Читать книгу Молния среди леса - Константин Константинович Малахов - Страница 5

Костомаров был врач династический. Отец его, Аристарх Модестович, был светилом на медицинском небосводе Петербурга, имел статус, уважение и деньги. Когда его первенец стал достигать возраста пригодного к обучению профессии, то ее выбор был коротким. Парень выучился, стал осторожно шагать по дороге самостоятельной жизни, имел планы.

Однако, Российская Империя тоже имела свои планы, и они разнились с планами юного Корнея Аристарховича. В гостиной все чаще мужские голоса обсуждали шаткое положение России на политической арене, нерешительность царя, неизбежные последствия всего вышеперечисленного. Чем больше тень от нового, двадцатого века ложилась на Империю, тем дольше становились разговоры, гуще дым сигар и больше пустых бутылок дорогого коньяка. Как ни парадоксально, все эти умные люди, бывавшие в гостиной Костомаровых, предусмотрели все правильно, что касалось слабости страны и смелых времен, но все также уповали на высшую божественную или государственную силу, не сделав особых шагов для своей подстраховки.

Холодным, противным дождем вылилась на Петербург революция. Смыла все, что видела, не разбирая на хорошее и плохое. Не у всех было надежное убежище от такого ливня, очень многие промокли, замерзли и тяжело болели от этого дождя. Многие умерли, не выдержав такой атмосферы. Костомаров-старший пытался уехать, но не успел – сдал кто-то из бывших клиентов. Отец моего собеседника не был трусом. Не боялся лечить любых раненых, не боялся высказывать свою позицию.

Однажды в их квартиру пришла комиссия, состоявшая из двух человек. Осмотрев помещения, они заявили, что для семьи врача их слишком много, часть они экспроприируют и отдадут нуждающимся гражданам. Хозяин квартиры побелел, но смолчал. Затем один из комиссаров бесцеремонно открыл платяной шкаф, пощупал рукой висевшее там пальто и хмыкнув сказал, что одного хозяину вполне хватит, а все другое опять же нуждающимся сынам революции. Костомаров-старший сделал шаг навстречу этому представителю власти, но тот решил упиться ей до конца, пренебрежительно пощупав грязными пальцами бархатный домашний пиджак мужчины. Упивался властью недолго – захлебнулся. Аристарх Модестович был хирургом, руки имел сильные. Наглеца он уложил одним ударом в скулу. Второй член комиссии кинулся на помощь коллеге вступив ближний бой. Однако и он был перемещен на пол несколькими ударами. Раздался свисток, ворвались дружинники, дежурившие в подъезде, накинулись на мужчину. Тем временем нокаутированный первым пролетарий кое-как поднялся и всадил доктору в спину заточку. Обижать этих самых пролетариев оказалось опасно.

Комнаты все-таки отобрали. Юному Корнею пришлось резко взрослеть как личности и как врачу. Суровые, кумачового цвета, будни превратили начинающего, узкоспециализированного специалиста, принимающего только по записи, в матерого фельдшера-универсала, который в один день мог провести несколько простых операций, осмотреть пару дюжин людей, да быть вызванным среди ночи на какой-то военный пост. Душу Костомарова делили между собой две стихии: одна – черная и затмевающая все ненависть к человеку, как к безжалостному существу, не жалеющим никого и ничего ради своих интересов. Эта черная бездна манила прыгнуть в нее и забыть обо всем, что окружает. Вторая же нежным светом освещала собой нуждающихся в помощи, щемила душу, упрашивая не сдаваться. На таком вот топливе Корней Аристархович плыл в бушующем еще мире революции.

Приплыл как-то в эти лесные края: новая власть не забывала про природные богатства, присылая к ним своих людей. Край к новичкам суровый, без врача никак. Костомарову было все равно куда, очерствевшая душа утратила чувство привязанности к чему-либо. Но лес не прощает безразличности и решил проверить своего нового гостя. Однажды доктор решил поискать уединения в чаще. Была зима, густые рощи выглядели декорациями из сказок. Самоуверенность и безразличие оказались гремучей смесью: вечером Корней Аристархович вышел на местное озеро и беспечно зашагал по его берегу. В каком-то месте из-под берега бил родник и лед был тонок. Вода по пояс проглотила человека, но что еще хуже – была сильно вывихнута ступня. Пока Костомаров выбрался, пока дополз кое-как до лагеря по лютому холоду, случилось непоправимое – ноги были обморожены, начиналось омертвение тканей. Возможно, где-то, в хорошо оборудованной больнице, опытный врач и смог бы спасти конечности, но в этом медвежьем углу Костомаров сам был единственным доктором. И в этот момент его холодное безразличие пришло на пользу: он объяснил рабочему, как и в каком месте нужно пилить, сам наложил жгуты, принял наркоз и отключился.

Восстановление было тяжелым как физически, так и морально. Благодарные пациенты, местные работяги, помогали как могли: едой, уходом. Предложили уехать обратно в Питер или куда-то еще, да только никто там не ждал калеку, который в те годы стал бы жуткой обузой. Письмо, однако, руководству написали – нужен же был новый врач. Начальство предложило Костомарову преподавание. Не согласился, не чувствовал в себе такого настроения, а внушать своим видом плохой настрой студентам не хотел. И тут помогли ему вылеченные им люди. Отвезли в глухую деревеньку Чернолесье, такая что и на карте с трудом сыщешь. Договорились за жилье, отдали сумку с инструментами и медикаментами, начальству обещали сообщить что сгинул где-то в лесу, не выдержал тяжести инвалидства.

– Честно говоря, мне просто не хотелось умирать где-то под деревом. Лучше уж в каком-то доме, пускай даже наложить на себя руки. Аристократическое воспитание, что тут скажешь, – доктор вернул уровень жидкости в стаканах на начальную отметку. – Но вот привезли сюда, в эту самую избу, дали поесть, молитву даже кажется читал кто-то… Если честно смутновато помню эти периоды. И вот как-то сижу я возле окна, весь пораженный меланхолией – даже не понимаю, на что я там смотрю – ко мне из этого окна обращаются. Женщина, вся платках, бубнит что-то. До слуха долетает только слово «врачеватель». Замечаю возле этой дамы маленькую девочку и взгляд сам выхватывает знакомые приметы, правильнее говоря – симптомы. Зеленоватая кожа, испарина на лбу, стоит покачиваясь. Расспрашиваю, убеждаюсь в правоте – отравление. Порылся в своем саквояже – а набор у меня за годы государственной службы был на все случаи жизни – сделал девочке промывание. Мамаше дал указания, как плавно вернуть ее к режиму питания, – Костомаров замолчал, глядя куда-то сквозь меня, словно проверяя, что там дальше идет в воспоминаниях.

– Этот случай сделал вас известным?

– Да, друг мой. В таких краях, замолвленное словечко работает не хуже статьи в «Вечернем Петербурге». Но самое главное, – доктор наклонился ко мне поближе, – в момент, когда я отпустил мамашу с дочкой восвояси, я словно ожил! Разом пропала меланхолия, заструилась энергия по всему телу. Может, этот прием всколыхнул какие-то мои старые воспоминания, когда я еще принимал у себя на Басманной.

Корней Аристархович вернулся обратно, прислонившись спиной к стене. Взял вилкой кусочек мяса:

– Я осознал, что очень в этом нуждаюсь. Может, звучит напыщенно – но призвание есть призвание. Люд потянулся ко мне. С какой благодарностью я вспоминал некоторых своих преподавателей, людей старой школы, которые не открещивались от народной медицины, а лишь объясняли некоторые ее эффекты с научной точки зрения. Кроме того, у меня всегда была тяга к фармацевтике, многоумный папенька правда убедил, что лучше получить практическую специализацию, а знание химии будет огромным дополнением. В лесу нашлось почти все что необходимо, для приготовления отваров, мазей, капель. Было чем заняться. Профессия не дала мне умереть от голода. Местный столяр сделал мне вот эти замечательные ноги. Другого умелого пациента я попросил помочь мне с лабораторной оснасткой.

Увидев мой удивленный взгляд, усмехнулся:

– Я вам ее покажу чуть попозже. Одни помогали мне с приготовлением пищи, другие – с заготовкой дров. Я и сам, конечно, сиднем не сидел. Старался справляться. Какова ирония – будучи здоровым, я был довольно ленив.

– Вы не боитесь ходить в лес один? Там и так нелегко двигаться, а вам… – я запнулся, стараясь обойти острый угол инвалидности в беседе.

– Тут немножко другое дело, Митт, – мужчина снял свою куртку и повесил на битый в стену гвоздь. Я последовал его примеру и затем мы снова выпили. – Урожденный местными лесами человек, конечно, немного сведущ в различных растениях и их воздействии на организм. Эдакая базовая деревенская фармакология, вроде отваров ромашки от живота и клюква от простуды. Я же вооружен немного более обширными понятиями и технологиями. Что сварить, что процедить, а что настоять. Сумел достать еще несколько книг. Учиться никогда не поздно, вы уж поверьте. Пока что я владею преимуществом – своими знаниями. Местные жители были, конечно, не образованы, но не дурны. Ходи со мной кто-то из них – обязательно бы заприметил, что и когда я собираю, а это уже немало. Я и так внутренние ставни там, – махнул рукой на закрытую дверь, – сделал, чтоб не подглядывали, при лампе работаю.

Вот в этом году уже десять лет будет моему пребыванию в этом чудном месте. Оживленностью здешние улицы, точнее сказать, улица, Невский проспект никогда не напоминала, но народа было поболее, еще даже до революции. Верующие, скрывающиеся от погромов. Даже старообрядцы были, если не ошибаюсь. Крестьяне, которых тоже можно отнести к категории верующих, ищущие тихое место, чтобы работать на себя. Хотя название имеется, председателя кто-то же выбирал, но о нем, о Чернолесье, скорее знают как о полнейшем отшибе, эдаком островке отшельников, если позволите такой оксюморон. Не смотрите, что изб совсем мало. Многие старались селиться уединенно, где-то в лесу, не на виду, в общем. Кто уехал или помер – избу разбирали. Не все приживались. Кого сманили заработками на нефтяных промыслах, которые тут недалеко. Кто детей в города отправил. Новая система начала понемногу затягивать собой пространство, даже сюда долетали слухи о городах и заводах. Но была и еще одна причина.

Я почувствовал, что мы наконец добрались до самых интересных для меня фактов. Записывать? «Нет», – ответило расслабленное застольем сознание и заблокировало управление моими конечностями. – «Запомнишь основное, потом запишем все своими словами». Костомаров же напротив, немного оживился, тема явно была ему не безынтересна:

– Несколько лет назад, года три не менее, я думаю, или около того, стали появляться слухи о необычных животных. Ведь местного человека не удивишь диким зверем и необычностью он считает либо внешний вид, либо поведение.

– Кабаны со светящимися глазами? – внутри у меня все затрепетало.

– Не только, мой друг. Были еще волки, – Костомаров выжидающе посмотрел на меня.

– Во…Волки? – залепетал я, обдумывая услышанное. Вепрь казался мне менее опасным животным. Точнее говоря – более предсказуемым. Сфотографировать злого волка с яростным взглядом – задача уже усложненная. – Они…нападали на людей?

Ироничная усмешка доктора указывала, что мою реакцию он предугадал верно.

– Бывало. При этом их поведение было совсем не похоже на свойственное каждому из созданий. Судите сами: эти хищники редко охотятся в одиночку. Еще реже нападают на людей. И совсем неожиданно если зверь преследует тебя до дома, а затем – он просто уходит. Такое же поведение демонстрировал и вепрь. Словно… – Корней Аристархович замолчал и задумался.

Наверное, Костомаров слишком уж истосковался по общению и перебарщивал с театральными эффектами. Я и сам лихорадочно строил догадки, но было видно, что у доктора тоже есть версия.

– Словно что-то охраняют, – тихо вымолвил мой собеседник.

– Охраняют? Но что? Точнее, как или…– эта версия спутала мои мысли.

– Не знаю, друг мой, не знаю, но спугнули они немало людей.

– Никто не пытался их подстрелить? Все- таки лесные жители.

– Сначала пробовали капканы. Но потом их находили раскрытыми и изогнутыми, если вообще находили. Достать огнестрельное оружие не так просто, как представляется, особенно в данной местности. Оно ведь стоит денег и на весы кладется его необходимость против вложений. Некоторые, стволы не брали из убеждений, другие взяли бы да прошел слух, что крестьянству постановляют оружие сдать. Может у кого в сарае и можно найти, да светиться страшновато было, – доктор развел руками. – Оставили ружье только Звереву. Денис Егорович который. Местный егерь, ему вроде как положено.

Я сообщил, что уже познакомился с ним, причем одновременно и с вепрем. Также пожаловался на нежелание охотника беседовать на их тему.

– Может из-за гонора, – задумчиво почесал бороду Костомаров. – К нему, разумеется, обратились сразу же, когда эта дичь явила себя. Зверев ушел в лес, вернулся ни с чем. Говорил, что попадание пуль не смогли остановить животных. Он, в принципе, не набожен и такая необъяснимая неудача, видимо, его смутила. Возможно, в этом кроется его нежелание это обсуждать. Кроме того, сей субъект стал довольно нелюдимым по семейным обстоятельствам… В общем, в деревне сейчас не живет, пропадает где-то в глубине леса.

Это меня немного озадачило. Надеюсь, помня о моем добром ангеле Юре, он мне не откажет в помощи, но наверняка ему не очень хочется, чтобы молодой человек, пацан, показывал тут какой он умный и не дай бог увидит что-то, чего не заметил его наметанный глаз и охотничье чутье.

Бутылка была опустошена, тело было приятно расслаблено, не хотелось держать много мыслей в голове:

– К остальным жителям можно даже не подходить с моим вопросом?

– Судите сами, друг мой: тут вместе со мной осталось еще четыре человека. Да-да, всего четыре. Сюда, конечно, заходят иногда люди из других поселений, в основном ко мне, не буду скромничать.

– Я не сомневаюсь, что вы очень хороший доктор, – искренне похвалил я его.

– Это верно, но… – Костомаров смутился и посмотрел в пол. – Моя уже упомянутая любовь к химии позволяет мне производить не только лекарственные продукты но и… пищевые. Причем особого вкуса, так сказать, авторские.

Я не понял и попросить объяснить, на что доктор хитро улыбнулся, назвал меня чистой заморской душой и обещал рассказать все попозже. Вместо этого продолжил про жителей:

– Из-за всех этих свистоплясок с животными, местный лес обрел славу чуть ли сказочного, в котором Баба Яга живет, леший и эти красноглазые иже с ними. Еще молнии стали чаще бывать. Я, как человек учёный, ничего странного в этом не вижу, природе видней как поступать со своими силами. Но местные тут же связали оба события, которые мгновенно обросли устрашающими деталями, вроде появления этих чудищ на кладбищах, невесть откуда взявшиеся курганы, жуткие крики. В этом, я думаю, и причина очень редкого появления здесь гостей. И так никто не рвался сюда жить, так и те, что были решили отойти подальше. Остались же тут, помимо меня, еще Галина Ивановна Наседкина. И сын ее – Тимофей.

Я кивнул и сообщил, что их я уже тоже знаю.

Костомаров уважительно хмыкнул:

– Да вы общительный молодой человек, как я погляжу. Осмелюсь предположить, она вам показалась резкой и грубой, но у ее сына что-то с рассудком, как мне кажется. Хотя в данной области я не специалист. Если диагноз верен, то ее щетинистость к окружающим объяснима постоянным нервным напряжением. В целом, нормальная женщина, по местным меркам, которые превозносят прежде всего силу характера и трудолюбие. Полагаю, Игнат Никитовича, бывшего местного старосту, вы повидали?

Согласный кивок.

– Ничего особого про него скажу. Живет тихо, вопросы какие-то решал в свое время, ничего связанного с ним я не слышал. Итак, остался один житель, но любопытный, – врач заглянул в миску и удостоверившись, что грибы съедены, продолжил. – Некий господин Хуртинский, Владислав Георгиевич. Его-то Вы навряд ли видели, слишком уж редкое явление. Такой, аристократичного вида господин, белолиц, волосяной покров на голове отсутствует…

Со смущением, я признался, что и этот житель не ускользнул от моего взгляда, но смог сбежать. Смущение было вызвано внутренним конфликтом между гордостью за похвалу и стыдом, напоминающим, что все это произошло совершенно случайно и полезности мне не принесло.

– Его поведение неудивительно. Для местных, разумеется. Сей господин абсолютно нелюдим, даже зол и яростен. Может это нервные припадки, но, повторюсь, не моя область врачевания. Ко мне он не обращался ни по какому поводу. На улице его не увидишь, он специально выходит в лес или куда-то еще стараясь остаться незамеченным. А тут вы, мой друг, да еще в таком наряде, зовете его.

Мы оба задумчиво помолчали.

– В общем так, уважаемый Митт, – Костомаров хлопнул себя по колену, – не знаю, что или кто проснулся в этом никчемном туловище, но он желал бы поучаствовать в ваших изысканиях. Рассчитывать на помощь вам, по сути, не на кого. Кроме вашего покорного слуги, конечно. Я в большей степени могу быть вашим тылом. Говоря военным языком, обеспечить ваше проживание, помочь в каком-либо местном или медицинском вопросе.

Мои слова о том, что я целиком приветствую эту идею, доктор остановил, подняв ладонь:

– На награды и славу не претендую. Да и к чему они мне.

Последняя фраза была сказана нарочито небрежным тоном, и я подумал, что все-таки общественное признание для него не совсем пустой звук.

– Не премину воспользоваться вашим предложением, – старательно, с усилием вспоминая старые обороты, выговорил я и добавил. – Господин доктор.

Господин доктор поморщился:

– Давайте пока отложим официоз. Как там давеча Вы меня величали? Док? Ну что ж, для высшего общества может и не звучно, зато кратко и удобно. Так меня впредь и зовите.

– С удовольствием, док. Но нам ведь все равно понадобится помощь егеря? Наверное…

Тот нахмурился и пожевал нижнюю губу:

– Возможно-возможно. Давайте условимся так: Вы, мой друг, сходите к нашему голове, порасспросите за Зверева, может что дельного подскажет. Он, кстати, и является последним из упомянутой мною четверки местных жителей. Я же тем временем попробую систематизировать всю информацию об этих животных. Встретимся с вами ближе к вечеру. У вас же есть часы? Замечательно.

Мы попрощались, пожав друг другу руки. Ноги резво несли мое словно сильно полегчавшее тело в сторону видневшихся изб. Напиток Корнея Аристарховича совершенно не утяжелил ни разум, ни конечности, разве что разогрел, и я расстегнул куртку. В таком молодецком настроении расстояние преодолевалось легко, энергия буквально рвалась наружу. Где тут леса дремучие? Подать их мне!

Местный голова (аж над четырьмя душами) Игнат Никитович возился во дворе. Я спросил о возможности встретится с егерем, на что мужик ответил, дескать Денис Егорович сам меня искал, совсем недавно. Никитович отправил его в мое временное пристанище. Поблагодарив, я двинулся вслед за егерем, чувствуя, что председатель смотрит мне в спину.

Охотника я завидел издалека, прямо у своей двери. Его могучая фигура была прямо у входного проема. Меня насторожило, что не звал, не стучал, а просто находился на крыльце. Уже было закралась мысль посмотреть, что будет дальше, но вдруг Денис Егорович обернулся и увидел меня. Наверняка услышал шаги, слух-то чуткий, как у хищника. Я поздоровался с ним и поинтересовался о возможности похода в лес, напомнив про водителя Юру и уточнив свои желания относительно вепря.

Егерь хмуро смотрел на меня, однако недовольства в его взгляде я не увидел.

– Засада на кабана опасное дело, не забава. Зверь он слабину почуять может, напасть. Я-то рядом буду, но всяко бывает…

Может виной был алкоголь, но почему-то я увидел в его словах выпад в мою сторону.

– То есть такой вот городской мальчишка, вроде меня, в лес не должен и носа совать, да? А то ведь испугается, да помрет со страху!

– Умирают в лесу долго, а вот убивают быстро, – ровно ответил мужчина.

Сплошные философы и мастера высказываний тут в деревне, саркастически подумал я. Егерь же продолжил, не меняя интонации:

– Просто слушайтесь меня в лесу. Мне мертвяк там ни к чему. Будете нос перед зверем задирать – быть беде. Так что, одевайтесь потеплее, если есть нож – берите. Вода тоже пригодится. Выйдем еще по светлому, пока дошагаем. И это еще… Желательно облегчитесь, а то зверь в чаще потом учует.

Я не знал, что ответить на столь интимный совет лишь стоял столбом, смотря на бывалого охотника.

– Я зайду через пару часов, – прогудел Зверев и без лишних церемоний удалился по направлению к чаще. Мне стало даже немного стыдно. Он ведь даже не обязан был мне помогать, а я тут строю еще из себя требовательного руководителя. Ну да ладно, если будет удобный момент извинюсь.

Зайдя в дом, я озаботился сборами на вечер. Все необходимое удобнее всего будет нести в рюкзаке, освободив руки, но для начала его нужно опустошить. Вынимая белье и консервные банки мне показалось, что они раньше лежали как-то не так. Ведь я еще не переодевался, успел только поесть, то есть банки были сверху. Сейчас же они оказались под одеждой. Но, возможно, показалось. Итак, что мы имеем: фляга с водой в рюкзаке, туда же полетел коробок спичек, теплые перчатки, банка тушенки, спальный мешок. Нож, удобнейшую вещь с несколькими лезвиями и даже пилками, я спрятал в карман куртки. Подумав, добавил к нему шоколадку. Говорят, их выдают военным, для концентрации разума. Еще одна моя гордость – новенький электрический ручной фонарь Eveready. Тяжеловат (я взял самый мощный, с тремя батарейками), зато светит долго и ярко. Но его лучше приберечь для крайних случаев, так как комплект батареек единственный. Вроде бы все необходимое собрано. А, бинокль! Чудесная оптика влетела в копеечку, но зато я мог из окна своего дома разглядеть что читает мисс Хорни, живущая на соседней улице. И во что она одевается.... В кофре, где лежал бинокль, мне в глаза бросилась коробка с набором для проявки фотографий. Надо показать Костомарову, заодно предупредить его о вечернем походе. Еще раз осмотревшись, я наконец-то покинул избу, не забыв запереть ее на гвоздь. Радостное возбуждение переполняло душу, когда раздался оклик:

– Здорово! Будешь клюкву? Вкуснющая!

Это был мой новый знакомый Тимоха и он снова, весь счастливый, бежал из леса в мою сторону. Правда на этот раз уже в распахнутой куртке. Перепачканные ладони сжимали горсть темно-синих ягод, которые он протягивал мне.

– Спасибо – я не мог не ответить на такую искреннюю улыбку своей. – Ты гуляешь?

– Маманя послала ягод насобирать, – парень еще ближе протянул мне ягоды и пришлось взять еще. Вкус был немного терпкий и кислый.

– Ты молодец, помогаешь матери, – памятуя замечание Костомарова насчет умственного состояния Тимохи, я избрал тактику беседы как с ребенком.

Юноша гордо приосанился, а затем наклонился прямо к моему лицу и зашептал:

– Я хочу увидеть ее. Опять!

– Кого, Тима? Ты говоришь о человеке?

Он задумался:

– Не знаю. Может быть. Давай покажу тебе, а? Айда со мною! – и было потащил меня за собой.

– Извини, но мне сейчас надо кое-куда сходить. Вот вернусь и тогда может быть зайду.

Живая мимика парня отобразила легкое расстройство, что мне было неприятно. Из кармана появилась припасённая шоколадка, половинка которой была вручена Тимохе:

– Вот держи, это тоже очень вкусно, только не съедай все сразу! – дал я напутствие, которое сам никогда не выполнял. Он принял гостинец, осмотрел и быстрым движением надкусил. Улыбка вернулась на его лицо и можно было со спокойной душой идти дальше.

Рядом пролетела какая-то серая птица, где-то вдалеке заливалась другая. Выглянуло солнце и окружение словно избавилось от злых чар: покосившееся избы стали похожи на сказочные, заиграли цвета на деревьях и траве. Я был очень рад, что судьба подтолкнула меня к приезду именно в Россию. Ведь для многих она сродни другой планете – какой-то огромный кусок земли, расположенный где-то очень далеко, за тридевять земель, где большинство людей, скорее всего, никогда и не побывают. Вся информация о ней скудная, переданная обрывками повествований торговцев или россказнями эмигрантов, нередко подбавляющих темных красок. Я не говорю о России, в которой творили Достоевский, Чайковский и множество других замечательных личностей, тут скорее Россия исконная, то есть места, где хорошо прослеживаются как ее современные начала, так и наследие древних славянских времен. У здешнего жителя нет хозяина, как при крепостном праве, но еще нет и строгого родителя в виде государства. Мне кажется, люди должны узнавать о другом народе по его культуре и традициям, а не по политическим действиям, так как политика – море бурное, а культура спокойное, медленно наполняющееся древнее озеро, как Байкал. В беседе с самим собой я и не заметил, как оказался у дома Костомарова. Постучался. Спустя несколько секунд лязгнул засов на дверях. Я ждал, что дверь откроется, но ничего не происходило.

– Корне…Док?! – крикнул я, пребывая немного в замешательстве.

– Входите, голубчик, я отпер дверь, – донеслось приглушенно из недр избы.

В знакомой мне уже комнате доктор не обнаружился, зато была открыта та самая дверь, откуда он в прошлый раз приносил снедь.

– Ну, где вы там? – именно оттуда позвал меня голос. – Пожалуйте в моя святая святых.

Скрытая от лишних взглядов часть дома впечатляла: различные тумбочки и поверхности, верстак с какими-то приспособлениями, полки с шеренгами различных емкостей. С потолка свисали пучки трав. В одном углу была небольшая печь, уставленная железной утварью, противоположный же угол был загорожен шторой. Хозяин сидел за небольшим столиком, прямо напротив окна. На стене перед ним, металлическим гербарием всели различные инструменты. Склонившись над точильным кругом, Костомаров затачивал какую-то стамеску. Резкий контраст между общей простотой этого селения и ремесленной насыщенностью данной комнаты притупил мое внимание. В процессе заточки доктором своего инструмента я не видел ничего не обычного: скрежет, сноп очень мелких искорок, вращение камня. Электричества в Чернолесье нет, наверняка ножной привод, я видел такие. И тут пришло озарение – ножной? Но…

– Ну как вам моя келья? – улыбнулся Корней Аристархович, повернувшись вместе сидением табурета. – Не университетская лаборатория, конечно, но все же.

– Здорово! А вы… тут занимаетесь… – замялся я, не зная, как корректнее спросить о работе механизма.

– Понемножку, мой друг. Специалист широкого профиля, так сказать. В моем предыдущем обществе широким профилем считалось уметь играть не только в карты, но еще и в теннис, – Костомаров оттолкнулся от стола и подъехал почти впритык ко мне. Табурет то оказался не простой – с колесиками. – Здесь я и врач, и травник, он же фармацевт, немного токарь, чуточку плотник и в какой-то мере ученый-экспериментатор. Здесь без этого никак, с каждой мелочью не набегаешься, особенно я.

– Еще и напитки делаете! Особенные…, – вспомнил я и голову легонько сжал невидимый обруч.

Доктор учтиво склонил голову.

– Смотрю у вас тут и приспособления всякие разные. А на чем они работают? Какой-то ручной привод?

– Уж точно не ножной, – хмыкнул Костомаров. – Генератор имеется. Я думал, Вы его в прошлый раз заметили. Слышите равномерный шум снаружи?

Откуда-то сверху действительно доносился звук, похожий на издаваемый велосипедным колесом, если раскрутить его в воздухе.

– Дом у меня на пригорке, как Вы, наверное, заметили, – док сделал легкое ударение на последнем слове, но это звучало больше шутливо, чем обидно, – посему кое-какие потоки воздуха имеются. Вокруг, конечно, лес, мачта не столь высока, но чтоб крутить жернова для перемалывания или, как Вы наблюдали, точильный камень – вполне достаточно. Дополнительно имеется ряд редукторов, рассчитанных на определенные задачи. Иногда нужна скорость, иногда тяга. Жаль нефть далековато, я бы тут двигатель тогда приспособил…

Я продолжал с интересом разглядывать эту мастерскую:

– Вы мне дверь отсюда как-то открыли?

– Да. Есть у меня волшебный тросик. Потянешь – замок открывается и ставится на хитрую пружинку. Еще раз дергаешь, – Костомаров подъехал к смежной с другой комнате стене и дернул за висевший, словно ослиный хвост, трос с деревянной рукоятью на конце. Где-то внутри стены со входной дверью лязгнуло.

– Силы экономит и время. Там еще и трубка есть разговорная, чтоб мне зря к двери не плестись и сию кузницу от лишних глаз не запирать. Сначала пообщаюсь и уж если надо, то уже поплетусь открывать. Помимо ушей глаза тоже имею. Подойдите, мой друг, к печи. Да-да именно туда. Видите, из стены трубка торчит? Окажите любезность, посмотрите в нее.

Я так и сделал. Взору открылось крыльцо, с такой точки, словно я залез на крышу, понаблюдать за приходящими. Картинка была немного искажена выпуклостью, будто весь мир попал под какой-то колпак, но это ничуть не мешало. Мой восхищенный взгляд был явно приятен Костомарову.

– И с другой стороны такой перископ имеется. Кругозор, так сказать. Самое сложное было достать хорошие зеркала и линзы.

– Откуда, кстати, все детали этих устройств? Работа, безусловно, проведена колоссальная, но ведь не сами же вы все вытачивали? – удивился я.

– В прошлом нашем разговоре я вскользь упоминал, но объясню еще раз и подробнее. Мой уважаемый папенька говаривал, что разумный человек может силой своего знания материализовывать вещи, причем без всякого колдовства. Звучит заумно, но суть передана точно. Всякие случаи бывали. Слух пошел, так люди из других поселений приходили. Кузнецу сынишку подлечил от бронхита – он мне помог с инструментами и некоторыми деталями. Плотник как-то свой главный инструмент сломал – руку. Я ему по всей науке шину наложил, чтоб потом такая же ловкая осталась. Тоже не отказал мне в помощи. Нефтяники также обращались, бывало, хоть у них вроде и свой доктор должен быть. Что-то заказывал чтоб привозили из городов, пускай даже бутылки стеклянные из кабаков. Бывало, письма умные писал, на обустройство фельдшерского пункта просил себе то кусок металла, то приспособление какое. В принципе не обманул – многое в лечебной практике пригодилось.

– Ну вы даете, – только и смог я прокомментировать. – я чувствую себя просто…неопытным таким рядом с вами.

– Бог с вами, Митт. Это синдром известный. Перед отцами мы всегда робеем. Вот взять меня: уже не молод, в медицинской жизни навидался столько сколько и в учебниках не читал, в последние годы сам себя обслуживая от и до, но все равно отец для меня все еще внушительная фигура. Как подумаю, что он операции сложные проводил, с большими людьми общался – сразу уменьшаюсь в размере. Как только вижу сложный врачебный случай, то думаю – папенька бы как-то решил проблему, разобрался, а мне вот надо тысячу раз подумать. И начинать, не будучи уверенным в своих действиях.

Корней Аристархович очень точно подметил. Я также, бледной тенью ходил по дому в разгар депрессии. Отец куда-то ездил, что-то решал, руководил действиями нашей семьи.

Я рассказал Костомарову о встрече с егерем и плане похода в лес. Не преминул похвастаться своим туристическим хозяйством.

– Надо же какие штучки-дрючки, – поцокал языком доктор, держа в руке отливающий металлом фонарь. – Очень занятно.

– Надеюсь, что сегодняшний вечер принесет нам немало интересного, – я уже был полон возбуждения, укладывая фотоаппарат обратно в рюкзак.

– Не менее искренне жду этого и я, друг мой. Я вижу, что экипировались вы изрядно, но хочу немного дополнить ваш арсенал.

– Чем же? – я был совсем немного, но задет.

Костомаров подъехал к верстаку, засунул по него голову, загремел какими-то железками и протянул мне короткий, но очень крепкий на вид нож, с плоской рукояткой:

– Сейчас я вам дам ремешочек и вы примотайте ножичек к ноге. Вы ведь правша? Тогда к правой. Знаете, всякое бывает. Упадете на спину или еще что – удобно достать.

Я послушался и с ножом на ноге почувствовал себя довольно крутым парнем. И мне это нравилось.

– Вы же имеете ввиду встречу со зверем? Ну я про падение на спину.

– Это тоже может быть, – пристально посмотрел на меня Костомаров, – но вы и двуногих со счетов не списывайте.

– Вы что думаете Денис Егорович…

– Я ничего не думаю, Митт. Лишь хочу дать вам маленькую страховку. Кстати, об охотнике. Почему-то мне кажется, что он не раскроет нам, точнее вам, места куда поведет. Не захочет терять личный контроль над ситуацией. Вдруг Вы потом сами туда решите сходить.

Звучало реалистично. Скорее всего так и будет.

– Предлагаете запомнить дорогу? Я, конечно, постараюсь, но лес такой густой… трудно найти за что взглядом зацепиться.

– Тут вы совершенно правы. И не принимайте это на свой счет, местные тоже хорошо ориентируются только на определенном участке в роще. Кто заходит дальше бывало и не возвращается. Нам поможет наука, – док резво покатился к полкам на стене, достал с одной из них склянку с чем-то непонятным и вручил мне.

– Вот держите. Сейчас еще и кисточку вам выдам.

– Кисточку? Вы предлагаете делать метки?

– В целом да. Только метки не обычные, а видимые только нам с вами!

Мой вопросительный взгляд заставил Костомарова хитро улыбнуться:

– У вас в руках вещество моего собственного приготовления. Я назвал его рефлектин.

– Это светящаяся в темноте краска? – догадался я.

– Ну в каком-то смысле. Это особый состав, который при высыхании приобретает высокие отражающие свойства. Что не менее важно – без света он еле заметен на коре деревьев. Я задумал это средство, чтобы помечать себе тропы в лесу, куда наведываюсь, хожу за большинством моих ингредиентов. Это тоже своеобразная защита от любопытных, ведь мало кто-то просто так пойдет ночью вглубь леса, кроме такого полоумного как я, ночью следить не станут. А я с лампой находил путь так же уверенно, как и днем. Кстати днем, при направленном свете, вроде вашего фонаря, метки очень хорошо видны. Вот, держите и кисточку.

Я взял банку, до половины наполненную зеленоватой краской, повертел в руках, и убрал в карман.

Костомаров прислонился спиной к одному и столов и внимательно на меня посмотрел:

– Думаю Зверев будет идти впереди Вас, так что сложности с незаметным нанесением быть не должно. Но все равно, будьте начеку, друг мой. Желаю удачи и жду Вас сразу же после возвращения.

Мы пожали друг другу руки, и я отправился домой, больше привести в порядок свои возбужденные мысли, чем дать отдых телу. Не покидало ощущение, что без доктора я бы тут совсем растерялся. Благодарность за его помощь тоже витала в моей душе, но ее активно вытесняло облако желания доказать, что я проверну все как надо. Приспособлюсь к лесу, соберу нужную информацию, в общем – не пропаду.