Читать книгу Дибук с Мазлтов-IV - Группа авторов - Страница 5

Значительная часть современного американского юмора берет свое начало в еврейской культуре. Еврейский юмор, в свою очередь, оказался превосходным зеркалом общества благодаря неповторимому сочетанию языка, стиля, карикатурности и глубокой отчужденности.

Вот вам милая еврейская супружеская пара, и у них есть дочь – дочь, которая вышла замуж за марсианина. Трудно найти большего гоя, чем он, не так ли?

Или все-таки не так?

Дж. Данн

Сказать по правде, в прежние времена мы приходили бы в себя целую неделю. Моя, с позволения сказать, дочь выходит замуж, а он не только что не еврей, он даже не человек.

– Папа, – это она говорит мне спустя две секунды после того, как я отказался разговаривать с ней до конца дней своих, – ты сразу полюбишь его, едва познакомишься ближе, обещаю тебе.

И что я могу ей ответить? Только чистую правду, как поступал всегда: едва я познакомлюсь с ним ближе, меня вывернет наизнанку. От одного вида марсиан меня тошнит.

Но с этой девчонкой приходится обращаться в шелковых перчатках, как и с ее матерью. Я просто говорю ей то, что чувствую, прямо и от всего сердца, а ее лицо тут же превращается в печеное яблоко, и хлынувшие из расщелин воды Атлантического океана превращают в грязь ее косметику. Такой я и вспоминаю ее через шесть месяцев – стоит передо мной с мокрым от слез лицом и вынуждает меня чувствовать себя чудовищем (это меня-то!), когда на самом деле им является ее так называемый муж.

Потом она отправляется к нему – жить вместе с ним (в Нью-Горизонт-Виллидж, Крэг-Сити, Марс), а я все пытаюсь сказать себе: не мое это дело – ну как бы это правильно сформулировать – разбираться с ним лично; если моя дочь в состоянии терпеть такого мужа, то чего жаловаться мне? Не то чтобы мне нужен был зять, способный продолжить мое дело; мой бизнес будет процветать и без всякого моего присутствия. Только радоваться нечему.

Сэди не оставляет меня ни на минуту. Она называет меня злодеем, не способным ни на что доброе, человеком с каменным сердцем.

– Гектор, где твоя голова? – спрашивает она, оставив наконец в покое мои чувства. И что я могу ей ответить? Я только что потерял дочь, как же мне теперь думать еще и о голове. Я молчу, как могила. Мне в рот ничего не лезет. Я пуст… выжат досуха. Словно бы жду какого-нибудь события, только не знаю какого. Я сижу в кресле, которое нежит меня, как цветок пчелку, и укачивает под электронные ритмы, когда меня клонит в сон, но как уснуть в такое время? Я смотрю на жену, а кого вижу? Леди Макбет! Однажды я услышал, как Сэди насвистывает, орудуя кнопками на кухне, и пригвоздил ее к месту взглядом, подобным сосульке, обмазанной мышьяком.

– И чему ты так радуешься? Представляешь себе внука с двенадцатью пальчиками на каждой ножке?

Жена даже не вздрогнула. Железная женщина.

Когда я закрываю глаза, что случается нечасто, то вижу нашу дочь – еще четырнадцатилетней, уже веснушчатой, но пока без этого выражения лица. Я вижу, как она подходит к Сэди и спрашивает о том, как ей жить дальше, ведь она скоро станет взрослой. И моя драгоценная супруга, спутница моей жизни, отвечает дочке: «Только не выходи за урода. Чтобы найти себе хорошую пару здесь, на Земле, нужно быть красавицей, но на Марсе на лицо не смотрят». – «Как хорошо, что я могу положиться на тебя, мамочка», – отвечает дочка, приступает к действиям и выходит замуж за ходячее растение.

И так – невозможно подумать – проходит месяц за месяцем. Я теряю двадцать фунтов, душевное спокойствие, три зуба, чувствую, что вот-вот потеряю Сэди, когда однажды – динь-динь – звонят в дверь, и мне вручают письмо от моей дочери. Я беру конверт за уголок двумя пальцами и несу на кухню жене, которая готовит соус, зная, что я все равно к нему сегодня не прикоснусь.

– Письмо от одной из твоих родственниц.

– Ох-ох-ох. – Жена хватает его, продолжая взбивать сливочно-томатно-мясной экстракт. Откуда тут взяться аппетиту?

– Вручаю тебе это письмо при одном только условии, – проговорил я, прежде чем отдать конверт в ее дрожащие руки. – Ты унесешь эту бумажку в спальню и прочтешь там, не открывая рта. Я ничего не хочу знать. Если, не дай Бог, она умерла, пошлю открытку с соболезнованиями.

У Сэди очень выразительное лицо, только у всех ее мин есть одна общая черта: они желают мне несчастий и в настоящем, и в будущем.

Но когда она отправляется читать письмо, я вдруг обнаруживаю, что мне нечем заняться. Журналы я уже просмотрел. Завтрак склевал (как птичка). Одет и могу выйти из дома, но снаружи нет ничего заслуживающего внимания. Словом, мне не по себе… Я нервничаю, понимая, что наговорил много лишнего, и, возможно, письмо принесло мне весть о том, что пора платить за собственную болтливость. Быть может, она заболела там. И вообще, Бог знает, что они там едят, какую воду пьют и с кем имеют дело. Не желая более думать об этом, я возвращаюсь в кресло и переключаю его на массаж… Проходит совсем немного времени, и я погружаюсь в тревожный сон.

Вокруг меня песок, я сижу у младенческой колыбели и качаю на колене кенгуру в пеленках. Он пускает пузыри, зовет меня «деда»… и я не знаю, как поступить. Не хочется обижать дитя, но всяким кенгуру я не дедушка и не желаю иметь с ними ничего общего. Я просто хочу домой, в кресло. Я вынимаю монетку из кармана и опускаю в кошелек. В кошельке полно крошечных мошек, жалящих мои пальцы. Просыпаюсь я в холодном поту.

– Сэди! Ты еще читаешь или уже переставляешь предложения? Принеси письмо сюда, чтобы я мог увидеть, что ей нужно. Если развод, я знаю подходящего адвоката.

Сэди является в комнату походкой «ну что я тебе говорила», выдает мне короткий мокрый поцелуйчик в щеку, – так сказать золотую звезду за то, что вел себя как настоящий менч,[15] – и я начинаю читать письмо громко и монотонно, всем видом показывая, что все это мне безразлично.

Дорогой папочка, прости, что не написала тебе раньше. Наверное, потому, что хотела, чтобы ты успел сперва остыть. (Неблагодарная! Сколько же можно остывать?) Я знаю, что тебе не было бы весело на нашей свадьбе, но мы с Мором надеялись, что ты пришлешь нам письмо, дашь знать, что с тобой все в порядке и, несмотря ни на что, ты по-прежнему любишь меня.

И тут я затылком ощущаю горячий вздох, за которым следует короткое, но душераздирающее рыдание.

– Сэди, слезь с моей головы, предупреждаю тебя…

Взгляд ее перепрыгивает над моим плечом от листка бумаги к моему лицу, потом опять к письму и так далее.

– Все в порядке, – утихомиривает она меня. – Я уже все прочла. И теперь твоя очередь узнать, насколько ты бестолковый папаша.

А потом она возвращается в спальню, постаравшись осторожненько так прикрыть за собой дверь, словно она у нас обита белым бархатом.

Убедившись в том, что она ушла, я сажусь на нелепый топчан, который жена моя называет тахтой, и нажимаю расположенную на рукоятке кнопку, где написано: «Полуклассика от Фельдмана до Фримла». Из динамика, откуда-то у меня из-под мышки, начинает выползать музыка. Правый давно уже умер, а длинный и узкий, расположенный в основании, пришлось отключить еще несколько лет назад из-за пса, так до сих пор и не научившегося сдерживать свои чувства при звуках «Песни пустыни».[16]

На сей раз мне везет: включается отрывок из Фельдмана. Успокоенный музыкой, я продолжаю читать.

Впрочем, папа, могу переходить прямо к делу, потому что, насколько мне известно, ты до сих пор такой сердитый, что порвал мое письмо, даже не читая его. У меня и Мора будет ребенок. Пожалуйста, прошу тебя, не бросай это письмо прямо в утилизатор. Дитя появится на свет в июле, поэтому у вас есть больше трех месяцев на путешествие сюда. У нас очаровательный дом, есть и комната для гостей, в которой вы можете оставаться столько, сколько потребуется.

Здесь мне приходится остановиться, чтобы задать пару вопросов, поскольку дочь моя никогда не была сильна в логике, я же в этом преуспел.

Во-первых, будь она сейчас здесь, перед моими глазами, я бы спросил ее, как надо понимать слова: у меня и Мора будет ребенок? У кого именно? У нее? У него? Или у обоих сразу? Во-вторых, как понимать употребленное в среднем роде слово «дитя»? Как проявление неграмотности или сомнения? И насколько очаровательной может быть гостевая комната, если воздух в нее закачивается насосами, над головой нет неба, а под ногами травы – просто потому, что ее там нет вообще, а все – лишь имитация или замена на что-то похожее?

Но, не обращая внимания на все это, я продолжаю читать.

Кстати, папа, должна объяснить тебе кое-что, чего ты, наверное, не понимаешь. Мор, известно тебе это или нет, такой же человек, как ты или я, у него есть все важное с человеческой точки зрения, и – откровенно говоря – куда более умный.

Я опускаю письмо, чтобы из утробы моей вылетели все забравшиеся туда мурашки, прежде чем переходить к ее выражениям любви, лучшим пожеланиям, поцелуям и надеждам на скорую встречу. Лоринда!

Не знаю, как ей удается такое, но в ту же самую секунду, когда я заканчиваю читать, бурно дыша, Сэди вылетает из спальни.

– Ну, начинать мне паковать вещи сейчас или начинать мне паковать вещи немедленно? И когда я начну паковать вещи, паковать только мои вещи или твои тоже?

– Никогда! Я лучше умру тремя тысячами смертей, каждый раз со все более худшим диагнозом.

Просто стыд, что такая компания, как «Межпланетный перелет», не способна предоставить тебе удобного места – это при том, как они обдирают своих пассажиров. И вообще, не спрашивайте меня, как я попал на этот рейс. Спросите жену, говорить – по ее части. Во-первых, они позволяют взять с собой лишь три фунта багажа, чего едва хватает на сменную одежду, а у нас с собой были прихвачены кое-какие подарки. Мы намеревались провести у дочери лишь несколько дней, и Сэди успела сдать дом на все время нашего отсутствия – но это была ее идея, а не моя.

Предполагалось, что дорога в оба конца займет больше месяца. Вот почему Сэди решила, что непрактично приезжать на один лишь уик-энд и отправляться потом восвояси.

Но теперь мы находились в пути, и я решил, что вправе расслабиться. Закрыв глаза, я попытался представить себе нашу первую встречу.

«Привет», – скажу я зятю и протяну ему правую руку жестом дружбы и доверия. А потом полезу в карман и подарю ему бусы.

Но, даже находясь перед моим мысленным взором, он смотрит на меня пустыми глазами, а две розовые антенны раскачиваются под ветром, словно вывешенные на просушку подштанники земляного червя. Потом лишь я понимаю, что там, куда мы летим, ветра не будет. И антенны в моем мысленном взоре сразу перестают раскачиваться и перегибаются пополам.

Я (мысленно) оглядываюсь по сторонам, мы стоим вдвоем посреди просторной равнины, я в – деловом костюме, а зятек – в своей деловой шкуре. Сценка знакомая, похожая на нечто пережитое в жизни или памятное по книгам… «Встретимся у Филипп»,[17] – думаю я и вонзаю в него меч.

И только потом в голову мне приходит несколько мыслей.

Проходит месяц. Когда мне начинает представляться, что я уже никогда в жизни не сумею вспомнить, как пользуются вилкой, включается громкоговоритель. Ровный модулированный голос с насквозь пропитанной глицерином интонацией психиатра сообщает, что все, мол, окончено и нам следует ожидать только легкого толчка при посадке.

Этот легкий толчок встряхивает меня так, что, похоже, ни рук, ни ног собрать уже не придется. Но вот корабль замирает. Слышно лишь, как охают и чихают двигатели – прямо как Сэди, выпускающая пары после хорошего семейного спора. Я оглядываюсь. Все вокруг белые-белые. Сэди всеми пятью пальцами стиснула мою руку выше локтя – словно кровоостанавливающий жгут.

– Прилетели, – говорю я ей. – Сходить за клещами или сообразишь сама?

– О Боже! – Хватка ослабевает.

У Сэди и впрямь еще тот видок – бледная, как мел, не моргает и даже не вредничает.

Я беру ее за руку и веду через таможню. И все это время моя достойная половина кажется мне внушительным чемоданом, который нужно протащить через кордон в обход всяких правил. Ноги ее содействовать нам не желают, а глаза мечутся сразу во все стороны.

– Сэди, приди в себя!

– Если бы ты умел относиться к миру с большим любопытством, то был бы куда более приятным человеком, – отвечает она вполне терпимым тоном.

Пока мы ждем, когда персона, облаченная во вполне подобный земным костюм и удивившая нас превосходным английским, закончит оформление документов, я украдкой бросаю торопливые взгляды вокруг.

Забавно. Если бы я не знал, где нахожусь, можно было подумать, что мы попали на задворки собственного дома. Вокруг простирается чистая зелень, и только из того листка, который нам вручили на корабле, чтобы уберечь ум от паники, мне известно, что смотрим-то мы на стопроцентный акриспан, а не на траву. Воздух тоже приятен, пахнет свежесрезанными цветами, но не так сладко.

Пока я оглядывался и дышал, это… как бы сказать… словом, это существо вернуло нам назад паспорта с вкладышем, призывающим не разрушать природу Марса и не засорять его поверхность.

Не стану рассказывать вам, с какими неприятностями мы добрались до дома и о возникшем непонимании в отношении чаевых… честно говоря, я просто ни на что не обращал внимания. Однако добрались мы до нужной двери, и, учитывая, что нагрянули без предупреждения, я вовсе не ожидал, что нас встретят прямо в аэропорту. Впрочем, дочка, похоже, все-таки поглядывала на дорогу, потому что очутилась перед нами прежде, чем мы успели постучать.

– Мама! – говорит она, а сама круглая-круглая. И кидается с поцелуями в объятия Сэди, которая немедленно ударяется в слезы. Минут через пять, когда обе вышли из клинча, Лоринда поворачивается ко мне с легким беспокойством.

Говорите обо мне что угодно, но сам я человек, в общем, не злой, и раз уж мы собрались погостить в этом доме, хоть моя дочь теперь мне чужая, я протянул ей руку.

– Твой дома или на заднем дворе листья отращивает?

Ее лицо, точнее, та часть его, которую я могу видеть сквозь климатический адаптер, чуть сминается в области подбородка, однако, справившись с собой, она опускает ладонь на мое плечо.

– Мору пришлось выйти, папочка, у них там происходит что-то важное, но он вернется домой через часок, а пока заходите.

Что же, в доме нет ничего не только безумного, но даже интересного. Стены, пол и потолок и, к моей радости, даже несколько кресел, вполне пригодных для отдыха после долгого путешествия. Сажусь и расслабляюсь. Вижу, дочь моя не очень-то хочет смотреть мне в лицо, что, на мой взгляд, в порядке вещей, и вскоре они с Сэди принимаются обсуждать ход беременности, гравитационные упражнения, роды, больницы, всякие препараты и приучение к горшку во сне. Чувствуя, что становлюсь чересчур просвещенным, я решаю отправиться на кухню и соорудить себе нечто съестное. Можно было бы, конечно, слегка потревожить женщин, однако мне не хочется нарушать их первый разговор. Лоринда включила все моторы и перебивает мамашу не меньше четырех раз в минуту, как бывало обычно дома: дочь всегда ставила перед собой цель высказать свою мысль сразу и достаточно громко. И если Сэди не успевает ответить мгновенным выпадом, раунд остается за Лориндой. Можно сказать, нокаут. Прежде случалось, что нашей дочери и за неделю не удавалось произнести законченной фразы. Иногда я вполне могу понять, почему она сбежала на Марс.