поступаете не так: обиды, которые бы вздумал наносить вам какой-нибудь другой народ, вы отражаете оружием». Константин ответил вопросом: «Если две заповеди есть в законе, кто совершеннее соблюдает закон: тот, кто одну сохранит, или же обе?» Получив ответ, что последний, он продолжал: «Бог сказал: «Молитесь за обижающих». Но еще Он сказал: «Нет больше той любви в этой жизни, как если кто положит душу свою за друзей своих». Ради друзей мы делаем это, чтобы с пленением тела и душа их пленена не была».

Продолжая диспут, мусульмане обратились от богословия к политике, сказав: «Христос давал дань и за Себя и за вас. Как же вы не творите того, что Он делал? И уж если вы защищаете себя, то почему вы не даете дани такому великому и сильному народу исмаилитскому за братьев ваших и друзей? Ведь мы мало и просим: только один златник. И пока стоит земля, сохраним между собой мир, как никто другой». Задавая такой вопрос, арабы имели в виду то, что еще при императрице Ирине, после неудачной войны с Халифатом, византийцы обязались платить ежегодную дань. Затем император Никифор Геник попытался было отказаться от нее, но потерпев тяжелое поражение от арабов, должен был платить дань, и притом самым унизительным образом: вместе с тридцатью тысячами золотых монет ежегодной дани за всю Империю он обязался давать эту же дань, по три золотых монеты, за себя самого. Именно об этом и спрашивали Константина Философа. Но благодаря остроте своего ума, он вновь вышел из затруднительного положения, спросив: «Когда Христос дань платил, чья была власть: исмаилитская или римская?» И ответили они: «Римская». Тогда он сказал: «Следовательно, и не должно зазирать нас, ромеев, что мы не желаем платить дани другому народу».

После это были и другие диспуты и беседы; причем мусульмане беседовали с Константином Философом не только о вере, но и о различных науках и искусствах. Пораженные обширностью его знаний сказали ему: «Как ты все это знаешь?» Он же ответил им следующей притчей: «Некий человек, зачерпнув воды из моря, в бурдюке носил ее. И гордился, говоря: «Видите ли воду, какой никто, кроме меня, не имеет?» Но встретил он однажды жителя побережья, который сказал: «Не безумен ли ты, похваляясь всего лишь смердящим бурдюком? A у нас такой воды бездна». Так и вы поступаете. Но все науки заимствованы вами у нас».

Задетые притчей Константина Философа арабы стали показывать ему все великолепие своей страны. «Не находит ли философ, что великая сила и многое богатство халифа должны возбуждать удивление?» – говорили они. Отвечал он: «Хвала и слава принадлежит Богу, Который сотворил все это и дал на утешение людям».

Раздосадованные спокойствием Константина, оппоненты даже попытались его отравить, но Бог хранил его. После этого случая он вернулся в Константинополь.