Читать книгу Умереть впервые - Константин Бояндин - Страница 9

Он очнулся от неприятного покалывания где-то в позвоночнике.

Брусок давно уже догорел, оставив после себя проплавленную лунку в камне и горсточку белого пепла. Доносился плеск воды и прежнее, чуть хрипловатое редкое дыхание из-за спины.

Что-то разбудило его. Но что?

Послышался слабый плеск и белёсая светящаяся тень скользнула совсем рядом с берегом. Странные здесь водятся рыбы, аж дрожь в коленях. Таилег наклонился к воде и зачерпнул в ладони воды. Холодное прикосновение быстро прогнало остатки сна. Уже утро? Вряд ли, по внутренним ощущениям прошло часа два.

Таилег вновь зачерпнул воды и энергично растёр себе лицо.

Когда он отнял руки от лица, кожа, сошедшая с щёк и лба, неровными окровавленными лоскутьями упала в ладони.

Таилег издал нечеловеческий крик и вскочил на ноги. Боли не ощущалось. Под кожей обнажилось мясо – оно сочилось вязкой чёрной жидкостью и издавало отвратительный запах.

Он прикоснулся дрожащим пальцем к правой щеке и та отвалилась целиком. Таилег не смог издать ни звука: ужас сковал его горло, отнял силы и лишил дыхания. Он ощущал – уже неведомо, чем – как сходит кожа на всех остальных частях его тела.

Ноги не удержали его и он упал, с размаху ударившись о камни лбом.

* * *

Почти немедленно он очнулся. Всё с ним было в порядке. Таилег долго осторожно ощупывал своё лицо, руки и ноги, прежде чем убедился, что не рассыпается на куски.

Ну разве что болел лоб. Слава богам, лёгкая ссадина.

Он обернулся. Всё оставалось по-прежнему. Окружающий мир не изменился. Откуда пришло это ужасное наваждение? Лицо его горело огнём и сердце никак не могло успокоиться.

Совладав со страхом, Таилег вновь остудил лицо водой (на сей раз без последствий) и уселся у самой воды.

Он боялся засыпать.

Сон мог прерваться, и прерваться так же – как этот, пробуждением у ледяной воды, с криком, застрявшим в горле. Что-то неладное с его головой, ведь никогда прежде кошмаров не снилось!

От тишины звенело в ушах. Таилег затаил дыхание и ничего, кроме плеска воды, не услышал хриплого дыхания. Умерла?

Он осторожно склонился над рептилией. Дыхание не исчезло, оно просто перестало быть хриплым. Как быстро она излечивается! – подумал Таилег с завистью и потрогал её лоб.

Он был тёплым! Невероятно! Всю жизнь его учили, что всё, покрытое чешуёй, холодно на ощупь, отвратительно пахнет… ладно, запахи пока оставим в покое. Сейчас от неё пахло полынью, что вообще ни в какие ворота не лезло. Но как ей удаётся быть тёплой?

Усталость, которую так и не удалось сломить, вновь напомнила о себе. Таилег понял, что если немедленно не ляжет спать, то заработает что-нибудь похуже испорченных нервов.

– Да провались оно всё, – произнёс он вслух и, после короткого раздумья, забрался под плед. Когти рептилии упирались ему в спину и в лопатки… но это было лишь мелким недоразумением.

Ему наконец-то было тепло.

* * *

Сны не удостаивали его визитами вот уже несколько лет. Таилег отвык от них и недоумённо пожимал плечами, если кто-нибудь принимался рассказывать свой сон или, что ещё хуже, толковать его. Кому-то они снятся, кому-то нет.

Сейчас же, затерянный где-то под землёй, он вообще дремал, почти не засыпая глубоко. Журчание воды, редкая капель, от которой разносилось неожиданно гулкое эхо, глухое бурчание в животе, раздражавшее его больше всего, ощущались, несмотря на то, что на веках висел чудовищный груз и только могучее колдовство помогло бы ему открыть глаза снова.

Постепенно звуки и ощущения уплывали вдаль… и новые, живые и яркие образы начали проявляться в его сознании.

* * *

Поздний вечер, молодой человек в накидке с вышитым знаком Шила осторожно пробирается по тёмным и узким улочкам. Почему Шило, понятно. Как ещё изображать себя Гильдии воров? Только чужими символами могли украсить они свои одежды, только в маске могли безбоязненно расхаживать по городу. Семь веков все правители изживали Гильдию, бились с ней, подкупали её – но рано или поздно талант её мастеров становился позарез необходимым.

Не все же они обирают ротозеев, срезают у почтенных горожан кошельки или крадут фамильные драгоценности, заменяя их разной дрянью.

Впрочем, сейчас юношу интересует не его будущая профессия. Он крадётся, выискивая некий знак, начертанный в условном месте и, обнаружив его, спускается по бесконечно глубокой винтовой лестнице куда-то под землю.

…Когда пришли люди, пришло и буйство чувств. Лишённые возможности жить долго, не наделённые магическим даром, вечно обиженные на всё и вся, люди открыли, что органы чувств могут приносить наслаждение. Не одним Людям, конечно. Всем двуногим и похожим на Людей. Изысканные кушанья, благовония, театр, музыка… только гуманоиды изобрели способ наслаждаться всем этим.

Чем немало потрясли остальные расы.

Любовь телесная не была исключением.

Окутанная множеством запретов, бессильных управлять ею, порождающая хаос во внутреннем мире людей – как и прочие зыбкие изобретения их разума – она оказалась мощным топливом, способным питать частицы божеств, разлитые в окружающем мире.

И появлялись постепенно у каждого божества странные, привлекательные и жуткие одновременно ипостаси, и всё новые и новые культы соглашались даровать людям своё расположение.

…В Киншиаре также имелся запретный храм, где жизнь дневная и ночная разительно отличались. Днём храм был местом, где молились об излечении и плодородии (и не оставляло оно никогда окружающие пашни), где лечили раны телесные и душевные.

Ночью храм был другим.

На взгляд постороннего наблюдателя это был обычный бордель. Однако, ночной храм также отличался от лучшего борделя, как изысканный обед от ведра помоев.

Поскольку «низменная» ипостась божества всегда присутствовала со своими жрецами и жрицами, даровала ощущения, недоступные смертным иным путём – и сжигала в ответ смертные жизни. Не одаривая клиентов, однако, ни старостью, ни болезнями. Как и всякий наркотик, наслаждения были доступны всем. Но не от всякого наркотика смерть была блаженной. Не всем дано было знать, как много берут боги с тех, чей разум подавлен страстями.

Тайну эту стерегли пуще всех храмовых сокровищ.

В конце концов, почему бы не обманывать тех, кто хочет быть обманутым?..

За глаза всех служителей тёмных богов звали слугами Хаоса, но подлинным ударом для многих и многих было бы узнать, что их собственный бог или богиня тоже имеют тёмного двойника, не брезгующего ничем для усиления своей мощи. Боги не обязаны отчитываться перед смертными.

…Юноша спускался в ночной храм, но вовсе не для того, для чего храм ночной существовал.

Он намеревался ограбить его.

Ограбить – вероятно, слишком громкое слово. Так, стащить хоть что-нибудь. Чёрные хода, по которым спускались жаждущие удовольствия, никогда не пересекались с переходами, что открыто вели в храм дневной – с главных улиц, с каменных ступеней, по которым шли, чтобы благодарить богов и просить их о милости.

Здесь не просили, а требовали; вопреки слухам, здесь всегда царила абсолютная чистота, воздух был полон изысканных благовоний. Ни нежить, ни настоящие демонопоклонники никогда не появлялись здесь.

За многие столетия, что Киншиар рос и развивался, оба храма – дневной и ночной богов города и окрестностей, бога-брата и богини-сестры развивались вместе с ним. Когда же пришёл черёд богов, что известны во многих мирах, когда имена их были начертаны поверх древней пары имён, храм ночной не впал в запустение.

Напротив, он только разросся.

…Храм Тивера и Ормианы – ночной храм сохранил своё древнее название – был похож на замок, предназначенный для самых важных особ. Только рос он не вверх, а вниз. Хотя переходы его и многочисленные помещения никогда не охранялись (горе тому, кто хотя бы помыслит учинить беспорядок в святом месте), всё же вору здесь было неуютно. Положенные жертвы Палнору, Владыке Воров, были принесены, его божественная мысль скрывала подлинные намерения молодого человека и наряженные в красивые, но простые одежды жрицы Ормианы приветливо улыбались навстречу.

И всё равно он ощущал опасность каждой частичкой своего тела.

…Спустившись по лестнице, что таилась за скрытой панелью в тёмном проходе, он бесшумно пересёк пустую, ничем не освещённую анфиладу узких комнат и остановился на пороге святая святых Храма.

Обе статуи, брата и сестры, стояли рука об руку на противоположной стороне зала. На губах их играла едва заметная улыбка. Над ними, как дань их более мощным собратьям, были изображены символические фигуры тех из универсальных божеств, кто не являлся прямыми противниками древнего культа. Незваный гость даже не взглянул на статуи и барельеф. Боги одинаково чутки ко всем обращениям в их адрес. Достаточно восхититься их изображением, обратиться с молитвой, даже просто упомянуть имя – и божество, что обитает поблизости, услышит.

Так что он видел только бессчётные сокровища, что были аккуратно разложены вокруг, расставлены так, чтобы глаз радовался, пробегая по ним. Боги не были скупы: в тяжёлые времена они могли наказать жадных жрецов, что не торопились использовать храмовые сокровища на нужды верующих.

…Итак, взять хоть что-нибудь. Главное, думать только о цели. Только о ничтожной безделушке. Тогда, возможно, удастся уйти отсюда живым.

Рука не успела коснуться драгоценного изделия, когда ослепительная вспышка белого света озарила зал, порыв ветра швырнул вору в лицо полу его же плаща и дикая, неуправляемая энергия затопила его существо.

…Время неожиданно возобновило свой ход. Он был всё еще жив, стоял, недвижный, протянув руку к цели своего предприятия. Эхо дальних голосов слышалось в Сокровищнице.

Схватив добычу, вор торопливо выскользнул из зала и – быстро, быстро! – вернулся потайным ходом наверх, к переходам и покоям ночного храма.

Там уже замирала всякая жизнь. Близилось утро.

* * *

Огонь!

Белое, непереносимое сияние затопило всё вокруг и порыв буйной, неуправляемой силы излился откуда-то из глубин его существа – как в ту ночь, восемь лет назад.

Таилег ощущал, что тяжесть всего мира лежит на его плечах.

Сияние, что скрыло всю вселенную, разошлось и угасло, но чудовищное возбуждение, ощущение могущества нарастало; всё вокруг окрасилось в пурпурные тона. Таилег, все силы которого уходили на то, чтобы бороться с нарастающим удушьем, успел заметить, что окружающий мир стал расплывчатым и нереальным, каждый предмет переливался всеми оттенками красного и звучал собственным, отличным от других музыкальным тоном. Звуковой шквал ошеломлял, но Таилег понял, что слышит его не ушами.

Он попытался встать, но мощь, которой он не умел управлять, опрокинула его, швырнула спиной вперёд. Он заметил рубиновый контур каменного «дуба», падающий сверху, и выставил перед собой руки.

Последовала ещё одна вспышка, и океан силы, неожиданно вырвавшийся на свободу, так же неожиданно схлынул.

Таилег лежал ничком, в куче каменного крошева и никак не мог отдышаться.

* * *

Откашливаясь и проклиная едва державшие его ноги, Таилег поднялся. Весь он был присыпан каменной пылью, она же скрипела на зубах.

Что же происходит в этом мире? Ещё неделю назад он был обычным, приемлемым, в меру враждебным и в меру приветливым. Неужели все, кто попадается Наблюдателям, сталкиваются с подобным??

Одежда была цела. Она, правда, не предназначалась для того, чтобы в ней спали. Тело ныло и жаждало настоящего отдыха. Настоящего сна в настоящей постели и настоящей еды. Брошу это проклятое ремесло, только бы выбраться отсюда!

Таилег принялся отряхивать каменную пыль и охнул. Левая рука отозвалась дёргающей болью. Поднеся ладонь к глазам, он увидел три глубоких ожога – треугольной формы следы глубоко впивались в ладонь. Обо что это он так?

Флакончик с целебным составом тоже не пострадал. Таилег капнул на распухшую ладонь и, стиснув зубы, вытерпел огонь, принесённый исцелением.

Так что же здесь произошло?

Таилег не сразу понял, что каменной колонны больше не существует. Вернее, огромный её сегмент, метра три длиной, отсутствовал. На его месте теперь стоял он, Таилег. Осознав это, он поспешил отойти. Вовремя: сверху немедленно свалилось несколько довольно острых и тяжёлых осколков.

А чьи это оплавленные следы? Две пятерни, глубоко отпечатавшиеся в камне? Таилег осторожно приложил руку к одному из отпечатков. Камень был ещё горяч. Несомненно, это его рука.

Да что же это всё значит?

Таилег в полном смятении озирался вокруг, как вдруг обратил внимание на импровизированную постель.

В ней никого не было.

Таилег подошёл, осторожно нагнулся и осмотрел подстилку и плед. В обоих виднелись выжженные следы, и отпечаток тела рептилии ещё хранил её тепло.

– Хорошенькое дело, – произнёс юноша и уселся с размаху на скомканный плед. Вопреки всем его усилиям, голос дрожал и звучал жалобно.