Читать книгу 1982 - Константин Иванович Кизявка - Страница 7

Следую за радостными братьями по расчищенному бетону к зеленой металлической калитке. Мимо сосулек с подоконника, мимо дремлющего пса, мимо чирикания воробья откуда-то сверху, с крыши… И невидимым никому тревожным ветром врывается в голову мысль: “Точно уверен, что видел сон о будущем? А вдруг сон – то, что видишь здесь? Детство. Маленькие братья. Живые дедушка и бабушка. Живой отец. Вдруг они только кажутся? Оттого реальность двухтысячных мутна, как темно-оранжевые силуэты морковных кусков на дне чашки с холодцом. Ведь во сне самый лютый бред, ну, стрельба из домашнего тапочка или разговор с фиолетовой двухголовой коровой о тщете эмоционального восприятия, кажется реальней и отчетливее вчерашней кассирши в “Магните”, вбившей в чек два пакета вместо одного, принесенного домой.

Что, если приятное во многих отношениях советское утро эпохи Леонида Брежнева – ностальгическая картинка, вытянутая из глубин памяти забавляющимся мозгом? Спишь, а киномеханик нейронной коммуны крутит чудесную мелодраму о добром детстве.

– Рот закрой, а то ворона залетит! – Герман, распахнув калитку, смотрит насмешливо. – Ты гулять идешь? Или будешь стоять как дурак?

Допустим, сплю. И хорошо. Близко к жизни. Не выхожу же из двора дедовского дома в подворотню Парижа, не начинаю разговор с Герой, заканчивая с президентом России, как сплошь и рядом в сновидениях.

– Сам ты дурак! – достойно отвечаю и проскакиваю мимо растерянного брата на улицу.

Дедушка еще вчера сгреб снег в горку и залил склон водой. Схватился лед и с небольшой высоты можно ехать долго, далеко. Макс, кстати, уже несется. Перевернулся в сугроб. Довольный. Отплевывается, отряхивается. Гера подхватил санки, взбегает на горку.

Осматриваюсь. Улица Советская нелюбима чиновниками. Ни здесь, во сне, выдержанном в стиле восьмидесятых, ни там, в реальности, где новых хозяев бесит само название, на Советской не было и не будет асфальта. Поставят высоченные столбы с фонарями, но электричество так и не доберется до ламп. Забавно, что по муниципальным документам улица будет асфальтирована, электрифицирована и так благоустроена, судя по освоенным суммам, что впору приглашать иностранных туристов на экскурсию “Райский уголок российской провинции”.

Получается, стою в самом начале пути к раю. Снег скрывает грязь дороги и тротуаров. Щекочет ноздри приятный дым местных угольных печей, приход газа ожидается лет через десять. Братья визжат в радостном восторге.

Хорошо так на сердце. Тепло. Мороз кусает за нос. Местные минус десять похожи на челябинские минус тридцать. Вроде сплю, а щиплет по-взрослому. Но не холодно. И слезы на щеках, думаю, не от резкого ветра.

Виталька Белоусов идет! Пацан совсем. Хоть и поболя меня, молодого, покрепче, но в сравнении с собой из девяностых – мальчик мальчиком. С книжкой?

– Привет, Виталя!

– О, Костян! Здорова! У бабы Тани Новый год встречали?

– Ага. А ты чего с книгой?

– Да вон, – Виталя кивает в сторону соседнего нашему дома, – у Наташки взял. Батя послал. По литературе задали, а у меня нету. Читать не буду, конечно, но прогулялся, чтоб отстал.

– А что это? Куприн? Ничего себе! Ну-ка, дай гляну.

– Ты шо, серьезно?

– Да, прикольно.

– Ну на… глянь.

Распахиваю розовую книгу, пролистываю вводные слова и останавливаюсь на первой то ли повести, то ли рассказе – “Дознание”.

“Подпоручик Козловский задумчиво чертил на белой клеенке стола тонкий профиль женского лица со взбитой кверху гривкой и с воротником a la Мария Стюарт”.

Странно. Никогда не читал Куприна, избегая школьного бремени, но ощущения, что сам придумываю текст, как бывает во сне, нет. И странные имена на ровно и безошибочно оформленной странице вряд ли выдумал бы так походя лихо: Мухамет Байгузин и Венедикт Есипака. Мухамета бы точно написал с двумя “м” и буквой “д” в конце. А что, если полистать? Несколько раз в книгах из снов обнаруживались чистые страницы, как в денежной кукле. Не успевает мозг так быстро заполнить толстый том адекватным содержанием.

– Ты прям зачитался! – усмехается Виталий.

– Да, сейчас…

Распахиваю наугад, где-то ближе к центру и вижу оформленные убористым четким шрифтом страницы 300 и 301. Под римской цифрой IV:

«Славянов-Райский с утра не покидал “Капернаума”. Стоя у прилавка, он держал рюмку двумя пальцами, оттопырив мизинец, и жирным актерским баритоном благосклонно и веско беседовал с хозяином о том, как идут дела ресторана».

Нет. Невозможно. Или мой мозг получил нереальный апгрейд или… Понял, что стою на морозе и на руках нет варежек. Пальцы одеревенело удерживают книгу, но вот-вот уронят.

– Возьми, – голос хриплый, непослушный.

Виталий не замечает перемены.

– Я ж тебе говорю, ерунда какая-то, – смеется он.

– Что за ерунда? – Гера изучает обложку. – Интересная книжка?

Я пожимаю плечами.

– Школьная, – презрительно бросает Виталий, и по лицу брата становится понятно, что такая литература недостойна его внимания.

– Пока, пацаны!

С книгой подмышкой Виталя уходит на ту сторону улицы к своему дому. И только сейчас доходит, что не сказал другу детства самого главного. В девяностые Виталий возмужает, станет внушительным атлетом и вступит в одну из батайских бригад. За что будет убит. Застрелен во дворе собственного дома. Двое детей останутся без отца.

А должен говорить? Книга пошатнула уверенность, что сплю, но не разрушила окончательно. Поэтому сомнения.

– Ребята! – у калитки родители, дедушка с бабушкой. Мама смотрит на нас. – Погуляли и хватит! Пора домой!