Читать книгу Мозес. Том 3 - Константин Маркович Поповский - Страница 2

Он мог поклясться, что никуда не сворачивал, а все время шел прямо, чтобы в любой момент, когда это понадобится, можно было легко вернуться назад. Однако когда он в очередной раз обернулся, чтобы удостовериться в том, что все идет как надо, то увидел у себя за спиной совершенно незнакомый пейзаж. Как будто и не проходил здесь только что. Три улицы сходились на маленькой мощеной площади, в центре которой вяло била струя круглого фонтана. Он был уверен, что еще мгновение назад никакого фонтана на этом месте не было, – открытие, которое заставило его похолодеть. Не было ни фонтана, ни расходившихся в разные стороны улочек, ни чугунной решетки с калиткой, ни низко висевшего над улицей балкона, с которого свешивались какие-то зеленые побеги. И все это, конечно, потому, что с самого начала все пошло не так, как надо, кувырком, и стоило ему только перейти улицу, как оказалось, что никакого магазина на углу не было и в помине, как, впрочем, и подвальчика с мороженным, о котором говорил ему Иезекииль. Возможно, там ничего не оказалось, потому что он пошел не налево, а направо, но ведь в этом тоже был свой резон, да еще какой, если принять во внимание, что налево толпился на остановке автобуса народ, тогда как направо, напротив, оказалась относительно тихая улочка, по которой он и пошел в надежде, что рано или поздно она приведет к цели его путешествия, а затем так же просто поможет вернуться назад, к металлической двери проходной, за которой его ждали знакомые песчаные дорожки, друзья, сад и легкая горечь воспоминаний, которые становились с каждым годом все прозрачнее.

И вот теперь он стоял в совершенно незнакомом месте, чувствуя, как выступает на лбу и спине холодный пот и ужас уже вот-вот готов охватить его, чтобы ввергнуть в безумие. «Спокойно, спокойно, Мозес», – сказал он сам себе, борясь с вполне извинительным в такой ситуации желанием закричать и броситься прочь, куда глаза глядят, или напротив – забиться под одну из стоящих у стены скамеек, закрыть глаза и заткнуть уши, притворившись, что просто спишь и скоро проснешься в своей кровати на четвертом этаже, откуда из окна, возможно, виднеется даже эта незнакомая улочка, а если уж не она, то, во всяком случае, крыши окружающих ее домов и верхушки растущих в ее дворах высоких тополей.

«Спокойно, Мозес», – повторил он, делая вид, что просто остановился, чтобы полюбоваться на фонтан и послушать тихое шипение и невнятный рокот падающей воды, – «спокойно, спокойно», – сказал он себе вновь, вспоминая, какое выражение лица бывает обычно у праздношатающихся туристов, и пытаясь придать это выражение своему лицу, надеясь вспомнить, как он очутился здесь, на этой площади, куда стекались все эти улочки, хотя никто их об этом не просил. «Посмотри, какой прекрасный фонтан, Мозес, какой прекрасный, прекрасный, прекрасный фонтан», – пробормотал он, пытаясь, возможно, расположить к себе этот чертов фонтан, и этот город, да заодно уж и этот мир, в котором ему посчастливилось очутиться. «Прекрасный, прекрасный фонтан», – ворковал он, прищуривая глаза так, как это делали несколько недель назад японские туристы, которых привезли на экскурсию в клинику. Впрочем, все эти маневры, по всей видимости, никак не смогли обмануть нескольких прохожих, которые явно смотрели на Мозеса с нескрываемым злорадством, шепча что-то вроде – «попался, голубчик», что можно было прочитать в их взглядах, когда они проходили мимо него, делая вид, что они даже имени-то такого никогда не слышали – «Мозес», не говоря уже о том, что и самого этого Мозеса они видели первый раз в жизни. «Попался, голубчик», – прочитал он во взгляде, который бросила на него пожилая чета, которая вела за руки маленькую девочку в розовом платьице и которая, в свою очередь, тоже посмотрела на Мозеса долгим немигающим взглядом, в котором, разумеется, тоже не было ничего, кроме отвращения. «Господи, Боже мой», – простонал Мозес, растягивая губы в жалком подобии улыбки. «Господи, Боже мой», – сказал он, перебежав дорогу перед неизвестно откуда выскочившей машиной и остановившись возле гранитного парапета, окружавшего фонтан. Отсюда открывался хороший обзор во все стороны, но проку от этого не было. Опустив руки в теплую воду Мозес замер, прислушиваясь к тому, что происходило у него внутри. Сердце, до того спокойное, теперь колотилось так, словно он пробежал без остановки по лестнице до седьмого этажа. Рябь от падавшей сверху воды подернула всю чашу фонтана, но не мешала видеть лежавшие на песчаном дне сверкающие никелевые монетки. Мысли путались и были похожи на раскрученный вкривь и вкось кубик Рубика. «Господи, Боже мой», – повторил Мозес в третий раз, пытаясь собраться с мыслями. – «Господи, Боже мой… Боже мой…»

Возможно, прежде всего следовало внимательно осмотреться и выбрать правильное направление. Но для этого надо было, в первую очередь, оторвать взгляд от пляшущей водяной ряби и снова повернуться лицом к городу, – посмотреть в это ухмыляющееся, злорадное, каменное лицо, каждый миллиметр которого, казалось, исходил издевательским смехом, от которого негде было укрыться. «Ты попался, Мозес, попался, попался, дурачок…» – верещал и выл этот чертов город, все его улицы, переулки, водосточные трубы, решетки на окнах, балконы с развешанным на них бельем, тротуары, дворы и подворотни, ставшие вдруг одной ловушкой, в которую он так удачно угодил. – «Господи, Боже мой», – в который раз повторил Мозес, тщетно пытаясь собрать в одно целое перемешанные плоскости кубика Рубика. – «Господи, Боже…»

«А что это вы тут собираетесь делать?» – услышал он за своей спиной голос. Повернув голову, он увидел рядом с собой дебелую старуху в фиолетовом парике. Судя по фартуку и домашним тапочкам, она только что вышла из соседнего дома. В руке ее была палка с медным набалдашником, на которую она не опиралась, но держала ее, словно боевое оружие, выставив перед собой. – «Я так и думала», – сказала она, с ненавистью глядя большими черными глазами то на Мозеса, то на его руки, опущенные в воду. – «Вы это мне?» – спросил Мозес, хотя кроме него никого больше рядом не было.– «Покажите руки», – приказала старуха, тыча палкой в сторону опущенных в воду рук Мозеса. – Немедленно покажите мне ваши руки». – «Зачем это?» – спросил Мозес, почему-то решив, что стоит ему вытащить из воды руки, как старуха немедленно стукнет по ним медным набалдашником. – «Немедленно покажите ваши руки!» – взвизгнула старуха и ударила палкой по гранитному парапету фонтана. – «Послушайте, – сказал Мозес, вынимая руки из воды и начиная догадываться, в чем дело. – Вы ведь не хотите сказать, что я покушаюсь на ваши богатства…» – «Ну, что у вас там?» – старуха посмотрела на руки Мозеса. – «Ничего, – сказал Мозес, показывая ей пустые ладони. – Вы что, в самом деле думаете, что я хотел…» – Он засмеялся, чувствуя, насколько деланным и фальшивым был его смех. – «Лучше не врите, – не успокаивалась старуха. – Я видела вас на прошлой неделе, а после этого из бассейна пропала вся мелочь. Вся мелочь, которую мы копили целый месяц… Я вас запомнила». – «Так вы хотите сказать, что это я?» – Мозес почувствовал, как начинает закипать. «А кто же еще? – сказала старуха. – Я видела, как вы тут ошивались с вашей подругой». – «У меня нет никакой подруги», – Мозес почувствовал, что он вовсе не обязан отчитываться перед старой ведьмой, которую, пожалуй, было бы совсем неплохо утопить в этом самом фонтане. – «Скажите, что это были не вы? – продолжала та, нетерпеливо стуча палкой по асфальту. – Я сама видела, как вы шарили рукой в фонтане. Куда же тогда подевалась вся мелочь, если это не вы?» – «А я откуда знаю, куда подевалась ваша мелочь? Неужели вы думаете, что я стану шарить по дну, для того чтобы наскрести какую-то пару жалких шекелей?» – «Пару жалких шекелей! – возмутилась старуха. – А почему бы и нет?.. Если человек не хочет работать, то он идет воровать, вот почему». – И она издевательски засмеялась, показав Мозесу два ряда ослепительных вставных зубов. – «Что такое?» – сказал Мозес. – «Только не надо делать такое невинное лицо, – опять усмехнулась старуха. – Вас видел весь дом, не я одна!» – «Да, хоть весь город, – Мозес вытер одну руку о другую. – Воровать! Скажут же такое. Это разве ваш фонтан? С чего вы взяли, что это ваша мелочь?» – «А чья же? – сказала старуха, багровея и поднимая к небу лицо, словно ища у него защиты от такой неслыханной наглости. – Уж во всяком случае – не ваша». – «Фонтан общий», – не сдавался Мозес. – «Так значит, это все-таки вы взяли?». – «Мне почему-то кажется, что вы просто дура», – сказал Мозес, с тоской глядя в ее темные бездонные глаза. Было совершенно непонятно, зачем понадобилось Господу плодить таких вот старых пердушек. Ясно было, что ими под завязку набит весь город. Казалось, они торчат из каждого окна и высовываются из каждой подворотни. Если бы они все решили сейчас покинуть свои дома, то наверняка бы запрудили эту площадь вместе с прилегающими улицами. Город, набитый выжившими из ума дурами в домашних тапочках. – «Просто дура и ничего больше, – повторил он. – Нужны мне ваши деньги». – «Ах ты, гаденыш, – взвизгнула старуха, выставив перед собой палку, но явно опасаясь подходить ближе. – Да я тебе сейчас все ноги переломаю». – В это самое мгновение Мозес почувствовал некоторое вдохновение. Сердце его успокоилось и стучало удивительно ровно. – «Как же, – сказал он, доставая из кармана рубашки смятые купюры. – Переломала одна… Видала?.. Нужны мне ваши деньги». – «Гаденыш, – повторила старуха, доставая в свою очередь из кармана фартука мобильный телефон. – Если ты сейчас же отсюда не уберешься, то я позову полицию. Слышишь?.. Немедленно убирайтесь отсюда прочь, ворюга!» – «Старая дура, – сказал Мозес. – Старая, грязная, полудохлая дура». Он повернулся, сделал два шага в сторону и уже подошел к краю тротуара, но вдруг стремительно развернулся и пошел назад к фонтану. – «Да что же это такое!.. – закричала старуха, отскакивая в сторону. – Вы только посмотрите… Немедленно убирайтесь вон!» – «Старая дура», – повторил Мозес, засучивая рукава. Потом он лег грудью на парапет фонтана, нагнулся над водой, опустил в неё руки и принялся доставать со дна блестящие никелированные монетки. Какое-то время старуха стояла рядом, выпучив глаза, не в силах произнести ни звука. Потом, не выпуская из рук палку, она, близоруко щурясь, стала нажимать кнопки своего телефона. – «Звони, звони, – пробормотал Мозес через плечо, не переставая шарить по дну. – Только не забудь передать им привет от Мозеса». – Монеток оказалось на редкость много. Когда он поднимал их со дна, вода смывала грязь и они становились блестящими и чистыми, словно мысли младенцев. Младенцев, Мозес, из которых почему-то потом получаются такие вот мерзкие старухи.

Пока она возилась со своим мобильником, монеток набралась целая горсть. Стряхнув воду, Мозес отправил ее в карман своих брюк. – «Полиция, – сказала, наконец, старуха. – Але, але… Это полиция?… Немедленно приезжайте…». – «Уже едем», – сказал Мозес, с неожиданной для себя ловкостью выхватив из рук старухи телефон и швырнув его в фонтан. Туда же немедленно вслед полетела и палка с медным набалдашником. Набалдашник потянул палку на дно, и та поднялась, встав наподобие известного, но крайне неприличного жеста. Старуха смотрела на него с нескрываемым ужасом. Рот ее был открыт. Фиолетовый парик сбился набок. В этот момент он учуял ее запах. От нее пахло сырым подвалом, лекарствами и подгоревшей творожной запеканкой. «Не заставляйте меня сделать это», – сказал Мозес, повторяя фразу, которую слышал в каком-то фильме. Потом он погрозил старухе пальцем и побежал прочь. В кармане его брюк мягко позванивали поднятые со дна фонтана монетки. Истошный вопль за спиной, похоже, придал ему сил. Ему показалось, что еще мгновенье и вслед ему закричат все старухи этого города.

Тротуар, фонарный столб, перекресток, залитая солнцем стена с каким-то памятным барельефом, ступеньки, арка, решетка, – Мозес бежал, даже не думая превратить хоть что-нибудь из встреченного им в опознавательный знак, в спасительную метку, уцепившись за которую можно было бы надеяться добраться домой. Слава Всевышнему, народу здесь было совсем немного. Впрочем, один раз он все же чуть не налетел на мужчину в белой рубашке, который успел вовремя посторониться, неодобрительно посмотрев Мозесу вслед. «Сам дурак», – прошептал Мозес, чувствуя затылком этот неодобрительный взгляд и замедляя свой бег, чтобы, наконец, осмотреться. – «Попался, Мозес», – услышал он вновь знакомый голос, хотя и безо всякого голоса было ясно, что его дело дрянь. Ловушка захлопнулась, не оставив ни единой щелки.

Впереди, метрах в двадцати от того места, где он стоял, открывалось шумное, залитое солнцем пространство. Небольшой пустынный переулочек, в который он свернул, оказался тупиком, и ему пришлось вернуться назад под подозрительным взглядом стоявшего у входа в подвальчик охранника, а потом пойти вперед, прямо в сияющее пекло, которое скоро оказалось большой площадью, куда сходились целая куча улиц и улочек. Людская волна развернула Мозеса и легко понесла его с собой. «Господи, Боже мой», – шептал он, двигаясь вместе со всеми непонятно куда, чувствуя, как его задевают рукавами и плечами, обгоняют, обдают запахом духов, туалетной воды и табака, слыша шум проезжающих мимо автобусов и машин, крики и бессвязные слова и фразы, все эти – «ну, и так далее», «пошли быстрее», «прошу прощения», «да нет же, говорю тебе», «мы были там вчера», «я сдавал этой дуре, ну это нечто», «да что это сегодня такое», и еще множество подобной ерунды, которая сливалась в одно, сводящее с ума бормотание, в какое-то ужасное «а-а-а-р-р» или «бр-р-р-р», от него деревенели щеки, начинало гудеть в затылке и иногда казалось, что он сейчас потеряет сознание или, наконец, просто закончит свое бренное существование.

При всем этом Мозес с удивлением обнаружил у себя некую неутраченную склонность к размышлениям, касающимся его нынешнего положения. Например, ему пришло в голову, что он давно уже умер и теперь находится в Аду среди таких же, как и он грешных и заблудших душ, бредущих под адским солнцем из ниоткуда в никуда. – «Я умер и теперь оказался здесь», – думал он, наблюдая откуда-то издали за этим несчастным и одиноким Мозесом, бредущим теперь мимо автобусной остановки, в толпе себе подобных, безо всякой надежды вернуться когда-нибудь обратно в свой Сад и в свою коморку. Собственно говоря, в этом не было ничего удивительного, потому что ему уже давно приходило в голову, что жизнь всегда только притворяется жизнью, тогда как на самом деле она есть изнанка смерти, ее порождение, отражение, следствие, – одним словом, все что угодно, но только не то, что мы привычно называем «жизнью».