Читать книгу Разговор про жизнь. Беседы Учителя - Конкордия Антарова - Страница 3

Трогательна беспомощность младенца и вызывает самое мужественное опекание своих близких, если в их сердцах живет милосердие. Так и ученик. Трогательна его беспомощность Учителю, и Он, видя верность ученика нерушимой, льет ему свою помощь и милосердие без условностей и ограничений со своей стороны. И только ограничения самого ученика, выстроенные его колебаниями, нецельностью его мыслей, неуверенностью его, останавливают ученика перед Золотыми Вратами, то есть перед порогом знания. Ибо знание вытекает из освобожденных мест в сознании. Оно вырастает на гармонично звучащих волнах его действий.

Можно ли, живя на Земле, в суете огней и страстей человеческих, стать учеником? Быть может, надо где-то в особо чистых условиях сделаться учеником и потом вернуться к своим ближним, став им поддержкой и помощью? Нет. Никто не может стать закаленным вне своих условий и препятствий. И все условия и препятствия пойдут за человеком, если ему их необходимо победить, куда бы он ни ушел. Рассматривать период ученичества как подготовку к деятельности – такой же предрассудок, как думать, что человеку может повредить чистый воздух и солнце.

Нет условного обучения. Единственное условие, на котором растет всякое ученичество, – это гармония сил в человеке. Не следует думать, что ученичество начинается с того момента, когда Учитель дает ученику весть. Ученичество могло начаться еще за два воплощения, но отсутствие гармонии в ученике не дало возможности развить память о нем. И не отношение Учителя к ученику – мерило восхождения, а отношение ученика к окружающим и его к ним милосердие.

Утвердившись в мысли, что все – в себе, распознавая реальное и временное, человек строит первоначальную ступень к свиданию с Учителем.

Заставляя свое внимание всецело прикрепляться к совершающемуся «сейчас», ученик развивает бдительность. Но когда он ее развивает? Если приказом воли он концентрирует свое внимание – он способствует только более широкому развитию личности. Если же он скрещивает свое милосердие со вниманием и без всяких приказаний себе вглядывается, кто и что перед ним, – он забыл о себе; он прошел, минуя план страстей, в план духовного общения, хотя бы стоящий перед ним плакал и нес в себе бунт своих страстей.

Как будет общаться с ближними человек, не знающий орбиты действий Учителя? Видя горе, слыша стоны и жалобы, он будет тоже плакать, усилиями своих слез сочувствия прорубая еще больше дыр в его и своей ауре. И своим волнением он проведет встречного еще глубже в план страстей. Ученик же, постигший всегда светлое мужество Учителя, обратит всю силу своей мольбы к Учителю. Все мужество его будет призывать в храм своего сердца, и, оставаясь в гармонии, он сможет помочь рыдающему встречному войти в свой центр силы, в свой заветный храм в себе – Любовь. И тогда, с каким бы бунтом страстей ни пришел встречный, он сбросит с себя хотя бы часть своего уныния и найдет силы прожить какое-то мгновение в относительном успокоении.

Если же он не смог подле тебя обрести просветления и, уйдя, жаловался еще и на тебя, возмущался, негодовал на твое бессердечие, значит он еще слишком далек от истинного понимания единения. Ему еще предстоит долго носить страстные покровы, и тебе, отдав ему весь мир своей гармонии, не стоит огорчаться неудачной встречей, а еще глубже закалить мужество и еще чище сойти в Учительской любви к следующей встрече.

Можно ли «отказаться» от активного действия, от встречи? Нет встреч случайных. И если ты в своем обиходе не нуждался бы во встрече, даже с вороватым слугою, ты не имел бы ее. Но не надо в мелочах обихода видеть знамение небес. Нельзя усматривать в мелких удачах и неудачах какие-то основания для глубоких своих действий. Ибо так дойдешь до суеверия, и оно вновь создаст пелену условностей и заведет тебя в тот лабиринт, из коего ты уже однажды выбрался.

Надо свои действия в дне так подпирать радостью единения с Учителем и окружающими, чтобы мелочь обихода не вплеталась суеверием в действия твои. Стоит ли видеть «предначертания» в том, что пуговица твоих туфель, оборвавшись, задержала тебя и ты опоздал на поезд, благополучно прибыв на следующем, и утруждать себя пустыми вопросами, зачем это доктор не смог меня принять сегодня? Зачем это я пришел случайно в чужой дом – все это праздное суеверие, неумелое распределение своих сил между временным и реальным, между условным и вечно движущимся в двух мирах.

Если бы ты видел в мелочи простое привлечение твоего внимания к легкости и ловкости через тебя и в тебе веселого и радостного состояния, где бы мысль о раздражении или суеверии не могла иметь места, то ты бы всюду нес в себе верность и уверенность.

Если бы основа в твоем храме была цельною, а не двоилась постоянно в колебании между истинною Жизнью и обывательскими пониманиями, твоей голове не угрожало бы наводнение от пустого разбора мелочей.

Путаница в человеке от сумбура всех не доведенных до конца мыслей – хуже метели и гололедицы. В сознании, привыкшем постоянно считать, что опека над ним идет извне, а не все, что и чем он опекается, внутри него, – предрассудок, победимый не менее тяжко, чем разъедающий тело микроб.

Тот, кто хочет войти в ученичество, прежде всего, борись с предрассудком суеверия, ибо он – одна из заноз, на которой прочно держится страх.