Читать книгу Сакура - Константин Дар - Страница 2

…Закутаться потеплее, чтобы не дуло сквозняком и спать-спать. Забыться сном от этого кошмара-вот единственное моё желание на данный момент. Иногда это удавалось, но постоянно спать просто невозможно. В соседнем помещении было слышно гуляние весёлой подвыпившей компании под музыку Доктора Албана и визги девиц.

31 декабря-канун Нового 1994 года. Весёленький получился праздничек… А мои друзья-приятели сейчас скорее всего смакуют лосятину, подумалось мне, вспомнив, что один из них грозился подать на стол это блюдо.

– Эй, слазь-пора Новый год встречать! -послышался голос моего соседа снизу и в подтверждение своих слов он несколько раз несильно ткнул мой импровизированный матрац. Я нехотя открыл глаза, с тоской и ужасом возвращаясь в реальность… Не сон…

Поднявшись, я сел и свесил ноги вниз, за что получил несильный толчок по ним.

– Поаккуратнее! -незлобно попросил мой сосед. Он уже разливал какое-то зелье-точнее переливал его из кружки в кружку. Я осторожно спустился вниз и присел рядом с ним, всё ещё трясясь то-ли от озноба, а то-ли от ужаса.

– Ну что же… С Новым годом! -невесело поздравил пожилой человек и протянул мне кружку. Я принял её с благодарностью согреваясь от обжигающей поверхности грязной и замызганной посуды, казалось, что она никогда не мылась, да и не нуждалась в этом. Бурая едкая жидкость обжигала своей горечью и сделав несколько глотков я скривился.

– По два глотка… Привыкай.-посмотрев на меня прокомментировал он.-Мы так пьём.

Я протянул ему кружку и он взял её с большой осторожностью явно опасаясь пролить хоть каплю.

– Хороший получился чифир-наваристый! -одобрительно кивнул он головой и вновь передал её мне, сделав пару мелких глотков. Я не разделил его восторга, но всё же промолчал, давясь напитком и не желая невзначай обидеть своего соседа. Он закурил и выпуская дым спросил:-Тебя как звать-то?

– Костя… -ответил я, жадно втягивая табачный дым. Он это заметил и протянул мне сигарету:

– Курить будем одну на двоих-неизвестно когда ещё появятся сигареты, а их у нас не так уж и много, -резюмировал он заглядывая в полупустую пачку Примы. Сигареты желали быть лучшего, но выбирать не приходилось.

– Спасибо! -поблагодарил я его, а он усмехнулся, косо глядя на меня.

– Спасибо мы не говорим, а говорим-Благодарю… Понял?

– Да, понял… Благодарю… А Вас как звать? -поинтересовался я у него.

– Зови меня просто-Медведь, -разрешил он и растянулся на нарах, отвернувшись к стене явно давая понять, что разговор на этом закончился. Я не стал навязываться и поставил пустую кружку на пол, потому что ставить её было просто больше некуда. Докурив сигарету казалось бы до самого конца я собирался было бросить окурок на пол, но сосед уловив мои намеренья заметил:-Окурки тоже не выкидывай.

Увидев на полу небольшую, но аккуратную кучку окурков, я присоединил свой к ним и вновь полез на второй ярус нар, желая погрузиться в сон и забыться в нём…

…Совсем недавно я устроился на новую работу, уйдя из охраны Пермкомбанка.Руководство решило ввести гладкоствольное огнестрельное оружие, а для этого необходимо было получить соответствующую лицензию. Ввиду того, что я не служил в армии, меня вежливо уведомили и дали понять, что не нуждаются в моих услугах. И все обещания начальника охраны бывшего майора КГБ Алексеева, относительно организации Айкидо-клуба само-собой аннулировались. Я забросил занятия, сообщив о своём решении немногочисленным членам клуба и расформировал группу, прервав договор об аренде спортзала во 2-й средней школе г. Глазова.

Для нормальных и успешных занятий необходимо было татами или проще говоря-борцовский ковёр. Однако приобрести его не представлялось возможным, а имеющиеся маты не годились для этих целей. Они то и дело имели свойства разъезжаться в стороны в самый неподходящий момент-один из занимающихся ушиб мизинец во время падения, а другой чуть было не отбил себе почку.

В конце-концов я сам устал оббивать пороги всевозможных организаций и бросил свою затею открыть и продолжить занятия Айкидо под эгидой Санкт-петербургского айкидо-клуба Такемуси-айки. Хоть я и имел диплом и возможную поддержку от Питера, но в Глазове данная затея не прижилась.

Алексеев предложил мне другую работу, но как-то нерешительно замешкался. Я уточнил его предложение и он, решившись сказал, что может устроить меня в тюрьму надзирателем. Разумеется я с негодованием отверг его предложение.

Вскоре мне предложили работу экспедитором и охранником в новой, недавно образованной фирме Скаут, которая занималась продажей и ремонтом электроники. Раз в месяц я должен был ездить в Москву, а иногда и в Питер для закупки товаров: телевизоры, видеомагнитофоны и тому подобное. Партии изначально были небольшими и приходилось волочить их на обычных тележках-вполне солидно для фирменной торговли.

Понемногу такие поездки становились более значимы, а объём увеличивался. Вскоре, благодаря моим усилиям и умению убеждать, поставки подросли до машинных норм. Но это было не сразу. Акционеры и директора боялись рисковать своими активами и взятыми под залог кредитами. Да и фирма-то состояла из трёх директоров (генеральный, технический и коммерческий),бухгалтера, продавца и меня. Позднее я привлёк ещё несколько своих приятелей к сотрудничеству. В свободное от таких командировок время мы охраняли помещение парикмахерской, холл которой арендовали под магазин.

Вся фирма держалась на бухгалтере-Оксане, которая имела возможность брать кредиты в банке. Ценой неимоверных усилий мне удалось убедить их на поставку не мелкой, а крупной партии товара и вскоре я ехал в Москву с кучей наличности в обыкновенном целлофановом пакете, которой вполне бы хватило на 2-х комнатную квартиру в Москве.

– А ведь с такими деньгами можно назад и не возвращаться… -как бы вскользь заметила бухгалтер-Оксана, выдавая мне под роспись данную сумму. Знал бы прикуп-жил бы в Сочи…

…Возвращаться из царствия Морфея не хотелось, но пришлось. Голова раскалывалась от недавнего похмелья, избытка сна и неверия в реальность. Я вновь попытался уснуть-тщетно. Тогда я аккуратно слез вниз и начал шагами мерять отведённое нам маленькое пространство. Почти сразу очнулся мой сосед-Медведь, как он представился вчера. Он закурил и задумался о чём-то грустно уставившись в пол невидящими глазами. Потом он громко позвал конвоира и тот спустя несколько минут появился.

– Нас кормить-то вообще собираются? -спросил у него Медведь.

– Столовая закрыта-Новый год всё-таки… -ответил тот:-Так что вряд-ли.

– Понятно. Кипяток можно?

– Сейчас сделаю-нехотя ответил молодой высокий милиционер, крепкого телосложения и удалился.

Медведь перевёл свой взгляд на меня:

– Ну, рассказывай, ты то как сюда попал?

– За убийство… -нехотя ответил я немного подумав и не счёв необходимым скрывать это от него. Сосед с интересом посмотрел на меня:

– И кого же ты убил?

– Вора!

– Сам?

– Угу… сам-голыми руками… – тут меня прорвало и я вкратце сбивчиво рассказал ему о произошедшем. Он меня внимательно выслушал и спросил:

– А дружки твои здесь ни при чём?

– Нет! -ответил я незадумавшись.

– Смотри… Паровозом пойдёшь.-он повторил мысль оперов, проводивших дознание, но я стоял на своём, отрицая причастность к этому делу моих друзей-одноклассников.

– Сколько мне дадут? -спросил я у него.

– Лет шесть-восемь, -ответил тот, немного подумав. Его ответ меня огорошил и я не нашёлся что-либо ответить. Он продолжил:

– Его уже не вернёшь-ты о себе думай, тебе жить дальше… Грузи его.

– Он ещё в реанимации… может быть выживет… -с надеждой возразил я.

– Ну тогда молись, чтобы так и было.

Мы немного помолчали, наконец появился конвоир с чайником в руке. Он налил кипяток в подставленные через прутья решётки грязные кружки. Медведь сразу оживился и начал процедуру заваривания своего зелья-она чем-то напоминала чайную церемонию, до такой степени он был сосредоточен и сконцентрирован на этом. Подождав когда чаинки все упадут на дно, он стал переливать пойло из кружки в кружку, а затем протянул мне, приглашая оценить его творчество. Я сделал два мелких глотка и вернул ему кружку, скривившись от горечи.

– А тебя за что? -спросил я у него, решившись перейти на более доверительное обращение.

Он невесело глянул на меня и ответил:

– 102 статья, умышленное убийство при отягчающих… Я отца убил… -он тяжело вздохнул и обхватил свою голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону:-Ай дурак!..И зачем же он полез?..

Я замолчал, оторопело глядя на него, но вопросы задавать перестал, представляя, что сейчас творится у него в душе. Мы выкурили одну сигарету на двоих после того, как покончили с чифиром.

Он не вызвал во мне какого-либо ужаса или страха, скорее наоборот-сочувствие, горе постигшее нас обоих сблизило и объединило. Каждый молчал, думая о своём.

– Попробую я ещё поспать, -сказал я и полез на свои нары.

– Давай, попробуй… Я тоже попробую.

В реальность происходящего как-то не хотелось верить и казалось стоит только приложить усилия и проснуться от этого кошмара, но увы-сон чередовался с явью, а происходящее не меняло своих очертаний. Тот же полумрак подвального помещения, сырость воздуха, свежевыкрашенные решётки по периметру нашей камеры и двухъярусные нары. Ничего не изменилось, если не считать того, что в соседних камерах появились соседи, да и к нам подселили какого-то замызганного мужичка-он нервно мерял шагами отведённое нам узкое пространство и разговаривал с Медведем о чём-то. Поняв, что провалиться в спасительный дрём не удастся, я нехотя слез с нар, разминая затекшие мышцы и кости, которые уже начинало ломить от безделия.

Из разговора стало понятно, что это так называемый суточник, которого не сегодня-завтра выпустят на волю. Он где-то мелко нахулиганил и его закрыли на незначительный период времени. Может и не стали бы задерживать, но новогодние праздники несколько сбили работу системы, а может быть его появление и не было случайным, но я это понял значительно позже…

Медведь был уже не новичок и поэтому относился к нему настороженно, явно давая понять, что особо доверять ему не стоит. Я прислушивался к их разговору, но не вникал в него-свои собственные мысли заглушали происходящее, да и общаться особо ни с кем не хотелось.

В соседней камере слышался женский голос. Насколько я понял по количеству голосов нас было где-то уже около десяти человек. Медведь опять позвал конвоира и попросил того дать нам кипятка-тот выполнил его просьбу. Мы уже втроём пустили горячую кружку чифира по кругу. Разговор то начинался, то затухал, нам с моим старым соседом явно не хотелось особо общаться-тяжёлые мысли каждого грузили и равное положение сближало нас с ним, чего нельзя было сказать о нашем новом соседе. Тот явно бывал здесь не впервые и прекрасно понимал, что скоро выйдет на свободу-оттого он особо и не переживал, чего нельзя было сказать о нас, переживающих глубокую трагедию и тяжёлые душевные муки. Медведь пытался шутить и немного поднять мне настроение, но ему это не удавалось, да и сам себя он чувствовал явно не в духе.

– Быстрее бы в турму… -произнёс он довольно интересно исказив название так сказать исправительного учреждения:-Тебя, скорее всего отправят в Люгу… Если попадёшь туда найди Базу и передай ему от меня привет. Он поможет тебе в первое время.

Обратился он ко мне. Я молча слушал старого и опытного сидельца:-База мой сосед, он завхоз в зоне, так что если узнает, что ты меня знаешь, то должен помочь разобраться что к чему.

– А ты?..-спросил я у него.

– А что я?..Я уже пойду на полосатый.

– Что за полосатый?

– Режим… РЦД… Я уже рецидивист… До этого отсидел тоже за убийство… -резюмировал Медведь и замолчал, тяжело вздохнув. Я замер, пытаясь уложить у себя в голове, что рядом со мной находится человек убивший не одного, однако ужаса к нему не испытывал-скорее жалость и сочувствие. Медведь наклонился ко мне поближе и тихо произнёс:-За делюгу особо не распространяйся и этому новенькому доверять не стоит.

Я косо взглянул на меряющего камеру соседа и согласно кувнул головой, давая понять что внял совету. Медведь закурил и развалился на нарах-невысокий худощавый пожилой человек, о котором с первого взгляда я бы ни за что не сказал, что он убийца… Коим собственно являлся и я сам…

У входа в КПЗ послышались какие-то голоса и все невольно замолкли прислушиваясь, наконец всё стихло и через несколько минут вошёл конвоир с матерчатой сумкой в руках. Он назвал чью-то фамилию и Медведь тут же откликнулся, произнеся своё имя и отчество. Конвоир подошёл к нашей камере и передал ему небольшую сумку через прутья решётки.

– Дачка!..-произнёс Медведь разгребая скудное содержимое сумки несколько пачек дешёвых сигарет, чая пригоршню конфет и печенья. Он опять попросил кипятка и конвоир недовольно фыркнул:

– Потом час кипятком своим не доставайте!

Отношения между конвоем и арестантами были довольно интересные-никто ни с кем не ругался и не обострял возникающих спорных вопросов, сохраняя негласный нейтралитет. Медведь угостил нас по целой сигарете и мы с жадностью закурили. Затем снова заварили чифир и принялись смаковать его, однако вкус этого пойла мне был не по нутру и я невольно кривился после каждого глотка до тех пор, пока не начал чувствовать легкую тошноту. Заметив это, Медведь протянул мне конфету-я её принял и начал разжёвывать, желая перебить горечь. Закурив по целой сигарете, он снова сказал о том, что надо экономнее быть со скудными запасами и дал понять, что вновь переходим на урезанный паёк. Потом он начал что-то раскладывать и делить на своих нарах. Закончив эту процедуру, он подошёл к краю решётки и подозвал соседей, передав им часть сигарет, чая и конфет-так он разделил свою передачу между всеми имеющимися камерами, оставив однако большую часть. Его за это поблагодарили и явно начали уважать.

Медведь завёл разговор с соседней камерой, намереваясь познакомиться и разговориться с соседкой-та нехотя отвечала на его вопросы. Простой трёп, целью которого было отвлечение всех от тяжёлых раздумий. Кому-то это удавалось, а кому-то нет… Спустя какое-то время стих и этот разговор и все невольно замолкли, погрузившись в дремоту или собственные мысли…

Наконец нас решили накормить и лязг металлической посуды вызвал невольное оживление в камерах. Появился конвоир с каким-то мужичком в штацком, волокущим за собой пару алюминиевых бидонов и небольшую горку мисок. Он разлил какую-то жидкость по мискам и передал нам, добавив каждому по четверти белого хлеба, а затем сразу же удалился, звякая полупустой тарой. Все принялись грохотать ложками явно прголодавшись-не кормили нас где-то около двух суток, не считая выпрошенного у конвоиров кипятка. То что упало на дно наших желудков скорее напомнило нам о чувстве голода, нежели утолило его.

В туалет нас выводили по одиночке и в течении трёх суток казалось, что о нас просто все забыли. Где-то второго декабря началось какое-то движение и кое-кого начали вызывать на допросы и прочие процедуры. Питание с этого момента стабилизировалось и нас начали кормить по три раза в день. Утром и вечером полужидкая каша иногда пшённая, овсяная, но большей частью сечка. В обед к этому добавлялся безвкусный и полупустой суп. К каждой порции пайка выдавалась четверть хлеба. Впрочем, как выяснилось позже, кормили нас неплохо в сравнении с тюрьмой.

В обед к нам явилась какая-то делегация людей в штацком и конвоиров. Построив всех и проведя перекличку один из них задал вопрос о наших жалобах-ответа на него не последовало и они удовлетворённо удалились.

– Прокурорский надзор-пояснил мне Медведь. Далее он сказал, что если нам не выпишут каких —либо санкций или ордеров, то по истечении трёх суток задерживать нас не имеют права. Глупая надежда возродилась у меня-уже истекал указанный срок. Вечером появились какие-то посетители, их голоса мы слышали у входа в КПЗ, в соседнем помещении-это были родственники задержанных, принёсшие им вещи или передачи. В их числе оказались и мои друзья-одноклассники, передавшие мне несколько пачек болгарских сигарет с фильтром:

– Костя, держись! -услышал я выкрик одного из-них, Щепина Романа, который ободрил меня и подтвердил мои намеренья не менять своих показаний.

– Но пасаран! -ответил я как можно твёрже…

На следущее утро нас с Медведем по очереди вызвали в коридор и заставили расписаться в каких-то документах.

– Всё, завтра поедем в турму, -резюмировал Медведь…

На следущее утро нас вдвоём погрузили в автозек и куда-то повезли. По прибытии на место нас быстро выгрузили и, не дав времени оглядеться по сторонам, загнали в мрачные бетонные стены. Через решётки убедились в соответствии наших личностей с документами и препроводили в так называемые стаканники, помещение площадью полтора на метр, обмазанное бетонной шубой с вкраплениями стекла на поверхности. Скудный свет блёклой лампочки едва освещал мрак, окна в нём не предусматривалось, а в конце-напротив стены находилась узкая деревянная скамейка, на который мы и расположились, едва втиснувшись. Легкая дрожь била всего меня, выдавая ужас перед тюрьмой. Заметив это, Медведь произнёс:

– Не дрейфь… И запомни простые правила-Не верь, не бойся, не проси…

Продержав нас около часа, в этом помещении о нас вроде как вспомнили и по очереди начали вызывать. Первым вызвали Медведя, а затем и меня. Заставив встать лицом к стене с руками за спиной, конвоир с дубинкой закрыл тяжёлые металлические двери громким хлопком и лязгом засовов. Затем он открыл другие двери и толкнул меня:

– Вперёд! -ведя по лабириту узких и мрачных проходов. Он завёл меня в более просторное помещение, в котором находился ещё один конвоир и приказным тоном заставил раздеться донага. После этого меня заставили насколько раз присесть. Всё это время я стоял лицом к стене с руками за спиной. Краем глаза я видел, как они ощупывают мои скудные вещи. Задав несколько вопросов один из них приказал мне одеваться, закончив процедуру осмотра личных вещей.

Затем меня проводили обратно в тот же стаканник, в котором уже находился мой друг по несчастью. Увидев его я даже обрадовался. Говорить особо нам было не о чем, а выдавать своего страха и ужаса я считал унизительным для себя…

В обед нам выдали по миске какой-то бурой жидкости, под названием суп и хлеб. Спустя несколько минут к этому добавили жидкую, но горячую кашу. Хлеб был какой-то водянистый и чёрный-от него почти сразу началась изжога, однако я почти силой вдавил всё это в себя, понимая, что рассчитывать на что-то более съестное не приходится. Затем посуду забрали и о нас как-будто вновь забыли. Украдкой перекурив мы привалились к сырым и холодным стенам и провалились в дрём из которого нас вывел требовательный окрик:

– На выход!

Далее нас повели два конвоира по бесчисленным лабиринтам коридоров с металлическими дверями и решётками. Один из них шёл впереди, а другой-сзади. Остановившись перед цельной и тяжёлой металлической дверью, впередиидущий приказал:

– По сторонам не смотреть! -Он отпер дверь ключом и на нас дыхнуло свежим морозным воздухом. Впереди шёл своего рода импровизированный коридор, ограниченный металлической решёткой из стен и потолка. Дорога шла через улицу в здание тюрьмы, краем зрения видна была высокая каменная стена, окутанная витками колючей проволоки наверху и полоса КСП, ограниченная рядами забора из проволки и беснующихся собак на привязи. Нас быстро провели внутрь тюрьмы и захлопнули дверь на улицу. Затем нас ввели в полуподвальное помещение. Всё произошло очень быстро-так мы оказались в камере, где находилось ещё несколько человек.

– Ну вот мы и в турме, -резюмировал Медведь и тяжело присел на скамейку около стола, стоящего посреди камеры. Я присоединился к нему, стараясь находиться поближе и как-будто ищя у него поддержки и защиты от неведомой опасности.

Обитатели камеры разглядывали нас с нескрываемым интересом и любопытсвом, но во взгляде каждого видна была невыразимая душевная боль, тоска и печаль. Задавать вопросы никто не решался, но было предложено отметить прибытие кружкой горячего традиционного напитка. В углу началось движение и запахло горелой бумагой и материей-так готовили кипяток, держа горящую материю под дном металлической кружки…

Через несколько минут на столе уже стояла чадящая кружка, накрытая импровизированной крышкой из бумаги. Собравшись в центре камеры, началось робкое и осторожное знакомство и некоторые почти ничего не значащие расспросы. Медведь держался уверенно и все чувствовали, что он здесь уже не впервые… Незаметно подходил вечер и в дверь камеры раздался удар, сопровождаемый криком:

– Отбой! -погас свет и вместо него зажглась тусклая дежурная лампа, обрамлённая решётчатым абажуром на стене.

Все расположились на трёхъярусных нарах, находящихся по обе стороны камеры, прямо на досчатых настилах и провалились в тревожный сон.

Утром нас накормили кашей, которую мы сдобрили наспех приготовленным чифиром. Потом была проведена утренняя проверка, после которой нам приказали готовиться к бане. Где-то через час нас повели в баню прямо с вещами через уже знакомый коридор на улице, но уже в другом направлении. Два конвоира заперли нас в тесном предбаннике и приказали раздеваться, а затем сдать все вещи через открывшееся в стене окно. Затем открыли двери в саму баню или, если точнее говорить-душ. Маленькие куски хозяйственного мыла и видавшие виды мочалки имелись возле душевых кабинок. На всё про всё отводилось около 30 минут. Затем двери открыли и приказали выходить уже в другое, соседнее помещение.

Здесь пахло чем-то прело-горелым, а посередине располагался какой-то металлический шкаф, как оказалось в дальнейшем-тепловой, в котором проходили дезинфекцию наши вещи… Далее нас начали стричь налысо два каких-то мужика, так же были выданы безопасные лезвия для бритья, которые следовало после использования тут же вернуть конвоирам. По завершении всех этих процедур нам вернули наши прожаренные вещи, сваленные в кучу посреди помещения-каждый сам находил и забирал их. Там же нам были выданы видавшие виды хлипкие матрасы и подушки с одеялами. После бани нас пересчитали и проводили тем же путём обратно в камеру, забыв до обеда. После обеда начали вызывать каждого и куда-то уводить по одиночке, как оказалось на медосмотр.

Когда пришла моя очередь, я предстал перед медработником в его кабинете, с тоской бросая взгляд на улицу через зарешёченное окно, расположенное на высоте около двух метров от пола. Тот заставил меня раздется донага и осмотрел, хмыкнув когда бросил мельком взгляд на мои гениталии. Задав несколько ничего не значащих вопросов относительно здоровья, жалоб и тому подобное, он заполнил какие-то свои бумаги и оставил меня на попечение конвоиру, который препроводил обратно в камеру.

После того, как все были осмотрены, нас вывели в тюремный коридор и произвели перекличку, распределив на несколько групп-Медведь, к моему сожалению, был отделён. Затем нас повели сначала на первый этаж, где одну из групп распределили в камеру, а затем на второй, где отделили ещё одну группу. Оставшихся уже распределили на третьем и последнем этаже. Оставшись без своего покровителя-соседа я уже чуствовал большую неуверенность в себе, но старался держать себя в руках, сдерживая бившую меня мелкую дрожь и когда дверь в камеру захлопнулась за мной-я не нашёл ничего другого, как глупо улыбнуться и сказать:

– Привет… -в данной камере нас оказалось трое прибывших и обитатели с интересом уставились на нас, забыв на некоторое время о своих занятиях.

– Откуда? -спросил один из них, довольно молодой парень.

– Глазов.

– Яр.

– Пудем.-ответили мы по очереди. Тут же движение оживилось и нас позвали по разным местам к различным маленьким группкам людей:

– Эй, Глазовский, иди сюда! -обратился ко мне тот самый молодой парень, задавший вопрос о том откуда мы. Я подошёл к проходу между двухъярусных нар, расположенных в углу у самой стены-явно было понятно, что это самое удобное месторасположение в камере. Там было около шести человек с интересом глазеющих на меня, не перестающего глупо улыбаться.

– Ложи вещи и садись, -указал мне на освободившееся место парень. Не найдя куда положить свои вещи я вопрошающе взглянул на него.

– На пол ложи… пока… -у стены имелось небольшое пространство, где я и расположил свои скромные пожитки, а сам присел на краю нижней кровати на то место, которое мне освободили. Тут же начались расспросы-кто я и откуда, за что попал сюда. Я осторожно отвечал на них, помня советы недавнего соседа-Медведя. Когда речь зашла о том, за что меня арестовали я назвал статью:-103…Вора убил.

– Понятно… Тяжеловес…

Кое-кто попытался более подробно расспросить меня о произошедшем, но его тут же перебил окрик довольно пожилого старика:-За делюгу не базарь!

Все примолкли, соглашаясь с ним и расспросы, касающиеся преступления прекратились. Наспех был приготовлен традиционный чифир, благо сделать кипяток здесь было более просто и доступно-имелась розетка и кипятильник. Городок наш был небольшим, около ста тысяч населения и меня принялись расспрашивать про общих знакомых и новостях в городе-я отвечал на них, если знал ответ. Время близилось к ночи и понемногу все начали готовиться ко сну.

В камере было более двадцати человек, вместе с нами прибывшими, но рассчитана она была где-то на двенадцать персон. Кое-кто располагался прямо на полу, а некоторые теснились на металлических нарах второго, а иногда и третьего яруса, поместив в проход между ними деревянные щиты-настилы, таким образов увеличив ненамного количество спальных мест. Оглядевшись по сторонам я спросил:-А мне куда ложиться?

Немного подумав, Вадим-так звали того парня, что первым задавал нам вопрос о нашем местопроживании, сказал:

– Ложись на стол.

Послушав его я развернул тощий матрац прямо на столе и не раздеваясь плюхнулся на него скомкав под голову подобие подушки и накрывшись собственным зимним пальто. Немного поглядев по сторонам я ещё подумал, что мне довольно повезло-почти все теснились по кучкам, мешая друг-другу, не считая тех, кто располагался на нарах у стен. Только вот возвышенность и открытость пространства меня несколько смущали. Стол находился в самом центре камеры-так что со всех сторон я был открыт и незащищён. Почти сразу же я провалился в спасительный сон…

…После очередной своей командировки в Москву на дежурство должен был заступить мой напарник-Маташков Сергей, но я почему-то пожалел его и решил отпустить домой для отдыха, а сам явился на дежурство и, спустя определённое время, когда на улице уже потемнело-привычно устроился на раскладушке в подсобном помещении парикмахерской, где сушили простыни. Толком не выспавшись около 2—3х суток, я тут же провалился в сон.

Проснулся я внезапно и тревожно от громкого грохота разбитой витрины. Осторожно поднявшись я взял в одну руку бокен (деревянный имитатор самурайского меча, для занятий айкидо),а в другую-газовый пистолет. Приоткрыв дверь я осторожно выглянул и босиком двинулся ко входу в парикмахерскую. До меня донёсся тихий женский шопот с улицы:

– Бери сумку и пошли.

В холл задувал прохладный ветер и ходить босиком по холодному бетонному полу было не очень приятно, но выбирать не приходилось. Я мигом сообразил, что происходит кража, однако успокаивало то, что я вовремя проснулся. Подойдя к двери, я быстро отодвинул задвижку и рывком распахнул дверь, выскочив на улицу:

– Стоять!

Однако воров и след простыл, а на земле прямо перед разбитой витриной стояла моя же сумка, доверху набитая каким-то барахлом и ещё несколько коробок. Бежать босиком следом неизвестно куда мне и в голову не пришло. Заметив недалеко стоящую машину с горящими габаритными огнями, мне ещё подумалось, а не подойти-ли к ней. Но бросить без присмотра магазин-я тоже не мог. Немного постояв в нерешительности и разглядывая машину, я всё же решил вернуться в помещение, решив для себя, что предотвратил кражу. Забрав сумку и одну из коробок, я вернулся обратно, а затем перенёс и всё остальное внутрь. Наконец я включил свет в холле…

Посреди ночи я проснулся оттого, что меня кто-то несильно щёлкнул по самому кончику носа. Недоумённо оглядевшись по сторонам я никого не увидел вокруг себя-все лежали на своих местах и спали, кто-то покашливая, а кто-то храпя вовсю. Как бы ни странно это было, но никакого беспокойства или страха я не ощутил-скорее наоборот, спокойствие, как-будто кто-то неведомый и невидимый пытался меня подбодрить и поддержать. Присниться такое могло навряд-ли, ощущения были довольно явственны. Немного поразмышляв над этим я снова уснул…

…Холл был перевёрнут вверх дном и я опешил от увиденного. Становилось совершенно очевидно, что кража всё-таки удалась, но КАК? -Ведь я проснулся как раз во время-как раз тогда, когда витрина разбилась. А больше попасть внутрь помещения было просто невозможно, казалось бы. Ведь и входная дверь была заперта изнутри…

Утром я проснулся оттого, что вокруг все шумели, вставая со своих импровизированных постелей и приводя себя в порядок-невольно подчинился и я, соскочив со стола и свернув свой матрац. Меня позвали мои вчерашние знакомые и угостили горячим чифиром, давая понять, что приняли меня в своё сообщество или как они называли-семейку. Так как я ещё был новичком, то и прав имел немного или почти вообще никаких, находясь на испытательном сроке.

Люди здесь жили небольшими группками сообща и в основном объединяло их общее проживание на свободе-так сказать землячество. Но значительно позже такие сообщества, как правило, претерпевали значительные изменения, объединяя или разъединяя по интересам и мировоззрениям. Мне повезло попасть в весьма весомую и даже центровую семейку-Вадим был уже не первоход, он уже имел судимость и опыт отсидки. Так же был ещё один как его называли-строгач. Он хоть и был с района, а не из самого города, но имел авторитет и иногда присоединялся к нам, хотя предпочитал своих земляков, очевидно желая и им оказать посильную помощь и поддержку.

После утренней проверки, на которой нас выстроили и произвели перекличку, нас покормили завтраком. Затем спустя какое-то время вывели на прогулку в две партии в тюремный дворик-камеры ограждённые с четырёх сторон бетонными стенами и зарешёченной крышей, за которой скрывалась или открывалась синева неба. Всего таких камер было где-то штук шесть, наверное и прогуливались в них до пятнадцати человек, в зависимости от количества заключённых. Во время прогулок в камере оставался дежурный, который проводил уборку в камере…

Так проходили дни за днями в более тесном знакомстве и общении. Телевизора у нас не было, но имелся скудный запас книг, которые почти все прочитали от корки до корки. Книги нам передавали родственники вместе с сигаретами, чаем и разрешёнными продуктами. В камере содержались лица, находящиеся под следствием и лишь единицы уже были осуждены и ждали кто ответа на кассационные жалобы, а кто и этапа в зону.

За всё время мы уже довольно хорошо знали друг-друга, раззнакомившись и подружившись. Вадим пользовался авторитетом, однако не злоупотреблял им и никто ничего плохого сказать о нём не мог, обращаясь к нему с некоторыми возникающими спорными вопросами. Он уже был осуждён и ждал ответа на свою жалобу. Так же был осуждён и Виктор, довольно пожилой и невысокий мужчина, очень похожий на Брукса из фильма Побег из Шоушенка-за убийство при отягчающих обстоятельствах, ему дали 12 лет. Как оказалось, мы жили в соседних дворах и у него был сын, который учился в нашей школе, но был младше меня лет на пять.

Виктор был довольно замкнутым, но имел добродушный характер, который пытался скрыть. Его шутя прозвали Пенсией, но он не обижался.

Ещё был высокий парень-мой ровесник. Он, как впрочем и я,в своё время занимался восточными единоборствами, но в другом конкурирующем клубе-Защитник. Из его рассказа следовало, что он и его подельник вступились за общую знакомую, которую хотели изнасиловать какие-то парни. Однако один из насильников оказался сыном какого-то высокого чина-то ли мента, а то ли прокурора, который и надоумил их подать заявление. Встречное заявление потерпевшей рассматривать никто не стал. Иногда мы вместе с ним занимались силовыми упражнениями, которые возможно было выполнять в таких условиях.

Мне определили место на нарах вместо стола и приходилось ютиться в тесной кампании на втором ярусе, рядом с Виктором и другими заключёнными…

…После моего телефонного звонка, спустя некоторое время в парикмахерскую явились разбуженные и злые директора. Оглядев помещение, они попросили объясниться-я рассказал им, как всё произошло. Ещё до произошедшего у нас с ними были не очень приятные разговоры относительно моей зарплаты, однако повышать её мне никто и не думал, а таскать для них каштаны мне не очень-то и хотелось, взамен получая лишь мелкие крохи и подачки. Короче говоря, они мне не очень-то и поверили, решив для себя, что это именно я подстроил и инсценировал кражу.

Мне поставили три условия разрешения ситуации.1-е я возмещаю ущерб,2-е если я отказываюсь, то они ищют людей, которые из меня смогут выбить деньги и 3-е обращаются за помощью к ментам.

Я возмутился их подозрениям и напрочь отверг свою причастность к происшедшему, заметив лишь, что если бы хотел их выставить, то сделал бы это гораздо тоньше и менее рискованно. На второе условие я ответил, что они никого не найдут, для того, чтобы выбить из меня хоть что-то. Просто даже потому, что я невиновен.

– Но если вы хотите-то попробуйте! -усмехнулся я, прекрасно понимая, что это им не под силу. Я и сам мог за себя постоять, да к тому же знал несколько авторитетных личностей, к которым мог обратиться в случае особой необходимости.

– Тогда мы вызываем ментов.-подвели итог руководители.

– Другого выбора нет… -согласился я с ними…

Я много читал, пытаясь отвлечься от своих невесёлых мыслей, причём читал практически всё, что было можно исходя их наших скудных запасов. Были перерассказаны все правдивые и вымышленные истории мною и моими семейниками, некоторые видеофильмы, которые нам удалось посмотреть на свободе, о которой напоминало лишь небо в тюремном дворике и короткие прогулки в баню. В нашей камере было три окна на высоте около двух метров, зарешёченные несколькими рядами толстых металлических прутьев и заколоченные снаружи досками, через которые сочился дневной свет…

Режим в СИЗО поддерживался довольно строгий и спать, к примеру можно было только ночью-днём сон категорически запрещался. За нарушение предусматривалось наказание в виде заключения в карцер на несколько суток. Однако несмотря на это, дремать нам всё-таки иногда удавалось, украдкой и тревожно. На столе была вырезана шахматная доска и можно было сыграть либо в шахматы, либо в шашки-так же имелось домино и нарды, которые пользовались большей популярностью.

Дубаки, как называли надсмотрщиков, следили за нами в глазки в дверях и заложенном кирпичом окне-наша камера, как оказалось в дальнейшем была простороной-остальные были в два раза меньше. Сама тюрьма была исторической и построили её ещё во времена Екатерины-судя по всему именно здесь довелось побывать декабристам, идущим в ссылку в Сибирь. По крайней мере именно так утверждали историки…

Так же ходили слухи, что имеется подземный ход-точнее имелся, который вёл в центр города в церковь, когда она ещё была до того, как её снесли большевики. И якобы по нему заключённых и приговорённых к смертной казни посещал священник. Стены были довольно толстыми-как минимум метр. Говорили, что когда-то здесь даже был организован музей, но потом его закрыли. О подвалах же вообще ходили тёмные слухи. Сбежать отсюда было практически невозможно-побег был более вероятен из временного изолятора или во время этапирования, нежели отсюда. Хотя поговаривали, что двое заключённых умудрились разобрать каменный потолок и выбрались из здания тюрьма на крышу, где и были пойманы-третий сокамерник предпочёл остаться в камере и поднять тревогу, когда его друзья вылезли наружу…

Усиление и ожесточение режима объясняли тем, что некоторое время назад в тюрьме произошёл бунт, на подавление которого был вызван отряд спецназа из Ижевска. Поговаривали что и самим тюремщикам досталось от спецназа за то, что те не могут держать порядок. Хозяина соответственно-поменяли и режим ужесточился. Само собой, сообщение между камерами отсутствовало напрочь.

Иногда наших сокамерников вызывали на допрос, свидания с адвокатом или родственниками-а обо мне, казалось бы, забыли вовсе, плюс к тому моё неловкое положение в семейке как-то сковывало меня и отсутствие поддержки в виде передач от родственников, давало знать о себе изредка косыми взглядами некоторых из моих приятелей. Однако всё это сразу же прекратилось, как только в числе фамилий, названных для получения передач была названа и моя. Конечно же мать узнала о том, что со мной произошло и не могла оставить в беде и я, наравне с благодарностью чувствовал свою невольную вину перед ней, что вновь стал обузой… Как мне подсказали мои семейники, я распределил содержимое сумки и положил на стол несколько пачек сигарет, немного чая и пригоршню конфет-на общак, остальное же отдал Вадиму, так как он распоряжался нашими запасами и я пользовался ими, наравне со всеми. Себе я оставил лишь личные вещи типа полотенца, мыла и зубной щётки.

Разумеется, что мысли о преступлении не покидали моей головы ни на мгновение, изредка то затухая под насильными попытками отвлечься, то вспыхивая вновь с более острой силой. Нужно было как-то выпутываться и давать показания, разумеется я это понимал и просил совета у своих друзей-сокамерников; тех, кому более менее доверял… Практически все они давали одни и те же советы и постепенно линия моей защиты была мне более-менее ясна. Оставались лишь мои друзья-одноклассники, ведь именно от них зависела моя дальнейшая судьба. Это не раз подчёркивали мои советчики, да я и сам прекрасно понимал. В случае совпадения наших показаний я мог рассчитывать на довольно мягкое наказание, а может быть и условный срок-так мне тогда казалось. Рассказать правду, довольно очевидную и понятную я не мог, да и не хотел, не желая тянуть за собой тех, кого считал друзьями-в конце концов моя вина была ясна и я её чувствовал, ведь именно я убил его… Однако были и смягчающие обстоятельства, которые я думал использовать для своей защиты…

…После кражи и унизительного процесса допроса и снятия отпечатков пальцев в присутствии всех работников и работниц парикмахерской, я явился домой и решил забить на это дело, однако вечером пришёл Сергей и убедил меня вернуться обратно. Немного подумав, я согласился с его доводами, не желая показать окружающим свою слабость.

А спустя ещё некоторое время, когда я начал уже более спокойно и трезво оценивать ситуацию-я задумался и пришёл к вполне очевидному выводу о том, что кража была совершена изнутри помещения, а витрину разбили для отвода глаз, на момент её окончания. Оглядев практически всё помещение парикмахерской, я без труда нашёл несколько мест, где один человек мог вполне свободно спрятаться внутри, до самого закрытия. Оставался вопрос-кто мог пойти на это?

Вывод был очевиден-только тот или та, которая была вхожа в служебные помещения. А если сопоставить ещё некоторые факторы, то становилось совершенно очевидно чьих рук это дело:

1.В момент кражи присутствовала женщина, голос которой я слышал. Так что наиболее вероятно, что именно она и являлась организатором.

2.Совершенно недавно, буквально за несколько дней до происшедшего одну из работниц уволили. Муж её так же нигде не работал и они явно нуждались в деньгах.

3.Я имел с ней интимные отношения и она надеялась уйти ко мне от своего мужа, вместе со своей 4-летней дочерью… А когда этого не произошло, то пригрозила тем, что я ещё пожалею об этом.

Разумеется, это были только предположения, ничем не подкреплённые, но уж больно много было совпадений. Я посекретничал с одной из работниц парикмахерской, с которой был в дружеских отношениях и поведал ей о своих предположениях-она лишь подтвердила мои догадки, вспомнив, что Татьяна была в тот день в парикмахерской и чем был вызван её визит, так никто и не понял. Она разделяла мои подозрения и я предложил ей провести некую аферу, целью которой являлось получение отпечатков пальцев подозреваемых мною Татьяны и её мужа.

Вскоре под каким-то предлогом была организована вечеринка, на которую пригласили Татьяну и её мужа…

Очевидно подошёл и мой черёд и меня вызвали на допрос. В камере меня встретил высокого роста мужчина и предложил присесть напротив него на деревянный табурет, стоящий напротив письменного стола. Он представился мне старшим следователем прокуратуры и сказал, что ему поручено вести моё дело. Затем он начал вести допрос, а на мой вопрос жив ли потерпевший-отрицательно покачал головой, отвергнув мои робкие надежды на лучший исход. В конце концов я не желал смерти тому…

По мере того, как я вёл свой рассказ, следователь начал заметно нервничать, но скрывал свои чувства, тщательно записывая мои показания. Было видно, что он не очень-то и верит тому, что я рассказываю. Очевидно он ждал от меня совершенно другого, но чего-мне не было понятно. Он не был агрессивно настроен против меня, не чувствовалось никаких эмоций с его стороны, он просто делал своё дело, пытаясь вникнуть в суть, узнать правду и определить степень моей вины.

Закончив процедуру, он предложил мне сигарету и дал прочесть то, что записал. Я внимательно ознакомился и под его диктовку написал внизу: С моих слов записано верно, мною прочитано, а так же поставил дату и подпись. Затем он ознакомил меня с предварительным обвинением, отпечатанном на бланке перечёркнутым красной полосой по диагонали-меня обвиняли в преднамеренном убийстве и попросил расписаться в нём-я выполнил его просьбу. После этого он поднялся, давая понять, что наша встреча закончена.

– Сколько мне дадут? -спросил я у него, когда тот уже было вышел. Он остановился и оглянувшись после недолгого раздумия сказал:-Лет 6—8…Суд решит.

Он замешкался явно хотев что-то добавить, но очевидно передумал и вышел…

В камере меня начали расспрашивать мои новые друзья о встрече со следователем. Внимательно выслушав мой рассказ они посоветовали кто что и оставили в покое, понимая, что мне сейчас не до них. Я начал задумчиво сопоставлять факты и выстраивать логическую линию защиты, броню-как мне казалось, даже не допуская мысли о том, что друзья вполне способны на предательство, хотя было высказано и такое предположение моими семейниками, но я с негодованием отверг их. Я решил изложить свою версию произошедшего на бумаге и принялся за дело, вооружившись ручкой и тетрадью. Тщательно обдумывая каждое слово и прекрасно понимая, что оно может быть и будет использовано против меня-я изложил свою, тщательно продуманную и отшлифованную версию, исключив даже намёка на причастность к произошедшему моих друзей.

Итак… Что мне было известно? Со слов Щепина Романа было ясно, что потерпевший имел причастность к совершённой краже-это ясно и понятно. Значит мои предположения и подозрения подтвердились. Изначально отрицать свою причастность было вообще глупо просто даже потому что именно я позвал жильца дома, в котором всё и произошло-он бы меня легко опознал. Далее следы крови и драки на моей одежде. Наконец тот самый удар, который меня самого шокировал и не оставлял сомнений, что именно благодаря ему тот и скончался… В пылу я умудрился врезать потерпевшему ногой в горло, а когда понял что произошло-кинулся на помощь, находясь в шоковом состоянии…

Изложив всё это на бумаге я несколько раз внимательно всё прочёл и решил для себя, что это единственное и верное решение в данной ситуации. Закончив свои измышления я принялся ждать очередного визита следователя, однако вместо этого на свидание пришла моя мать.

Как мог я попытался успокоить её, уверенный в том, что всё более-менее образуется. Она меня выслушала и не стала спорить, скрывая слёзы в глазах…

Дни шли за днями, согласно внутреннему распорядку учреждения. Моя версия казалась мне непробиваемой и сулила скорейшее освобождение или незначительный срок до ближайшей амнистии. Разумеется мы старались поддержать друг друга, попавшие в эти стены. Мои приятели соглашались с моими доводами по моему делу и считали, что у меня не всё так уж и плохо… Оставалась лишь надежда, что мои показания подтвердят мои одноклассники-об этом не раз упоминалось в разговорах. Я и мысли не мог допустить, что те начнут пилить сук на котором сами сидели.

Наконец явился следователь и на этот раз не один. Он представил мне моего адвоката, от которого я отказался когда мне его предлагали, понимая насколько это ухудшит и так не лучшее состояние матери. Я предоставил свою тетрадь и попросил приобщить её к делу. Следователь заверил меня, что внимательно ознакомится с ней. Я уже считал, что всё в моём деле ясно и понятно и спросил когда же будет суд. Однако следователь и адвокат не разделяли моих радужных надежд, явно чего-то недоговаривая. Были заданы некоторые незначительные вопросы и на этом встреча закончилась.

Я вернулся в камеру в хорошем расположении духа, считая что дело в шляпе и скоро всё закончится на суде. К тому времени пришёл ответ на кассационную жалобу Вадима и тот собирался на этап, вместе с некоторыми уже осужденными заключёнными. Несмотря на то, что Вадима осудили по статье за изнасилование, его авторитет не подвергался сомнению, хотя меня это, честно говоря, несколько и удивляло-я представлял себе отношение к насильникам в тюрьме несколько иначе. Впрочем, тот был неплохим и неглупым парнем, довольно весёлым и общительным, несмотря на глаза, в которых постоянно отражалась невыразимая боль и тоска.

Когда пришло время мы все проводили его и пожелали всего самого наилучшего-приговор ему оставили без изменений-7 лет строгого режима. Его приемником стал Димка-тот самый парень, которого обвиняли в вымогательстве. Мы с ним крепко подружились. Он практически и не думал о своём деле, считая что у него всё будет хорошо, о чём его заверил его подельник и с нетерпением ждал суда. Димка по праву расположился на нижнем ярусе нар, на месте Вадима, которое тот ему завещал-никто не высказал каких-либо возражений. Все остальные права и обязанности соответсвенно легли на его плечи.

Коллектив в нашей камере был довольно нормальный и атмосфера, так сказать-благополучной, если можно так выразиться в отношении тюрьмы. Никто никого не обижал и не притеснял, изредка возникающие споры решали совместно и по справедливости. Тем, кому не было поддержки с воли-помогали всей камерой совместными усилиями. Однако и панибратства не было. В дежурствах по камере участие принимали все без исключения-и даже Вадим, когда тот ещё был с нами, никто не считал это чем-то унизительным.

Среди надзирателей было двое особо ръяных, которых ненавидели все заключённые из-за их неоправданной злобы и жестокости. Одному дали прозвище Гусь, а другого звали просто-Ваня. Гусь был более высоким и крепким, поговаривали что они дружили и на их совести был не один заключённый, забитый ими до смерти… К городским они относились более спокойно, но жалости к заключённым из района или залётным с их стороны небыло вовсе. Также они не трогали лишний раз тех, кто ещё не был осужден.

Через какое-то время пришёл ответ Виктору на его касатку (кассационную жалобу) -ему переквалифицировали статью со 102 на 103 и смягчили приговор с 12 на 10 лет, чему тот заметно обрадовался и начал неспешно собираться на этап. Его история была связана с женой, которая не захотела уйти вместе с ним с чьего-то дня рождения. Тот сам пришёл домой, а спустя полчаса вернулся за ней, однако та додумалась спрятаться от него в шкаф, а ему набили морду-недолго думая, он схватил дома ружьё, примчался обратно и застрелил обидчика.

На свидании с женой он вспылил и обвинил её в том, что произошло, обозвав дурой и пригрозив что застрелит и её, когда освободится. Свиданку, разумеется прервали, однако спустя какое-то время он помирился со своей благоверной. Когда пришло время-мы проводили и его на этап, пожелав всего самого наилучшего.

Где-то через два-три месяца после моего задержания ко мне снова явился следователь, а на допросе он сказал мне, что мои друзья рассказывают совершенно другую историю, не совпадающую с моими показаниями, чем огорошил меня и совершенно сбил с толку. Так же он сказал мне, что потерпевший не имел отношения к краже, в которой я его подозревал. Однако он не отрицал того факта, что именно Щепин Роман подтвердил мои подозрения и заявил о признании потерпевшего. Так же следователь заметил, как бы мимоходом, что если человека бъют, то тот сознается практически во всём.

– Я внимательно ознакомился с материалами дела и той тетрадью, которую ты просил приобщить к делу, но некоторые вопросы мне не ясны… Ты будешь давать показания?

Я отрицательно покачал головой, пытаясь привести мысли в порядок-само собой следователь мог запросто вводить меня в заблуждение или попросту говоря врать, чтобы заставить меня говорить то, что ему нужно или более устраивает.

– А как же то, что я обратился за помощью к жильцу того подьезда? -спросил я у него.

– Ну разумеется, ты обратился за помощью, а личность того самого Афони нам прекрасно известна.-согласился он с моими доводами, невольно усмехнувшись:-Думаю, что суд учтёт этот факт. Однако показания твоих друзей напрочь отвергают твою версию.

– Я Вам не верю! -категорически заявил я ему, глядя в глаза.

– Ну что же… -немного раздумывая промолвил следователь:-Я могу устроить вам очную ставку…

Статью об умышленном убийстве мне переквалифицировали на другую-умышленное нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших за собой смерть потерпевшего по неосторожности однако от этого легче не становилось просто даже потому, что она-как ни странно, была значительно тяжелее той, в которой меня обвиняли изначально. Если статья 103 УК РФ предусматривала наказание от 3-х лет до 10 лишения свободы, то 108 ч.2-от 5 до 12 лет. Плюс к тому, что обе эти статьи не подпадали под действия каких-либо амнистий. Так что трубить по ним пришлось бы от звонка до звонка…

Спустя две недели меня привезли в участок РОВД, где провели очную ставку сначала с Щепиным Романом, а затем Маташковым Сергеем. Нужно отметить, что перед тем как меня посадили в автозек вместе с ещё несколькими заключёнными, конвоир надевал на нас наручники, однако когда подошла моя очередь, он одел их и защёлкнул лишь на одной руке, а вторую просто проверил, поиграв замком, но не пристегнув его. Я сразу же понял, что это провокация и отказался идти за ним следом, протянув вперёд руки и демонстрируя незащёлкнутые оковы. Работник тюрьмы удивился и накричал на конвоира:

– Ты что-провоцируешь побег?! -тот лишь промолчал ответ, поняв, что его уловка не удалась. Данный факт не мог быть случайным и мне подумалось, что эта провокация вполне могла быть подстроена моим следователем, чтобы облегчить ему задачу. Ведь человек невиновный бежать не будет, а тот кто виновен попытается скрыться. Но вполне вероятно, что это просто была провокация со стороны конвоира, чтобы выслужиться…

…Вечеринка была в самом разгаре, но Татьяны и её мужа так и не было, а ведь именно они и являлись основными и неподозревающими о подготовленной для них ловушке виновниками торжества. Наконец, Татьяна появилась-таки, но одна.

А спустя ещё некоторое время явился и её муж, уже изрядно выпивший. При его появлении Татьяна поспешила поскорее ретироваться, не желая в очередной раз оказаться жертвой его оскорблений, унижений и возможных побоев. Постепенно все разошлись, однако Андрей не торопился уходить и ему явно хотелось найти себе приключений.

Я заметил, что уже довольно поздно и пора бы и честь знать. Однако он проигнорировал моё замечание и заявил, что уйдёт тогда, когда сам захочет. Я, уже тоже довольно изрядно выпил и мне нетерпелось выставить его наружу, благо задуманное уже было практически осуществлено-стакан из которого пила Татьяна уже стоял в шкафу, отдельно от всех остальных. Оставалось совсем немного-выпроводить её мужа и присоединить его стакан к возможной улике. У меня уже была договорённость со следователем по этому поводу. Я не хотел привлекать их к уголовной ответственности, но лишь вернуть украденное и доказать свою непричастность к краже.

– Да что ты за охранник, если у тебя под носом обчистили магазин? -вдруг ни с того, ни с сего заявил Андрей и издевательски злорадно заржал.

– А вот это уже не твоё дело! -перебил я его и добавил, не сдержавшись:-Но раз на то пошло, то именно тебя и твою жену я подозреваю в причастности к краже.

– Ты ничего не докажешь! -нагло заявил он мне.

– Да я и не буду ничего доказывать, -ответил я ему, а затем аккуратно взял его стакан и демонстративно поставил рядом со стаканом его жены на полку:-А вот завтра мне будет уже доподлинно известно-так ли это… И если да, то разговор пойдёт уже совершенно иной.

Андрей уставился на меня плохо соображающими глазами, пытаясь понять о чём я говорю и что делаю. Вдруг в двери появился ещё один мой одноклассник, Щепин Роман-он дежурил в соседнем магазине Карат, неподалёку и иногда заходил к нам в гости. Разумеется он прекрасно знал, что произошло, а так же о том, что я подозреваю присутствующего в краже. Недолго думая, он подошёл к Андрею и крепко врезал тому по лицу кулаком.

– Чего ты с ним цацкаешься? -Вот так надо!

– Роман! -окрикнул я его, -Я сам разберусь, уйди!

Тот нехотя удалился, оглядываясь:

– Зови, если надо будет помочь, -бросив через плечо он ушёл в холл, где играли в приставку Маташков и ещё один наш прятель-Третьяков Олег.

– Завтра я отнесу эти стаканы в отдел, где сверят отпечатки пальцев-вот тогда мне и будет известно, причастны вы с Татьяной или нет… -подвёл я итог нашей беседы и добавил:-А теперь убирайся от греха подальше. Однако тот бросился на меня с кулаками, завязалась короткая драка, в ходе которой я вновь усадил его на стул и, сообразив, что тот сам никуда не пойдёт, да просто и не в состоянии дойти куда-либо, решил пристегнуть его имеющимися наручниками к батарее до утра. Я крикнул ребятам, чтобы те принесли наручники и спустя некоторое время они явились и решили просто выгнать Андрея на улицу. Я было начал возражать, но потом махнул на них рукой, решив для себя будь, что будет.

Сделав себе чай, я закурил и начал его пить пытаясь успокоиться и прийти в чувства. А через некоторое время появился Роман и самодовольно усмехаясь, заявил:

– Всё, Кинстинтин-он признался в краже…

То что я услышал от своих друзей-одноклассников, повергло меня в шоковое состояние-они обвинили меня во всех грехах, приписав даже того, чего не было вовсе, свою же причастность разумеется скрыли. Более того, они заявили о том, что я дважды ходил в тот самый подъезд где был обнаружен потерпевший, скрыв при этом, что Роман меня там просто-напросто бросил наедине с потерпевшим, отказав в помощи перетащить того обратно в парикмахерскую, то есть именно туда, где я работал и где всё и началось. Таким образом я лишался всех тех положительных моментов, доказательств и фактов, которые могли значительно изменить обвинение и смягчить приговор.

– И на что же вы рассчитываете? -спросил я у Сергея, едва сдерживая накатившую на меня ярость:-Я ведь всё-равно выйду!

– Ты мне угрожаешь? -спросил Сергей нагло глядя мне в глаза и я вспомнил тот момент, когда он стоял трясущийся от страха, когда к нам подкатил рэкет в Москве, и прятался за моей спиной, а мне пришлось в одиночку разруливать ту ситуацию.

– А ты у нас, однако, герой! -усмехнулся я и следователь с адвокатом тут же прекратили очную ставку, сообразив что ситуация может выйти из под контроля. Я закурил трясущимися руками, лихорадочно соображая, что же делать. Однако мысли о подлом предательстве не давали мне здраво рассуждать и принимать какие-либо обдуманные действия. Выпроводив моего, так сказать, друга за дверь, следователь и адвокат начали нервно ходить по кабинету. Одна сигарета сменялась за другой, а я всё не мог прийти в себя. Наконец следователь спросил у меня:

– Ты будешь давать показания?

– Нет! -категорически заявил я:-Однако они врут… Был ещё один свидетель-Третьяков Олег. Думаю уж он то и расскажет как всё произошло на самом деле! -вдруг озарила меня мысль. Наличие данного свидетеля скрылось от следствия, так как ни я, ни мои одноклассники не хотели привлекать к этому лишних и посторонних. Моё заявление застало адвоката и следователя врасплох они и подумать не могли об этом.

– Что же ты молчал?! -удивлённо и озадаченно спросили они. Я угрюмо смотрел в пол.

– Пиши ходатайство о привлечении к делу Третьякова Олега в качестве свидетеля! -резонно и решительно заявил следователь, адвокат согласно и азартно закивал головой в знак согласия. Трясущимися от нервного напряжения руками, я под диктовку адвоката написал данное ходатайство и вручил его следователю.

– Ты знаешь где его можно найти? -спросил тот у меня, однако я не знал место его проживания, о чём и сообщил следователю, однако подсказал, кто может помочь найти его. Следователь решительно ринулся в сторону выхода и лишь на мгновение остановился, когда я спросил у него:

– Я могу поговорить с адвокатом?

– Это твоё право! -разрешил тот и пулей вылетел из кабинета.

– И чего же ты молчал? -спросил у меня мой адвокат.

– Это были мои друзья… -резонно заметил я, но что тот лишь усмехнулся:-Ну что же… Посмотрим, что расскажет Олег. Держись и стой на своём! -попытался подбодрить меня он и вручил неначатую пачку сигарет с фильтром…

Следствие по моему делу было продлено ещё на два месяца…

…Слова Романа о признании Андрея в краже меня несколько успокоили и невидимый груз спал с плеч, позволив вздохнуть более свободно и спокойно. Разумеется мне захотелось более подробно расспросить того и разрешить конфликтную ситуацию, возможно не прибегая к помощи следователя.

– Где он? -спросил я у Романа.

– Там в подъезде, -нехотя ответил тот.

– Пошли! -я встал и пошёл одеваться. Роман попытался было возразить, но увидев решимость в моих глазах, решил не спорить. По дороге я уточнил у него:

– Так это он сам сказал, что причастен к краже?

– Да… Он и его жена-всё так, как ты и предполагал.

Невольное подозрение ещё тогда шевельнулось у меня в голове, но я его отбросил, как малозначимое.

Оказавшись в подъезде я увидел Андрея под лестницей-его лицо было разбито в кровь, а Роман ещё несколько раз при мне нанёс тому несколько ударов ногой по корпусу. Я оттолкнул его:

– Ты чего?..Его нужно сейчас оттащить в парикмахерскую, здесь он замёрзнет-а утром уже разберёмся что к чему.

Роман ненадолго задумался, вполне очевидно, что возиться с потерпевшим ему не очень-то и хотелось.

– Да брось ты его… -но я стоял на своём, пытаясь поднять безвольное тело. В конце-концов тот просто махнул рукой и ушёл, бросив при этом:

– Делай что хочешь-это твоё дело.

Мне удалось поднять Андрея на ноги и прислонить к стене, чтобы тот не упал. Переводя дух я попытался было привести того в чувства, ведь не мог же я его сам тащить в самом-то деле. Наконец он открыл глаза и вдруг, увидев меня, вцепился и ударил коленом в пах. И тут уж я не сдержался-оттолкнув его от себя и обрушив шквал яростных ударов руками и ногами.

В своё время я долго отрабатывал один из ударов ногой с разворота (йоко-гери) и выполнить его мне в конце-концов не стоило особого труда. Не отдавая себе отчёт, я завершил серию этим ударом, но попал не в грудь, как рассчитывал, а в горло противника.

Андрей сильно ударился головой об стену и начал сползать вниз, страшно хрипя при этом. Когда раж спал, я начал осознавать, что совершил непоправимое и, как в тумане, начал стучать и звонить в двери жильцов подъезда. Довольно долго никто не открывал, наконец одна из дверей открылась и вышел пожилой человек, я показал ему потепевшего-тот запричитал:

– Сейчас помрёт… сейчас помрёт…

– Вызывай скорую… -произнёс я и побрёл обратно в парикмахерскую. Войдя внутрь, я налил себе стакан водки и стуча зубами о стекло вдавил в себя, после чего выдохнул:-Я убил человека…

…Зима уже заканчивалась и началась ранняя весна о чём свидетельствовало тёплое и весёлое солнышко, пробивающееся к нам в камеру тонкими лучиками. Подошло время суда над Димкой и тот заметно нервничал, вышагивая по узкому проходу туда-сюда. Утром назначенного срока его выдернули и увезли. Ближе к вечеру он вернулся обратно, весёлый и возбуждённый. Он рассказал о том, как прошёл процесс и о негодовании присутствовавших на суде той девушки, за которую они вступились, а также её мужа, которого во время произошедшего почему-то не было в городе. Судя по рассказам Димы мы решили, что ему дадут условное наказание. Так оно и случилось, на следующий день его снова выдернули из камеры вместе с вещами и обратно он уже не вернулся.

Перед этим я попросил его встретиться с одной моей знакомой и передать ей от меня привет, а также просьбу, чтобы та нашла Третьякова Олега и передала ему мою просьбу, чтобы тот рассказал как всё произошло на самом деле. Он пообещал выполнить мою просьбу и сообщить об этом вечером, часов в одиннадцать, когда в тюрьме уже произведён отбой и стоит полная тишина. В назначенное время мы услышали громкие крики на улице, условленную фразу, грохот громко захлопнувшейся двери и шум тронувшегося с места автомобиля. Дима выполнил данное мне обещание и мне оставалось лишь надеяться на то, что Олег прислушается к моей просьбе.

Так как старожилов в нашей камере оставалось не так уж и много, а уж тем-более тех, которые пользовались авторитетом-место Димы перешло ко мне по наследству и вместе с ним некоторые права и обязанности. Со всеми возникающими вопросами сокамерники начали обращаться ко мне и прислушиваться к тому что я говорю. Так сказать невесть откуда свалившаяся власть ничуть не вскружила мне голову и практически ничего в укладе нашей жизни не поменялось.

Как-то раз вечером перед самым отбоем ко мне на нары подсел один из заключённых и сказал, что надо серьёзно поговорить. Парень был не местный, а приезжий из какого-то другого города и даже не Удмуртии. Разумеется, что помощи с воли ему никто не оказывал и он кормился, так сказать-с общака, который мы всей камерой собирали. Своё преступление он совершил ещё будучи несовершеннолетним, однако ему уже исполнилось 18 лет на момент проведения следствия и его перевели к нам.

Он завёл разговор про одного из заключённых содержащихся в нашей камере-Кырле. Тот на свободе проживал в Пудеме и в чём его обвиняют толком никто не знал. На расспросы он отвечал расплывчато и неразборчиво, а толком расспрашивать о преступлениях считалось крайне неразумно и даже опасно-могли неправильно понять и трактовать совершенно по другому. Тем более расспрашивать про делюгу у лица ещё неосужденного было признаком чрезмерного любопытства и плохого тона, подозреваемый в этом и обвинённый мог пострадать от самих сокамерников и даже вполне обоснованно. Однако в общих чертах кто в чём обвиняется-было известно практически всем. Посвещать или нет в подробности-было добровольным делом каждого.

Но по поводу этого человека ползли тёмные слухи и его называли мутным. Когда разговор заходил хоть краем про его дело-тот заметно нервничал и начинал заикаться, да и вообще умом особо не блистал. Жил он в семейке вместе со своими земляками и даже те про его преступление практически ничего не знали… Всё было бы ничего, если бы не тот факт, когда ему вручили обвинительное заключение-он прочёв его тут же разорвал и начал есть едва не подавившись, чем рассмешил своих приятелей. Те невольно заинтересовались и вырвали из его рук несколько обрывков-и разумеется прочли их. Оказалось, что того вместе с его подельником, содержащимся в другой камере обвиняли в том, что они ограбили и изнасиловали 70-летнюю бабушку, устроив в её доме пьяный дебош и, так сказать-оргию. Её они привязали к кровати, а сами устроившись в соседней комнате употребляли спиртное и время от времени по очереди наведывались к ней, любуясь и пользуясь её прелестями. Разумеется его тут же поняли на смех и слух о его подвиге моментально разлетелся по всей камере.

Всерьёз над этим никто не задумывался, однако смеялись все воспринимая это как какой-то чёрный юмор. Однако парень обратившийся ко мне придерживался другого мнения на сей счёт-он предложил его опустить… Я задумался, взвешивая все за и против, а потом спросил его почему он именно ко мне обратился по данному поводу. Тот пояснил, что больше в нашей камере такое решение принять некому, а я пользуюсь авторитетом, как человек разумный, рассудительный и справедливый.

С одной стороны я был согласен с его доводами-следовало по всем критериям наказать этого человека, но с другой я сомневался, вполне допуская мысль, что обвинить и оклеветать можно любого о чём и поделился с ним. Но парень настаивал на своём, очевидно испытывая жгучее желание либо наказать того, либо страдая спермотоксикозом. Я разумно заметил, что не являюсь ни смотрящим, ни положенцем, ни каким-либо иным криминальным авторитетом-поэтому принимать такие решения о дальнейшей судьбе человека просто не могу-да и не хочу. Тем более, что со дна опущенных обратно дороги нет.

В конце-концов мы вместе пришли к общему решению-тот попытается совершить задуманное этой ночью, но избегая лишнего шума и насилия, склоняя того, так сказать, к добровольному акту. То есть на своё личное усмотрение страх и риск. Таким образом оставались и овцы целы и волки сыты. Если бы поднялся шум и происходящее стало известно надзирателям, то пострадать могла вся камера.

После отбоя тот уговорил соседа спавшего рядом с Кырлой поменяться с ним местами и устроился рядом с ним. Немного понаблюдав за происходящим, я решил-будь что будет и уснул.

Утром я проснулся и стал с нетерпением ожидать отчёта о проведённой ночи. Однако дело до этого дойти не успело-началась утренняя проверка и надзиратель обратил своё внимание на запуганного Кырлу, когда тот начал пытаться резать себе вены тупой алюминиевой ложкой на руке именно в тот момент, когда тот проходил мимо него выходя из камеры. Разумеется это показательное выступление не могло остаться незамеченным и Кырлу тотчас же вывели из камеры, захлопнув за ними двери. Все приготовились к худшему.

Я подозвал своего вечернего визитёра и поинтересовался у него о том, что же произошло ночью. Миша, так того звали, ответил что ничего не получилось, но он доставал Кырлу почти всю ночь.

– А ведь я тебя предупреждал, что добром это не закончится… -резюмировал я и, помолчав добавил:-Ладно… Будь, что будет…

По окончании проверки дверь в нашу камеру распахнулась и в неё буквально ворвалась целая делигация надзирателей, включая лепилу (так обзывали тюремного медработника),тот начал брюзжать слюной по сторонам, визжа о том, что прекрасно понимает, что происходит:

– Если данный инцидент повторится, то пострадает вся камера! -в конце своего пламенного выступления заверил он нас всех и удалился вместе со своими сопровождающими.

– Что и требовалось доказать… -добавил я, когда дверь за ними захлопнулась, оставив внутри глупо ухмыляющегося Кырлу с перевязанной и обмазанной зелёнкой рукой. Я подозвал Мишу и сказал ему, чтобы тот оставил Кырлу в покое и заверив, что тот не останется безнаказанным. Потерпевший расхаживал по камере с гордо поднятой головой, почувствовав поддержку со стороны надзирателей. Его никто не стал трогать, однако и в обществе ему было отказано практически всеми-даже его семейниками-земляками. Постепенно Кырла опустился сам до уровня чертей и его определили в шныри, шпыняя и унижая морально. И тот занял своё место в данном обществе…

Время тянулось гнетущей неизвестностью и казалось, что обо мне совсем уже позабыли. Однако это было не так и меня снова вызвали на допрос к следователю. Тот встретил меня в кабинете для допроса вместе с адвокатом и заявил, что закрывает моё дело и передаёт его в суд, а меня вызвал для ознакомления с материалами дела. Таким образом я получил возможность изучить всё то, что следователю удалось насобирать на меня. Я прочёл результаты судмедэкспертизы по вскрытию тела потерпевшего и ужаснулся-такие повреждения я просто не мог нанести. Перелом рёбер с обеих сторон, разрыв селезёнки, не считая многочисленных ссади, гематом и царапин. Смерть потерпевшего наступила в результате сотрясения головного мозга с кровоизлиянием в вещество мозга-и в принципе, тот удар вполне допустимо, что нанёс именно я, когда ударил его с разворота ногой в горло. Эксперты утверждали, что после получения данной травмы потрепевший скончался не сразу, а спустя 2,5 часа, в течении которых вполне мог двигаться…

Однако остальные повреждения были явно не на моей совести, а значит его били… Били сильно и хорошо до тех самых пор, пока тот не признался в совершении кражи именно моим друзьям, а не мне-и это было вполне очевидно.

Далее шли мои путанные первоначальные показания, которые у меня взяли когда я ещё находился в состоянии алкогольного опьянения и шоке-их можно было особо и не читать ибо, если верить тому что там было написано в процессе дознания-меня можно было сразу же ставить к стенке. Разумеется я их толком тогда не мог не то что давать, а даже прочесть и подписать. Однако какая-то закорючка похожая на мою присутствовала. Потом шли результаты осмотра моих вещей и показания моих одноклассников-в них прослеживались явные расхождения, которые спустя некоторое время логично выстроились в общий и целостный ряд. Моя тетрадь, также была приобщена к делу, а так же присутствовали результаты очной ставки…

Наконец я добрался до показаний допроса Третьякова Олега-толком ситуацию он не разъяснил, однако не подтверждал показаний Романа и Сергея о том, что я дважды ходил в подъезд, где и было совершено преступление. Таким образом данный момент оставался невыясненным и требовал дополнительного расследования. Так же отсутствовали сведенья о том, что именно я обратился к жильцу того самого дома за помощью.

Стоит также особо отметить, что следствием была обнаружена кровь в соседнем подъезде-свежие следы. Группа крови этих следов и потерпевшего совпадали. Возникал невольный вопрос: откуда они взялись? -а за ним вполне логичный и соответствующий вывод…

– Но позвольте… Откуда взялась кровь в соседнем подъезде??? -задал я вполне резонный вопрос следователю. В ответ тот лишь пожал плечами и отмахнулся, как от незначительного и почти не имеющего отношения к делу факта.

Исходя из всего того, что я прочёл, следовал вполне простой и очевидный вывод о том, что меня просто-напросто подставили и друзья-одноклассники и сами менты, заинтересованные в скорейшем закрытии дела. Я наотрез отказался подписывать то, что хотел от меня следователь и потребовал проведения дополнительного расследования. На это тот ответил мне, что вполне может закрыть дело и без моей подписи. Я с надеждой взглянул на адвоката, пытаясь найти поддержку в его лице, однако тот не задумываясь поддержал следователя и заверил:

– Закрывай дело! Из суда его направят для дополнительного расследования-стопроцентно! -сказано это было настолько твёрдо и решительно, что я невольно поверил ему и поставил свою подпись…

А в тюрьме тем времением решили провести кое-какой ремонт, а может это просто был предлог-кто знает, и нашу камеру расформировали по другим и таким образом мы все снова оказались в других условиях изменивших наш уже сложившийся быт, отношения и образ жизни…

Нас так же разбили на несколько групп и распределили по другим камерам-я попал в ещё более мрачную и меньшую, хотя это никак не сказывалось на количестве содержавшихся в ней заключённых. Контингент здесь был уже совершенно другой и состоял в основном из лиц ранее судимых и отбывших уже в некоторых случаях не одно наказание. Это было видно по мелькому взгляду на разношёрстную толпу.

На моё удивление меня сразу же кто-то окликнул и среди заинтересованных взгядов я увидел знакомое лицо, которое уже никак не ожидал узреть. Это был высокий, но худой парень, когда-то учившийся со мной в школе, но в разных классах-Телицын Виктор. Я помнил его, он считался трудным подростком и его след потерялся после 8-го класса. Он сразу же подозвал меня и завёл в свой проход, знакомя со своими семейниками. К нам сразу же примкнули остальные, проявляя интерес к новому человеку. Начались расспросы, на которые я уже знал как отвечать и давал ответы уже более уверенно, нежели впервые попав в подобную ситуацию. Однако именно первое впечатление, которое складывается у людей в основном играет решающую роль в дальнейших отношениях. Зная это, я не забывал про осторожность и старался не терять бдительности, ибо иногда проскакивали каверзные вопросы, на которые надо было уметь правильно ответить-или шуткой или уклончиво, но ни в коем случае не грубить, чтобы не нажить себе сразу же нежелательных и, быть может, влиятельных недругов.

На моё счастье среди этих акул оказался более-менее знакомый мне Виктор, который здесь был уже не новичком и держался уверенно-он сдерживал напор расспросов, свалившихся на меня и своего рода поддержал. Пригодилось и моё первое знакомство с Медведем, которого здесь многие знали не по наслышке, а по своим отбытым срокам заключения. Общение среди соседних камер, как я уже говорил-отсутствовало вовсе. Не было никаких дорог или кабур, через которые заключённые могли общаться посредством записок. Только в тюремном прогулочном дворике иногда можно было перекрикнуться с соседями. Но и это надзиратели сразу же пресекали, грозя закончить прогулку.

Наконец более-менее утолив своё любопытство, меня оставили в покое и дали возможность хоть как-то обустроить быт и оглядеться. Собственно и обустраивать-то особо было нечего. Если в той недавней камере, где мы содержались ранее у меня было своё место, где я мог лечь, когда мне вздумается и вообще делать почти всё что хочу-то здесь уже такого небыло. Так что и вещи мои в основном оставались в сумке, потому что расположить их тоже было проблематично. К общим запасам добавились лишь мои скудные заначки сигарет, чая и конфет. Общака как такового здесь практически не было, не то что в нашей камере. Иными словами моё положение и содержание ухудшилось и значительно. Возможно сказалось моё поведение на следствии и передача дела в суд, приговор которого был весьма предполагаем для работников правоохранительных органов.

Конечно же всё это сказалось на нервной системе-переживания по поводу предательства и подлости друзей, ожидание судебного процесса, значительно ухудшившиеся условия содержания. Вполне возможно всё это было сделано по довольно простой и очевидной причине-чтобы сломить мой дух и сопротивление…

Сокамерники относились ко мне вполне сносно и никаких нападок или агрессии с их стороны не было, а с Виктором и его семейниками мы подружились. Виктор попал сюда не один, его подельник содержался в этой же тюрьме, но в другой камере-за разбойное нападение. Как он рассказывал, был ещё один-третий подельник, но тот умудрился скрыться от следствия и находился в розыске. Я его знал-то был наш общий знакомый, он приходил в мою группу для занятий айкидо и дружил с одной нашей общей знакомой девушкой. Позже они поженились.

Про моё дело Виктор, как ни странно слышал, впрочем как и остальные, он знал, что я нахожусь в тюрьме-даже хотел, чтобы мы встретились и были вместе. Так же я узнал, что женщина, которая содержалась с нами в КПЗ, утопила в речке в проруби двоих своих детей-мальчика и девочку из-за своего сожителя, который поставил ей условие выбора между ним и её детьми. Её преступление повергло в шок весь город и детей хоронили городом-однако при жизни никому до них не было дела…

Когда пришло время суда, я как мог привёл себя в порядок и надел всё чистое. На улице уже вовсю царила весна и я сощюрился от яркого и тёплого солнышка-был конец мая. Судебный процесс длился два дня. На него, разумеется явились мои друзья и дали те же самые показания, что и на расследовании, только уже более логично, без расхождений и противоречий, которые наблюдались у них на первых показаниях. Третьяков Олег ничего толком не рассказал, уйдя от прямых вопросов в сторону и мотивируя тем, что не обращал внимания на происходящее-иными словами налицо был явный сговор, что конечно же заметили и подчеркнули все присутствующие, включая мать потерпевшего.

Когда я спросил у Романа с чего тот взял, что потерпевший был замешан в краже-он ничего толком не смог ответить, а лишь произнёс:

– Ну что же… Сажайте всех троих… заодно и срока побольше… -ни Сергей, ни Роман не отрицали того факта, что заявили мне о признании потерпевшего.

Немного подумав, судья-женщина лет 30—35 спросила у меня, что я чувствовал, когда узнал из уст Романа о признании потерпевшего. Разумеется это был вопрос на засыпку-я сразу же понял и растерялся, не зная как и ответить на него. А та победно и с ехидной ухмылкой смотрела на меня, прекрасно зная, что как бы я не ответил-трактовка будет не в мою пользу.

– Облегчение… -выдохнул я то, что первое пришло мне в голову.

Я попросил отметить слова Романа в протоколе судебного заседания, однако их конечно же там не оказалось. Человек, которого я позвал на помощь, отрицал этот факт и заявил, что вышел покурить в подъезд, когда обнаружил ещё живого потрепевшего. Выяснилось, что пропали какие-то деньги (хотя были-ли они вообще-тоже было неясно) и ещё кое-какие незначительные мелочи, а так как я явился в парикмахерскую с шапкой потерпевшего, которую подобрал автоматически ничего не соображая, находясь в шоковом состоянии-то на меня благополучно повесили ещё и кражу.

Я уверен в том, что если бы Третьякова Олега более подробно и тщательно расспросили в процессе расследования, то он мог рассказать много интересно и противоречивого тому, что показали мои друзья-одноклассники. Однако никого это уже не волновало.

Припёрлась жена потерпевшего, которая совместно с его матерью поведала о том, что тот относился к лику святых, однако умолчав при этом про унижения и побои, которые он наносил ей периодически в состоянии алкогольного опьянения, а так же о том, что хотела уйти от него. При этом она имела наглость заявить следствию и суду, что состояла со мной в периодических интимных отношениях. Зачем это было рассказывать и какое отношение это имело к делу-до меня до сих пор неясно.

Я не отрицал этого факта, однако заметил, что имел с ней связь один-единственный раз и отказал ей и её 4-летней дочери в совместном проживании.

– Вполне очевидно, что ты позарилась на мою комнату.-сделал я соответсвующий вывод и дал ей хорошую оплеуху-мать потерпевшего тут же набросилась на неё, проклиная и заявив, что выгонит на улицу. Та как нашкодившая кошка поспешила ретироваться.

Вместе с ней пришла и её подруга, за которой я ухаживал и имел вполне естественные и серъёзные виды на свободе-она не отказывала мне, но и не соглашалась на мои недвусмысленные намёки и предложения. Дальше этого дело не заходило, хотя я и неоднократно помогал ей в некоторых довольно щекотливых вопросах и ситуациях. Но добро, как говорится, не помнится-чего стоит уже оказанная услуга?..Конвой обомлел, когда узнал, кто она мне такая. Выступать на суде она не стала, оставались лишь её показания на следствии, в которых она характеризовала меня так: Был подвержен юношескому максимализму-если любил, то любил; но если ненавидел-то мог убить.

На судебных прениях прокурор попросил дать мне 8 лет лишения свободы, строгого режима, обвинив в умышленном нанесении тяжёлых телесных повреждений, повлекших за собой смерть потерпевшего по неосторожности и краже.

– Я рассчитывал, на признание подсудимого… -заявил он в конце своего выступления и посмотрел на меня, так же он упомянул, что я воспитывался и рос без отца, хотя к чему это было сказано-тоже непонятно. Можно было подумать, что это я виноват в том, что подлец-отец бросил нас с матерью на произвол судьбы на чужбине, в коммуналке с соседями, где только клопов не хватало для полного счастья…

Адвокат выдал пышную и пламенную тираду в мою защиту, я и не ожидал даже, что тот является таким красноречивым оратором, поддержав моё ходатайство о направлении дела для дополнительного расследования:-В деле довольно много невыясненных обстоятельств, которые не принимались во внимание следствием и суд не может вынести несправедливый приговор-и, быть может, осудить невиновного!

Мать потерпевшего заявила:

– Я не знаю насколько виновен этот человек… Но то, что виновны все трое-у меня не вызывает ни малейшего сомнения! -также она требовала для всех смертной казни, разумеется.

Когда мне дали последнее слово я встал и сказал, что прошу не оправдательного, а лишь справедливого приговора суда, заметив при этом, что если бы не участие моих так называемых друзей, то данной трагедии бы не произошло. Так же я пояснил, что просто не мог давать показания против своих друзей, однако когда выяснил все обстоятельства дела, то решил рассказать правду. Своё краткое выступление я завершил так:

– Если суд всё же признает меня виновным, то прошу вынести мне смертный приговор ибо я просто не смогу пройти мимо этих подонков!

Был объявлен перерыв-к решётке подошли моя мать и даже родная бабка по линии отца соизволила присутствовать с ней. Так же подошёл и адвокат, который выразил своё восхищение моим выступлением и тем, как я держался во время судебного разбирательства:-Не переживай, дело отправят для дополнительного расследования! -заверил он и удалился.

Далее меня увезли обратно в тюрьму, где разместили в уже знакомом стаканнике и накормили обедом. А через некоторое время привезли обратно и препроводили в зал суда.

После долгого и нудного вступления судья Рычкова огласила приговор:

– …Приговаривается к 8 годам лишения свободы с содержанием строго режима.

Осудили без шума и пыли, чем вызвали довольные улыбки на рожах моих одноклассников-Роман аж заржал, не скрывая своей радости и триумфа, а всех остальных приговор просто поверг в шок. Молчаливые кивалы по обе стороны судьи так же согласно кивали головами. Адвокат аж подпрыгнул на месте, явно не ожидав такого поворота событий, он начал было нервно что-то там протестовать про прямые нарушения УПК, но его никто уже не слушал, а судья приказал молчать и обратилась ко мне, на этот раз уже без улыбки:

– У подсудимого есть вопросы?

– Нет!..-резко выкрикнул я и повернувшись в сторону Романа громко сказал в тишине зала:-Молись о смерти!..

…Где-то через неделю ко мне в тюрьму явился адвокат. Он чуть ли не с объятиями бросился ко мне навстречу, очевидно чувствуя свою вину.

– Мы будем бороться! -кидал он пышные и пламенные тиррады на ветер, нервно вышагивая из угла в угол, но я в них уже не верил, как впрочем и ему самому:-Сам межрайонный прокурор Зентереков опротестовал приговор суда!..Пишем кассационную жалобу-и приговор отменят! -он продолжал размахивать руками, ведя непримеримую борьбу с невидимым противником.

Я сидел и слушал его, до сих пор не прийдя в себя после оглушительного приговора. Выбора у меня никакого не было и писать кассационную жалобу разумеется было необходимо. Наконец немного успокоившись после своего показательного и праведного гнева, адвокат задал мне вопрос, очевидно мучавший его самого:

– Я твой адвокат и я буду тебя защищать!..Мне-то ты скажи, так ли на самом деле было дело или ты думаешь таким образом сорваться?..

– Так и было! -чуть ли не взвыл я от бессилия.

– Эх… был Максим… -молвил он на прощанье, глянув на меня через плечо у двери и вышел наружу, так и не закончив начатой фразы…

В конце лета пришёл ответ на мою кассационную жалобу-приговор оставили без изменений и в целом решение суда признали правильным. Протесты межрайонного прокурора Зентерекова об оправдании моих действий в отношении кражи и прочих мелочах, моего адвоката и мои ходатайства были отклонены.

В камере меня прозвали глушённым-я как-то абстрагировался от происходящего вокруг меня, не веря что всё это происходит на самом деле. Большую часть времени я старался проводить во сне или полудрёме. Один раз просто сорвался на одном из своих сокамерников-уже бывалом зеке, в пылу какого-то незначительного и мелкого недоразумения я выпалил такую фразу:

– Я-то вора убил, а ты-вор по жизни!..-чуть позже до меня дошёл смысл необдуманно сказанного. В камере повисла тишина и меня начали чураться и сторониться, даже мои семейники. Один из них спустя долгое и томительное молчание произнёс:-Ты хоть думай, что говоришь и не забывай где находишься…

Я согласился с ним и немного погодя подошёл к тому заключённому с извинениями-тот молча выслушал меня и пожал руку:

– Да ладно-всё нормально… все срываются…

Однако наши отношения уже не были прежними. Бывалые зеки уже имея опыт делали себе запасы из сигарет, чая и конфет на этап, а я кидал всё на общак и отдавал своим семейникам. В конце-концов один из них не выдержал и сам начал откладывать мне на этап кое-какие запасы, я же просто не обращал на это внимания.

Физическое здоровье на почве нервного расстройства, конечно же, тоже ухудшилось-на лице, ногах, руках и теле кое-где начали выступать какие-то гнойники, покрывающиеся коркой, но продолжающие гнить изнутри. Экзема. Казалось сама плоть, наравне с душой поддаётся распаду и не желает жить дальше. Я был сломлен, чувствовал это и хотел собственной смерти-несколько раз даже пытался удушиться, но это было невозможно в постоянном навязанном обществе, останавливали ещё и мысли о матери…

Она пришла на краткосрочное свидание перед самим этапированием на место отбывания наказания, вместе с бабкой. Бабка причитала, что приедет ко мне хоть на край света-в очередной раз бросала пустые слова на ветер, как я не был ей и её сыну нужен с самого моего рождения-так это отношение и осталось.

Во время одной из проверок я, не дождавшись обхода и переклички провалился в спасительный дрём из которого меня вывел раздражённый крик надзирателя-Вани и тормошение за плечо Виктором. Я плохо соображая вскочил и промямлил, что-то нераздельное. На меня написали бумагу о нарушении режима содержания, которая грозила наказанием в виде заключения в карцер-однако его не последовало, выписали лишь предупреждение на первый раз. Но Ваня от меня не отстал-наоборот, начал провоцировать, увидев во мне жертву для своих садистских забав.

Так, когда я остался в камере один во время своего дежурства, когда все остальные пошли на прогулку-тот заскочил в камеру и без повода избил меня. Оказать ему достойное сопротивление в моём состоянии я просто не мог, да это и не имело бы смысла, а только лишь ухудшило моё положение. Обида, унижение и ярость от бессилия терзали меня. Преследования и притеснения со стороны Вани не остались незамечены окружающими-тот старался каким-либо образом унизить или спровоцировать меня на ответные и необдуманные действия. Сокамерники сочувствовали, но помочь и защитить каким-либо образом не могли.

Поведение этого надзирателя неоднократно замечалось и его коллегами и те не раз делали ему замечания, однако он проявлял своё истинное лицо, когда никого не было рядом, упиваясь своей властью. Как я упоминал уже ранее-было два таких надзирателя: Ваня и Гусь, и попасть в поле их зрения считалось почти что самоубийством. Ходили слухи, что они вдвоём забили до смерти не одного заключённого в карцере. Иногда среди ночи в тишине слышны были громкие крики, доносящиеся из глубин тёмного подвала, вселяющие ужас в души заключённых.

После краткосрочного свидания с матерью и бабкой, меня попросила женщина-надзиратель помочь ей принести коробки с передачами для заключённых, отказать ей я разумеется не мог. Я взял указанную ею коробку в руки и впервые за полгода заключения имел возможность держать руки не за спиной, а перед собой и смотреть не только под ноги. Уже забытые ощущения напомнили немного, что я всё же оставался человеком, а не скотом.

Впереди шла та женщина, открывая решётчатые двери, а за мной шествовал Ваня, явно замышляя какую-то очередную свою подлую провокацию. Однако повода для недовольства он не получил, чем расдосадовал —я не споткнулся и не упал на лестницах, хотя он пару раз и пытался сделать мне подножки. Остановившись перед камерой, женщина сказала мне, чтобы я поставил довольно тяжёлую коробку возле стены-я подчинился и выполнив её просьбу выпрямился, заведя рука за спину. Ваня с противной ухмылкой смотрел на меня сбоку, немного покачивая своей дубинкой и хлопая ею по своей ноге-очевидно ему нетерпелось пустить её в ход. Заметив это женщина громко и требовательно окрикнула его:

– Ваня!

Тот, довольно ухмыляясь и нагло глядя на меня, спросил:

– Ну… и за что же мы сидим?

– За убийство! -довольно резко отрезал я, не желая с ним вообще разговаривать. Тот удивлённо переспросил, как-будто не поверив мне:

– И кого же ты убил?

– Вора! -выдохнул я с ненавистью. Женщина удивлённо и с интересом взглянула на меня-удивился и сам дубак.

– И тебя что-посадили за это?..Сколько дали?

– Восемь лет… -тихо ответил я пробуя эти слова на вкус и осмысливая их значение. Удивлённый и явно оторопевший Ваня, озадаченно задумался-вполне очевидно он считал, что перед ним стоит какой-то насильник, хулиган или вор. Его отношение ко мне чуть заметно изменилось, оставался лишь вопрос в какую сторону и надолго-ли. Наконец дверь в мою камеру открыли и я с облегчением избавился от гнетущего общества в его лице. Позднее я слышал, что их обоих нашли и убили бывшие заключённые, не забывшие и не простившие их издевательств. Что ж… жестокость-порождает жестокость и тут удивляться нечему. А умышленное и осознанное издевательство над теми, кто не может достойно ответить и дать сдачи-на мой взгяд заслуживает наказания…

Когда пришло время этапирования и были названии наши фамилии с Виктором, я даже вздохнул с облегчением, понимая что своего рода освобождаюсь от опостылевших стен тюрьмы и преследования садиста-надзирателя…

Моим попутчиком, как я упоминул-оказался Телицин Виктор, с которым мы вместе сидели в осужденке, так называлась та камера. Мы с ним подружились, съев уже не одну пайку баланды и во время этапа тоже старались держаться вместе. Погрузив нас в автозек вместе с остальными заключённими, нас привезли на вокзал, где пересадили прямо в поезд из машины, подогнанной вплотную к вагону. Конвоиры сверяли сопроводительные документы с личностью, назвав лишь фамилию-остальное мы называли сами-имя, отчество, статья и срок.

В вагоне нас распределили по своего рода купе-камерам и здесь нам с Виктором повезло оказаться вместе. Публика была нам совершенно незнакома и абсолютно разношерстна-имелись и рецидивисты. Кормить здесь не кормили, так как дорога была не так уж и далека. Ехать нам предстояло в Ижевск, где проходил ещё один этап пересылки. С кипятком здесь тоже было довольно проблематично, однако зеки народ находчивый и снова в ход пошла бумага и тряпки, сжигая которые можно было вскипятить воду в металлических кружках, ручки которых были предусмотрительно обёрнуты тряпками или просто-напросто переплетены толстыми сплетёнными между собой нитками. Довольно скоро по коридору пошёл запах горелого и конвой начал метаться туда-сюда, стращая ударами дубинок по решёткам и требуя прекратить данное пожароопасное безобразие. Однако на них мало кто обращал внимания, прекрасно понимая, что встреча с ними закончится сразу же по прибытию на место.

Спрятавшись на третьем ярусе деревянных нар-заключённые продолжали своё дело и как правило успевали доводить его до конца, всыпав в кипящую воду порцию заварки. Количество осужденных явно превышало количество мест в столыпинских вагонах-поэтому в купе практически невозможно было провернуться, что весьма затрудняло наблюдение конвоиров за нами. Разумеется мы использовали этот фактор в свою пользу. А те, в конце-концов плюнули на нас и приоткрыли форточки в проходах-из камер окон на улицу, разумеется не предусматривалось.

Конвой удалился в свои купе и лишь изредка один из них проходил по вагону наблюдая за нами и стащая ударами дубинки по решёткам. Через 2—3 часа нас понемногу начали водить в туалет-по несколько человек. Когда подошла наша очередь, мы бегом оказались у туалета и по одному посетили его. Войдя внутрь я было попытался закрыть за собой двери по привычке, за что сразу же получил несильный удар дубинки по плечу:

– Не закрывать! -проорал конвоир и в подтверждение своих слов выставил вперёд ногу, подпирая двери в туалет. Я справил свою нужду, опорожняя кишечник и мочевой пузырь, уже готовые лопнуться от их содержимого. Некоторые заключённые не выдерживая наполняли фикалиями целлофановые пакеты, которые затем выносили с собой и выкидывали в туалете. Если такое происходило по малой нужде, то это было ещё более терпимо, но если нужда было более большей, то вонь в камере поднималась такая, что соседи начинали возмущаться и шпынять виновного в отвращении закрывая нос и задыхаясь.

Справляя свою нужду я ещё позлорадствовал про себя, представляя насколько конвоиру приятно лицезреть данное зрелище…

По прибытию к месту назначения нас таким же образом погрузили в автозеки и повезли. Уже была поздняя ночь. Видеть куда нас везут мы, разумеется, не могли. Дорога была довольно долгой и иногда на ухабах нас подбрасывало и кидало из стороны в сторону, как-будто утрамбовывая человеческую массу-и здесь нас впихали под самую завязку так, что ступить и продохнуть было невозможно. Наконец мы прибыли к месту, это было понятно по грохоту открывающихся и закрывающихся многочисленных металлических ворот, и после некоторого ожидания черёд дошёл и до нашего транспорта. Вываливаясь из автозека на улицу мы с радостью вдыхали свежий ночной воздух, однако радость эта длилась недолго-сразу же оказавшись на улице нас прогоняли через коридор конвоя с автоматами, нацеленными на нас и с собаками на привязи. Тем, кто мешкался или, не дай бог, уронил свои вещи, либо падал-можно было не завидовать, ибо на него тут же обрушивался шквал ударов дубинок и собаки озверело щёлкали зубами у самого носа или тела в непосредственной близости, лишь чудом удерживаемые конвоирами. Нескольких секунд оказалось достаточно, чтобы мы оказывались в мрачных и бетонных стенах Ижевской тюрьмы.

Немного прогнав по коридорам нас заперли в довольно большой камере, однако и здесь количества свободного места было недостаточно-даже присесть было невозможно. Через некоторое время вновь распространился запах горелого, а табачный дым появился почти сразу и заполнил камеру так, что дышать стало невозможно. Сквозь туман еле-еле виднелись тусклые лампочки на потолке в решётчатом абажуре и капли влаги с обшарпанного и мокрого потолка то и дело срывались вниз, падая на нас.

Где-то через час-полтора нас начали вызывать по фамилиям и выводить из камеры небольшими группами-началась толчея и сумбурное движение. Постепенно становилось более свободно, но и это продлилось недолго. Вскоре в числе названных прозвучала моя фамилия. Ответив, как того требовали конвоиры я начал пробиваться к выходу, таща за собой свои пожитки. В коридоре также находились конвоиры, однако собак было уже значительно меньше. Как правило в таких целях использовались немецкие овчарки и лишь иногда можно было увидеть какую-либо другую породу, сродни волкодавам. Мне приказали встать лицом к стене рядом с остальными вызванными, красноречиво указав дубинкой на отведённое место. К нам присоединилось ещё несколько человек, включая и Виктора, к нашей общей радости, которую можно было увидеть в его глазах, да и в моих, я думаю-тоже.

Укомплектовав группу, нас повели куда-то, то и дело останавливая, чтобы открыть или закрыть бесчисленные решётчатые двери. Коридоры здесь были более просторны, чем в Глазовской тюрьме, но потолок более низкий. Вскоре нас ввели в камеру и захлопнули за нами двери. Камера было большой, но количество людей, содержащихся в ней не подавалось описанию. Более пронырливые из нас бросились к свободным местам, занимая ещё не занятые нары, расталкивая друг-друга. Мы с Викторм не сообразили вовремя и остались на месте. Небольшой пятачок возле двери освободился и я, оглядевшись по сторонам, нашёл более-менее свободное место на полу, рядом с какой-то группкой сбившихся в кучку людей.

Поставив на пол свои сумки я с облегчением присел на них-ноги уже дрожали от напряжения, тем более, что толком передвигаться у нас не было возможности за 9 месяцев содержания в тюрьме-моё следствие и судебный процее, включая ожидание на ответ кассационной жалобы, заняли именно этот период времени. Некоторые ожидали решения своей участи и того дольше-сколько же сидел Виктор я не помню, но по-моему больше меня. Я жестом пригласил Виктора присоединиться ко мне, указав на свободное место рядом. Однако ко мне подошёл уже пожилой человек и как бы невзначай спросил:

– Ты что-обиженный?

Я отрицательно и в ужасе затряс головой-обиженными называли тех, кого опустили в тюрьме или тех, кто являлся гомосексуалистом по свободе.

– Здесь же обиженные сидят, -предупредил он меня и я тут же вскочил с места и шарахнулся от них, как от чумы, схватив свои вещи. Подойдя к Виктору я задумался, где бы нам расположиться, оглядываясь по сторонам. На наше счастье нас окликнул какой-то довольно симпатичный мужчина с усами:

– Эй, идите сюда! -он указал место возле нар, на которых сидел сам и ещё несколько человек. Мы подошли к нему и расположились прямо на полу, усевшись на наши сумки. Наконец-то мы имели возможность немного передохнуть и переревести дух.

– Глазовские? -спросил нас тот, с усами, который подозвал нас к себе.

– Да, Глазовские… -ответили мы, надеясь что оказались вместе с нашими земляками. Так оно и было.

– Будем знакомиться, я-Сергей, -представился он и протянул руку для рукопожатия.

Я с готовностью крепко пожал её:

– Костя, -его пожатие оказалось довольно сильным, чего нельзя было сказать о щюплом на вид телосложении.

– Виктор, -представился ему и мой друг по несчастью.

– Тебя за что? -обратился ко мне Сергей.

– 108-я, часть 2-я… -ответил я, фразой которая уже чуть ли не на автомате выскакивала у меня при подобном вопросе. Тот с интересом взглянул на меня.

– Сколько дали?

– Восемь лет, -ответил я упавшим голосом, не представляя себе как можно отбыть такой срок.

– У меня та же самая статья… -промолвил он и, немного помолчав добавил:-Но 5 лет.

Я с некоторой завистью взглянул на него. Сергей поинтересовался у Виктора про статью и срок, но узнав, что тот сидит за грабёж и приговорён к 4,5 годам лишения свободы потерял к нему всякий интерес-чем-то я заинтересовал его и это было заметно сразу. Он начал расспрашивать меня о подробностях моего преступления и немного выслушав то, о чём я рассказал, произнёс:

– Да слышал я про тебя!..Ты тот самый охранник, который завалил вора!

– Угу… -немного удивлённый согласился я, не счёв нужным спорить с ним относительно выводов. Впрочем удивляться особо было и нечему-Глазовская тюрьма не настолько велика, несмотря на то, что общение с соседними камерами было ограниченно и сведено к минимуму, слухи в ней распространялись довольно быстро.

– А ты? -задал я встречный вопрос.

Тот кратко изложил свою историю, о которой мы с Виктором тоже слышали. Рецидивист Рауль, с которым мы вместе сидели с осужденке, как-то поведал нам о том, что бывший десантник, служивший в десантно-штурмовой бригаде, одним ударом разорвал потерпевшему селезёнку. Спор между ними возник относительно карточной игры и долга, который потерпевший проиграл. Мы ещё немного поговорили о наших преступлений, поведав друг другу некоторые подробности и обсудив действия следствия и судебного процесса, как вдруг Виктор, сидевший до этого тихо и молча, о чём-то сосредоточенно задумавшись и глядя невидящими глазами в пол перед собой, громко воскликнул:

– Ба-а-а!..Кого я вижу! -он вскочил с места и бросился с рукопожатиями и обниманиями к парню, лежащему на втором ярусе и до этого тихо наблюдающим за нами сверху. Тот ощерил свой рот рядом редких и гниющих зубов неким подобием улыбки давая понять, что и сам рад этой встрече.

– Вы что-знакомы? -как-бы невзначай спросил Сергей, с пренебрежением и чуть ли не с брезгливостью бросив косой взгляд на них.

– Да это мой подельник! -поделился своей радостью Виктор. Сергей что-то пробубнил про себя неодобрительным тоном. Далее они начали общаться между собой, о чём-то расспрашивая друг-друга и рассказывая некоторые детали. Мы не стали их перебивать, прислушиваясь к их разговору. Я тоже был несколько удивлён отталкивающей внешностью подельника Виктора, но попытался скрыть своё к нему отношение, разделяя мнение Сергея.

– Ну и подельника ты себе нашёл! -высказал своё мнение тот, воспользовавшись возникшей паузой в их разговоре и все невольно рассмеялись. Виктор, казалось бы немного обиделся даже, а его собеседник что-то пробубнил неразборчивое, обиженно взгянув на Сергея и отвернувшись от него. К нам подошёл один из заключённых, осторожно неся перед собой горячую кружку с кипятком и держа её какими-то тряпками. Мы заварили чифир и стали ждать, когда чаинки осядут на дно.

– Будем держаться вместе! -заявил наш новый знакомый Сергей, взявший на себя обязанности лидера в нашей кампании. Возражать никто не стал и все согласились с его выводом, понимая, что так будет лучше и легче всем.

Вскоре нас накормили баландой, мало отличающейся от того, чем кормили в Глазовской тюрьме, только порции здесь были немного побольше.

Потом кто-то рассказал, что среди нас есть человек, за которым имеются какие-то нездоровые грешки по воле. Конечно же все заинтересовались и заставив подозреваемого усесться посреди нар начали расспрос. То оказался довольно молодым парнем невысокого роста, с пухлыми и рдеющими от волнения щёчками. Он отрицал своё какое-либо отношение к тому, в чём его подозревали, а так как у того, который высказал свои сомнения не было каких-либо точных доказательств или сведений, от него со временем отстали.

– Смотри!..Если это правда-то тебе лучше сразу занять своё место, -предупредил его Сергей, неодобрительно и косо смотря на того:-Если всплывёт потом, то бить тебя будут все. Предъявят, так сказать за то, что был в несознанке.

Тот согласно закивал головой, глупо улыбаясь и не смотря никому в глаза.

– Чего улыбаешься? -перекривил его Сергей, наводя на того жути:-Понравиться хочешь, что-ли?

Все засмеялись этой незлобной шутке, а подозреваемый попытался было стать более серъёзным, но это ему не удалось и он снова расплылся в своей глупой улыбке, очевидно пряча за ней свой страх.

Затем его начали расспрашивать о деле, жизни на свободе, желая разговорить и, быть может подловить на чём-то. Тот нехотя отвечал, краснея и сбиваясь от возникшего интереса окружающих к его персоне. Оказалось, что тот был собачником и держал дома несколько породистых собак, которые его очень любили. Вроде как он был неплохим дрессировщиком и к нему неоднократно обращались многие, для его услуг…

Вскоре от него отстали, потеряв интерес и тот скрылся с нашего поля зрения, стараясь не попадать в него лишний раз.

Где-то ближе к вечеру практически всю нашу кампанию вызвали и увели в другую отдельную камеру, которую нам предоставили абсолютно пустой, к нашей радости. Там мы начали более-менее обустраивать наш быт, приближая его на некое подобие человеческих условий. Собачника попросили убраться и подмести в камере, на что тот с радостью и готовностью согласился, явно желая угодить всем. Таким образом у нас появился добровольный шнырь, которого никто не заставлял даже прислуживать кому-либо. Если бы тот отказался-то его заставлять никто бы и не стал, однако отказываться от добровольного слуги-тоже ни у кого не возникло желания. Позднее всё-таки открылось, что тот имел гомосексуальный опыт на свободе и неоднократно совращал малолеток у себя дома. За это его отправили в гарем, но это было уже в зоне…

Количество мест в камере более-менее соответствовало нам и мы впервые могли вздохнуть уже более свободно, если так можно выразиться. Сергей занял самое козырное место, которое ему с готовностью уступили, признавая его лидерство. Тот на правах старшего распределил каждого по местам, указав мне на нижние нары напротив себя у окна и таким образом приблизив к себе, давая понять своё расположение. С его решением споров также не возникло, а я, воспользовавшись ситуацией, попросил положить Виктора надо мной, на второй ярус. Сергей великодушно кивнул головой, лишь неодобрительно бросив косой взгяд на подельника Виктора, уже неуклюже взбирающегося на третий ярус над Виктором. Он стукнул его кулаком по ноге, когда тот случайно зацепил его:

– Осторожней!

Из-под потолка раздалось недовольное и неразборчивое бубнение:

– Чего-чего? -переспросил Сергей, нахмурив брови и грозно взглянув наверх.

– Ничего, -с неохотой ответил верхолаз и затих, очевидно обидевшись.

– Ты, блин, смотри у меня!..-незлобно пригрозил тому Сергей и поглядев на нас с Виктором чуть не подавился со смеху, тщательно сдерживаясь, чтобы не выдать своих чувств и приложив свой палец к своим губам. Мы еле сдержали приступ хохота, закрывая рты…

Там нас подержали где-то около двух недель, очевидно формируя группу, для дальнейшего этапирования и ожидая соответствующей даты. Нас практически никто не беспокоил и мы могли делать почти всё что угодно, в разумных пределах, конечно. Даже могли устроить себе дневной сон, не страшась понести за это наказание, чего нельзя было сказать о Глазове. Сначала мы опасались спать днём, а затем, когда поняли, что за это наказания не последует-уже спали в открытую. Никаких хлопот надзирателям наша камера не доставляла и нас не трогали, лишь проводили соответствующие проверки и кормёжку, согласно внутреннему тюремному расписанию. На удивление даже никто не визжал истошным и истерическим криком на продоле типа: Подъём! -или-Отбой! Однако и на прогулки нас тоже не выводили, хотя мы от этого особо не страдали. Окно было довольно просторным для тюрьмы и не забитым с улицы-так что мы могли видеть небо через решётку и небольшой ряд колючей проволоки, очевидно тюремное ограждение. Больше увидеть ничего не удавалось. Свежий воздух бесприпятственно поступал к нам и мы уже не задыхались от паров собственных тел и табачного дыма, хотя и было очень жарко-подходил конец августа.

В целом, если не считать напрягов с передачами и наших понемногу иссякающих запасов, казалось, что мы ещё и неплохо сидим. Некоторые даже умудрились поправиться на лице, что явно было заметно. По поводу кормёжки невольно шутили, что так можно сидеть. Отношения в коллективе были ровными и, можно сказать-дружными. Делить нам было нечего, а ругаться и ссориться из-за пустяков не имело смысла. У нас, как я уже говорил, появился добровольный шнырь, в обязанности которого входила ежедневная уборка-так же его можно было попросить приготовить кипяток, что тот с готовностью и чуть-ли не с радостью исполнял. Иногда даже возникало желание остаться здесь, для отбывания срока… Однако дата этапирования была назначена-о чём нас загодя уведомили конвоиры и мы с некоторым сожалением даже покидали эти стены. Когда пришло время, нас вновь погрузили в автозеки и повезли на вокзал, повторяя уже знакомые нам процедуры. Единственным плюсом, наверное было лишь то, что людей на этот раз было значительно меньше и мы могли уже более комфортно расположиться, если так можно выразиться…

Через несколько часов поезд остановился и была выгружена часть заключённых, прибывших к месту отбывания своего наказания-нас же повезли дальше и спустя ещё некоторое время, так же выгрузили из вагона.

На улице ожидали автоматчики с собаками на привязи. Пока шла разгрузка нас заставили присесть на корточки и, положив вещи наземь-завести руки за голову. Далее была произведена перекличка и сверение личностей с сопроводительными документами. Передав нас другому конвою и получив необходимые подтверждающие документы и подписи, вагонные провожатые захлопнули двери.

– Граждане осужденные, вы поступаете в распоряжение конвоя. При попытке к бегству будет применено огнестрельное оружие, -предупредил нас, очевидно старший конвоир. Далее он объяснил правила передвижения и особо подчеркнул, что по сторонам смотреть категорически запрещается. Затем был отдан приказ подняться и, взяв свои вещи двигаться, выполняя команды и распоряжения конвоя. Где-то около километра мы шли под окрики и то и дело стращяющие рычание и лай собак. Может быть расстояние и было значительно меньше, однако для людей довольно долгий период времени практически не двигающихся путь показался очень долгим, длинным и утомительным. Поэтому, когда мы подошли к воротам и дверям в административном здании колонии-мы невольно вздохнули с облегчением. Через КПП нас ввели внутрь и также заставили присесть на корточки, но уже в внутреннем дворе колонии. Ноги сводило от непривычной нагрузки, а лёгкие готовы были разорваться-то и дело кто-нибудь из нас заходился кашлем и все пытались привести дыхание в порядок, поборов одышку. Интересно было бы посмотреть-далеко ли хоть кто-нибудь из нас убежал в тот момент?..

Точно также была проведена перерекличка, сверение документов, обмен подписей и нас передали другим конвоирам с дубинками, но уже без автоматов и собак. Те, отдав приказ подняться, проводили нас к мрачному строению с выбеленными, но грязными бетонными стенами. Всего нас было человек 15—20.Внутри строения, чем-то напоминающего тюрьму, нас завели в камеру и захлопнули двери.

Камера значительно отличалась от тюрьмы-не было никаких нар, посреди стоял длинные узкий стол, вмурованный в пол, а по обе стороны узкие скамьи, так же неподвижные. Вход в камеру преграждала дополнительная решётка, ограждающяя дверь с трёх сторон. С одной стороны этой решётки находился туалет, а другой же угол был свободен.

Побросав наши вещи у стен, мы сели на скамейки и стали переводить дыхание, пытаясь прийти в себя-курить пока никому не хотелось. В камере имелось узкое окно, вытянутое горизонтально. Оно также было зарешёчено и застеклено непрозрачным стеклом, которое могло пропустить лишь дневной свет и ничего более. Так же имелась форточка, которую можно было либо открыть, либо закрыть. Спустя какое-то время нас накормили, провели проверку и оставили в покое. Кто провалился в сон или дрём, прислонившись к стене или положив голову на скрещенные руки на столе, кто-то принялся тихо прогуливаться по камере по узкому и маленькому пространству…

Утром нас накормили, затем провели проверку и вывели в прогулочный дворик, состоящий из бетонных стен по периметру и зарешёченный сверху. Так же как и в тюрьме, над нами иногда прохаживался надсмотрщик и следил за тем, что мы делаем. Наведался к нам человек явно осужденный, но держался он вполне свободно и с ментами говорил на ты, что нас несколько озадачило. Оказалось это был нарядчик. Он по очереди стал задавать нам какие-то вопросы, заполняя карточки, а затем, когда закончил своё дело, разговорился со одним из своих земляков, москвичём, расспрашивая того о последних городских новостях. Утолив своё любопытство-он удалился, без чьего-либо сопровождения, как бы сам по себе. Дверь за ним захлопнулась и раздался скрежет закрываемых засовов. В общей сложности там мы провели 2—3 суток, по истечении которых нам приказали выходить с вещами. Затем нам были выданы чёрные робы, состоящие из нательного х/б белья, куртки и штанов, кирзовые сапоги и какие-то шапки, наподобие кепок-вид был ещё тот, конечно. Практически никому размер не подошёл и каждый приспосабливал эту одёжу под себя, кто как мог. Наши вещи были подвержены досмотру, а одежда, в большинстве случаев-изъята.

На улице нас выстроили в колонну и куда-то повели по широкой центральной аллее с выбеленными дорожными бордюрами и усыпанной не то мелким гранотсевом, не то шлаком. Впрочем аллеей это назвать было довольно трудно-никаких деревьев по обе стороны не наблюдалось, лишь за исключением небольшой посадки около длинного двухэтажного административного корпуса, выложенного из красного кирпича с решётками на каждом окне.

По обе стороны Централки-так называли эту, с позволения сказать практически единственную улицу, располагались двухэтажные кирпичные здания, и лишь по правую сторону было строение несколько больше и выше остальных. Как мы узнали чуть позже-это был клуб, с находящейся на первом этаже столовой и даже спортзалом, который я заметил сразу же и наивно обрадовался его наличию.

Летнее солнышко слепило нас и мы щурились от него, словно слепые кроты, отвыкшие от дневного света. Обилие красок и зелени поражало воображение, уже привыкшее к однообразию и убогости серого бетона.

Нас проводили и завели в довольно большой и обширный, по нашим тогдашним представлениям двор, ограждённый с трёх сторон 3—4 метровым забором, состоящим из металлических прутьев и рядами витков колючей проволоки наверху. Там нас построили в одну шеренгу перед невысокого роста, около 150 см, милиционером в фуражке и погонами майора, в сопровождении двоих заключённых, стоящих по обе стороны от него и рассматривающих нас с нескрываемым любопытством.

– Я-майор Зонов, -представился нам представитель администрации:-Обращаться ко мне можете просто-гражданин начальник. Со внутренним режимом заведения вас ознакомит осужденный Санников, назначенный старшим над вами.

Он кивнул головой в сторону одного из заключённых, стоящего рядом с ним.

– Осужденный Бендриков является завхозом отряда и его требования вы также обязаны выполнять, -на этот раз майор указал на другого заключённого, довольно высокого, -За невыполнение их требований и нарушения режима содержания предусматривается заключение в штрафной изолятор. В виду того, что срока заключения некоторых осужденных немаленькие-я рекомендую вам подчиняться внутреннему распорядку учреждения. Любые нарушения фиксируются в вашем личном деле и будут учитываться во время действия амнистий, либо при возможности условно-досрочного освобождения. Поэтому не советую вам допускать нарушений. Во время нахождения в карантине вы будете привлечены для хозработ по благоустройству территории-отказ от данного вида работ, также является нарушением и наказывается 15 сутками содержания в ШИЗО. Поэтому спрашиваю вас сразу-отказники есть?..

Все промолчали, переваривая информацию.

– Хорошо… У вас будет время подумать над этим, -продолжил тот своё выступление, -Запрещается самовольное передвижение по территории колонии, то есть-из дворика не выходить! Наш отряд является рабочим для хозобслуги, поэтому калитка не закрывается… Но если вы выйдете за неё-получите 15 суток. Надеюсь, это всем ясно… Вопросы ко мне есть?

Никто не задал никаких вопросов, потому что ни у кого их пока не возникло.

– На этом наше с вами знакомство можно считать оконченным-со всем остальным вас ознакомит Санников. Обращайтесь к нему, если что-то неясно и непонятно… А сейчас… Разойтись!

Отдал он приказ и поспешил ретироваться восвояси по своим неотложным ментовским делам, напустив на себя грозный и серъёзный вид. Было довольно смешно смотреть на этого ментёнка, фамилия которого вполне соответствовала заведению-Зонов!..Мы невольно скрыли ухмылки, опасаясь выдать своё отношение к нему и привлечь на себя его внимание, а вместе с ним напускной и напыщенный гнев. Позднее выяснилось, что заключенные прозывали его Зонтиком между собой и постоянно над ним потешались. Данное отношение к нему было и среди его коллег и все его напускные жесты и манеры говорили о тщательно скрываемом страхе перед осужденными, иногда бывали такие ситуации, когда он имел неосторожность шарахаться от собственной тени.

Когда он скрылся в недрах своего кабинета, расположенного на первом этаже близстоящего и ограждающего территорию дворика, раздался звук закрываемого на ключ замка, очевидно он перевёл там дух, присев на стульчик и вытирая вспотевшую лысину трясушейся от нервного напряжения рукой. От подобной мысли мы все заулыбались и тихонечко рассмеялись, присоединился к нам и назначенный старшим над нами Санников Олег. Он позвал нас за собой и провёл внутрь помещения, минуя коридор и ряды двухъярусных металлических кроватей, стоящих по обе стороны казармы. Здесь имелось 3 просторных комнаты данного типа, отгороженные друг от друга несущей стеной и простенками. Соединяли их все двухстворчатые двери, которые как правило всегда были открыты, за исключением зимних морозов и ночного времени суток. Олег провёл нас в самый конец, где оказалась ещё одна четвёртая комната, значительно меньшая остальных. У двух широких окон стояли не кровати, как в соседних, а деревянные нары в два яруса. Расстояния между ними не предусматривалось и оба ряда шли сплошным и цельным рядом-от стенки к стенке. Одна-единственная большая тумбочка стояла в углу, очевидно выделенная для общих нужд карантина.

Мы начали располагаться на отведённых нам покоях, разместив наши сумки внизу, под нарами-прямо на полу. Было высказано предложение собрать общак и практически все понемногу, кто что мог или счёл нужным положил на тумбочку. Сергей, конечно же, занял самое лучшее место у окна на нижнем ряду, я расположился рядом с ним, а рядом со мной-Виктор… Подельника Виктора мы, не сговариваясь, загнали на второй ярус над нами, выслушивая опять его недовольное ворчание и уже не скрываясь посмеиваясь в открытую над ним. Даже Виктор не стал скрывать своего к нему отношения. Ни тот, ни другой практически не имели так необходимой поддержки с воли. У Виктора мать незадолго до его преступления повесилась и очевидно, что это сыграло свою отрицательную роль и, вполне возможно, что подтолкнуло его на необдуманные действия…

У него оставался на свободе отец, но тот был большим любителем выпить и на его поддержку Виктору рассчитывать не приходилось-быть может раз в год тот и присылал ему скудную передачку, а подельник его вообще был никому не нужен. Если к этому добавить ещё и то, что тот не отличался умом, то и неудивительно, что отношение к нему было соответствующее. Он постоянно ходил оборванный и грязный, вообще не следя за собой-за что его вполне справедливо обозвали чертом и начали шпынять. Виктор сам начал ругать того и пытался хоть как-то образумить, но всё было бесполезно. В конце-концов тот махнул на него рукойи даже начал стыдиться:

– Послал же бог подельника… -не раз повторял он высказанную мысль Сергея, когда тот в очередной раз косячил что-нибудь и практически все смеялись над ним. Так как мы сообща собирали общий запас сигарет, чая, конфет и кое-каких продуктов-это значительно помогало им продержаться в карантине, но когда нас раскидали по отрядам и тот остался вообще без поддержки, то он начал опускаться прямо на глазах до тех пор, пока не занял место среди шнырей…

Сергей в шутку прозвал его Чикатиллой, тот и вправду чем-то походил на гоблина. Так эта кличка к нему и приклеилась.

– Эй, Чикатилло, сделай чифир! -попросил его Сергей устраиваясь поудобнее на нарах.

– Ты что, шныря во мне увидел? -попытался было отмахнуться от его просьбы тот. Сергей аж оторопел и выпучив глаза вылез взглянуть на это понятливое чудо:

– Чего-о-о?..Ты что-понятливый такой что-ли?..Да не вопрос-я сам сделаю, только ты уж чифирить не будешь, смотрите-ка… западло ему воду вскипятить! -вдруг взъелся на него Серёга, вылазя с нар в намереньях пойти и вскипятить воду.

– Да ладно тебе, я сам сделаю, – успокоил я того и желая немного прогуляться. Однако Чикатилло видимо испугался, что останется без чифира и пулей слетел с нар, схватив стеклянную банку с ручкой, которую нам подогнали бывшие этапники и оставившие её внутри тумбочки. Через несколько минут он появился с горячей банкой в руках, осторожно неся её перед собой. Он открыл было тумбочку, чтобы заварить напиток, но Серёга окриком и жестом отогнал его:-Иди отсюда, я сам заварю… Опять накосячишь чего-нибудь…

Подельник Виктора понял, что ляпнул довольно глупую фразу на просьбу Сергея и пытался исправить положение. Сделать кипяток по чьей-либо просьбе не считалось ни для кого зазорным, тем более, если она исходила от своих же… Выпуская пар, Сергей начал читать лекцию тому и пытаясь внушить политику партии.

– При чём тут шнырь-то, Чикатилло?..Вот если бы я тебя попросил мне носки постирать-тогда другое дело!..Не нужно путать одно с другим… -он уже успокоился и просто начал незлобно прикалываться над тем:-Ну что-постираешь мне носки-то?…

– Не-а!..-заулыбался тот, принимая правила игры. При взгляде на него, Сергей скорчил смешную рожицу-смесь скрываемого отвращения и ужаса, все своим видом показывая, что вот-вот разрыдается:

– Ой… ой… Чикатилло, не улыбайся, а то когда ты улыбаешься мне плакать хочется!

Все рассмеялись, включая и самого Чикатиллу. На наш смех явился и Санников Олег. Мы пригласили его присоединиться к нам-тот не отказался.

За чаепитием мы разговорились, оказалось что он тоже Глазовский, впрочем как Бендрик и многие другие. Например, Харин Саша-коптёрщик. Начались расспросы и вскоре выяснилось, что у них с Сергеем имеются общие знакомые, хотя друг-друга по воле они не знали. Однако они были практически ровесники, поэтому общих знакомых в маленьком городке найти было довольно легко. Санник, как его проще называли заключённые, рассказал нам кое-что о положении в зоне, в принципе особо не вдаряясь в подробности, а от некоторых вопросов просто уйдя в сторону. По понятиям он был козёл и,в принципе-мы это знали, но он был одним из первых арестантов, который общался с нами и в общих чертах вводил в курс дел, поэтому мы его внимательно слушали. Нужно добавить к этому, что тот был человеком весьма весёлым и отзывчивым-именно такое складывалось о нём первое впечатление. Однако оно было довольно далеко от его внутренней сущности-это мы поняли значительно позже.

Своё свободное время мы большей частью старались проводить на улице, компенсируя и пытаясь наверстать упущенное за период довольно длительного заключения в закрытом пространстве. Так же в отряде имелся цветной телевизор, изображение которого оставляло желать лучшего, но нам, месяцами не видевших его-и это было в радость. Впрочем включать его было разрешено только в определённое время, а нам доступа до него не было вовсе. Лишь иногда мы могли присоедениться к просмотру к другим заключённым, когда те смотрели его. Для этого была выделена и оборудована отдельная комната, в которой располагались школьные парты и скамейки. Чем-то всё это напоминало скорее пионерский лагерь, нежели зону. Исключением здесь являлось лишь то, что вместо пионеров в красных галстуках были зеки, а пионервожатыми-менты.

Утром количество людей в отряде значительно редело-основная масса после завтрака уходила по своим рабочим местам. В отряде оставалось не так уж и много народа, в основном те, кто был привлечён к хозработам по отряду или те, кто работал в ночное время-до вечерней проверки они, как правило спали.

Разгуливая по дворику под солнышком вместе с Виктором, мы разговаривали о том о сём, несмотря на то, что в принципе уже практически всё знали друг о друге. Иногда мы замолкали, погружаясь в собственные невесёлые мысли… Прочитывая сейчас данные строки может сложиться ложное впечатление, что речь идёт о какой-то увеселительной прогулке, а не о тюрьме или зоне-это не так…

Тоска по свободе, многочисленные мысли о происходящем и, конечно же о собственных преступлениях, конечно же терзала каждого из нас. Впрочем, для подавляющего большинства людей вовсе необязательно было оказаться здесь, чтобы расскаяться о сожалеть о содеянном…

Незаметно к нам присоединился и Санников Олег, в такт с нами меряя шагами отведённое для этого пространство. Не сразу заметивший его Виктор немного отшатнулся от него, когда поднял голову до этого опущенную и смотрящую себе под ноги. Олег негромко рассмеялся:

– Ну что?..Грустим? -спросил он улыбаясь и пытаясь всем своим видом и поведением поднять нам настроение.

– Угу… Немного, -ответил Виктор и, как бы невзначай спросил:-А что будет сегодня по телевизору?

– Сегодня будет кино, -с готовностью ответил Олег, практически всё знающий здесь.

– Какое? -уточнил Виктор.

– Подводная лодка в степях Украины…3-я серия, -серьёзно ответил Олег.

Чесно говоря и до меня не сразу дошёл смысл сказанного. Виктор задумчиво повторил:

– Подводная лодка в степях… -вдруг он резко остановился и оторопело взглянул на Санника, заливающегося смехом:-Чего-чего?..В каких степях?

– Украины! -уточнил тот, продолжая смеяться над тем, как он ловко провёл Виктора, не сразу понявшего, что это розыгрыш.

– Ну ты, блин, Олег даёшь! -рассмеялись мы, поняв и осознав шутку. На некоторое время мы даже позабыли где находимся и были благодарны ему за то, что он отвлёк нас от невесёлых раздумий. Сергей, узнав что Санник не один из Глазова, большую часть времени начал проводить с Бендриком, а иногда даже с Хариным-те приняли его и они частенько засиживали в кабинете у завхоза Бендрика. Санника же в том обществе не очень-то и жаловали, непонятно почему, впрочем мы об этом и не задумывались.

Бендриков Миша в отряде был всегда-ведь он являлся завхозом и занимался благоустройством и поддержанием порядка. Он мог свободно перемещаться по территории учреждения, чем и пользовался. Так же он мог посещать спортзал. Когда я задал вопрос Олегу относительно спортзала, тот лишь хмыкнул и сказал, что это всё не так просто и даже у него нет для этого разрешения.

К привилегированным особам относился и Харин, который пропадал там чуть ли не все дни подряд. Это был хоть и не очень высоким, но довольно плотным и крепким- я не ошибусь если назову его атлетом. Держался он довольно высокомерно и надменно, а к себе практически никого не подпускал-исключением являлся лишь Бендрик, Тютя (прозвище) или Тютчин-завхоз столовой, под два метра ростом детина-тоже Глазовский. Нашего нового знакомого-Полева Сергея они подтянули к себе и, как я уже упоминал, довольно часто общались, закрывшись в кабинете завхоза отряда. К Саннику они относились терпимо, как к младшему брату, что-ли, а Харин чуть-ли не презрительно, время от времени отпуская в его сторону пренебрежительные и сальные шуточки. Олег сносил всё это и пытался повернуть в шутливый манер, но это ему не всегда удавалось…

Посетил нас также и член блат-комитета, как его прозывали Санник и другие здешние заключённые. Он принёс нам грев с общака-немного сигарет, чая и конфет. Это были самые основные продукты для выживания, они также использовались в качестве местной валюты. Он пояснил нам, что такое отказ от хоз. работ, а так же ввёл немного в курс образа и особенностей здешнего образа жизни:

– Есть три пути, по которому идут арестанты. Это: блатные, мужики и косяковые или, проще говоря-козлы. Блатные-это отрицалово местных порядков и отказ от любых форм сотрудничества с администрацией. Мужики-основная масса заключённых, которые работают, например на промзоне, но не сотрудничают с ментами. На них держится практически вся зона. Быть мужиком ничуть не стрёмно и это не мешает им быть порядочными арестантами. Наконец, есть категория косяковых-те сотрудничают с ментами, следят за порядком и хоз. обслугой. Например, баландёры-работники столовой, а так же завхозы, нарядчики и прочее-типа Санника. Разумеется, они тоже нужны и без них не обойтись.

Далее он не стал особо вдаряться в подробности, а лишь спросил: кто для себя решил идти по пути отрицалова. Из нас вызвались несколько человек и он, отведя их в сторону, о чём-то продолжил разговор с ними, потеряв к остальным всякий интерес. Блатовать мне как-то особо и не хотелось, даже ввиду того, что срок мой был немаленький, а совать опрометчиво голову куда не следует-я просто говоря, опасался. Мы посоветовались с Сергеем и Виктором и решили, что будем жить мужиками.

Утром следующего, второго дня пребывания в карантине начальник отряда-уже знакомый нам майор Зонов построил нас вместе с остальными заключённими и проведя утреннюю проверку поинтересовался: есть-ли среди нас те, кто отказывается выполнять хоз. работы. Назвались те, кто совещался с членом посетившего нас блат-комитета. Зонов приказал им выйти из строя и повёл их в ШИЗО, следуя позади них на почтительном расстоянии.

Весьма большие посты занимало большинство наших Глазовских земляков, несмотря на то, что здесь содержались осужденные со всей Удмуртии и множество москвичей. Среди нас в этапе тоже имелось несколько москвичей. В карантине у нас так же поддерживались ровные отношения…

На второй день карантина нас повели в сан. часть, расположенную в этом же здании, но с другой, противоположной стороны. Там так же имелся небольшой прогулочный дворик, с несколькими деревцами и лавочками, но он был закрыт и очевидно предназначался только для больных, помещённых в сан. часть. Нас осмотрели, мне назначили кое-какое лечение и выдали мазь, а так же прописали какие-то таблетки. Мои гнойники не проходили, а некоторые даже наоборот увеличились, сочясь гноем изнутри из-под засохшей корки. Мягко говоря зрелище и впечатление не очень приятное. Думаю, что если бы в сан. части имелись нормальные запасы лекарств, то мне бы их назначили, но так как все мед. препараты нуждающимся предоставляли их родственники через посылки и передачи-меня, разумеется толком лечить никто не стал, ограничившись какими-то мазями и освободив от хоз. работ по состоянию здоровья. Так что практически все дни я был предоставлен сам себе, хотя надо заметить, что Виктора и Сергея Санников, а именно он заведовал данными работами-он отмазывал и посылал других. Некоторых он тоже отмазывал, как мы это заметили, но уже за сигареты, чай и конфеты-или попросту говоря, за понты, так здесь это называлось.

Те же, кто не был освобождён или не мог откупиться были вынуждены работать по часу или два на некоторых незначительных работах связанных с благоустройством учреждения. Кое-кого отмазали земляки из соседних отрядов изредка посещая украдкой наш дворик и о чём-то говорив с Санником в сторонке, рискуя при этом получить нарушение и быть закрытым в ШИЗО на несколько суток. Данная возможность присутствовала, когда отряды посещали столовую, где нас кормили и расположенную как раз напротив здания, в котором мы содержались.

Полев Сергей сблизился с Бендриком и Хариным, пытался он подтянуть и меня в их кампанию, но те лишь отмахнулись рукой, мельком взглянув и хмыкнув, когда узнали, что я занимался восточными единоборствами и работал в охране. Вполне очевидно, что мой внешний вид на них не произвёл впечатления-я явно не вписывался в их категорию со своими средними физическими данными. Нужно сказать, что у них у всех были тяжёлые статьи и сидели они все за убийство-сроки их наказания были не менее 10 лет.

Они не раз как бы невзначай говорили, что можно блатовать или гнуть пальцы, если тебе позволяет срок до 3 лет, но если он был выше…

Узнав, что я оказался в карантине, меня нашёл один из тех, с кем мы вместе сидели ещё в следственной камере Глазовской тюрьмы. Отряд, в котором он содержался был как раз напротив и локальные участки прогулочных двориков практически прилегали друг к другу, разделённые лишь небольшим расстоянием в котором располагалась небольшая остекленённая тепличка. Мы имели возможность негромко перекрикиваться и видеть друг друга через решётки. Он позвал меня через таких же этапников как и я. Конечно же я подошёл и даже обрадовался, увидев его.

Насколько мне было известно из его собственного рассказа о преступлении, он буквально распотрошил мужика ножом, нанеся тому около 50 ножевых ранений. Само собой тот скончался на месте. Он рассказывал, что шёл по улице выпивший, как вдруг к нему пристал пьяный мужик и попросил закурить-тот отказал ему. Тогда тот накинулся на него с ножом в руках, который ему удалось отобрать и соответственно применить в целях самообороны. Насколько правдива была эта история-неизвестно, какие-либо свидетели отсутствовали. Он скрылся с места преступления и явился домой весь в крови, рассказав перепуганной матери о случившимся. Та сразу же позвонила своей подруге-адвокату, которая тут же примчалась к ним на выручку и, проконсультировав, а вполне возможно, что и подтасовав факты-посоветовала тому явиться в отдел с повинной. В ходе следствия и судебного разбирательства она, естественно, защищала его. Ему дали 2,5 года по довольно лёгкой статье о превышении самообороны и он ожидал ближайшей амнистии, по которой и был освобождён в дальнейшем. Услышанное от него меня довольно сильно шокировало, ведь практически все в камере были уверены, что он врёт и считали, что того осудят по другой, более тяжёлой статье с отягчающими и срок дадут немалый. Однако-закон, что дышло…

Узнав о моём приговоре, тот довольно и счастливо загоготал, даже не скрывая своих чувств, что так легко отделался по сравнению со мной, не применившим какого-либо оружия. Вполне естественно, что я обиделся и как можно скорее ретировался от него под каким-то предлогом, желая остаться один наедине со своими мыслями и тщательно всё обдумать, прийдя в себя…

Также меня нашёл и Пенсия. Он тоже оказался здесь и найдя меня передал немного сигарет и чая. Мы недолго поговорили с ним и он поспешил удалиться-его отряд как раз заходил в столовую и он рисковал быть наказанным за своевольное посещение карантина.

По истечении срока карантина нас распределили по разным отрядам, коих здесь насчитывалось одиннадцать. Я отдал Саннику денежную купюру среднего номинала, которую мне умудрилась передать мать в высыпанном в целлофановый пакет чае. Только чудом её не заметили в момент передачи. Мне подсказали спрятать её в сигарете, что я и сделал в своё время. Я хотел обменять её на сигареты или чай, но Санник предложил другой вариант, пообещав определить нас с Виктором в один отряд. Поразмыслив, я согласился.

Итак, этап распределили по разным отрядам, мы с Виктором оказались в одном, держась вместе, а Полева Сергея оставили в 10-м отряде, для хоз. обслуги и на некоторое время мы потеряли друг-друга из вида…

В отряде нас встретили, волокущих за собой выданные тощие матрасы, одеяла, подушки и вещи. Проводив в каптёрку, был заварен традиционный чифир и произошло некоторое знакомство. Один из встретивших нас представился смотрящим. Он вкратце рассказал нам о жизни в отряде, общепринятых правилах и тому подобном. Затем немного порасспрашивав нас о воле, наших преступлениях и других новостях, нас проводили к свободным двухъярусным койкам, где мы могли расположиться. Свободных мест на нижних ярусах не было и мы положили наши матрасы на втором ярусе-рядом друг с другом. Кое-какие вещи мы оставили, а всё остальное, не бывшие нам необходимым в ближайшее время, отнесли и положили в каптёрке, в которой распологались многочисленные ярусы и отгороженные полки, специально выделенные для этих целей. Так как свободной тумбочки не оказалось, хранить то, что мы оставили было негде и мы не нашли ничего более подходящего, чем положить свои более чем скромные запасы под подушки.

Заправив постели мы впервые за долгий период времени имели возможность спать на чистом постельном белье и даже раздеться. Казарма или барак был кирпичный и двухэтажный. Наш отряд находился на втором этаже, поэтому с одной стороны окна были полностью заложены кирпичом-та сторона выходила на волю. Другие стороны предусматривали наличие широких окон с форточками, на которых даже не было решёток. Нам повезло оказаться рядом с одним из них.

Металлические двухъярусные кровати стояли в четыре ряда, образуя таким образом два коридора. В проходах между кроватей имелись тумбочки, в которых заключённые могли хранить некоторые вещи, к примеру: чай, сигареты, конфеты и некоторые другие продукты питания, если они, конечно, имелись. В некоторых проходах стояло по две тумбочки и это считалось блеском роскоши и комфорта.

Такое расположение имели те, кто находился непосредственно возле подпирающих потолок кирпичных квадратных подпор, примерно метр на метр. Поставить койки ближе просто не было возможности-отсюда и возникало более большее и свободное пространство, которое позволяло поставить две тумбочки вряд. Кое-где в таких проходах имелись полочки с цветами и даже фотографиями в рамке.

При входе в отряд был подъезд с широкой деревянной дверью, она никогда не запиралась, если не считать зимних холодов. Над изголовьем двери висела небольшая табличка-8 отряд. На второй этаж вела бетонная лестница-входа на первый этаж не было, там располагался другой отряд с выходом в локальную зону в противоположном направлении. Поднявшись по лестнице мы попадали в широкий коридор, идущий посредине здания в котором имелись двери в другие помещения-раздевалка, где осужденные хранили свои вещи на вешалках и двухярусной батарее для обуви. Напротив раздевалки находился сан. узел, с рядами умывальников и подобия зеркал, здесь же имелась полка над которой шёл ряд розеток, практически не пустовавших. Больше розеток нигде не предусматривалось, за исключением кабинета завхоза, ну и начальника отряда, разумеется. Так же имелась небольшая комната для отдыха-там стоял цветной телевизор на возвышении из деревянной тумбочки, чтобы было удобно смотреть его со всех сторон комнаты. Перед ним как в школе были парты и скамейки. Довольно часто парты убирали, чтобы освободить больше место для желающих посмотреть телевизор. Затем уже собственно и шла казарма.

Нас вызвал завхоз и заполнил какие-то свои бумаги, задавая вопрсы и записывая наши ответы. Чая или чифира он нам не предложил, давая понять, что между нами существует разница и расстояние. Он тоже нам кое-что рассказал о правилах и жизни в отряде, но на свой манер. Создавалось впечатление, что все говорили об одних и тех же вещах, но с другим скрытым смыслом, не договаривая чего-то. Собственно так оно и было-мы поняли это чуть позже.

Так же нас вызвал к себе в кабинет начальник отряда, плотный и тучный мужчина средних лет, в звании капитана. Он принимал нас по одному тоже задавая вопросы и заполняя свои бумаги. На его вопрос за что я попал сюда я не раздумавая и с вызовом выпалил:

– Меня подставили!

Тот недоверчиво хмыкнул, мельком бросив на меня взгяд, оторвав его на мгновение от документов и сказал:

– Пишите жалобу…

Что мне оставалось делать? Разумеется в очередной раз засесть за писанину. Вдумчиво и долго я сочинял очередную жалобу, тщательно подбирая слова и выражения, излагал свои доводы и доказательства, чтобы в конечном итоге попросить об отмене приговора и отправлении моего дела для дополнителного расследования. После отказа из Ижевска моя жалоба должна была идти вверх по инстанции, то есть в Москву. Дело это было неблагодарным и малоперспективным, о чём мне не раз говорили окружающие, но человек живёт надеждой-не был исключением и я.