Читать книгу Под сенью жёлтого дракона - Константин Петришин - Страница 23

Восьмого августа Долматов принял сводку Совинформбюро, в которой сообщалось, что советские войска на Южном направлении отступили по всему фронту.

В этот же день сразу несколько зарубежных радиостанций сообщили о начале генерального наступления немецких войск на Юге России и окружение в районе Старого Оскола большой группы советских войск. Несколько раз называлось имя командующего шестой танковой армии генерала Фридриха Паулюса, которому Гитлер приказал до осени разгромить войска Красной армии на Юге России и выйти на рубеж реки Волги.

В доме на несколько дней воцарилось уныние. Все ходили, не поднимая глаз, словно каждый был в чём-то виноват. И потому появление в доме Бо Гу вызвала небольшое оживление.

– … Я к вам на несколько минут, – предупредительно сказал он. – Сегодня мы получили из Чунцина обращение Чан Кайши к китайскому народу в связи с пятой годовщиной со дня начала сопротивления японским захватчикам, – С этими словами Бо Гу достал из внутреннего кармана куртки текст обращения и положил на стол перед Владимировым. – Почитайте. В обращении есть места, над которыми следует нам всем подумать. А теперь до свидания. Мне действительно надо ехать…

О том, что произошло на Юге советско-германского фронта не обмолвился ни словом.

Проводив Бо Гу, Владимиров вернулся в дом. Обращение Чан Кайши было в руках у Южина.

– Читать? – спросил он.

– Читай, – ответил Владимиров.

Южин видимо уже успел прочитать первую страницу до прихода Владимирова и проговорил:

– Сначала идёт длинное вступление… Ага! Вот отсюда… «…В день пятой годовщины сопротивления мы должны воздать должное героически погибшим за Отечество бойцам китайской армии и гражданам Китая. Я хотел бы воспользоваться этим знаменательным днём, чтобы вместе и народам нашей страны выразить глубокую признательность бойцам и командирам воюющих вместе с нами союзных стран за их боевые достижения, а также правительствам и общественным организациям США, Англии и Советского Союза…» – Южин прервал чтение и усмехнулся: – Надо ж… И о нас не забыл!..

– Читай дальше, комментатор! – сказал Владимиров.

– «…Наша борьба отличается не только своей длительностью, но является также самой многострадальной, тяжёлой, не равной борьбой слабого против сильного…»

Южин снова не сдержался:

– А кто вам мешает быть сильными?..

– Игорь Васильевич! – обратился к нему Владимиров. – Ни Чан Кайши, ни Мао Цзэдуна рядом с тобой нет. Читай дальше!

– «…Ответственность Китая», – продолжил читать Южин, – «заключается в том, что он должен возглавить борьбу главных сил на азиатском континенте. Другие союзные страны, как например Англия и СССР, имеют другие театры войны, где они несут ответственность за борьбу».

– Всё, – сказал Южин. – Он даже распределил места. Кто, где и чем должен заниматься!.. – и положил обращение на стол.

– Действительно, есть над чем подумать, – медленно проговорил Владимиров. – Бо Гу прав…

Вечером за ужином, снова зашёл разговор об обращении Чан Кайши.

– …Не будет никакого союза между руководством Особого района и Чан Кайши! – заявил Южин. – Сами посудите. В 1927 году Чан Кайши стал во главе контрреволюционного переворота. И, я уверен, не без помощи своих японских друзей, с которыми учился в Токио в военной академии. Сегодня он и царь и бог: он и председатель правительства, и председатель Национального Политического совета Гоминьдана, и председатель Военного совета, и даже председатель совета директоров самых крупных четырёх банков Китая! Зачем ему делиться с кем-то властью? Я считаю, что Мао Цзэдун правильно делает, что не верит Чан Кайши!..

…На следующий день Владимиров решил попытаться встретиться с Мао Цзэдуном и выяснить его отношение к обращению Чан Кайши и уже потом отправить донесение в Центр. Однако встретиться ему с Мао не удалось. Секретарь Мао Цзэдуна и он же помощник по вопросам гражданской администрации Жэнь Биши сказал, что Мао Цзэдун не может его принять.

– …Он не здоров, товарищ Сун Пин, – пояснил Жэнь Биши. – Приходите в другой раз… Дня через два-три…

Каково же было удивление всех, когда на другой день к дому подъехала машина Мао Цзэдуна в сопровождении дюжины конных маузеристов, и из машины вышли Мао Цзэдун и Цзян Цин.

Выйдя из машины, Мао осмотрелся во дворе и что-то сказал Цзян Цин. Та кивнула головой. Затем Мао указал на вершины гор. И снова Цзян Цин кивнула.

Наблюдая за этой сценой через приоткрытое окно, Алеев сказал:

– Семейная гармония… Однако, Пётр Парфёнович, пора и вам на выход, – шутливо добавил он.

Завидев встречающего их Владимирова, Мао Цзэдун широко улыбнулся и взяв Цзян Цин под руку, сказал:

– Товарищ Сун Пин, это она уговорила меня бросить все дела и ехать к вам, да ещё по такой жаре.

Слова Мао прозвучали и как объяснение, и как предупреждение о том, что никаких деловых разговоров не будет.

Владимиров пригласил Мао и Цзян Цин пройти в дом.

Маузеристы тут же разошлись по двору и стали у двери и под окнами.

– Могу угостить вас чаем, – предложил Владимиров.

– Мне, если есть, холодный и без сахара, – попросила Цзян Цин.

– Мне тоже холодный, но с сахаром, – ответила Мао.

Осмотрел комнату, задержал взгляд на книжной полке, одобрительно хмыкнул и произнёс:

– Блаженство тела состоит в здоровье, а блаженство ума в знаниях.

Кивнул на чашку с чаем, поданную Цзян Цин, Мао чуть насмешливо добавил:

– Я и без сахара сладкий, а вот тебе не мешало бы немного сахара добавить… – И вдруг поинтересовался: – А где ваш радист Риммар?

– Дежурит у радиоприёмника, – ответил Владимиров. – Позвать?

– Нет, нет!.. Не надо, – ответил Мао. – Я знаю всех ваших товарищей… Смотрю, его нет… – И сменил тему разговора: – Я как-то раз был в этих, в горах. Есть красивые места. Особенно на южных склонах, где много акации. Когда она цветёт, голова идет кругом… Да! Товарищ Сун Пин, вот что у меня всё время не выходит из головы… Вы как-то назвали мне имя европейского философа Гегеля и сказали, что он критически относился к учению Конфуция. Я читал Гегеля. По его умозаключению, в учении Конфуция нет ничего, чтобы заслуживало внимание и способствовало очищению морали. Но это в корне неверно! – Мао сделал несколько глотков чая, тыльной стороной ладони вытер губы и продолжил: – Учение Конфуция – это образец мудрости, свободного от европейской метафизической мишуры. Я полагаю, вы со мной не можете не согласиться?

Вопрос был явно провокационный. Владимиров это понял сразу и потому с предельной осторожностью ответил:

– Мои познания в области учения Конфуция ограничены институтской программой, и потому я не могу, как вы, судить о его философии. Что касается Гегеля, я с вами согласен. Как философ он поступил опрометчиво, заявив, что было бы лучше, если бы Конфуция вовсе не знали в Европе.

Мао Цзэдун, не скрывая своего удивления, пристально посмотрел на Владимирова, снова хмыкнул, затем произнёс:

– Вы, товарищ Сун Пин, с первого дня пребывания в Яньани вызвали у меня и у некоторых моих товарищей уважение. – Он посмотрел на Цзян Цин, затем на Южина, Алеева и Долматова, потом снова перевел взгляд на Владимирова и продолжил: – Однако мы с вами по-разному смотрим на некоторые вещи. К примеру, на Гоминьдан в его нынешнем виде, который раздирается изнутри между либералами и крайними националистами. Возьмите, к примеру, обращение Чан Кайши. Надеюсь, вы уже прочитали. Это что, позиция руководителя страны, раздираемой на куски местными милитаристами и японской военщиной?? И всё же мы готовы сотрудничать даже с таким Гоминьданом, но без Чан Кайши! Вы мне можете не верить, но он выстилает прямую дорогу в Китай американцам! Но не Советскому Союзу! И если в Коминтерне этого не понимают, нам придётся самим, насколько хватит сил, доводить дело китайской революции до конца. Ну что ж… Спасибо вам за чай. Моя жена тоже готовит хороший чай, но у вас он не хуже.

Мао встал из-за стола. За ним поднялась и Цзян Цин. Она поблагодарила Долматова за чай и, уже прощаясь, сказала:

– Я приглашаю вас всех в гости. Приезжайте, когда у вас будет время…