Читать книгу Такие парни - Константин Кропоткин - Страница 6

Не завидую красавцам. Им невероятно трудно, практически невозможно найти себе достойную пару, и они вынуждены размениваться по мелочам. Вот знаю я одного мужчину модельной внешности, как уж он мучается, бедняжка. Каждую неделю у него новый любовник, и каждый раз не тот. То голос плох, то манеры дурны, то глаза разного цвета.

– Разве можно дружить с человеком, у которого глаза, как у черта? – шепотом пожаловался Ашот, пока его новый приятель прикуривал сигарету.

Ашот страдальчески сморщил высокий бронзовый лоб и округлил глаза-маслины.

– Невозможно, – тоже шепотом ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал убедительно.

Да, я только старался, но сам так не думал. На мой вкус в разноглазом любовнике Ашота было столько красоты, что было больно смотреть.

– Ты жмуришься на него, как кот на сметану, – сказал Ашот, превратно истолковав мое поведение, – Прям, еще немного – и замурлычешь.

– Неправда, – буркнул я и замолчал, чтобы не выпалить все, что думаю о чрезмерной разборчивости Ашота.

Я сказал бы ему, что этот постельный кастинг до добра не доведет. Я сказал бы, что однажды его лоб расцветет вечными, а не временными морщинами, а сам он увянет, и если к этому времени не найдет себе достойного партнера, то останется на бобах. То есть вечным бобылем. Я сказал бы ему, что нельзя так запросто кидаться не-до-конца-красивыми-людьми, потому что он поселяет в их душах сомнения, занижает их самооценку и вызывает разнообразные комплексы.

– У тебя мания величия, – только и смог я произнести и задрожал от страха, некстати вспомнив, что в гневе Ашот страшен, как античный герой.

В такие минуты мне даже кажется, что у него в руке появляется меч, которым он может меня запросто прибить. Стукнет по лбу, совсем не бронзовому, и тем самым лишит даже самого маленького шанса урвать себе немного чужой красоты.

Я, в отличие от Ашота, непривередлив. Если человек красив, но имеет какие-то недостатки, то это лишь усугубляет мое чувство. Главное, чтобы красоты было много, а недостатков – мало. От этой пропорции я делаюсь просто невменяемым.

Давным-давно, еще в школе, я был безответно влюблен в одного умника. Я тогда тоже слыл умником, но умником некрасивым, а Саша был умником красивым и вертел на турнике кольца. Все девочки в классе были от него без ума и были готовы подарить ему свое девство. Одной, самой настырной, я даже ногу за это отдавил. Любка завыла, но жаловаться пошла не классной, а Саше.

– Хоть пальцем ее тронешь – я тебе в глаз дам, – пообещал Саша.

Так я узнал, кому Любка подарила свое девство.

Саша свое обещание не сдержал. Он дал-таки мне в глаз, несмотря на то, что Любка перестала для меня существовать.

– За что? – пропищал я.

– Сам знаешь за что, – сказал Саша.

Будь я поумнее, то настроил бы себе воздушных замков. Например, вообразил бы, что он меня ревнует. Но тогда моих мозгов хватило лишь на то, чтобы обрадоваться его твердому, стремительному, как молния, кулаку.

Я был рад, что схлопотал от него фингал. В ранней юности у меня еще были силы на жертвенную любовь, а в нашем классе ее был достоен только Саша. Остальные мальчики были ужасно немужественными. Одно слово – мальчики.

Так вот. Саша был очень красивым. Но любил я его не только за красоту, но и за короткие ноги. По отдельности его ноги были очень красивые, и торс тоже – очень развитой, а вместе они плохо сочетались, отчего казалось, что Саша не идет, а перекатывается, как вагонетка. Ашота такой мужчина сразу бы оттолкнул, а в моей душе он пробудил сильную любовь. Мне было жалко красивого Сашу за его изъян, и это поднимало мое чувство на невыносимую высоту. А вот если бы он был совсем уж идеальным красавцем, то я ни за что не позволил бы себе его любить. Я бы ему поклонялся, но, согласитесь, к любви это никакого отношения не имеет.

Да, я совершенно точно знаю, что абсолютное совершенство вызывает не любовь, а благоговение, и поэтому не завидую красавцам без изъянов.

Один мой знакомый художник, которого по случайности тоже зовут Сашей, был влюблен в натурщика и изображал его похабным Бахусом. Сохраняя сходство, Саша искажал совершенные пропорции натурщика, то удлиняя его нос в грушу, то приделывая ему складки на животе.

– Иначе я сойду от него с ума, – пояснил Саша, показывая карандашные наброски.

– Может, тебе с ним лучше переспать, чем так уродовать? – предложил я.

Саша-художник вспыхнул и решительным движением смел все рисунки в папку. Творческим людям нельзя мешать быть несчастливо влюбленными. Они от этого звереют и могут наделать глупостей. Вот и Саша-художник выгнал меня в шею из своей студии, лишив себя моих советов.

Потом они все-таки переспали, но продолжения у любви не было. Саша-художник ожидал от совершенного тела совершенной души, а натурщик был косноязычен. Наверное, неумение складно говорить было для Саши-художника не мелким, а большим изъяном. Не та пропорция. Сейчас Саша-художник рисует только животных. Днями напролет рисует львов и мартышек в зоопарке. Я его понимаю. Он не знает их языка и их возможное косноязычие не похерит его любви. С ними он счастлив.

Впрочем, положа руку на сердце, я тоже счастлив, что Саша-художник только раз переспал с натурщиком. У меня дух захватывает, когда я думаю, что однажды встречу того безымянного натурщика и, зная, что он свободен, запросто к нему подойду. Конечно, я не буду говорить, что восхищен его красотой. Я только намекну что-нибудь про викингов, на которых он похож. Натурщик меня не поймет, но улыбнется и осветит мою жизнь новым светом. Мне сладко мечтать об этой встрече. У меня замирает сердце, когда я вспоминаю кудри, добела вытравленные солнцем, безбровое длинное лицо, в два аквамарина сверкающие глаза и большой, тщательно нарисованный рот над ямочкой раздвоенного подбородка. И при этом безымянный натурщик не может грамотно связать и двух слов. Как хорошо! Ему не стыдно говорить чепуху. Он поймет и примет…, если, конечно, не окажется таким же кривлякой, как Ашот.

Хотя, знаете, я зря грешу на Ашота. Я специально придумываю ему обидные прозвища. На самом деле я защищаюсь от его красоты. Не хватало мне еще в него влюбиться! Что мне тогда делать? Посыпать голову пеплом, как скорбные индусы? Скулить днями напролет в подушку, как было в школьные времена из-за драчливого Саши? Увольте. Мне хватит того, что я отдаю красоте честь и на нее равняюсь.

Один умный мужчина (не помню, как его звали, я очень пьяный был) сказал мне, что красота – это талант. По его мнению, кто-то умеет играть на гармошке, впаривать плохие вещи по цене первоклассных и вышивать великолепные картины нитками-мулине, а кто-то талантлив одной своей красотой. Мужчина имел ввиду меня (наверное, он тоже был сильно во хмелю) и тем вдохновил – я на минуточку вообразил себя верхом совершенства, я приобрел царственную осанку и непринужденную естественность, которая, по моим наблюдениям, отличает подлинную красоту от поддельной. И что вы думаете? Вообразив себя красавцем, я тут же послал того умного мужчину к чертовой бабушке. А ведь он был ничего себе. Не первый сорт, но уж точно почетный второй. Мне самая пара. Я мог бы припасть к кладезю его мудрости, испить ее до донышка и потом – если захочу – пудрить заемной ученостью мозги первосортным мужчинам. Но вместо этого я лишь изогнул бровь, подражая Ашоту, томно сказал «Красота – это бремя» – и удалился с грацией дикого зверя.

Я не завидую красавцам. Я им сочувствую.

А что мне еще остается?