Читать книгу Беллетрист-криминалист. Роман о писателе Александре Шкляревском - Константин Мальцев - Страница 8

Всякая новинка, выходившая за моей подписью в столичном издании, становилась большим событием для меня. Увидев свою фамилию напечатанной, я прыгал чуть не до потолка.

Но неспроста я сделал тут эту оговорку: «для меня». Именно только для меня, ну и еще для жены, когда присылался гонорар. А Воронежу я как герой дня приелся: прошел мой день. Определенно прошел! Ни второй, ни третий, ни тем более последующие рассказы уже не производили в обществе сенсацию. Скорее даже наоборот: все, поздравляя при встрече, за глаза только усмехались: опять, мол, этот, как бишь его, Шкляревский что-то накарябал.

Какая-то атмосфера лицемерия сложилась вокруг меня, лицемерия, взращенного на зависти. Все мои газетные соработники, все бывшие сослуживцы-учителя – все, решительно все завидовали мне!

Хотя, казалось бы, чего мне завидовать, я же не Достоевский! Тот, кстати, в то время жил за границей с молодой женой, жуировал, прохлаждался на водах, играл в рулетку – в общем, наслаждался бытием. Поговаривали, что он был весь в долгах как в шелках и прятался от кредиторов, но я в это мало верю: откуда же у него в таком случае имелись деньги на жизнь в Европе?

Ну да не о Достоевском сейчас, а обо мне и о непонятной зависти ко мне. Я в поте лица добывал хлеб свой, за судебную хронику в воронежской печати и беллетристику в печати петербургской получал ровно столько, сколько хватало на прожитье да модистке за наряды жены отдать. Откуда же зависть была в моих знакомых? Ужель эта подпись «А. Шкляревский» в петербургском журнале могла вызвать ее? Или то, что я, невзирая на стесненные обстоятельства, знай себе пишу, подвизаюсь в литературе, как многие хотели бы, но не смогли подняться над материальными вопросами и житейскими заботами?

У одного Де-Пуле не изменилось ко мне отношение. Он был все так же добр и обходителен, часто бывал у меня в гостях. Во время очередного его визита я под воздействием выпитой водки – а я к тому времени стал усиленно на нее налегать – разоткровенничался. Так, мол, и так, Михаил Федорович, не ценят меня в Воронеже, пренебрежение сквозит в каждом взгляде, натянутость – в каждой улыбке.

Де-Пуле внимательно выслушал мои пьяные жалобы и ответил:

– Знакомая история, Александр Андреевич. Был у нас в Воронеже за какое-то время до вас один тоже талантливый, выделяющийся из общей массы человек. Суворин Алексей Сергеевич – слышали о таком?

– Кажется, встречал такую фамилию. Он сотрудник какой-то петербургской газеты.

– «Санкт-Петербургских ведомостей».

– Точно-точно! Он ведет там воскресный фельетон «Недельные очерки и картинки». Весьма недурно пишет. Но я не знал, что он из Воронежа!

– Да-да, из Воронежа. Как и вы, он, живя здесь, печатался в столичной прессе, как и вас, его у нас окружало смрадное облако зависти. Мы с ним были дружны – он вместе со мной учителем служил, – и я видел, как он задыхается и чахнет в этом облаке. И я сказал ему: «Захиреют ваши таланты в Воронеже. Уезжайте». Уж не знаю, послушался ли Суворин именно моего совета или сам пришел к такому решению, но он действительно покинул наш город. Сначала перебрался в Москву, потом в Петербург. И, как видите, выбился в люди.

– И к чему вы мне сейчас все это рассказали? – Спьяну я плохо понимал намеки.

– Как к чему? Поезжайте и вы в Петербург. Там наверняка найдется применение вашим способностям!

Я усмехнулся.

– Вот ведь странно выходит! Сперва вы сманили меня в Воронеж, теперь же гоните отсюда. Надоел я вам, что ли?

Де-Пуле даже обиделся.

– Как вы можете говорить такое! Я же вам добра желаю.

– Простите Бога ради. Я пошутил. Я сам давно подумывал о Петербурге. – На самом деле не подумывал, но сказал так, чтобы угодить своему товарищу.

– Вот видите! – обрадовался Де-Пуле. – Если окончательно надумаете, я по старой дружбе напишу Суворину рекомендательное письмо. Авось на первых порах поможет, устроит в «Ведомости» или в другую газету.

Я внял совету Де-Пуле и перебрался в Петербург.

Долго перед этим я размышлял, долго взвешивал, но в конце концов решил: «Да что меня, собственно, останавливает? Только неопределенность будущего. В Воронеже быт мой устоялся, какая-никакая, а есть устроенность, я при месте и при деле, а что ждет в Петербурге? Неизвестно. Но это же как раз и интересно! Возможно, я пожалею, а возможно, что и нет. Пока не проверишь опытом, не узнаешь. Нет, неопределенность – это даже и хорошо, ведь за ней могут таиться слава, признание, блага! Итак, решено! Еду! Что только жена скажет?»

Однако препятствий со стороны жены, к удивлению своему, я не встретил. Напротив, когда я объявил ей, что нас ждет смена местожительства, она обрадовалась нашему предстоящему переезду и даже поторапливала меня с ним. Она почему-то твердо верила, что в Петербурге мы попадем в самые высокие круги и она станет настоящей великосветской дамой, будет блистать в обществе, а одеваться у лучших портних. Я ее не разуверял. Да меня и самого, признаться, обуревали большие надежды, которые преобладали над здравым смыслом. Иначе бы я не сдвинулся с места.