Читать книгу Лестница якобы - Константин Иванович Кизявка - Страница 5

Всю ночь Архип Семенович изучал удивительный трактат. Всего десять страниц, а сколько мудрости, сколько концентрированной полезной информации, собранной за сотни лет торжества поэзии! Ямб, хорей, дактиль, амфибрахий, анапест, спондей! Математика стиха! Арифметика звучания вечности!

Мир распахнулся перед поэтом в потрясающей, скрытой от простого обывателя, невероятной и в то же время доступной теперь красоте. Всего за ночь Якоба стал другим человеком. Теперь он понимал все, чего не видел раньше. Теперь был согласен даже с Лёшиной, даже с Некрасовым. Совершенно справедливо критиковали они его творения, полные души, но напрочь лишенные гармонии.

Архип бросился к своим стихам и обнаружил множественные нарушения хорея и ямба в написанном. О, как же далеки его стишки от того, что Пушкину казалось естественным и понятным по причине того, что гений учился в лицее, где наверняка проходили такие фортеля.

Под утро уставший от волнительных событий Якоба заснул, сжимая в руках книжицу и твердо зная, что такое четырехстопный хорей и пятистопный ямб.

Разбудила Нинель.

– Ты б поел, Архипушка! – глаза заботливые, добрые. – Тебе через час к детям идти.

– Что бы я без тебя делал, сестрица! Хорошая ты моя!

За завтраком Архип не удержался:

– Всё, Нинелюшка! Я просветился!

Нинель посмотрела с интересом.

– Я понял, как писать стихи, чтобы они были как у лучших, как у Пушкина, Лермонтова, Рубцова. Представляешь, есть четкие правила, есть созвучие, есть такие интересные вещи, о которых я даже не подозревал!

Нинель кивнула. Ну да, она же учитель литературы, кое-что из этого знает и так. Может, не настолько глубоко, как открылось Якобе, но не в диковинку все эти анапесты…

– Я посмотрел стихи свои и нашел недочеты. Я исправлю, и тогда они увидят, что я хотел сказать, а не какие-то корявости в тексте.

– Вот и молодец, Архипушка! Покажи им всем, где раки зимуют! И давай уже одевайся на встречу. Времени мало.

Актовый зал пятой школы, старенький, с побитыми стенами и крошащимся потолком, был тщательно выметен и помыт. Гул разнотонных голосов густым звуковым туманом висел над сотней кресел и стульев, заполненных людьми. Мальчишки, девчонки, учителя, родители и другие, не входящие в школьный «кадастр» субъекты, по разным причинам оказались здесь, дабы приобщиться к высокому миру поэтических образов и аллюзий.

– Вы должны прийти! – сказала по этому поводу неделю назад на общешкольной линейке директриса. – Иначе я расценю это как неуважение к культуре и лично ко мне.

Архип раскладывал бумаги на столике, установленном на сцене. Происходящее напоминало ему какую-нибудь встречу с Евгением Евтушенко, виденную по телевизору. Конечно, скромных масштабов, по причине не такой уж огромной величины поэта.

Наконец ведущая, учительница в солидном возрасте и строгом платье, сидевшая рядом с Якобой, взяла микрофон:

– Друзья! Мы собрались здесь не как учителя и ученики. Мы пришли сюда не для того чтобы праздно провести предстоящий час. Нет. Сама судьба объединила нас, чтобы показать волшебный мир слова…

– Абрамов! – голос учительницы профессионально взлетел от контральто к сопрано. – Тебе неинтересна поэзия?! Тебя не волнуют высоты духа?!

Красный от стыда Абрамов неловко поднялся над товарищами по заднему ряду.

– Мне интересно, – промямлил он. – Волнуют.

– Садись, Абрамов. Может быть, именно сегодня ты сделаешь шаг к тому, чтобы стать уже человеком с большой буквы! Перед вами, друзья мои, известный батайский поэт Архип Семенович Якоба!

И ударила в ладоши.

Аплодисменты оглушали. Умеют батайчане достучаться до сердца артиста или поэта. Благодарная публика.

Архип встал и взял в руки бумажку. Поправить ямб и хорей еще не успел, впрочем, это было ни к чему. Школьникам непонятны литературоведческие термины критиканов. Они чувствуют сердцем.

– Стихотворение называется «Осеннее покрывало». Я сочинил его пять лет назад, но оно и сейчас вызывает у меня самые светлые воспоминания о той поре. Вот, слушайте:

Той осенью листва опала

Ковром листва наземь легла

Багрово-желтым одеялом

Она украсила пейзаж.

И скоро лед скует уж лужи

Но не ударил тут мороз

Задолго до холодной стужи

Нам покрывало день принес.

Под тем, под пестрым одеялом

Хранится все что было здесь.

Что зеленело, опадало

Что радость нам смогло принесть.

И вновь невероятной мощности аплодисменты сотрясли зал. На задних рядах заснувший было двоешник встрепенулся и отчаянно застучал в ладоши. Кто-то не удержался и крикнул: «Браво! Бис!!!»

Еще немного и Якоба расплакался бы. Из души в душу прошли строки. От сердца поэта к сердцу народному. Вот для кого надо писать! Для народа! А не для дармоедов, присосавшихся к поэзии, всяческих там знатоков и критиканов. Не дожидаясь слез, Якоба зачитал еще одно стихотворение, а потом еще и еще, пока ведущая не прервала его феерический словесный полет фразой:

– Ну вот и всё! Есть еще несколько минут для вопросов и ответов, а потом мы вынуждены закончить встречу. Время. Дети, у кого есть вопросы?

Зал молчал. Вопрос звенел в воздухе. Школьники прятали глаза, учителя оглядывались по сторонам.

– Бойко! – ведущая высмотрела кого-то в зале. – Ты хочешь что-то спросить, Ларочка?

Поднялась растерянная старшеклассница. Глянула в помятую бумажку.

– Вопрос, – сказала неуверенно, но громко. – В каком году вы начиам свапервон стихатвуян?

– Это по-армянски? – уточнил Якоба у совершенно растерянной девочки.

Девочка посмотрела на ведущую.

– Раиса Федотьевна! Что это за почерк?

Ведущая загрустила.

– Ну что же ты, Бойко! Совсем вопрос не читала до этого момента?

– Мы класс мыли, Раиса Федотьевна! Ни секундочки свободной не было!

– А ты Маше, соседке, дай прочитать.

Маша схватила бумажку и, после секундной паузы, возбужденно зашептала провинившейся девочке в ухо. Глаза Ларисы Бойко уменьшили степень замешательства и округлости.

– В каком году, – сказала она, твердо глядя в лицо поэту, – вы написали свое первое стихотворение?

Архип Семенович задумался.

– Честно говоря, плохо помню. Мои родители писали стихи и нам, своим детям, с детства прививали любовь к поэзии. Поэтому вполне возможно, что я начал писать уже лет в пять-шесть. Это было что-то детское, наивное.

– Спасибо за вопрос, Лариса, – уже повеселее сказала ведущая. – На этом будем считать нашу встречу законченной. Все свободны. Желающих получить автограф автора прошу на сцену.