Читать книгу Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители - Группа авторов - Страница 7

Сергей Нилус в своей книге «Святыня под спудом» привел запись из находившейся в оптинском архиве «Памятной записки о скончавшихся и погребенных в Богохранимой обители и в ските святого Иоанна Предтечи, находящемся при оной»: «30 апреля 1815 года, пополудни в 4 часа скончался схимонах Иоанникий на 55 году от рождения. В монастырь поступил из пономарей Жиздринского уезда села Толстошеева в 1802 году; пострижен в мантию 1806 года марта 29-го, а в схиму в 1810-м в апреле месяце. В послушании трудился при пасеке, бывшей в монастырском лесу. При сей пасеке уединенная его келия послужила первым основанием уединенной жизни, ибо на сем самом месте в 1819 (на самом деле в 1821.– Сост.) году построен ныне существующий скит, и даже доселе соблюдена в целости попечением настоятеля та самая деревянная келия, в которой жил схимонах Иоанникий. В иноческих подвигах преуспевал, в особенности послушанием, тихостью и кротостью с блаженной простотою и незлобием; имел нелицемерную любовь к настоятелю, игумену Авраамию, и ко всей о Христе братии; к церкви Божией притекал первый и исходил последний. По добром подвиге о спасении души своей почил блаженно о Господе с напутствием всех потребных для вечной жизни Таинств. Тело погребено 2 мая в воскресный день. Многие из окрестных жителей память его доселе почитают служением на его могиле панихид о упокоении его души»⁴².

Через несколько дней после этого прибыл в Оптину из Площанской пустыни иеродиакон Палладий. Первое его послушание здесь было – трудиться на пасеке. Поселился он в келии покойного схимонаха Иоанникия. Жизнь в одинокой келии в полуверсте от монастыря была не так проста. Архимандрит Леонид пишет, что он «много перенес искушений от бесов, так что хотел было оставить это место»⁴³. Впоследствии отец Палладий проходил и другие послушания – повара, хлебопека, трапезника, пономаря, библиотекаря, изучил переплетное ремесло… «Во всю свою жизнь отец Палладий избегал праздности, – писал отец Леонид, – постоянно у него в руках было какое-нибудь дело. “За праздным монахом, – говаривал он, – десятки бесов ходят, а за тем, кто занят рукодельем, один”»⁴⁴. Он имел твердый характер и простой нрав, позволявший ему делать замечания другим инокам за какие-нибудь неисправности. «Да! – говорил он, – Это не хорошо, не по-монашески. Да! Монах должен быть осторожен. Монах есть свет для мирян, а тебе все равно. Да!»⁴⁵.

Отец Палладий был пострижен в монашество 13 мая 1818 года. В мае 1831 года рукоположен в иеродиакона. Когда в Оптину пустынь пришел старец Макарий, отец Палладий встретил его с особенной радостью, так как был ему издавна товарищем в Площанской пустыни. «На общем послушании, – рассказывал он, – мы с отцом Макарием ходили в лапотках. Нам выдавали лыки, и я сам плел лапти для себя и для отца Макария». Нестяжание отца Палладия было удивительное. Из вещей и одежды было у него лишь самое необходимое. Книги свои он записал в библиотеку обители. Если кто давал ему денег, он с неделю искушался: «Палладий нанялся жать чужое терние…» – твердил он. Будучи простого нрава, всем без разбору говорил «ты». В 1830-х годах довелось ему пожить в Петербурге, куда по вызову Калужского архиерея послали его экономом на подворье. Там он по простоте, видно, обошелся на «ты» с какой-то важной особой, которая пожаловалась владыке. Тот, выговаривая отцу Палладию, пригрозил сослать его «под начал» на Валаам. Отец Палладий пал на колени и сказал: «Владыко святый! Явите свою отеческую милость! Сошлите! По гроб буду молить Бога за вас». Владыка усмехнулся: «Я хотел волка устрашить лесом, а волка как ни корми, он все в лес глядит». И отправил монаха назад, в Оптину.

Одно время он был в Оптиной ризничим. Как-то приехали в обитель из Калуги директор гимназии и ректор семинарии, осмотрели ризницу и спросили: нет ли в монастыре каких-нибудь древностей? Отец Палладий ни слова не говоря привел их в трапезную и там, в преддверии, остановился перед большой картиной Страшного суда. Указав прямо на сатану, он сказал: «Вот это у нас самая старая древность, древнее ее нет. Его еще древние отцы называли древнею злобою». Картина написана была в 1721 году.

На все он смотрел духовным взором. Любил в ясную ночь смотреть на звезды, годовое положение которых знал. «Ну, где эта звезда была целые полгода? – удивлялся он, – А вот опять явилась и опять уйдет в свое место. Как все у Бога блюдет свой чин!». Еще он говорил: «Подивись премудрости Божией, как Господь все устроил, всему повелевает и все слушает Его; только человек вышел из повиновения». Удивляется он каждому растению, как оно растет незаметно, как появляются листья, а потом и цветы… и прославляет Творца всего. Отец Палладий скончался в 1861 году. Таков был один из насельников будущего скита.

План скита был составлен игуменом Даниилом и отцом Моисеем. Преосвященный Филарет 31 июня того же года утвердил его: «По сему начертанию строить скит да благословит Господь Бог и благодатию Своею да поможет совершить!». Игумену Даниилу владыка писал: «Для строения скита представили мне пустынножители план, который я подписанием своим и утвердил. Прошу покорно отвести им по их и нашему избранию место; Господь да благословит начать им доброе и угодное Ему делание; пусть они трудятся в очистке места. Ежели готовы материалы, то я благословляю обеими руками строиться, – прежде келии, а потом прочее нужное. Я буду к вам в начале Успенского поста на целую неделю говеть. Приятно бы для меня было, ежели бы до того времени они построились.

До решительного положения полных правил жития их прошу вас теперь же сделать: 1) братиям воспретить к ним вход без вашего дозволения и не в назначенное время; 2) женскому полу совершенно возбранить туда вход и 3) другим мирским людям не иначе позволять, как с согласия их старца; 4) во всем, где можно помочь им в построении без отягощения монастыря, не откажите; 5) запретите строго рубить всякой лес около сего скита, дабы навсегда он был закрыт»⁴⁶.

И вот началась работа. «Из срубленного на месте леса скитяне, – пишет отец Ювеналий, – выстроили себе на первый раз небольшую келию на юго-западной стороне и жили в ней все пятеро вместе, общежительно. Потом обнесли все расчищенное место досчатым забором и, наконец, приступили с благословения Преосвященного к построению скитской церкви во имя Собора святого Иоанна Предтечи и Крестителя Господня. По воле Архипастыря этой церкви присвоивалось название “домовой для архиерейского приезда”, вследствие чего и предположено было строить западную часть ее по домовому расположению»⁴⁷.

16 августа 1821 года после ранней обедни игумен Даниил пришел в скит, где его уже ожидали новые его насельники, и, положа вместе со всеми три земных поклона на том месте, где предстояло быть возведенной церкви, сказал: «Да будет на месте сем благословение святыя пустыни Иордановы и всех там безмолвствовавших!». Потом он взял заступ и начал рыть траншею для фундамента. 18 числа совершен был малый крестный ход из обители в скит, без звона, во главе с игуменом Даниилом, здесь – молебен с водосвятием. Так заложен был храм. В основание его, под престолом, положена была частица мощей святого и славного Пророка, Крестителя и Предтечи Господня Иоанна. А в следующем году козельский помещик Иван Петрович Анисимов пожертвовал в скитскую церковь образ святого Иоанна Предтечи, родовой, благословение ему от родителей, – древний, темный. Скитяне с благоговением приняли его, но положили в ризнице – до времени, так как храм внутри не был еще отделан. Через полгода И.П. Анисимов приезжает и говорит, что в нынешнюю ночь явился ему во сне Иоанн Креститель и строго сказал, чтобы он позаботился о его иконе, которая лежит в темном месте. Братия немедленно устроила эту икону на аналое. Впоследствии на этот образ кем-то пожертвована была сребропозлащенная риза и он помещен был над Царскими вратами рядом с иконой Знамения Божией Матери.

Владыка Филарет имел такую мысль, «чтобы со временем, – как он говорил, – обрести себе здесь же покой от служения епархиального и посвятить себя подвигу иноческому»⁴⁸.

Что касается келии покойного отца Иоанникия, то вот ее история от основания скита. В Летописи скита в июле 1845 года записано: «В начале сего июля оправлена деревянная малая ветхая келия, находящаяся возле озера, от церкви на северной стороне; сделан под нее вновь каменный фундамент, и обита тесом и покрыта черепицею с пристроенным для поклажи дров навесом. Эта келия соблюдается доныне попечением настоятеля отца игумена Моисея; она служит памятником начального основания уединенного на сем месте жительства приснопамятного и многими уважаемого схимонаха Иоанникия, который, в сей келии живши при малой пасеке добродетельно и кротко, скончался в 1815 году и погребен в Оптиной, в северной колоннаде соборного храма Введенского (ныне сие место [вошло] внутрь придела преподобного Пафнутия). В начале основания скита в 1821 году келия сия по ветхости была в забвении, а бывший тогда настоятелем игумен Даниил назначил было употребить ее на дрова для выжеги извести, но отец Моисей (в то время еще бывши простым монахом и основателем скита), желая соблюсти ее для памяти, просил о том благодетеля козельского гражданина Дмитрия Васильевича Брюзгина – усердного к памяти схимонаха Иоанникия, а Брюзгин пожертвовал игумену вместо этой келпи нужное количество дров, чем и убедил оставить ее; она прежде стояла возле скитских Святых ворот, а в 1833 году перенесена на теперешнее место, и с того года живет в ней больной отец Диомид. В сентябре оштукатурены внутри стены, и печь новая»⁴⁹.

Конечно, многого не хватало, и вот отец Моисей отправился для сбора средств в Москву. Через шесть месяцев церковь была готова. Владыка благословил игумену Даниилу антиминс и приказал новый храм освятить «по чиноположению Оптиной Введенской пустыни», что и было исполнено 4 февраля 1822 года. Много разной утвари и икон привез из Москвы для скитского храма отец Моисей. Тогда пожертвованы были скиту и две иконы, ставшие весьма чтимыми здесь, – Знамения Пресвятой Богородицы и святого Иоанна Предтечи.

Первым скитоначальником назначен был отец Моисей. Началась пустынническая подвижническая жизнь Оптинского Иоанно-Предтеченского скита. Поселился здесь как скитянин и схимонах Вассиан (Гаврилов), с усердием участвовавший в трудах по расчистке места под скит. Он был выкуплен из крепостного состояния Александром Дмитриевичем Брюзгиным и в 1814 году поступил в Оптину пустынь. В 1818 году был пострижен в мантию, а в 1820-м в схиму. Был великий постник и молчальник. Скончался после тридцатилетней уединенной жизни в скиту в 1857 году в возрасте около ста лет. В его в целом весьма подвижнической жизни было одно большое искушение – он никак не мог признать пользы старчества.

В начале 1822 года преосвященный Филарет посетил Оптину пустынь. На просьбу отца Моисея о пострижении в схиму он ответил отказом, так как предназначал его для другого служения – для управления скитом, а затем и монастырем. Владыка Филарет признал келейный постриг отца Моисея, совершенный в Рославльских лесах, но для порядка представил запрос об этом в Синод. После положительного ответа владыка благословил отцу Моисею носить монашескую мантию. После этого преосвященный предложил отцу Моисею принять сан священства. Тот, желая быть простым монахом-пустынником, долго отказывался, но вынужден был уступить, когда услышал от владыки: «Если ты не согласишься, то буду судиться с тобою на Страшном суде Господнем». 22 декабря 1822 года отец Моисей был рукоположен в иеродиакона, а 25 числа в иеромонаха. Вместе с тем он, скитоначальник, был назначен и духовником Оптиной пустыни.

«Теперь мы занимаемся сажанием и сеянием», – писал отец Моисей своим родным. Это были труды по разведению в скиту плодовых и ягодных деревьев и кустарников, а также цветов. Отец Моисей собственноручно посеял кедровые орехи, из которых выросло со временем несколько прекрасных деревьев. На восточной стороне скита, на ручье, выкопано было два пруда. Скит принимал тот вид, какой был у него все последующее время.

Отец Моисей писал 24 июня 1823 года брату иеромонаху Исаии в Саровскую пустынь: «О себе вам донесу, что мы все, благодарение Богу, живы. Летнее время копались в земле, сажали кое-что и охорашивали новое местечко свое. Как-то рассеяннее находимся противу зимнего времени. Однако со всем тем, благодарение Богу, за местопребывание свое довольны. Владыка наш (епископ Филарет, – Сост.) и отец игумен весьма покровительствуют жилище наше и дают приятную свободу пользоваться уединением беспрепятственно. Недавно получен указ из Святейшего Синода в Калугу, что Архипастырь наш по нежеланию его на высшую степень оставляется в епархии Калужской навсегда, что всех премного утешило и успокоило. За сие и мы порадовались и благодарили Бога. В священнослужении помогает мне теперь отец Гавриил Валаамский, который подал прошение о определении себя в здешнюю пустынь и принял благословение от Владыки находиться у нас в скиту, старец очень добрый и опытный по жизни монашеской»⁵⁰.

Усерднейшим помощником отца Моисея в его трудах был его брат Антоний. Он трудился наравне с наемными рабочими и замещал брата во время его отсутствия, поездок для сбора средств в Москву. 24 августа 1823 года отец Антоний был рукоположен во иеродиакона, а в 1825-м, по назначении отца Моисея настоятелем Оптиной пустыни, был назначен скитоначальником. В этой должности он пробыл четырнадцать лет.

Сохранилось несколько листков дневника отца Антония за 1820–1824 годы. Вот некоторые отрывки. Еще в Рославльских лесах он писал: «При объяснении старцу (отцу Афанасию, – Сост.) о страховании услышал, что беси и над свиньями власти не имеют. <…>

Во время утрени приходило желание мне – с благословения сделать сокращенную выписку из Последования монашеского пострижения ради повседневного напоминания себе противу забвения и, в случае погрешностей каких, ради укорения себя и исповедания пред отцем, на что и благословение получил. <…>

Во время утрени приходило желание – старца попросить, чтоб он за всякую погрешность меня чем ни есть наказывал ради сих вин: 1) чтобы настоящим наказанием избечь будущего, 2) чтобы оным себя предохранить от такового же грехопадения в другое время. <…>

Пивши горячую воду, почувствовал себя весьма много схожим с горьким пьяницею. О, дабы избавил меня Господь от употребления сея, за молитвы отца моего. <…>

Старец после обеда говорил братьям о послушании, и в пример сказал, что служебные духи, сирень Ангели, по естеству своему суть благие, но и те исполняют не свою, но Божию волю: кольми паче человеку должно находиться в повиновении.

За случившуюся недогадливость был я объят унынием и увидел, что тогда только я нахожусь в истинном о себе мнении, когда худую о себе имею мысль; а когда добрую, то в прелести бываю»⁵¹.

Дневник продолжен был в Иоанно-Предтеченском скиту в декабре 1823 года (числа не означены): «По самочинию сделал для себя из веревки четки без благословения старца (то есть брата, отца Моисея. – Сост.) и, увидя свою ошибку, бросил оные в печь, яко дело бесовское. Помысл мне в то же время сказал: хотя бы ты и добродетель какую начал самочинно, без совета и благословения старца, считай все это дело бесовским.

Готовился сегодня к священнослужению и приобщению Христовых Таин, но за бесстыдную гордость и лукавство в исповедании грехов был старцем моим до священно-служения не допущен, дондеже совесть свою очищу истинным исповеданием без утаения пред ним своих грехов. Исповедавшись пред ним во всем чистосердечно со смирением, я чаял себе за лукавство жестокого наказания, но сбылись на мне святого Давида слова: Накажет мя праведник милостию. Ибо весьма кротко и с соболезнованием обо мне выговоры мне он делал и, в заключение всего сказанного мне, велел написать на сердце ко всегдашнему памятованию и деланию следующие 8 пунктов: 1) отвержение своего разума и воли иметь; 2) при встрече с каждым лицем поставлять себя худшим, в каком бы то месте ни было; 3) память смерти вкоренять в сердце глубже; 4) самоукорение; 5) смиренную молитву всегда иметь; 6) укоризну, аще случится от кого, принимать как врачевство душевное; 7) что сказано будет, в точности выполнять; 8) аще случится от забвения или от обычая в чем-либо паки погрешить, исповедовать то чистосердечно, как есть, без лукавства. И я батюшку со слезами просил, чтобы он от Бога испросил мне паче всего ко хранению самое последнее из осьми сказанных мне, то есть чистосердечное исповедание, ибо я оного почти во всю жизнь мою никогда не имел. <…>

Прочитавши после утрени правило к святому приобщению, ходил к старцу исповедать свои погрешности, что я от застарелого во мне обычая всегда на исповеди всё утаиваю свои дурные поступки. Он мне на это сказал: телесное око не терпит и малейшей порошинки в себя принять; так и совесть чем-нибудь замаравши, не можно молитвы коснуться.

Назад тому с неделю батюшка дал мне заповедь: сам ни о чем не любопытствуй да и других праздных рассказов не слушай, смиренно сказавши им: я не имею на сие благословения от старца. <…>

Вечером батюшке объяснял, что недостатки братния невольным образом сердцу приносят огорчение. И на это услышал от него: я всех вас недостатки сношу великодушно и никаким немощам вашим не удивляюсь; а ежели бы всем тем огорчаться и взыскивать по должности моей строго, то совсем бы себя давно расстроил. <…>

Батюшка присылал ко мне брата, чтобы, оставя все занятие, шел я скорее к вечерне, а я хотел окончить дело и тем самым до крайности огорчил батюшку, так что и самому было совестно. Я ожидал себе за непослушание жестокого выговора и епитимии, а вместо того получил кроткий выговор да еще яблоко в утешение. Господи, огради мя от подобного злодейства бесовского, за молитвы отца моего духовного!»⁵².

Первым старцем в скиту и был отец Моисей. Его духовная опытность была уже так очевидна, что, несмотря на его молодость, владыка Филарет прочил его в настоятели монастыря. Еще в 1824 году владыка писал игумену Даниилу: «Очень знаю и чувствую, что тебе нужен добрый, твердый и опытный помощник, и я бы крайне хотел, чтобы согласился быть таковым боголюбезный брат отец Моисей, так чтобы и обитель и скит были единое неразрывное, что и весьма нужно для утверждения навсегда скита. Поговорите с ним, вместе прочитавши сие мое послание, и ежели нужным найдете, то чтобы он ко мне приехал для личного собеседования»⁵³.

Отец Моисей в январе 1825 года был в Москве для сбора подаяния на скит. Едва приступил он к делу, как прибыл из Оптиной нарочный на монастырских лошадях с письмом от настоятеля обители. Игумен Даниил извещал его о том, что по указу от 28 января сего года преосвященный Филарет перемещен Синодом на Рязанскую кафедру, а он, игумен Даниил, – в должность настоятеля Лихвинского Покровского монастыря в сане архимандрита и с поручением не оставлять по обязанности благочинного смотреть за порядками и исполнением вновь введенного Коневского устава в Оптиной пустыни. «Извещаю тебя, – писал он, – возлюбленный о Господе брате и друже, и предлагаю о сем: призвав Господа Бога в теплых молитвах своих в помощь, со мною, недостойным, вся Христова братия единодушно предположили: согласно с соизволением боголюбезного архипастыря и отца нашего, богоспасаемую обитель Оптину со скитом поручить тебе во управление и настоятельство… Дабы скорее ты, как возможно, поспешил прибыть в обитель, посылаю я, с согласия всей братии, которая нетерпеливо и душевно ожидает тебя, сего нарочного на своих лошадях; советую все дела твои оставить и самые неоконченные тобою сборы; и, ничего с собою не брав, как можно во всем себя облегчить и все нужное препоручить братцу своему, сесть и приехать прямо в Калугу и явиться к владыке, где и я должен тебя ожидать».

Отец Моисей принял по описи все монастырское имущество при братии и членах Козельского Духовного правления, о чем и донес Консистории 21 марта того же 1825 года. Вступивший на Калужскую кафедру преосвященный Григорий (Постников) утвердил отца Моисея в должности строителя Оптиной пустыни 12 сентября 1826 года.

«О себе донесу, – писал отец Моисей брату в Саров 24 марта 1825 года, – что я по Указу Духовной Консистории в прошлую субботу Лазареву принял во управление Оптину пустынь по случаю произведения отца игумена нашего во архимандрита в другой монастырь здешней же епархии, называемый Добрый. Поручение сие сделано мне впредь до имеющего быть нового Архипастыря, а братия желают, чтобы я совершенно был утвержден в начальстве. Но как угодно Богу, так и буди. Я чувствую великую паче силы моея трудность в управлении обителию и братством, тем более, что братия порасстроены и обитель много должна. Но убежден был сделать послушание нашему бывшему Владыке, который при отъезде своем на Рязанскую епархию завещал мне именем Господа Иисуса не отзываясь принять обитель. Что я и исполнил.

Прошу Ваших святых молитв в подкрепление моих немощных сил душевных и телесных. Брата Антония я оставил в скиту, а сам перешел в монастырь»⁵⁴.

Начальником скита назначен был отец Антоний. Он оставался в полном послушании у старца – брата своего. Вот как записано его имя в помяннике отца Антония: «Помяни, Господи, господина моего, духовного отца и благодетеля всечестнейшего строителя иеромонаха Моисея».

Каков был к этому времени скит – об этом рассказывает очевидец, знакомый и со скитом, и с отцом Антонием с юных лет. Его рассказ приводит в своей книге об отце Антонии иеромонах Климент: «Величественный порядок и отражение какой-то неземной красоты во всей скитской обители часто привлекали детское мое сердце к духовному наслаждению, о котором воспоминаю и теперь с благоговением и считаю это время лучшим временем моей жизни. Простота и смирение в братиях, везде строгий порядок и чистота, изобилие самых разнообразных цветов и благоухание их, и вообще какое-то чувство присутствия благодати невольно заставляло забывать все, что есть вне обители этой. В церкви скитской мне случалось бывать преимущественно во время обедни. Здесь уже при самом вступлении, бывало, чувствуешь себя вне мира и превратностей его. С каким умилительным благоговением совершалось священно-служение! И это благоговение отражалось на всех предстоящих до такой степени, что слышался каждый шелест, каждое движение в церкви. Клиросное пение, в котором часто участвовал сам начальник скита отец Антоний, было тихое, стройное и вместе с тем величественное и правильное, подобного которому после того я нигде уже не слыхал… В пении скитском слышались кротость, смирение, страх Божий и благоговение молитвенное… Что ж сказать о тех вожделеннейших днях, когда священнодействие совершалось самим начальником скита отцом Антонием? В каждом его движении, в каждом слове и возгласе видны были девственность, кротость, благоговение и вместе с тем святое чувство величия. Подобного священнослужения после того я нигде не встречал»⁵⁵.

«При духовном процветании, – пишет отец Климент, – новоустроенному скиту и его первоначальным обитателям приходилось бороться с большими внешними трудностями и лишениями, особенно в первое время. По малочисленности братства сам начальник исполнял многие братские послушания. Почасту доводилось ему оставаться без келейника, так как нареченный его келейник был вместе с тем и поваром, и хлебопеком, и садовником, и привратником. “Как самый бедный бобыль, – писал отец Антоний в 1832 году одному родственнику, – живу в келье один: сам и по воду, сам и по дрова… Чином священства почтенных теперь у нас в скиту собралось пять человек; но все они престарелы и многонемощны, почему и тяготу служения за всех несу один”. С основания скитской церкви заведено было в ней непрерываемое чтение Псалтири. Отец Антоний и в то время, когда уже был начальником, читал обыкновенно по две очереди и самые трудные часы: то есть днем 1-й и 2-й часы, когда все братия отдыхали, и ночью 11-й и 12-й, – вообще в сутки бывал на ногах до 18 часов. <…>

Помещение начальника скита в первые годы было при церкви, в тесной передней келейке, где впоследствии помещался пономарь. Вообще жизнь в скиту в то время была весьма строгая; при великих трудах пища была самая скудная. Впрочем, большие труды услаждали и грубую пищу. “Бывало, – вспоминал отец Антоний, – окончив правило, возьмешь железную лопату да грабли и пойдешь чистить дорожки. Как обойдешь весь скит-то да придешь в трапезу, – подадут блюдо простых щей, и те с большим вкусом употреблялись”. А надо знать, что каждая из оград скита, подле которых идет дорожка, имеет протяжения по 75 сажен (163,5 м, – Сост.). Если в великие праздники кто-либо из Козельских граждан присылал для скитской трапезы пшеничных булок, то они предлагались братиям; в противном же случае довольствовались и в праздники черным хлебом. Самовар во всем скиту был один у начальника, к которому только дважды в неделю все братство собиралось пить чай»⁵⁶.

В августе 1827 года отец Антоний был рукоположен в иеромонаха. Всякому было видно его благодатное душевное устроение, но сам он не уставал в стремлении к крайнему смирению. Оно, в частности, красноречиво выразилось в письме отца Антония к брату в Саровскую пустынь – к отцу казначею Ионе. «О себе Вам донесу, – писал отец Антоний, – что ради молитв Ваших святых Господь Бог еще не погубил меня, но даже доднесь долготерпит мне и не точию не наказует, но еще и милость Свою непрестанно ко мне изливает. Слава Богу, я еще и здоров, довольствуюсь покоем по внешнему человеку, и хотя козлище есть греховное, но нахожусь в стаде овец Христовых и более осьми лет почтен чином ангельским, а всего удивительнее та милость Божия, что уже и саном священства без заслуги награжден, по чину коего и МИР ВСЕМ возвещаю, но оного (мира) в себе самом не обретаю, по Давидову слову: Несть мира в костех моих от лица грех моих»⁵⁷.

В том же письме отец Антоний сообщает брату разные сведения о монастыре, о брате, отце Моисее, о скитской жизни. «Батюшка отец строитель наш, – пишет он, – имеет у себя братии в монастыре 60 человек да в ските поболее 20-ти, а всего с лишком 80 человек; притом кроме управления еще он же и общий всем духовник; должности казначея, благочинного и письмоводителя исправляет сам, закупкою разных потреб для обители занимается по большей части сам. Имеет монастырь три водяные мельницы расстоянием от обители в верстах осьми и менее, над которыми еженедельный надсмотр имеет сам; посетители обоего пола и благодетели хоть изредка бывают, но по обычаю здешнего края принимаются и угощаются в кельях настоятельских, чем он также сам занимается; экономией и постройками с большой охотой занимается сам… Письма просительные и благодарные хотя не часто, но сам пишет. <…>

Наша скитская убогая обитель год от года богатеет жильцами… В конце прошедшего года поселился у нас наш авва и столп пустынный, старец отец Досифей, живший в пустыне более сорока лет»⁵⁸.

Отец Ювеналий в своем жизнеописании отца Моисея привел рассказ «оптинского старожила»: «…однажды посетил Оптину пустынь, проездом в столицу, один Преосвященный. Осмотрев монастырь, он пошел в скит, любовался его уединенным местоположением и устройством и потом спросил сопровождавшего его отца настоятеля: “Кем это все устроено?”. Отец Моисей сказал несколько уклончивых слов вроде того, что это устраивалось постепенно на здешнем месте. Преосвященный отвечал: “Я и сам вижу, что скит устроен на здешнем месте, но желаю знать, кто именно построил скит?”.– “Настоятель с братнею”,– сказал отец Моисей. “Говорят, что вы все это устроили”,– продолжал Преосвященный. “Да, и я при этом находился”,– ответил отец Моисей. После этих слов у посетителя отпала охота еще его расспрашивать».

С 1826 по 1828 год – от времени назначения на должность скитоначальника отца Антония до прихода в скит старца Леонида – из братии скончались четыре человека. Это монах Нифонт, из мещан города Карачева, до прихода в Оптину подвизавшийся в Рославльских лесах. Он пришел в скит в декабре 1825 года и только пять месяцев прожил здесь, болел семьдесят дней и отошел ко Господу сорока семи лет 14 мая 1826 года. 18 июня того же года умер послушник Михаил Бакин (из Орловских мещан), живший до скита Оптиной пустыни в Площанской и Белобережской пустынях. Из двух месяцев, прожитых им в скиту, он проболел сорок дней. Ему было двадцать шесть лет. Таким же молодым, двадцати пяти лет от роду, скончался в скиту 30 апреля 1827 года, прожив здесь четыре года и три месяца, мантийный монах Иосиф. 22 декабря 1828 года умер старец монах Досифей, семидесяти пяти лет, пробыл в скиту около года. Это один из отшельников, подвизавшихся в Рославльских лесах (см. примеч. 40).

В «Описании скитского кладбища Оптиной пустыни», сделанном по благословению старца Варсонофия в 1909–1910 годах архимандритом Агапитом (с помощью рясофорного инока Иосифа Полевого, послушника Николая Беляева и также послушника Александра Аваева), приводится следующий рассказ: «За несколько времени до кончины старца сего (монаха Досифея. – Ред.) был достойный внимания и памяти случай. Супруга Крапивенского помещика Тульской губернии А.С. Воейкова, женщина еще молодых лет, была в сильной горячке. Все пособия врачей оказались недейственными. Испуганный супруг и родственники, отчаявшись в выздоровлении больной, могли только ожидать ее скорой кончины. Вдруг она, как казалось им, поговоривши с кем-то тихо, встала с постели и спросила: “Где же монах, который сейчас приходил ко мне?”. Когда же уверили ее клятвой, что никто не приходил и они никого не видели, в ту минуту больная почувствовала облегчение от болезни и сказала, что приходивший говорил ей следующее: “Что ты лежишь? Вставай и приезжай в Оптину пустынь служить молебен, а я на твое место лягу – так Бог велел”. В несколько дней после этого больная выздоровела совершенно и, как только позволили ей силы, поехала с мужем в Оптину пустынь воздать благодарение Господу Богу за выздоровление. По приезде же, выйдя из экипажа, они пошли по тропинке, ведущей к скиту. На этот раз все братия, как монастырские, так и скитские, были на общем послушании – убирали покос. Оставался в скиту один только старец Досифей. Прохаживаясь за вратами по лесу, он встретился с приезжими, с простодушным приветствием ввел их в скит и показывал им внутреннее его расположение. Встреча с отцом Досифеем поразила бывшую больную.

Она смотрела на старца с благоговейной радостью и, едва скрывая это чувство, тихо сказала своему мужу: “Этот монах видом и простотою беседы разительно походил на являвшегося мне в болезни”»⁶⁰.