Читать книгу Кто Вы, госпожа Чайковская? К вопросу о судьбе царской дочери Анастасии Романовой - Группа авторов - Страница 4

Берлин

19 Октября 1926 года

Копия снята

Ваше Императорское Высочество,

Я имел честь получить Ваше письмо и постараюсь по мере возможности осветить трудный вопрос о «неизвестной больной». Из короткой справки Вашему Высочеству угодно будет усмотреть, как появилась и в каких условиях провела она первые годы по появлении своем в Берлине. За это время не раз возникал к ней интерес в среде наших соотечественников, но, к сожалению, она случайно попадала в руки людей, которые одним своим вмешательством в это дело подорвали доверие к его серьезности и, благодаря этому, было упущено много драгоценного времени. Нельзя не сказать, что все, что в первое время было о больной слышно, до такой степени казалось неправдоподобным, что напоминало скорее рассказы о всяких грубых самозванцах, не раз появлявшихся в смутные времена.

Только с лета прошлого 1925 года дело это приняло случайно другой оборот. Принц Вальдемар Датский, заинтересовавшейся дошедшими до него слухами, поручил расследование этого дела датскому посланнику в Берлине камергеру Цаале.

Вникнув во все подробности дела, г[осподи]н Цаале пришел к заключению, что идентичность больной с Великой Княжной вполне возможна и даже вероятна. Основанием к этому послужили для него следующие соображения:

1. Физическое сходство и совпадение особых примет.

2. Психика.

3. Целый ряд воспоминаний, указывающих на несомненное знание интимной жизни Царской Семьи.

4. Ни под наркозом, ни в бреду больная не высказывала знания какой-либо другой обстановки или лиц вне тесного круга Царской Семьи.

5. Больная, говорящая сейчас лишь на скверном немецком языке, в начале своего пребывания в Берлине, по показанию достоверных свидетелей из больничного персонала, говорила по-русски как прирожденная русская, а под наркозом по-английски.

6. Теперешнее резко отрицательное отношение г[осподи]на Жильяра кажется датскому посланнику не убедительным, так как отношение это появилось уже позднее его шестидневного пребывания в Берлине в Октябре 1925 года и не могло быть вызвано какими-либо последующими фактами, которые могли бы пролить свет на это загадочное дело, ибо таких фактов с тех пор не было.

Первые же впечатления г[осподи]на Жильяра и его жены, как явствует из свидетельских показаний и их переписки, были совершенно иными.

Материалы, дающие основания к заключению, к которому пришел датский посланник, следующие:

Физическое сходство:[20]

Хотя о нем судить теперь очень трудно, ввиду крайней худобы больной, тем не менее, лица, знавшие Великую Княжну Анастасию Николаевну, видят известное сходство с ней. Во всяком случае в ее облике нет ничего, что могло бы доказать невозможность идентичности, наоборот, семейное сходство несомненно существует и его находят все.

Особые приметы:[21]

Установленное рентгенизацией раздробления черепа и челюсти, предполагающее удары твердым предметом, что доказывает, что она прошла через какие-то тяжкие физические насилия.

Целый ряд примет, совпадающих с приметами Великой Княжны Анастасии Николаевны:

Деформация в положении большого пальца правой ноги, прирожденного характера, что установлено врачами.

Шрам на пальце левой руки давнишнего происхождения (по рассказам больной, был прищемлен дверцей экипажа).

Вытравленное родимое пятно на спине.

Нравственный облик:[22]

Большое благородство, воспитанность, держит себя с большим достоинством; все это, казалось бы, несовместимо с полной безграмотностью и незнанием якобы ни одного языка.

Персонал всех больниц, в которых больная находилась, единогласно свидетельствует об этом и прибавляет, что эта особа, несомненно, происходит из высшего общества. Последнее бросается в глаза вообще всем ее видящим.

Сергей Дмитриевич Боткин

Александра Александровна Теглева

Татьяна Евгеньевна Боткина с братом Юрием

Глеб Боткин. Начало 1930‑х годов

В первые годы пребывания больной в Берлине она была настолько запугана, что даже упорно отказывалась назвать свое имя и сказать, откуда она. Именно отказ отвечать на вопросы полиции и побудил последнюю отправить ее в дом для душевнобольных. Совершенно непонятно – каким образом врачи, никогда не признававшие в ней душевнобольную, тем не менее, продержали ее там более двух лет. Единственное объяснение, что не знали, что с ней делать, и действительно она была выпущена из больницы, как только нашлись люди, готовые ее приютить.

Многочисленные лица, у которых она затем находилась, хотя и старались во что бы то ни стало доказать, что она Великая Княжна, однако ничего для этого не сделали и совершенно не изучали больную. Только с Июня прошлого года это дело было поставлено серьезно, и особа, состоявшая при ней, аккуратно вела по поручению датского посланника записи всех ее разговоров. Они передают воспоминания больной о ее прежней жизни. Самые незначительные, казалось бы, подробности из рассказов больной по проверке поражают своей правильностью и совершенно нельзя себе представить, чтобы она, притом при установленной врачами потере памяти, могла бы основывать свои рассказы на прочитанном или слышанном от других.

Все подробности самого последнего времени Вашему Высочеству уже известны, вероятно, лучше, чем мне от Т[атьяны] Е[вгеньевны] Мельник, которая Вам их лично докладывала. Я не видел свою племянницу после ее посещения больной, так что знаю об ее впечатлениях только из писем. Т[атьяна] Е[вгеньевна] Мельник, несмотря на сравнительно юный возраст, человек очень уравновешенный и положительный и безгранично преданный Царской Семье, поэтому я не могу не верить ее показаниям, подтверждающим все уже имеющиеся на лицо материалы.

Относительно финансовой стороны этого вопроса имею честь сообщить Вашему Высочеству следующие данные.

До лета 1925 года, как Вы изволите увидеть из приложенной справки, больная находилась в разных больницах бесплатно по 3-ему разряду в качестве неимущей «неизвестной русской» (конечно, всегда в общей палате, даже в больнице для умалишенных), а в промежутках жила у некоторых частных лиц, ее приютивших. Только с половины лета 1925 года за ее содержание стал платить датский посланник в Берлине г[осподи]н Цаале, и с этого времени больная была помещена вполне прилично в санатории в Берлине, ездила весной 1926 [года] в Лугано и теперь живет в санатории в Баварии. На чьи именно средства содержит ее г[осподи]н Цаале, мне в точности не известно, но по словам его средства получаются из частного датского источника.

Доктора настаивают[23] на необходимости для больной полного спокойствия и пребывания в санатории, и только в таком случае они надеются на ее выздоровление.

Без каких-нибудь экстренных расходов, как более сложное лечение или операция (возможность чего никогда не исключена, так как больная страдает костным туберкулезом), необходимо считать 20 марок в день на содержание, а кроме сего кое-какие расходы на одежду и мелочи – следовательно от 650-700 марок в месяц, т[о] е[сть] по теперешнему курсу около 6 тысяч франков.

Позволяю себе представить у сего Вашему Императорскому Высочеству заключения врачей о больной: за№ 1 заключение директора психиатрической университетской клиники, профессора] Bonhoefer'a, № 2 д[окто]ра Нобель, врача Mommsen-Sanatorium в Берлине, который лечил и ежедневно навещал больную в течение 8-9 месяцев и № 3 московск[ого] хирурга проф[ессора] С[ергея] Михайловича] Руднева, делавшего больной операции руки и посещавшего ее как для перевязок, так и из общего интереса также почти ежедневно, проф[ессор] Руднев оперирует своих пациентов в этой санатории и потому мог легко постоянно навещать больную, № 4 и 5 – два отзыва врачей, лечащих больную теперь в санатории в Баварии[24].

Не имев под рукой прилагаемых документов, я принужден был на несколько дней задержать мой ответ, за что приношу мои извинения.

Ставя себя в полное распоряжение Вашего Императорского Высочества, покорнейше прошу Вас принять уверения в глубоком моем уважении и таковой же преданности и остаюсь Вашего Императорского Высочества

покорный слуга С[ергей] Боткин

ГАРФ.Ф. 10060. Оп. 1.Д. 69. Л. 6-9 об. Подлинник. Машинопись.