Читать книгу Маленький плохой заяц, или Взаимосвязь религии и окружающей среды - Константин Петрович Михайлов, Константин Михайлов - Страница 6

Отсутствие сельского хозяйства не означало, что австралийцы голодали: охотники и собиратели могут жить не менее сытно, чем земледельцы, и даже питаться более разнообразно. Однако сельское хозяйство важно не только для развития кулинарии – возможно, намного важнее его социальная роль.

Земледелие приучает людей работать вместе. Корешок можно найти и в одиночку, но поле в одиночку не вспашешь. К тому же личное хозяйство закрепляет в сознании понятие собственности: кенгуру скачет, где хочет, и ему неизвестны племенные границы, а вот на нашем поле сажать пшеницу можем только мы.

Когда вместе с сельским хозяйством рождается организация общества, возникает и возможность прокормить лишние рты. Людей, которые не производят еду: королей, чиновников, солдат. И конечно, священнослужителей, которые непосредственно влияют на формирование главной интересующей нас сферы – религии.

В Австралии сельского хозяйства не было, и потому организация общества могла сохраняться только на уровне племен и родовых общин, без всяких шансов на создание государства. Если развитие общества определяется его организацией, коренные жители Австралии должны быть названы одними из самых отсталых на планете. Но это вовсе не значит, что их культура не представляет интереса. Напротив, именно поэтому религиозная жизнь австралийцев оказывается ни на что не похожей.

Экологические условия существования австралийцев не позволяли развивать социальную структуру, а значит, и религиозную систему в привычном для нас смысле. У них были свои знахари, но отсутствовал развитый институт жречества или что-то подобное. Не было и мифологии в том смысле, какой мы привыкли вкладывать в это понятие. Написать книжку «Мифы и легенды древних австралийцев» так, как это сделал Н. А. Кун с мифами древних греков, не получится, потому что предания южного континента устроены принципиально иначе.

Как правило, в мифологических текстах мы ищем ключевые организующие сюжеты: Зевс свергает Крона, Афина выходит из головы Зевса, герой, бог или святой убивает чудовищного змея, великоколесничные бойцы рубят друг друга у стен Трои в «Илиаде» или на индийском поле Куру в «Махабхарате». Привычные нам индоевропейские мифологии организованы в рамках пространственно-временной логики: у них есть центральные сюжеты, последовательность событий – сперва Крон, потом Зевс, в конце Афина, но не наоборот. Действие этих мифов может происходить и в привычных местах (скажем, в родном городе древнего грека или египтянина), но будет включать в себя и особые пространства: вершину Олимпа, Аид, Тартар.

В реальном и привычном мире, конечно, тоже могут быть места, связанные с мифами. Грек, шедший из Коринфа в Афины, знал, что путешествует в тех краях, где Тезей совершал подвиги, а римлянин, гуляющий по своим семи холмам, вспоминал священную историю города. Но все же по большей части дорога из Коринфа в Афины, как и многочисленные римские закоулки, никакого сакрального значения не имела. Точно так же «Путь святого Иакова» – знаменитый маршрут паломничества к Сантьяго-де-Компостела, по которому шли и идут тысячи пилигримов, включает места для поклонения: соборы, мощи и так далее. Но все же в основном это просто дорога, и окружающие ее объекты не известны никому, кроме местных жителей и специалистов-краеведов.

Австралийская мифология устроена совершенно иначе. Древние австралийцы не знали истории и хронологии в европейском смысле, зато были необыкновенно сильно связаны с окружающим их ландшафтом. Возможно, сильнее, чем какой бы то ни было другой народ.

Не то чтобы у австралийцев вовсе не было категории времени: все-таки они знали, что люди взрослеют, достигают возраста инициации или брачного возраста, а потом стареют. Но у них не было календаря и какой-либо идеи истории. Почему? Большую роль в этом играла та специфическая ситуация – экологическая, географическая, климатическая, – в которой они находились.

Во-первых, у них не было сельского хозяйства, а значит, и соответствующего календарного цикла. Важно было следить за поведением животных – и действительно, в названиях времен года в австралийских языках часто можно найти отсылки к зверям и птицам. «Сезон брачующихся черепах», «сезон гусиных яиц» – так обозначались периоды, в которые было проще ловить черепах и собирать яйца. У одного из племен на севере Австралии насчитывалось семь таких «времен года»[18].

Но сезоны шли по кругу без принципиальных изменений погоды. Всякий житель России или Швеции знает, что есть время, когда природа умирает. В большинстве регионов Австралии ничего подобного не происходит. Исключения есть: скажем, в штате Виктория зимой даже выпадает снег. Но это, во-первых, самый юг (то есть самая холодная часть континента) и, во-вторых, район Большого Водораздельного хребта (пусть и не очень высоких, но все же гор). И вот на них-то в холодный сезон и ложится снег. На большей же части континента смена времен года не столь заметна. Разница температуры зимой и летом может составлять градусов десять, но все равно практически не опускается ниже 10–15 °C. Погода может меняться, но шить шубы и запасать еду на зиму необходимости нет. А значит, нет необходимости и в отсчете времени. Нет отсчета времени – нет точного календаря, месяцев и лет. Нет календаря – нет истории. Нет истории – нет времени в нашем понимании. Время как нечто протяженное осмысливается тогда, когда мы храним память о прошлом и пытаемся заглянуть в будущее. Но, если прошлое всегда одинаково и неизменно, а будущее подобно ему, человек может обойтись без истории и точного времени.

Однако недостаток точного времени компенсируется в австралийской культуре необыкновенной точностью пространства. Время оказывается привязано к нему, и не только на мифологическом, о чем еще будет сказано ниже, но и на лингвистическом уровне.

В 2010 году две замечательные исследовательницы Лера Бородицкая и Элис Гэби опубликовали статью, в которой продемонстрировали, что австралийские аборигены из группы пормпураау обладают исключительно точной ориентацией в пространстве и это прямо связано с их языком и культурой[19]. Вот что Лера Бородицкая рассказывает об этом в одном из своих интервью: пормпураау «вместо “лево” и “право” говорят “север”, “юг”, “восток” и “запад”. Например: “У тебя муравей на юго-восточной ноге”. Это означает, что, объясняясь на этом языке, вы должны постоянно знать свое положение относительно сторон света. По-английски вы приветствуете знакомого словами “hello” или “how are you” и получаете ответ: “fine”. На языке пормпураау вы должны сказать: “Куда идешь?” – а ответ будет, например, таким: “Очень далеко на северо-северо-восток. А ты?”»[20].

Запомним эту географическую привязку к реальности и обратимся к еще более замечательному примеру.

Во время одного из лингвистических экспериментов Гэби и Бородицкая изучали восприятие времени австралийцами, говорящими на языке тайоре. Большинство респондентов были билингвами – людей, говорящих только на тайоре, в мире практически не осталось, да и вообще носителей этого языка всего пара сотен. В ходе исследований выяснилось, что, во-первых, на языке тайоре вообще нет разницы между понятиями «пространство» и «время» – оба они обозначаются словом «раак». Например, полдень – это раак солнца, находящегося наверху. Это и время, когда светило в зените, и его местоположение. Во-вторых, обнаружилось, что восприятие тайоре времени в принципе географично. Бородицкая и Гэби раздавали им карточки, на которых были нарисованы объекты на разных этапах развития – например, с изображением крокодильего яйца, детеныша крокодила, молодого крокодила и старой крупной особи – и просили расположить их в правильном порядке. Естественно, тайоре располагали все как надо – от яйца к старому крокодилу, но всегда раскладывали карточки с востока на запад, вне зависимости от того, как сидели. Американцы во время проведения контрольных экспериментов раскладывали карточки слева направо, в порядке чтения или по часовой стрелке. Я воспроизвел этот эксперимент со слушателями моих лекций в Москве: результат был тем же. Полагаю, что всякий человек, живущий в рамках западной культуры, поступит именно так. Устройство нашего языка и наше понимание времени как абстракции, отделенной от пространства, способствуют этому. Но для тайоре время не отделено от пространства и течет не как-нибудь, а именно с востока на запад[21]. Скорее всего, потому что так движется солнце по небосводу. Однако принципиальное значение имеет не столько направление, сколько сам факт неразрывной связи времени и пространства в мышлении австралийских аборигенов[22].