Читать книгу Завоеватель - Конн Иггульден - Страница 11

Гуюк любил долгие летние вечера, когда мир пропитан серым светом, а воздух чист и прохладен. Он умиротворенно наблюдал, как солнце садится на западе, окрашивая небо в тысячи оттенков красного, оранжевого и пурпурного. Стоя у юрты, хан смотрел на лагерь, который разбили его тумены. Во время каждого привала среди пустоши вырастал целый город. Все нужное везли на свободных конях. Гуюк почувствовал запах жареного мяса с пряностями и глубоко вдохнул, ощутив прилив сил. До заката еще далеко, а он проголодался. Хотелось посмеяться над собственными предрассудками. Он же хан, законы Чингиса не должны ему мешать.

Гуюк вскочил на коня, упиваясь своей силой и молодостью. Щеки разрумянились. Неподалеку стояли два командира минганов, стараясь смотреть куда угодно, только не на него. Гуюк жестом подозвал слугу, и Анар, с трудом удерживая охотничьего орла, приблизился. И слуга, и орел притихли. Хан поднял правую руку в длинной, до самого локтя, кожаной перчатке. Орел опустился ему на руку, и Гуюк завязал опутинки. В отличие от соколов, орел колпачки не жаловал. Он сидел с непокрытой головой, глаза его так и блестели. На миг птица отчаянно захлопала крыльями, показывая белый пух. Гуюк отвернулся от сильного ветра, и орел успокоился. Хан погладил его по голове, остерегаясь кривого клюва, которым птица легко может порвать горло волку.

Едва орел успокоился, Гуюк свистнул, и один из командиров мингана приблизился с низко опущенной головой. Казалось, он не хочет ничего видеть и ничего знать. Гуюк улыбнулся такой осторожности, понимая, в чем дело. Жизнь этого человека зависела от неосторожного взгляда и небрежно брошенного слова.

– Сегодня вечером поеду охотиться на восток, – объявил Гуюк. – Дозорные отозваны?

Командир мингана молча кивнул в ответ.

Сердце Гуюка бешено колотилось, голос его казался придушенным. За месяц похода он выезжал уже на седьмую охоту – и всякий раз трепетал от страсти, которую не испытывал даже с молодой женой в Каракоруме.

– Если понадоблюсь, пошли гонца на восток.

Командир мингана поклонился, по-прежнему не поднимая глаз. Такая деликатность Гуюку нравилась. Без лишних слов он кивнул Анару, и оба поскакали прочь из лагеря. Хан легонько придерживал орла, который рвался вперед.

Воины, попадавшиеся навстречу, опускали голову. Гуюк же ехал по высокой траве, гордо расправив плечи. Здесь паслись десятки тысяч расседланных коней. Огромный табун напоминал тучу; за ночь он вчистую съедал траву на огромной равнине. Здесь тоже встречались воины, ночующие вместе с лошадьми. Некоторые, завидев всадников, приближались, но, сообразив, что перед ними хан, замирали, становясь слепыми и глухими.

Пока Гуюк ехал мимо стад, вечерний свет понемногу мерк. С каждой милей невидимая ноша таяла, и хан расправлял плечи. Настроение улучшалось. Тени удлинялись, и Гуюку вдруг захотелось погоняться за ними, как в детстве. Здорово, что можно хоть на время отбросить серьезность. Она-то и угнетала его. А еще груз проблем, давивший на плечи… В лагере его дни заполнены обсуждением тактики, рапортами, взысканиями… Гуюк аж вздохнул. Он жил ради золотых мгновений вроде этого, ради возможности отрешиться от всего и побыть самим собой.

Милях в пяти к востоку от лагеря они с Анаром нашли ручей, который так долго тек по равнинам, что едва не пересох. У ручья росли деревья, и Гуюк выбрал место, где сгущались тени, чтобы насладиться покоем и одиночеством. Для хана они на вес золота. С момента пробуждения до последних встреч при свете факелов, перед самым отходом ко сну, Гуюка постоянно окружали люди. Просто слушать журчание ручья было счастьем.

Гуюк развязал опутинки вокруг ног орла, дал птице приготовиться и подбросил ее в воздух. На сильных крыльях орел быстро набрал высоту и закружил в сотнях футов над ним. Для охоты было поздновато, и Гуюк подумал, что орел далеко не улетит. Он развязал приманку, размотал веревку и с гордостью взглянул на орла. Его темные перья отливали красным, а благородством он не уступал Гуюку – происходил от птицы, которую сам Чингисхан поймал еще ребенком.

Гуюк начал вращать приманку все быстрее и быстрее, пока веревка стала не видна. Орел покружился и, камнем упав вниз, на миг исчез за холмом. Хан улыбнулся: повадки птицы он знал хорошо. Тем не менее орел удивил его – появился сбоку, а не оттуда, куда он смотрел. Гуюк углядел темный силуэт с расправленными крыльями – орел бросился на приманку и с криком принес ее на землю. Гуюк тоже крикнул, хваля орла, и рукой в перчатке протянул ему кусок сырого мяса. Орел жадно набросился на угощение, а хан завязал опутинки и поднял его повыше. Было бы посветлее, устроили бы охоту на лис или зайцев, но вечер быстро вступал в свои права. Успокоившегося орла Гуюк привязал к передней луке седла.

Пока он занимался орлом, Анар лежал на земле, постелив толстую попону. Молодой человек не первый день служил хану, но по-прежнему нервничал. Вот Гуюк снял перчатку и на миг застыл, наблюдая за слугой. Осклабился – вышла ленивая улыбка хищника.

Но тут же она померкла: Гуюк услышал вдали стук копыт и звон колокольчиков. Он поднял голову, негодуя, что к нему посмели приблизиться. Даже гонцу не следовало мешать ему в этот вечер. Гуюк сжал кулаки и, чувствуя себя неловко, застыл в ожидании неведомо кого. Этого неведомого, по какому бы поручению тот ни спешил, он отошлет до утра в лагерь. На миг хан подумал, что какой-то идиот нарочно решил помешать ему. Такое очень в духе простолюдинов, и Гуюк пообещал себе выбить имя у гонца злоумышленника. Он с удовольствием назначит шутнику наказание.

В сгущающихся сумерках Гуюк не сразу узнал Бату. Двоюродные братья не виделись со дня возвращения из Большого похода на запад, да и ехал Бату, низко опустив голову. Вот он поднял ее, и Гуюк от изумления вытаращил глаза. Никогда в жизни хан не чувствовал себя таким одиноким. Его драгоценное войско осталось далеко – не дозовешься.

Мрачно улыбаясь, Бату спешился. Анар задал какой-то вопрос, но Гуюк не услышал, потому что со всех ног бросился к коню отвязывать меч, прикрепленный к седлу. Орел забился, испуганный чужаком. Хан бездумно развязал опутинки и отошел от коня, чтобы обеспечить свободу для маневров.

– Не нужно суетиться, господин мой, – проговорил Бату. Спешился он, лишь убедившись, что Гуюк не попробует сбежать. – Эта встреча назревала так давно, что пара мгновений ничего не изменит.

Гуюк заметил меч на поясе Бату и впал в отчаяние. Пока он таращился, незваный гость вынул клинок из ножен и проверил его остроту.

Сам Гуюк держал в руках меч с волчьей головой – лезвие из синей стали, резная рукоять. Меч передавался в его семье от отца к сыну, от хана к хану. Одно прикосновение к нему придавало сил. Обнажив меч, Гуюк бросил ножны на траву.

Бату приближался медленно, каждый его шаг источал уверенность. Быстро темнело, но Гуюк видел, как блестят глаза врага. Хан ощерился, борясь со страхом. Он ведь моложе Бату,[14] и он учился орудовать мечом у мастеров. Гуюк расправил плечи, чувствуя на лбу легкую испарину; сердце бешено билось. Он не ягненок и без боя не сдастся.

Бату почувствовал его уверенность, остановился и глянул на Анара. Слуга Гуюка стоял шагах в десяти от него, разинув рот, как голодный птенец. Хан понял: если не остановить безумный порыв Бату, погибнет и Анар. Он стиснул зубы и поднял меч.

– Ты нападешь на своего хана? На своего двоюродного брата?

– Ты не мой хан, – заявил Бату, приближаясь на шаг. – Я не давал тебе клятву.

– Вот я и явился, чтобы привести тебя к присяге, – парировал Гуюк.

Бату снова остановился, и Гуюк с удовлетворением заметил, что тот озадачен. Это хорошо, даже небольшое преимущество ему во благо. Им обоим известно, что без доспехов поединок продлится несколько мгновений. Два мастера боя продержались бы какое-то время, но обычным воинам со своими мечами не совладать. Один удар способен раздробить кость, отсечь руку или ногу…

Бату шагнул мимо коня Гуюка, и хан скомандовал:

– Удар!

Бату отпрянул от коня, ожидая, что тот его лягнет. Двоюродные братья видели боевых коней христианской кавалерии, которые в битве становились оружием. Конь Гуюка на приказ не отреагировал, зато орел у него на спине расправил свои огромные крылья. Гуюк тут же выпрыгнул вперед, крича во все горло.

Испуганный Бату бросился на птицу и полоснул ее мечом, пока та не вонзила в него когти. Крылья заслонили рану от Гуюка. Орел вскрикнул и упал к его ногам. Хан сделал выпад, целясь Бату в грудь, и на миг возликовал: двоюродный брат не успевал поднять меч и поставить блок.

Бату увернулся и вытащил меч из тела поверженной птицы. Орел упал на спину, но еще хватал когтями воздух и тянулся клювом к своему обидчику. Вот Бату вытянул руку, и Гуюк, вложившись в удар, едва не потерял равновесие. Он задел мечом ребро Бату и отпрянул для нового удара. Легкий дэли распахнулся, обнажив глубокий, обильно кровоточащий порез. Бату выругался и еще дальше отступил от птицы и ее хозяина.

Гуюк улыбнулся, хотя внутри все бурлило: его орла смертельно ранили. Он не решался взглянуть на своего любимца, но жалобный клекот уже затихал.

– Думал, будет легко? – подначил он Бату. – Братишка, я хан нашего народа, носитель духа и меча Чингиса. Он не даст мне погибнуть от руки мерзкого предателя. Анар! – позвал он, не сводя глаз с Бату. – Садись на коня, езжай в лагерь и вызови сюда охрану. А я пока прикончу эту падаль.

Если таким образом Гуюк провоцировал Бату на атаку, то цели своей достиг. Едва Анар двинулся к своей белой кобыле, Бату бросился вперед, меч словно ожил у него в руках. Гуюк поставил блок – и закряхтел, ощутив силу Бату. Уверенности поубавилось, хан отступил на шаг и вернулся на прежнее место. В памяти всплыл давным-давно усвоенный урок: если начнешь отступать, остановиться сложно.

Меч Бату не разглядишь – так быстро он двигается. Гуюка спасли навыки, привитые в детстве, и дважды он парировал удары чисто интуитивно. К своему неудовольствию, он уже тяжело дышал, а Бату орудовал мечом без остановки и малейших признаков одышки. Гуюк блокировал еще один разящий удар, который вспорол бы его, как козла; его легкие уже горели огнем, а Бату не знал устали, молотя мечом все быстрее и быстрее. Вот ногу словно ужалило: это меч Бату настиг его и сильно рассек мышцы. Гуюк отступил еще на шаг и чуть не упал, потому что раненая нога дрогнула. Посмотреть, как дела у Анара, он не мог и не слышал ничего, кроме звона мечей и собственного дыхания. Оставалось надеяться, что тот спасся бегством. Гуюк подумал, что ему не одолеть Бату, молотящего мечом, как дровосек топором. От отчаянно защищался и ждал удобного момента, чувствуя, как по ноге течет кровь.

В суете Бату, не заметив, что сбоку подобрался Анар, блокировал выпад Гуюка и, высоко подняв меч, раскрылся. Тут Анар и сбил его с ног, и они покатились по траве. Гуюк слышал, как колотится его сердце, словно весь мир затих.

Невооруженный Анар попытался сдержать Бату, который вскочил на ноги. Хану представился удобный момент. Бату дважды ударил Анара мечом в бок, лишая его воздуха – и жизни. Но и чуть живой, тот цеплялся за полу его халата, выводя Бату из равновесия. В диком гневе Гуюк рванул вперед. Первый его удар не достиг цели, потому что Бату закрылся Анаром, как щитом, а потом бросил. Хан хотел в выпаде пронзить Бату сердце, но не хватило прыти. Меч врага настиг его прежде, чем он успел нанести удар. Гуюк прочувствовал каждый дюйм металла, скользящего меж ребер. Он поворачивался вместе с мечом, но гнев еще давал силы сопротивляться. Гуюк охнул – клинок застрял в его груди, и Бату не мог его вытащить. Двоюродные братья едва не обнимались, они были слишком близко друг к другу, и Гуюк не мог использовать свой меч. Зато он ударил рукоятью Бату по лицу, сломал ему нос и разбил губы. Силы утекали, как вода, удары слабели, и вскоре хан едва поднимал руку.

Меч выпал из вялых пальцев, ноги подогнулись, и Гуюк осел на землю. Меч Бату, вонзенный глубоко в грудь, опустился вместе с ним. Анар лежал на спине, давился кровью и жадно хватал воздух ртом. Гуюк перехватил его взгляд, но отвел глаза: что ему до участи слуги?

Перед глазами потемнело. Бату потянул рукоять меча, но боль Гуюк почти не почувствовал. Едва клинок покинул его тело, опорожнились кишечник и мочевой пузырь. Но конец все не наступал, и хан бесцельно цеплялся за жизнь, пока в легких оставался воздух.

Бату стоял и налитыми кровью глазами смотрел на труп двоюродного брата. Слуга Гуюка протянул дольше, и Бату, не говоря ни слова, дождался момента, когда Анар перестанет хрипеть и взирать на него с мольбой. Когда оба умерли, он опустился на одно колено, положил меч на землю и осторожно ощупал лицо, чтобы определить, сильно ли ранен. Кровь текла из носа липкой струей, попадала в горло, и Бату сплюнул ее на траву. Взгляд его упал на меч Гуюка с оскаленной волчьей мордой на рукояти. Бату покачал головой, дивясь своей жадности, и огляделся в поисках ножен. Затем вытер меч, вложил в ножны и опустил Гуюку на грудь. Ханский дэли уже потяжелел, насквозь пропитавшись остывающей кровью. Меч был в распоряжении Бату, но забрать он его не мог.

– Мой враг мертв, – пробормотал Бату, глядя на неподвижное лицо Гуюка.

От Хубилая он знал, что хан уедет из лагеря без охраны. Ждал целых три дня – лежал и наблюдал, рискуя быть обнаруженным дозорными. Его постоянно одолевали сомнения куда сильнее жажды. А вдруг Хубилай ошибся? Вдруг он впустую теряет время, вместо того чтобы спасать своих людей? Бату был очень близок к отчаянию, когда наконец показался Гуюк…

Он все стоял и смотрел на трупы. Оказывается, уже наступила короткая летняя ночь, хотя схватка долгой не показалась. На убитого орла Бату глянул с сожалением: он знал, что предка этой птицы приручил сам Чингис. Воин расправил плечи, вдохнул свежий воздух и ощутил, как боль стихает. Раны он получил несерьезные и неплохо себя чувствовал. Кровь так и бурлила, Бату дышал полной грудью, наслаждаясь жизнью. Он ничуть не жалел о решении сразиться с ханом. Бату взял с собой лук и вполне мог убить и Гуюка, и его слугу из засады, но выбрал способ достойнее. Он рассмеялся. Что будет с народом без Гуюка, Бату не знал и знать не хотел. Главное, спасены его люди. Усмехнувшись, он вытер свой меч о рубаху слуги, вложил в ножны и зашагал к коню.

* * *

Когда подъехал Мункэ, воины стояли у тела хана, молчаливые и подавленные. Вставало солнце, на деревьях каркали вороны. Казалось, нижние ветви сплошь облеплены черными птицами, а сколько их опускалось на землю, хлопало крыльями и поглядывало на мертвеца… Пока Мункэ спешивался, воин раздраженно пнул одного из них; впрочем, тот успел улететь.

Гуюк лежал недвижим, с отцовским мечом на груди. Мункэ склонился над телом хана, спрятав чувства под равнодушной маской, которая со временем появляется у каждого воина. Он долго так стоял, и никто не решался заговорить.

– Воры забрали бы меч, – наконец изрек Мункэ глубоким, полным гнева голосом.

Он поднял меч, вытащил из ножен и увидел, что клинок начисто вытерли. Взгляд орлока скользнул по трупам и остановился на кровавых пятнах, темневших на одежде ханского слуги.

– Ты никого не видел? – вдруг спросил Мункэ, повернувшись к дозорному, стоявшему ближе всех к нему. Бедняга аж содрогнулся.

– Нет, господин, никого. – Он покачал головой. – Хан не вернулся, и я отправился его искать. Потом… направился к вам.

Мункэ буравил его взглядом, и дозорный в страхе отвел глаза.

– Ты должен был проверить восточные земли, – тихо напомнил орлок.

– Господин мой, хан приказал вернуть дозорных в лагерь, – отозвался боец, не решаясь поднять голову.

Он заметно потел, струйка пота слезой ползла по щеке. Вздрогнул, когда Мункэ вытащил меч с рукоятью в виде волчьей головы, но не отступил, а так и стоял, потупившись.

Ни один мускул не дрогнул на лице Мункэ, когда он замахнулся и отрубил дозорному голову. Безвольное тело упало наземь, но орлок повернулся к нему спиной. Хубилая бы сейчас сюда! Вопреки неприязни к увлечению брата всем цзиньским, Мункэ чувствовал, что тот дал бы дельный совет. Сам он был в полной растерянности. Убийство шпиона не выместило и малой доли его гнева и разочарования. Хан убит. Кто виноват, если не Мункэ, орлок его войска? Он долго молчал, потом глубоко вдохнул, набрав в легкие побольше воздуха. Тулуй, его отец, отдал жизнь за спасение Угэдэй-хана. Мункэ был с отцом до конца и лучше других знал почетные обязанности своего поста. Он не мог сделать меньше, чем отец.

– Я не защитил господина, которому принес клятву, – пробормотал он. – Жизнь прожита зря.

Подошел один из военачальников и склонился рядом с Мункэ над телом хана. Старый Илугей вместе с Субэдэем участвовал в Большом походе на запад. Он знал Мункэ много лет и, услышав слова орлока, покачал головой и проговорил:

– Твоя смерть его не вернет.

Мункэ повернулся к нему, покраснев от злости.

– Я виноват! – рявкнул он.

Илугей потупился, не желая смотреть командиру в глаза. И тут увидел, что меч у Мункэ в руках шевельнулся. Он расправил плечи и приблизился, показывая, что не боится.

– Мне тоже голову отрубишь? Господин мой, ты должен сдержать свой гнев. Смерть не твой выбор, только не сегодня. Ты должен вести войско. Мы далеко от дома, господин мой. Если ты погибнешь, кто нас поведет? Куда нам идти? Дальше? Биться с внуком Чингисхана? Или домой? Ты должен вести нас, орлок. Хан погиб, у народа нет лидера. Народ беззащитен, а вокруг столько шакалов… Что случится теперь? Хаос? Братоубийственная война?

Мункэ с трудом отогнал мысли о трупах на поляне. Гуюк не успел оставить наследника. Да, в Каракоруме его ждала жена. Мункэ смутно помнил молодую женщину, но как же ее зовут? Наверное, это уже не важно. Орлок подумал о Сорхахтани, своей матери, и словно услышал ее голос. Ни за Бату, ни за Байдуром войско не пойдет. Должность орлока дает отличный шанс стать ханом. Сердце пустилось галопом, и Мункэ зарделся, словно стук его могли услышать. Об этом он не мечтал, но реальность сама навязалась ему грудой тел, неподвижно лежащих у его ног. Орлок заглянул Гуюку в лицо, бледное и безвольное после потери крови.

– Я был тебе верен, – шепнул он трупу.

Вспомнились дикие пиры, которые Гуюк закатывал в городе. Как же они его раздражали! Рядом с Гуюком Мункэ всегда было неловко, и виной тому пристрастия хана. Впрочем, это уже дело прошлое. Орлок силился представить себе будущее, но не мог – и снова пожалел, что Хубилай не рядом, а в Каракоруме, за тысячу миль отсюда. Брат сообразил бы, что сказать людям…

– Я подумаю над твоими словами, – пообещал Мункэ Илугею. – Вели завернуть тело хана в ткань и приготовить к дороге. – Он взглянул на сведенное смертной судорогой тело слуги Гуюка, отметив засохшую струйку крови, вытекшей у него изо рта. А что, неплохая мысль… Мункэ заговорил снова: – Хан пал смертью храбрых, уничтожив своего убийцу. Люди должны об этом знать.

– Труп убийцы оставить здесь? – спросил Илугей, глаза которого заблестели. Монгольские воины – известные любители приврать. Может, все именно так и случилось… но неужели умирающий вытер меч и аккуратно положил его поверженному хану на грудь?

Мункэ поразмыслил и покачал головой.

– Нет, четвертуйте его и бросьте в выгребную яму. Остальное – дело солнца и мух.

Илугей понимающе кивнул. Это ведь тщеславие сверкало в глазах Мункэ? Илугей не сомневался, что орлок не откажется от права на ханский престол, и неважно, каким образом это право у него появилось. Старый тысячник презирал Гуюка и с облегчением думал о том, что народом станет править Мункэ. Орлок ненавидел цзиньскую культуру, незаметно пропитавшую повседневную жизнь. Он станет править как монгол, как Чингисхан. Илугей спрятал улыбку, хотя его старое сердце пело.

– Как прикажете, господин, – невозмутимо отозвался он.