Читать книгу Зверь - Константин Костин - Страница 2

Каждый день, каждую секунду каждый человек стоит перед выбором. Нет, конечно степень ответственности того или иного решения отличается, и отличается значительно – в этом нет никаких сомнений. Жениться – не жениться, поспать подольше или успеть на работу, купить Мерседес или БМВ, а то и вовсе – продать Родину, или сохранить верность присяги и своим принципам – все это выбор, от которого, возможно, зависит и вся дальнейшая жизнь.

Вот и я сейчас стоял перед выбором – купить два чебурека, или один хот-дог? Цена и у того, и у другого была почти одинаковая – тысяча четыреста за один чебурек, и три пятьсот за хот-дог. В настоящее время определяющим было не только то, что безопаснее для организма, немаловажным было еще и уложиться в бюджет.

Нет, финансовых трудностей я, слава Богу, не испытывал. Ни раньше, когда отдавал долг отечеству, служа в армии. Ни, тем более, теперь, когда меня, комиссованного по ранению майора, пригласил возглавить службу безопасности своего банка мой бывший одноклассник. Чертяка! Он знал, кого брать! Обеспечение безопасности – это именно то, чем я занимался в свое время не только в Союзе, но и в тех странах, о существовании которых большая часть населения и не подозревает. Их и на карте трудно показать пальцем, чтобы не отхватить кусок от соседей – в этом тонком деле иголка нужна. Да и зачем показывать? Сдается мне, лет через двадцать про такие вещи можно будет говорить без опаски, тогда, может, и мемуары напишу.

А сейчас мне предстояло решить более злободневную задачу – два чебурека, или один хот-дог? Оксанка, моя маленькая любимая стервочка, вытащила утром у папки из кармана почти всю наличность, оставив лишь десятитысячную купюру с изображением Красноярской ГЭС, чудом уцелевшую. Наверно потому, что лежала не в бумажнике, а в кармане. Кстати, а ведь многие живут, и не подозревают, что ГЭС на банкноте изображена с косяком! Впрочем, продавцу в ларьке это по барабану. Как и пластиковая карта, на которой деньги-то были. Снять негде.

Раскидав в голове десятку на хот-дог, баночку колы и пачку сигарет LM, я пришел к выводу, что укладываюсь. Еще и на жвачку остается. Какая добрая у меня доченька! Расплатившись, и получив обжигающе горячую булочку с сосиской и обжигающе холодную банку колы, я вернулся в свой «Гелик».

– Евген, – Алексей, сидевший за рулем, указал подбородком на мобилу, забытую мною на торпедо. – Антон Палыч звонил.

– Фа фто ты фофафишь? – ответил я, перемалывая зубами пищу. – И фо он фофел?

– Просил срочно подъехать, – ответил Калачев.

– Фефамифе хеллеф! – выругался я.

Сосиска внутри булочки оказалась прямо-таки раскаленной, и я рисковал сжечь себе внутри все, что можно. Спасти меня мог только глоток ледяной колы, но, чтобы открыть банку нужны обе руки, а во второй как раз и был злополучный хот-дог. Положить его куда-либо я не мог – по булочке уже текла кроваво-красная слеза кетчупа.

Калач, на счастье, понял меня без слов. Ну, на то мы и знакомы уже черт его знает сколько. Отогнув своими мясистыми пальцами чеку, он вскрыл банку, зашипевшею выходящими газами. Сделав несколько глотков, я унял пожар в глотке.

– Чего ждем-то? – поинтересовался я у Лешки. – Поехали.

«Мурзик», свистнув резиной, резво сорвался с места. Боец лихо вывернул руль, и джип, опасно наклонившись, описав дугу прямо перед мордой «Бумера-семерки», взял курс в центр города – туда, где в здании, сохранившимся еще с Екатерининских времен, располагался банк Сохновского.

– Scheisse! – снова выругался я.

Нет, G500 – аппарат весьма неплохой. Недаром столько лет в войсках Германии службу несет. Кто-то скажет – «ха! Да Gelaengewaggen стоит на конвейере всего десять лет с хвостиком, старый добрый УАЗ-469 – и то дольше!». Хренушки! В том виде, в котором он сейчас есть – да, но не стоит забывать про трехосный Mercedes-Benz G4, на котором еще фюрер на парадах разъезжал. Я такой видел в… хотя, лучше лет через двадцать расскажу.

А вот водитель подкачал. Алексей слишком круто заложил вираж, забыв про действие центробежных сил, в результате которых на обивке двери появилась огромная клякса томатного соуса. Но, стоит отдать боксеру должное – движение по центру города всегда отличалось большой плотностью, и сегодняшний день не был исключением, шофер же, однако, умудрялся держать скорость в пределах ста-ста двадцати километров в час, разрезая поток по двойной сплошной.

Долго такое счастье продолжаться не могло, и вскоре в перекрестье прицела попала корма ментовской «девятки». Вконец обнаглев, легавые ехали точно по разделительной полосе, выпуская хвост двойной линии в аккурат под креплением заднего стеклоочистителя. Как назло, и на нашей, и на встречной частях дороги поток шел слишком плотный – не вклиниться. Смачно выругавшись, Калач врубил стробоскопы и утопил клавишу клаксона, закрякавшего спецсигналом.

– Ой, кто-то у меня сейчас догудится, – раздался со стороны «девятки» голос, многократно усиленный мегафоном.

– Ой, кто-то у меня сейчас допиздится, – передразнил я в свой громкоговоритель.

Сверкнул мигалкой, взвизгнув сиреной, ментовоз моментально ушел вправо, едва не подвинув собой старенького «Москвиченка». Кто бы там, под крышей с люстрой, ни был, он справедливо рассудил, что лучше один раз уступить дорогу, чем всю оставшуюся жизнь чебуреками на рынке торговать.

Больше препятствий на пути к банку, Gott sei Dank, не было. Леха постановил Мурзика перед табличкой на стене здания, гласящей, что это – памятник архитектуры XVIII века, охраняемый государством. Ну-ну… если бы не я и служба безопасности – его бы уже раз десять взорвали к чертям собачьим вместе с Сохновским, и, возможно, со мной до кучи. Впрочем, сказать, что банкир только и делал, что подвергал опасности раритетное строение – тоже было бы большой ошибкой. Не рассыпалось здание лишь благодаря щедрым инвестициям Антона на реставрацию памятника архитектуры. Иначе нельзя. Банк должен внушать уважение и доверие клиентам, если не своим почтенным возрастом, то, хотя бы, показным «глянцем». Каждый элемент, и не только недвижимости, должен говорить: «видите, у нас все gut! Хотите, чтобы и у вас жизнь удалась? Несите деньги нам!». Вообще, общаясь со своим нынешним командиром, я, признаться, узнал об этом бизнесе много такого, что, казалось бы, лежит на поверхности, но додуматься самому… Что называется, все гениальное просто!

Мы с Калачом поднялись по широкой мраморной лестнице. Два охранника в фойе, завидев меня, поспешно изобразили на лицах такое усердие, такое рвение, о каком в армии можно было лишь мечтать. Приятно осознавать, что старые, проверенные советские методы, подкрепленные здоровой толикой капитализма, не только продолжают работать, но и дают совершенно потрясающие результаты!

– Евгений Александрович, – приветливо улыбнулась Наталья – секретарша Сохновского. – Антон Павлович вас уже ждет.

Едва переступив порог кабинета банкира, я сразу понял – что-то случилось. Что-то очень серьезное. В воздухе стоял тяжелый запах валерианы, а на самом коммерсанте лица не было. Таким я его еще ни разу не видел. А, если я говорю, что это так – значит оно так. Антона я знал лет тридцать, и знал его как облупленного. В каких только передрягах нам не пришлось побывать… но такого… такого на моей памяти не было. Впрочем, увидев, что я не один, одноклассник встрепенулся, и даже попытался изобразить на лице слабое подобие улыбки.

– Добрый день, Евгений Александрович, – кивнул он.

– Добрый, Антон Павлович, – ответил я, давая Калачеву знак покинуть помещение.

– Здравствуйте, – поздоровался тот, удивленно таращась на меня, и явно не понимая, что от него требуется.

– Выйди! – грозно прошипел я.

Лешка вернулся в приемную, и я вздохнул с облегчением – мы смогли начать нормальный разговор как нормальные люди. Банкир тоже облегченно вздохнул и буквально растекся по креслу. Непонятно, каким усилием воли держался Сохновский, но теперь остатки крови отхлынули от его лица, и однокашник побледнел еще сильнее, хотя это уже казалось невозможным. Таким я его, уж подавно, никогда не видел.

– Антоха, что стряслось? – взволнованно поинтересовался я.

– Стряслось, – вяло кивнул он, массируя правой рукой левую сторону груди.

Свободной рукой он открыл ящик стола, достал мини-кассету, какие бывают в телефонных автоответчиках или диктофонах, вставил ее в проигрыватель и нажал кнопку. Сквозь шипение и шуршание до меня донесся из динамиков голос банкира:

– Алло?

– Это Са-ахновский Антон Павлавич? – осведомился голос с сильным кавказским акцентом.

– Да, я. Что надо?

– С табой хатят гаварить.

Дальше послышался шум борьбы, звонкий щелчок пощечины и девичьи всхлипы.

– Папа, папа, это я, Даша, – раздался заплаканный голос, в котором, однако, слышался сильный английский акцент. – Спаси меня, пожалуйста.

Снова шум борьбы, серия шлепков и женский плач.

– Ти все слишаль?

– Чего вы хотите?

От звука этого голоса у меня у самого мурашки поползли по спине. Я не раз слышал голос солдат, получивших смертельные ранения, и понимавших, что протянут уже недолго… в голосе Антона звучали те же замогильные интонации.

– Хачу двадцать миллионов долларов. Нэ будэт дэнэг – палучишь сваю сучку па чистям, да?.. Гаварю, да?

– Да, да. Где, когда?

– Ай, таропишься – людэй насмешишь! Завтра гаварить буду.

Пленка закончилась. Мы сидели в гробовой тишине, нарушаемой только шелестом динамиков. Сохновский, дрожащими руками, взял графин с водой, выбивая горлышком об край стакана барабанную дробь, расплескав больше половины по столешнице, налил грамм пятьдесят, затем достал пузырек с валерианой и начал отсчитывать капли. Я достал сигарету, и, машинально, одним щелчком открыл Zippo, одновременно зажигая ее.

Любопытно получается. Даша, насколько я знал – дочка от первого брака одноклассника. Он и женился тогда в шестнадцать лет – пришлось. Если бы не его отец – полковник милиции, та история имела все шансы закончиться более плачевно – времена другие были. Что, как случилось с первой женой банкира – не знаю, я тогда в Ан…э-э… в Африке был, но, если верить слухам, погибла в какой-то перестрелке несколько лет назад. Сам же Антон вскоре женился на Танюхе, бывшей на добрый десяток лет младше его, а Дашу отправил в Лондон. Признаться, до этого момента я думал, что он отправил дочку куда подальше, чтобы не мозолила глаза новой жене, но, будь оно так, коммерсант сейчас отреагировал бы более сдержанно. Значит, отправил Сохновский ребенка, чтобы лишний раз не напоминать себе о той боли, той утрате, что постигла его в девяносто втором. Интересно… еще интересно, с каких это пор в Великобритании творится такой беспредел?

– Звонили из Чечни, – словно прочитав мои мысли, ответил Антон.

– А там-то как она оказалась? – удивился я.

– Она же на журналистике училась, – пояснил банкир. – Поехала с каналом BBC на практику… передачу про войну, мать ее так, делать!

– Сделала, – горько усмехнулся я. – Антоха, ты же понимаешь – платить нельзя. В живых ее точно не оставят.

– Понимаю, – кивнул он. – Потому и вызвал тебя.

– Меня? – я даже поперхнулся дымом. – А я что сделаю? Ты, вообще, себе размах этой кампании представляешь? Нужны люди, техника, оружие… наконец, надо еще успеть добраться до туда! А звонить они будут уже завтра! Завтра, понимаешь? Уложиться в сутки здесь нереально! Надо подключать чекистов, федеральные войска… они, может, и успеют…

– Время я потяну, – заверил Сохновский. – Пара недель у тебя будет, а, может, и больше – как повезет. Люди… да вон их сколько, целая служба безопасности банка! Техника… дам я тебе парочку машин. Несколько для другого они готовились, но и для этого сойдут. А что касается оружия… да я в жизни не поверю, что с твоими связями и моими деньгами достать оружие – такая проблема.

– Ну, знаешь ли… – развел я руками. – Служба безопасности – это, по сути, охранники. В условиях горного боя они проживут минут пять – максимум. Техника… еще посмотреть надо, что там за техника у тебя. Единственное, с чем я не буду спорить – оружие. Уж чего-чего, а этого добра достать можно столько…

– Евген, – Антон схватил меня за рукав. – Все, что хочешь, любые деньги… умоляю тебя, ну я не знаю… хочешь – на колени встану!

– Так, отставить, – гаркнул я. – Ладушки, я согласен. Те же двадцать миллионов, плюс накладные расходы. Если я, или кто-то из мужиков не вернется – их долю получат их семьи. Согласен?

– Да, – с готовностью кивнул коммерсант.

Лицо банкира порозовело, даже глаза заблестели от радости. Неужели, он так сильно в меня верил? Нет, основания были. Если бы не я – Сохновского уже раз двадцать порешили бы. Но это уже перебор…

Согласился я вовсе не из-за денег. Хотя, вернее будет сказать – не только из-за денег. Согласился в память той дружбе, что была между нами в школьные годы. Как, все же, забавно кидает нас жизнь! Антоха списывал у меня и контрольные и домашние работы по математике, сам же с малых лет занимался борьбой, а отец Сохновского, царствие ему небесное, учил сына и стрелять, и бегать и прыгать. Дисциплина у них в доме, как сейчас помню, всегда была даже не железная – стальная. Но в итоге-то я стал военным, а Антон – банкиром! Удивительно!

Хотя… даже в подготовке операции я видел две огромных сложности. Первая – моя жена. Как мне объяснить ей, что я иду воевать, и, возможно, умереть, за чужого ребенка? Нет, когда я сжулил в армии, воевал под чужими знаменами, стрелял в чужих врагов – не было у меня выбора, идти или не идти, стрелять или не стрелять. Родина приказала – и точка. Ни тени сомнения, ни грамма упрека. Но как объяснить ей теперь, объяснить то чувство долга, которое я сам понимал лишь интуитивно? Деньги здесь не помогут.

И вторая трудность – команда. Примерный список участников компании я уже набросал в голове, ребята проверенные. Но если двух-трех, включая Калача, я еще представлял, где искать, то остальных жизнь разбросала по всему Земному шару. И, даже если мне удастся найти их – не факт, что ребята до сих пор живы. А, если живы – не факт, что согласятся. Да, последнее больше зависело от меня, от тех отношений, что сложились с бойцами в разное время в разных уголках бела света. И, конечно, от предложенной суммы. Но самым сложным было именно найти их.

– Кстати, – обернулся я, вспомнив кое-что, дойдя до двери. – Ты всех записываешь?

– Что? – не понял сперва Антон. – Ах, это… нет, только тех, с кем общаюсь.

– Пленки с моим голосом – тоже, – ультимативно заявил я.

– Как скажешь! – кивнул Сохновский.

В приемной, ведя неторопливую беседу с секретаршей, бросающей на парня красноречивые взгляды, меня терпеливо дожидался Леха. На звук открываемой двери он лишь обернулся, слегка кивнул головой, и вернулся к своему занятию. Совсем разболтался!

– Сержант Калачев! – крикнул я.

– Я!

Рефлексы, вбиваемые годами, сработали моментально. Алексей вытянулся по стойке смирно, и даже правая рука уже летела к виску, но бывший военный вовремя вспомнил, что у пустой головы честь не отдают.

– Эх, – вздохнул я. – Ну что, Лешка, похоже, мы едем в командировку.

– В командировку – так в командировку, – равнодушно пожал плечами боксер.

Ну, первый член армии спасения уже есть. Впрочем, куда ему деваться? Наше знакомство с Алексеем состоялось еще в Германии, когда я был лейтенантом – молодым и зеленым. На голову выше меня, примерно на столько же шире в плечах, Калачев, тем не менее, выглядел совершенно не угрожающе. Хотя дураком был еще тем. Вообще, парень больше был похож на медвежонка. Не на медведя, а именно медвежонка – такого косолапого, пухлого, добродушного. Маршировать он так и не научился, да и учить его, с такой-то походкой, занятием было совершенно бесполезным. Потому, как только начинались смотры, ефрейтор Калачев неизменно оказывался в дежурстве. Еще бы! Не дай-то Бог поставить его в строй перед трибунами, на которых находились проверяющие из Москвы. Там не то что отделение или взвод – вся рота незачет по строевой подготовке получила бы. А оно нам надо?

Но караульную службу Алексей нес исправно. Стоит заметить, что у ГСВГ главной проблемой было именно местное население. А то как же – оккупанты… на двадцать третье февраля, двадцатое апреля и девятое мая у внешней колючки собиралась толпа добропорядочных в обычное время бюргеров, выкрикивавших антисоветские лозунги и обстреливавших солдат камнями. Если на первое служивым было, в общем-то, наплевать, поскольку из всего немецкого языка русский солдат, как и сорок лет назад, знал лишь «Гитлер капут» и «хэндэ хох», а значительная часть криков вообще не входила в академический курс немецкого языка, то второе… хотя, нет – вру. Самым употребляемым немецким словом было «фауст» – литровая бутыль шнапса, и «мини-фауст» – полулитровая. Так вот, реагировать спокойно на второе было весьма и весьма затруднительно.

Несмотря на то, что по уставу караульной службы, как только посторонний человек подходил ближе, чем на пятьдесят метров к внешнему ограждению, полагалось окликнуть его: «Halt!», затем – «Zurück!», выстрел в воздух, а после не возбранялось и в голову, инструкцию все имели строжайшую – не стрелять, даже если гражданское население перелезет через ограду. Огонь разрешалось вести лишь тогда, когда совершалось явное нападение на часового. И то – сперва в воздух, а потом, если успеешь – куда повезет.

Калачеву же на все это было глубоко насрать. Это после мы узнали, что он кандидат в мастера спорта по боксу, а до этого думали, что просто дурак – родился таким, что поделать? Алексей, заступая на пост, сразу загонял патрон в патронник «Калаша», прятался за бревно, валявшееся там еще с невесть каких времен, упирал на него ствол… возьмите, кто смелый! При обходе постов диалог происходил примерно такой:

– Стой, кто идет! – это кричал Лешка.

– Калач, не стреляй, это я, Евген, командир твой! – это уже кричал я.

– Ты – иди, остальные на месте.

Хотя, последнее было излишне. Эти «остальные», не понаслышке зная ефрейтора, после оклика «стой» уже лежали мордой в грязь или снег.

Драться меня, кстати говоря, учил именно Калач. Я сам его попросил, когда узнал, что солдат – КМС по боксу. Нет, тупо махать кулаками я и до этого умел, да и по силе удар был поставлен неплохо. Он учил меня именно технике боя. Сперва он надевал на руку лапу, я – перчатки, и начинал лупасить по ней, а Лешка корректировал удары, подсказывал, что правильно, что неправильно и так далее. Правой, левой, прямой, боковой, хук… После задача усложнилась. Боксер одевал левую перчатку и только защищался, а я, с обеими руками, пытался ударить его. Надо отдать парню должное – по корпусу я попадал ни раз, а в голову – ни разу. Занятия окончились, когда мне неожиданно прилетело. Прилетело очень даже неплохо – я все столы в каптерке собрал.

– Ты чего, – еле промямлил тогда я. – Ошалел?

– А, Евген, извини, забылся, – начал оправдываться Калачев.

В голове после этого у меня звенело часа два, а жевать нормально смог лишь через неделю. Дурак, что поделать? Но после этого я решил, что здоровье дороже, и в спарринг с ефрейтором больше не вставал, предпочтя боксу рукопашный бой Кадочникова. Самому же Алексею, после победы на чемпионате по боксу среди войск ГСВГ, предлагали остаться в армии сверхсрочно, но уже для продолжения спортивной карьеры. Помню, тогда он обратился ко мне за советом.

– А что такого, – ответил я. – Конечно оставайся! Через два-три года вернешься, у твоей жены уж и парочка детишек будет – все как-то легче.

Не послушал тогда он моего совета. Как оказалось позже – зря. Уйдя в запас сержантом, на гражданке Калач применения себе не нашел – работал сначала грузчиком, потом – водителем. Жена его, один черт, бросила. А как громыхнуло – пошел торгашей трясти. Собственно, там я его во второй раз и встретил и забрал к себе, в службу безопасности банка Сохновского. Дурак-то он, конечно, дураком. Но дело свое знает, и к тому же, Лешка – один из немногих людей, на которых я мог всецело положиться.

Покинув памятник архитектуры, мы снова сели в мой «Гелик». На Калача нашло редкое прозрение, и, пока мы не оказались в автомобиле, боксер не задавал никаких вопросов. Но теперь его прорвало.

– Что случилось? Куда едем? Зачем?

– Не торопись, – осадил его я, нервно покусывая фильтр сигареты. – Все расскажу, но попозже. Ты с Татарином отношения поддерживаешь?

– Созваниваемся иногда, – пожал плечами Алексей. – Он сейчас какую-то шишку в Казани охраняет. А что?

– Пока, может и ничего, – я, покопавшись в карманах, нашел вырванный из блокнота листок с адресом, и протянул его водителю. – Газуй сюда.

Начать я собирался с осмотра техники, которая, по заверению Сохновского, у него была, а надежное средство передвижения нам в любом случае понадобится. Достать оружие, наконец, найти людей – все это можно сделать гораздо быстрее, чем подыскать БТР или БМПшку, дабы добраться до места назначения, а чутье подсказывало мне, что заняться этим придется. Что там может быть у Антона? Бронированный «Мурзик» или «Патрол»? В лучшем случае – «Урал», обшитый дюралевыми пластинами, как мы делали в… в одной восточной стране. Последнее больше подходит для нашей миссии, но все равно – не идеал.

Указанный банкиром адрес находился, что называется, wo sich die Füchse gute Nacht sagen – на краю географии. В Петровские времена, наверно, это место уже считалось провинцией – глубинкой молодой Российской Империи. Почти три века спустя на месте полей, а, может, разрушенной дворянской усадьбы, здесь возвышался забор из бетонных плит с егозой поверху. От угла, где на бетоне коричневой краской чьим-то корявым подчерком было выведено «54-П», до ворот мы ехали еще минут десять.

Створки ворот, окрашенные выцветшей темно-зеленой краской, со ржавыми следами бывших когда-то на них пятиконечный звезд, при приближении «Мурзика» раздвинулись на удивление легко и бесшумно. G500, ведомый Калачом, заехал во двор, и ворота так же неслышно закрылись. Вообще, само то, что они закрылись, я понял лишь по движению тени по гравию. На территории базы, в жутком беспорядке, валялись тонны металлолома, когда-то бывшими транспортными средствами и боевыми машинами. В одном остове я узнал ленд-лизовский «Додж-5», чуть дальше лежал на брюхе корпус БМД без башни, у забора – американский «Шерман», а рядом… я мог и ошибаться, но, угловатая штука с длинным носом сильно напоминала башню от немецкого «Тигра» времен Второй Мировой. Любопытно, что это за место, и почему я раньше про него ни сном, ни духом?

– Глянь, – пихнул меня локтем в бок сержант. – Это же Ил-2!

И то верно – у самой стены ангара лежал полураздетый скелет фюзеляжа самолета. Какого – затрудняюсь ответить, я небольшой спец в истории военного авиастроения, так что оставалось поверить Алексею. У этого парня на леске, натянутой под потолком из угла в угол, висит с десяток пластмассовых моделей самолетов.

Крутя головами по сторонам, осматривая экспонаты, оставшиеся, наверно, от всех войн за последние полвека, мы не сразу заметили человека в сером комбинезоне с масляными пятнами, подпоясанного ремнем с пряжкой, в центре которой был изображен орел, запустивший когти в свастику, и надписью «Gott mit uns» по кругу. Калачев еле успел остановить «Гелика». Еще пара секунд – и мужика пришлось бы соскребать с решетки радиатора.

– Че рот раззявил? – крикнул боксер, спрыгивая с подножки. – Еще чуть-чуть, и пришлось бы машину от…

И тут он осекся. В бледно-голубых глазах механика на краткую долю секунды мелькнуло что-то такое, что, стыдно признаться, и мне стало жутковато. Но в следующее мгновение мужик улыбнулся так широко и так добродушно, что я решил – показалось.

– Женя и Алеша, от Сохновского, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес он.

– Ага, – кивнул я. – А ты?

– А я – Иван, – небрежно махнул рукой мастер. – Пойдемте.

И, не дожидаясь нас, развернулся и зашагал в раскрытую пасть ангара. Что-то мне подсказывало, что он такой же Иван, как и Калач – Герхард.

В самом здании стояли такие же раритеты, но в несравненно лучшем состоянии. Был здесь и пахнущий свежей краской Т-34, и полугусеничный «Остин-Путиловский», с которого еще Ленин речи толкал. В центре зала лежало серебристое веретено с четырьмя красными кольцами на капоте. Рядом же стояли четыре колеса, больше похожих на велосипедные, или, в крайнем случае – мотоциклетные.

– Audi? – поинтересовался Калач.

– Auto Union, – поправил его Иван.

– Слышь, а зачем все это? – не унимался Леха.

– Ну ты спросил! – усмехнулся мастер. – Знаешь, сколько янки за «тридцать четверку» отвалят? На таких, – он ткнул большим пальцем за плечо, где остался «Мурзик». – Штук на двадцать хватит.