Читать книгу Чертово городище - Константин М. Гурьев - Страница 2

Бабушка Ирмы за несколько часов несколько раз меняла свой тон и отношение к происходящему вообще и к Воронову в частности.

Когда они спустились вниз, она, поджав губы, едва слышно ответила на приветствия, взглядом выразив свое отношение и к внучке, которая утром выходила вместе с мужчиной, нимало не стесняясь этого, и, конечно, к Воронову, который был для нее вообще «непонятно кем».

Завтрак был не очень привычный для столичных жителей, но невероятно вкусный: отварная картошка, зелень прямо с грядки и постное масло. Ирму такой набор продуктов не удивил: она положила на тарелку пару картофелин, сноровисто раздавила их вилкой, потом посолила, посыпала зеленью, перемешала все это и с аппетитом стала есть. Все это заинтересовало Воронова, и он, старательно повторяя пассы Ирмы, тоже принялся за завтрак.

Ирма с того момента, как они спустились с чердака, безудержно говорила. Она и еду проглатывала, казалось, не разжевывая. Пока ела, рассказывала о своих делах, потом стала допрашивать бабушку.

Бабушка оказалась не менее словоохотливой. Едва речь зашла о родственниках и знакомых, она принялась излагать события во всей их полноте, подробно, со своими оценками и характеристиками.

При этом Ирма постоянно перебивала ее вскрикиваниями типа «да ты что!» и уточняющими вопросами, и Воронова это стало утомлять.

– Где тут у вас покурить можно? – поинтересовался он, едва возникла пауза, и вышел во двор, следуя указующей ладошке хозяйки дома.

Сейчас, среди дня, при свете, можно было рассмотреть все, что называлось «домом бабушки».

Воронова удивило обилие толстенных круглых бревен, из которых был сложен и дом, и небольшие строения по всему двору, и даже забор.

Прервав осмотр, он стал искать взглядом место, куда можно было бы бросить окурок, когда сзади раздался все такой же недовольный старушечий голос:

– На, держи, – она протягивала ему проржавевшую консервную банку. – Бросай туда эту свою… вонь.

Воронов ощутил какое-то неудобство, будто его застали за делом не совсем приличным, и пробормотал:

– Да я вот, искал, куда бы…

– Ну, вот сюда и бросай, – заключила бабка, повернулась и пошла в дом.

Воронов спросил ей вслед:

– Это у вас такой строительный материал?

– Чево? – бабка повернулась и уставилась на него непонимающим взглядом.

– Ну…

Воронов замялся на пару секунд, потом начал объяснять:

– Очень дорогое дерево, наверное. Дорогое жилье у вас получается, а?

Бабка продолжала смотреть на него с недоумением, потом степенно ответила.

– Дорогое? А кому платить-то?

Слегка развернулась и повела рукой в сторону:

– Тут лесов-то много – руби хоть что.

Помолчала и добавила, вроде как поясняя:

– Нашему-то дому уж больше века. Его еще семья прадеда ставила, когда он на прабабке женился, а она уже дедом моим беременна была. Так что на том месте, откуда все это взяли, уже давным-давно новые деревья выросли.

Воронову показалось, что она даже усмехнулась.

– О чем ругаемся? – сладко потягиваясь, к ним шла Ирма.

– Да мы не ругаемся, – успокоил ее Воронов.

– Чего мне с ним ругаться-то? – обозначила свое отношение бабка. – Ты бы до магазина сходила, Ирка.

– До магазина? – оглядела себя Ирма. – Ничего, не сойдут тут с ума от такого вида?

Весь ее наряд – шортики и маечку – можно было бы назвать «мне скрывать нечего».

Бабка, однако, только фыркнула:

– Кому ты тут нужна со своим хахалем! Иди давай!

Едва выйдя со двора, Воронов спросил:

– А в магазине-то что ей купить?

Ирма рассмеялась:

– Да ничего ей не надо! Она теперь год будет всем рты затыкать рассказом о том, какая у нее внучка красавица, и хахаль у внучки богатый и молодой!

– И красивый! – добавил Воронов, но Ирма хохотнула.

– Им твоя красота фиолетово. Главное, что молодой и богатый!

– Молодой? – все еще пытался кокетничать Воронов.

– Да у них и в пятьдесят мужик еще молодым считается, – уколола Ирма.

Они шли по пустынной улице, состоящей точно из таких же заборов из толстых бревен, как у бабки, и пыль сразу оседала на ногах. Воронов недовольно поморщился, а Ирма скинула босоножки и пошла босиком.

Она сразу стала на полголовы ниже, но Воронова удивляло другое: лицо ее посвежело и покрылось румянцем.

– Да ты на глазах преображаешься, – сделал комплимент Воронов, и Ирма, довольно улыбнувшись, кивнула головой.

– Иногда я думаю, на кой же черт я живу в этом бедламе по имени Москва, когда есть такое чудо! А потом снова все начинается, и я не представляю себе жизнь без этих столичных бегов и скачек, – негромко сказала она и продолжила неожиданно. – Давай, я тебе покажу село, а, Воронов? Я ведь тут долго жила.

Рассказчицей она оказалась хорошей, чему и сама не сразу поверила, время от времени удивляясь тому, как много она помнит, но вскоре совершенно успокоилась и, проходя мимо каждого двора, подробно перечисляла тех, кто жил в этом доме во времена ее детства и юности, порой припоминала что-то интересное об этих семьях. В завершение прогулки, когда уже шли к «родовому гнезду», рассказала и легенду о возникновении села.

Выходило, если верить ее рассказу – а почему бы ему и не верить? – что давным-давно появился здесь славный казак Балясный, пришедший со товарищи сразу вслед за Ермаком.

Ермак, нанятый, как известно, купцами Строгановыми, двинулся через Каменный пояс Уральских гор покорять Сибирь, и было это во времена Ивана Васильевича Грозного.

А уж других никто и не нанимал, другие сами двинули в Сибирь. Кто славу искал, кто – какое-никакое богатство, а кто – просто кусок земли, где можно и дом поставить, и жену привести, и детишек множить!

В бою с лихими людьми, которые проживали в этих местах уже давно и уступать земли не хотели, ранен был казак Балясный. Когда его соратники отдохнули после боя несколько дней и собрались идти дальше, он попрощался с ними и остался на опушке леса, потому что идти дальше никак не мог, а быть обузой не хотел.

Товарищи его, оставившие ему провизии на несколько дней, были уверены, что жить Балясному оставалось совсем чуть-чуть, и были несказанно удивлены, когда через несколько лет, вновь оказавшись в этих краях, увидели Балясного, но уже не на опушке лежал он, а хозяйничал в селении, которое тут сам и основал.

Обзавелся за эти годы Балясный женой – то ли турчанкой, то ли армянкой, а, может, и цыганкой – и детьми. И установил тут порядки строгие, но простые и понятные, которым все подчинялись. Почти добровольно подчинялись, а если нет – появлялся Балясный, который, как гласила легенда, до восьмидесяти лет не болел, за молодухами ухлестывал и кулаком мог быка свалить. И все, что возникло возле него, так понравилось утомленным жизнью казакам, что решили они тут же осесть, благо после этого им бояться было некого. Теперь пусть их боятся!

Так и стала расти деревня, потому что все хотели жить в таком месте, которое не только любят, но и защищают всем миром. И еще одно с самого начала решили: не было в Балясной – так стали называть деревню – церкви. Решили, что коли уж тут живут и православные, и магометане, и местные из язычников, да и иные могут прибиться, то лучше бога не гневить и молиться каждому у себя дома.

Ирма, увлеченная и возбужденная своей новой ролью, продолжала разговор и за столом, куда бабка усадила их, едва вернулись, да еще и ворчала, мол, мотались, как абрашина корова, а люди языком за вами трепали, но видно было, что ей было приятно. Ведь «трепать языком» соседи прибегали сразу же, едва замечали парочку, и такая скорость считалась тут признаком серьезного интереса и высокого признания.

Такие вот в Балясной нравы…

Воронов только сейчас глянул на часы, удивился, что за прогулкой и разговором время незаметно подошло к обеду, и сразу засосало где-то под ложечкой, захотелось есть.

Когда бабка, не знавшая ничего о семинарах по оптимальной организации дня и управлении временем, совершенно ненаучно стала накрывать на стол, отправив обоих мыть руки, в ворота постучали.

Бабка не обратила на это никакого внимания, и стук продолжился. Ирма несколько раз порывалась открыть ворота, но натыкалась взглядом на запрет бабки, продолжавшей молча, но зримо негодовать до тех пор, пока не раздался громкий голос:

– Ирма, я ведь знаю, что ты меня слышишь.

Воронов удивился, увидев, как обрадовалась Ирма, бросившаяся к воротам, но еще больше его удивило мгновенное превращение лица бабки, ставшего вдруг совсем домашним и мирным.

– Герасимыч приперся, – проворчала она, пряча улыбку. – Как-то ведь прознал хрыч старый!

«Хрыч старый» впечатления старости не производил. Напротив, казалось, что мужчина лет шестидесяти, не более, специально подседил волосы и разбросал по лицу морщины. Так просто, для солидности. И голос у него был надтреснутый, немолодой. Но походка легкая и рукопожатие твердое.

– Иван Герасимович, а это – Леша, – представила Ирма Воронова гостю.

– Я вот Ирме рассказываю, что издалека вас увидел, да не сразу ее узнал! – широко и радостно улыбался нежданный гость и добавил, – Очень приятно. Овсянников.

Потом повернулся к Ирме и сделал полшага назад:

– Ну, ты совсем не изменилась, Ирма, только повзрослела, стала настоящей красавицей и женщиной. Она ведь здесь в школу ходила несколько лет. Ты ведь и заканчивала тут? – обратился он к Ирме.

– Училась, училась, – кивнула она, не переставая радостно улыбаться. – И одноклассников помню.

– Да-да, – кивнул Овсянников, – Лену Гуцул, например.

Он хитро взглянул на Ирму, и вдруг оба расхохотались.

Хохотали долго и, глянув друг на друга, снова хохотали, стоило на мгновение смеху утихнуть.

Ни Воронову, ни тем более бабке ничего не казалось смешным, но Воронов все-таки вежливо улыбнулся, а старуха бесцеремонно вмешалась:

– Обедать собираемся! Будешь с нами?

Овсянников на грубость никак не отреагировал. Ответил так же приветливо:

– Вы уж меня извините, что не ко времени…

И, прерывая попытку Ирмы протестовать, повторил:

– Не ко времени, не ко времени. Да к тому же меня и дома на обед ждут. Жена уже все приготовила, так что неудобно.

Он протянул руку Воронову:

– Приятно было познакомиться! Вам как кавалеру делаю предложение: завтра в этот же час приходите к нам. На обед, да и поговорить будет интересно. Мы в столицах редко бываем, а вы в наших краях, должно быть, еще реже.

У ворот повернулся и повторил:

– Приходите! Будем рады видеть!