Читать книгу Achtung! Manager in der Luft! - Комбат Найтов - Страница 2

Первым впечатлением было, что это сон, но годами отрепетированный навык подвел: правая рука двинула ручку управления влево, но ручка «провалилась», а горизонт продолжал уходить влево, меняясь с небом местами. По спине пробежал холодок: отказ управления. Главное, не уйти носом вниз. Проверил, потянув ручку на себя. Упруго сопротивляется, привод работает. Ловя момент, когда небо выше земли, резко даю ручку на себя и назад, одновременно работая ногами, стараюсь остановить вращение вправо и пытаюсь разобраться, почему нет связи ни с кем? Левой рукой обнаружил, что и ларингофонов нет. Правая рука находится на двуручной ручке, такая стоит на всех поликарповских машинах, с одной из которых я хорошо знаком. С этого все и началось…

Родился я давненько в одной замечательной стране, название которой давно стерто с карт, но сохранилось в памяти у многих. Говоря анкетным языком: в семье военнослужащего. Дальше – все «как у людей»: многочисленные переезды из одного военного городка в другой, смена пяти школ и военное училище в Волгограде, короткий период службы, и, в звании старший лейтенант и в должности старший летчик, узнаю, что больше нам никто не угрожает, поэтому требуется срочно переучиться на новую специальность и уходить в запас, потому как топливо для нас куда-то ушло за границу, «у государства нет денег содержать такую огромную армию», поэтому оно приняло предложение денег на сокращение армии от бывших противников по «холодной войне» и предварительно подготовит офицеров запаса к «новой жизни». Дело было под Петрозаводском, в небезызвестном Бесовце, готовили нас стать «манагерами», причем знающих язык вероятного противника, как к внешней торговле. После увольнения вначале немного поработал у тестя в ЭкспортЛесе, который не «бросил» заботиться о единственной дочери, там оброс связями и даже создал, по ходу дела, собственную конторку, но летать не бросил. Перебрался в Ленинград, уже переименованный Собчаком и компанией. Еще до того, как все в Карелии развалилось, я ушел из «лесного бизнеса», переключившись на иные сферы деятельности, в том числе и торговлю раритетами. Одним из которых сам пользуюсь до сих пор: И-16 17-й серии, который любовно восстановили из небытия и поставили на крыло. Стоит он под Всеволожском, и когда выдается свободная минутка и хорошая погода (что редко совпадает по времени), то я вылетаю на нем. Иногда снимаюсь для фильмов, как дублер, получил несколько премий из различных заграничных авиафондов.

Но это была не моя машина! Брезентовые ремни давным-давно вышли из употребления в авиации! А мой парашют был снабжен ими. Плечевые были изготовлены из этого же материала.

Замедлить вращение я сумел, все-таки налет у меня большой, вот только до сих пор не понял, как я оказался в такой рухляди? Зачем я согласился сесть в этот пылесос? И, главное, когда? Я не собирался сегодня летать! Я в отпуске в Санта-Круз де Тенерифе, это на Канарах. Испанцы имеют несколько восстановленных «ишаков», которые воевали за их республику и потом несли службу в ВВС Испании, уже у Самосы или Батисты, ой, нет, у Франко! Точно, Франко! Вечером замечательно посидели в кафешке на берегу океана. А вот дальнейших событий я не помню. Говорил же этому хмырю Хуану, что не надо больше наливать! Но голова не болит, вот только что делать с оборванной тягой? Надо прыгать! Черт с ней, с этой рухлядью, все равно не моя! Правой рукой отжал собачку привязных и попытался встать, на вращении это выбросит меня из кабины. Но не смог, зацепился чем-то за поясной. Глянул вниз и обомлел: сбоку справа висела кобура. Что-то здесь не так! Сбросил ремень в сторону, и тут чувствую, что по бронеспинке что-то замолотило. Оглядываюсь назад: «Мессер!» И не один! Обороты в ноль! И чуть более продолжительно рву на себя ручку, придержал и отпустил. Получилась «кадушка». «Мессера» проскочили, и в этот момент я встал, и меня выбросило из кабины. Слава богу, опыт прыжков у меня большой, еще в школе начал заниматься в аэроклубе. Лег на поток, чуть дал руки, выписывая спираль. А это – не Тенерифе! Вокруг одни поля и леса! Вот это жопа! Причем она была «полной» и «огромной»: «мессера» разворачиваются и, похоже, мечтают разрядить в меня свои пулеметы. Но отсчет я веду: «Сто двадцать один, сто двадцать два…» Вышел я на трех километрах, так что время есть. Подобрал под себя руки и развел ноги, уходя в пикирование. «Мессы» прошли выше, и я снова лег на поток. Альтиметра нет, будем ориентироваться по шевелению травы. Какой-то аэродром визуально я уже обнаружил. Весь в дымах от сгоревшей техники. Посмотрел еще раз на «люфтов», затем на землю. Все, пора! Не хватало только грохнуться. Купол, естественно, оказался неуправляемый. Вытянул одну стропу, и меня развернуло по ветру. Что-то около 15 секунд, и я пробежался по земле, одновременно подтягивая на себя нижние стропы. И до леса метров пятьдесят. Я быстренько обвязал скрученный купол стропой, кстати, это совсем не «Ирвин», это ПЛ-1 или 2, коричневатого цвета и дико тяжелый, взвалил его на плечо и рысцой двинулся к лесу, пока «мессера» не появились. Успел спрятаться до того, как над полянкой, на которую я сел, пронеслись три хищные узкие тени. Сделали два захода и ушли. Интересно: почему они тройкой летают? Впрочем, третья машина шла сзади, а не сбоку. Так что: неполное звено. После того, как они оставили меня в покое, я вышел на полянку и нашел глазами клубы дыма. Засек на них направление по солнцу, снял подвесную и хотел прикопать где-нибудь тяжелый купол, но вспомнил, что в книгах не раз писали, что за утерю парашюта можно было схлопотать, и немало, а идти было не слишком далеко, километров пятнадцать или даже меньше. Обернул купол подвесной системой и попер эту пакость в сторону аэродрома. Ничего «аварийного» или «опасного» я пока не обнаружил, так что надо быстрее добраться до своих, а там будем разбираться.

Честно и откровенно – мне было до смерти обидно и досадно, что я оказался здесь. Отпуск казался много более предпочтительным, чем тот ад, который предложили для дальнейшего существования. «Бурсу» я закончил в 88-м, четыре года в полку на Су-27-х, но последние два года мы практически не летали. Четыре часа налета в год. Я ради собственного удовольствия, и за деньги (!!!), летаю больше. Кстати, стоянка и обслуживание совсем не бесплатные. За каждых чих приходится платить: и за ангар, и механику, и за топливо, и за разрешение на вылет вне зоны. Перелет на Канары стоил 1800 евро. «Аэрофлотом» дешевле! Но в этом году они вообще не летают по этому маршруту. С такими невеселыми мыслями я целый час пер этот мешок, пока не устал и не увидел небольшой ручей в лесу. Скинул ношу, напился от души, а затем неожиданно понял, что напрасно так тороплюсь. Вопрос номер один: как меня зовут? По отражению в воде я уже понял, что морда у меня вовсе не моя. Что подвигло меня искать в карманах все, что есть. Вопрос второй: где я нахожусь и какое сегодня число? Календарь еще никто не отменял! Третий вопрос: а готов ли я умереть «За Родину, за Сталина»? Судя по всему, не очень. Мне вообще не хочется умирать, от слова «совсем». Мне бы домой вернуться, туда, откуда я попал сюда. Там, кстати, на две недели вперед номер оплачен.

Ага, серенький такой, невзрачный, членский билетик: кандидат в члены ВКП(б). Ну, блин! Дал бог фамилию! Она у меня только с предателем Резуном ассоциируется! Зовут – Витя. Отчество – Иванович. На груди держит, с левой стороны, под сердцем. Больше ничего нет, хотя постой, планшетка, в ней карта-километровка. Интересное место! Ну, что сказать! Лесок-то здесь один! Это – Молдавия, точнее, Бессарабия. Судя по карте, я в девяти километрах от румынской границы, а местом базирования служит аэродром в Тарутино, это Одесская область. Так что парашютик можно свободно бросить, скажу, что на дереве повис, было не снять. Но до места базирования километров шестьдесят. На душе как-то стало спокойнее. Основной противник – румыны, а не немцы. А что же там за аэродромчик? На карте его нет, но видел я его четко. Аэродром подскока? Все может быть. Он за лесом, где-то между Вишневкой и Кочулией. Да и шоссе там проходит. А может, все-таки в другую сторону податься? Впрочем, там пока румыны не могут через Прут переправиться, доблестная Красная Армия не дает, а летчика с картой, идущего на запад, могут не понять. Хлопнут или в пехоту сошлют. Освободившись от груза, идти стало веселее. И лес неплохой, дубы да ясени, подлеска почти нет. Вышел на тропу и пошел в сторону села Капаклия-Резеши. Но впереди послышался чей-то говор, поэтому я сошел с тропы и прилег за огромным дубом. Ага! Солдатики, то есть красноармейцы, да еще и с синими петличками с птичкой.

– Стой! Вы куда? – Свое звание я уже определил: младший сержант. Но какой-никакой, а младший командир, впрочем, тут присутствует старшина, так что придется докладывать, а что докладывать, я толком не знаю.

– Там парашютисты высадились. – Старшина показывал в ту сторону, где я приземлился.

– Да это меня сбили, младший сержант Суворов, N-ский авиаполк. Стоим в Тарутино.

– Бой был выше, а парашют красноармеец Ефимов увидел над самой землей. И там потом долго кружили три истребителя.

– Не долго, два захода сделали, меня искали.

– Ефимов! Еще раз доложи, что видел!

– Значитца так, тащ старшина, докладую по порядку. Сперва увидел три наших самолета, «ишаки», два с которых сбили немцы сразу, в один раз. Наш остался один, они долго крутились, затем еще один самолет загорелся и упал. Кто это был – не видел, далеко и высоко было. Потом еще два раза были слышны выстрелы, но уже за лесом, над Ларгуцей. А потом над лесом появился парашют. Почти над кромкой. А разворачивались немцы над нами, их стало трое, было четверо.

– Стало быть, ты немца сбил? – Я пожал плечами.

– Герой! А скромный! Зовут как?

– Витя.

– А что ж не Александром назвали?

– А я здесь при чем? Родители называли.

– Ну, это верно! Ну что, вертаемся?

– Там мой парашют. Метров шестьсот отсюда. Одному не донести, а вас, вон, целый десяток.

– Давай показывай!

Про парашют я специально сказал, для его перевозки машина требуется, или сдам его в воинскую часть, тем более авиационную. Дошли до места, где я вышел на тропу, пошли по моим следам, трава еще полностью не встала. Я показал место, куда его бросил и где засыпал его старой листвой. Красноармейцы достали его, взяли вдвоем, и мы повернули обратно. Пройдя через лес и деревню, вышли на укатанное поле, на котором стоял обгоревший бензозаправщик, а чуть поодаль три самолета У-2, тоже основательно поврежденные.

– Мы-то – БАО, с пятницы здесь, как ученья объявили, ну, а сегодня с утра началось. Сначала румыны прилетели, потом немцы. Летуны уже уехали. А мы вот здесь. Пошли, сержант Суворов, комбату доложимся.

Когда-то это был красиво построенный палаточный городок, но большинство палаток больше походили на лохмотья. Скорее всего, кассетные бомбы. Точно-точно, вон лепестки от немецкой «вертушки» валяются. В небольшой рощице у пруда стояло несколько столов и дымилась полевая кухня. Там находился и громкоголосый комбат, которому доложил сначала старшина, а потом и я.

– У, родной 146-й РАП? А че ты как не родной, Виктор Иваныч? Как регланчик себе достать, так, Степан Тимофеевич, помоги, а тут и руки не подал! Зазнался, что ль?

– Устал, тащ капитан. Мне подтверждение нужно про сбитый, и машина, в полк добраться.

– Ну, бумажку-то мы тебе оформим, а вот машин в ту сторону у меня и не предвидится. Максимум до Комрата могу добросить. Там до Бессарабки доберешься, а оттуда в Тарутино.

– Парашют тогда заберите.

– На кой ляд он мне сдался? Сейчас его укладчики упакуют, и вези с собой, еще пригодится. Садись, Витя, поешь, дорогой! До обеда еще, правда, далеко. Десятый час только. Вот утречко выдалось! Михалыч и Коля с тобой были? – я кивнул, но не ответил.

– Земля им пухом. Такие мужики были! – он похлопал меня по плечу и закричал что-то поварихе и подавальщице. Талоны на питание у меня были с собой, и, хотя я не был уверен, что это уместно, я их достал и протянул официантке. Она отрезала один и вернула мне остальные.

– Я завтрак взяла, меня Катя зовут. Молоко с булочками будете?

– Давайте булочки, Катя. – Уже позже стало известно, что летный состав весь питался из одного котла, только столы были отдельно для сержантского состава и средних командиров. Еще я недоумевал по поводу моего звания: почему оно такое низкое? Но это мне не мешало уговаривать отличное неснятое парное молоко. Однако мой завтрак был прерван гулом моторов. Один «ишак» сел с ходу и заморгал АНО, к нему из рощицы выскочила «санитарка», два других сели, когда баошники убрали самолет с полосы в недостроенный капонир. «Санитарка» унеслась куда-то, а к столовой подходило два старших командира: майор с двумя шпалами на петлицах и полковой комиссар, даже реглан которого был «украшен» красной звездой. К ним тут же подскочил комбат Резцов и доложился о происшествиях: сколько чего сожжено, сколько налетов было, сколько воронок засыпано.

– Да, неудачное, неудачное место, Степан Тимофеевич, его ж для учений выбирали. Кто ж знал, что такое начнется. Убирать надо самолет отсюда, ибо разбомбят, ты же не прикрыт совсем.

– Ну, тут у меня летчик-то есть, из 146-го РАП, толковый мальчишка и утром «мессера» завалил.

– «Мессера»? Не «лося»?

– Дрался один с четырьмя «мессерами», двух других немцы срубили сразу. Я все их звено хорошо знал. Должны были первыми в полку пересесть на МиГи.

– Зови!

– Виктор! Суворов! Подь сюда! – замахал руками капитан.

Я подошел и представился.

– Летная книжка с собой?

– Нет. Только партбилет.

– Тут есть необходимость быстро перегнать машину в Болград, в Каракурт.

Вообще мне совсем не улыбалось тащиться в «свой полк», где казусов будет просто не миновать. Один разговор с комбатом чего стоил. Поэтому я дал согласие перегнать машину. Мне обещали за это самолет до Тарутино. Вместе с майором, который оказался командиром 67-го ИАП Борисом Рудаковым, а полковой комиссар был замполитом полка, мы подошли к машине. Кем был раненый командир, я просто не знал. Машина была пробита в нескольких местах, в кабине еще осталась кровь, в основном на парашюте, который я вынул и вставил в чашку свой. Пробоины были осколочными. Пришлось руководить красноармейцами, которые добавляли топливо и масло в самолет. Кроме баошников здесь никого не было, все уехали. Эта площадка числилась именно за 67-м ИАП. «Ишак» был пушечным, семнадцатой серии, но с «родным» 63-м движком. У меня стоит «ИРка» от Ан-2. Есть люк в правом борту, то есть самолет радиофицирован, правда у меня шлемофон был без папы-мамы и наушников. А «чужой» шлемофон уехал в госпиталь. Я задал вопрос майору, но тот отмахнулся:

– Я посигналю, флажки в кабине. На этой машине только приемник, да и работает плохо. Будешь готов – посигналь и запускайся.

«Блин! А как я ему посигналю? Откуда я знаю: как и чем? Фиг с ним, подниму флажок», – подумал я и полез в кабину. Черт! Нет кнопок подкачки масла и топлива! Слева стоит масляный насос, а справа внизу бензиновый. Лихорадочно вспоминаю старинное наставление, которое читал один-единственный раз и чисто для интереса. Сначала топливо до красной отметки, причем двумя руками, с переключением вручную клапана, затем масло и воздух. Подняв давление топлива, поднял красный флажок и в бешеном темпе закачал левой рукой масло. Стрелка с бензином начала падать постепенно. Пустил воздух и, после проворота винта, нажал на «контакт». Мотор еще не остыл, поэтому схватил сразу. Командир меня ждать не стал, не барское это дело, но к краю поля мы подбежали втроем и развернулись. Обороты, и командир хлопнул откидными стенками, давая приказ взлетать. Стараясь действовать синхронно, я поднял хвост, взлетел. А теперь надо крутить лебедку! 33 оборота! При этом не врезаться в соседние машины! Ну, направление и тангаж я удержал, так что не опозорился. Сижу, вспоминаю, что мне говорил отец, он эту войну прошел от начала и до конца. Он говорил, что никогда не пристегивал полностью плечевые, они на этих машинах мешают оглядываться. Мы-то, современные летчики, полагаемся в этом вопросе на штурмана наведения. А у них его не было. «Смотришь вдаль и ищешь точки, если увидел самолет, то ты уже покойник, ты его просмотрел!» Боже мой! Как неудобно! Моя шея несколько раз звонко хрустнула. Честно говоря, тут не до ориентирования, именно поэтому они и летали над дорогами и часто плутали.