Читать книгу Легенды. Поэмы - Константин Петров - Страница 2

Нет, легенды не лгут, есть у каждой крупица от правды.

Дыма нет без огня, а истории нет без людей.

Их не помнят учебники, только косматые барды

Будут петь у костра о делах незапамятных дней…

Шёл двенадцатый год с тех событий у стен Годунова,

Что пугали народ, не давая уснуть по ночам.

Мол, нечистая сила снискала под башнями крова

И вопит, и хохочет, и шабаш устроила там.

В полумраке бойниц возникают белёсые тени,

И прохожие стали всё реже в округе бывать.

Но внезапно нашлось этой мистике всей объясненье,

И без капли чудес получилось их арестовать.

Обнаружилась целая банда, ни много, ни мало,

Что печатала деньги в подвалах у башни Орёл

И от глаз любопытных свои преступленья скрывала,

По ночам в простынях отгоняя всех, кто бы ни шёл.

А монеты везли потаённо до польской границы,

Разбегалась поддельная партия тысячью стай.

Всё работало точно, и грезилось обогатиться,

Только между собой говорили – не светит нам рай.

Ведь недаром червонцы чеканили круглые сутки,

И недаром все деньги текли до рубля за рубеж.

Граф Змеявский, главарь, их возил только в нужные руки.

Говорили, готовит досель небывалый мятеж.

Дозревало подполье от Гродно до самой Любани,

И уже было пальцы лежали почти на курках,

Но облава и городовые нарушили планы,

И вся банда ушла в Зерентуйский рудник в кандалах…

Годы шли, тихий город дремал без событий и сплетен.

Дни тянулись за днями, холмы зарастали быльём.

Но однажды покой всколыхнули тревожные вести,

Что Змеявский бежал и вернётся намедни с гонцом.

Зашептались, забегали по чердакам и подвалам

И назначили встречу у старых костёльных ворот.

Ровно в полночь преступная братия к месту стекалась.

Вдруг глядят, у двери их фигура безликая ждёт.

Вся укутана в плащ и сурово глядит исподлобья.

«Пан Змеявский, как рады, что вырвались Вы из сетей!

Только знаете, рухнуло всё в тот злопамятный обыск»

«Я послал господину гонца, ожидаю вестей»

Дверь тихонько открылась, и в свете возник настоятель:

«Заходите скорее от всяких внимательных глаз!»

И компания скрылась под сводами, до смерти кстати —

Караульный отряд вдалеке появился как раз.

И всю ночь разбирали стратегии, ели и пили.

Граф делился рассказами о положении дел.

А к утру прибыл всадник. Змеявский навстречу: «Пан Милош!

Я отправил гонца, обсудить наши планы хотел»

А в ответ: «Я всё знаю, сейчас от «него», с порученьем.

Малопольские с нами, готовы хоть засветло в бой.

Откопай старый рачевский клад, есть ему примененье.

И ещё – послезавтра «он» встретиться хочет с тобой»…

Это было в июле, суровое трудное время.

Русской армии трубы по старой Европе слышны,

Оглашая то счастье, то горе несчётных сражений

На холодных изрытых полях Семилетней войны.

А в далёком тылу жизнь бежала размеренным руслом.

Старый город не видел зарницы сигнальных костров,

И покинув свой дом в удалых и восторженных чувствах,

Заступал на дозорную службу Касьян Богунов.

Молодой, преисполнен отвагой, бандитом не битый,

Две недели пробегавший в звании городовой,

И плевать, что их брата не любят, он храбрый защитник

Дорогого покоя земли бесконечно родной.

Не ловил за околицей банд, не следил за убийцей,

Только рвался в атаку и вымерил жизненный план.

Но случилось ему позабыть обо всем и влюбиться,

И не просто, а в младшую дочку казанских дворян.

Был родитель её в содержании Бархатной книги

Среди самых почётных и знатных российских семей.

И в Москве, и в столице известен был стольник Лодыгин.

А его родословная – местных мещанских кровей.

Только сердцу не скажешь, что можно, а что под запретом.

И простому, и знатному – чувствам условностей нет.

Был Касьян с самой первой же встречи влюблён беззаветно,

И случилось, Ралида его полюбила в ответ.

Но во все времена были в свете похожи уставы.

Был отец не в восторге, и это ещё так сказать.

Он скандалом дошёл до начальства смоленской управы,

Грозно требовал этого парня в солдаты услать.

А влюблённые тайно встречались, подолгу молчали.

Ведь начальник перечить не станет, и ясен финал,

Он уедет на фронт собирать ордена и медали,

А её увезут далеко, чтобы не отыскал.

Не бывать им на этой земле женихом и невестой.

Но в сердцах на тюремной стене он ножом написал,

Что КАсьян БОГунов и РАЛида ЛОдыгина вместе

В мире этом и том, кто бы им ни грозил, ни мешал.

Возле надписи той он её ожидал каждый вечер,

Говорил, что нет больше пути, как отсюда бежать.

Не страшился он пушек, боёв и тяжёлых увечий,

А боялся её навсегда для себя потерять.

Всё продумал, и помощь нашёл, благо есть ещё дружба.

Послезавтра в солдаты приказ, ну а завтра – побег.

А сегодня последний дозор и прощай, моя служба,

И прощай, милый город, родной, но прощай же навек!..

В этих мыслях он бодро чеканил по улицам хмурым

И у польских могил оказался в полуночный час.

Вдруг – напротив костёла мелькнула худая фигура,

Огляделась пугливо и скрылась за дверью от глаз.

В этот час? В этом месте? Крадучись? Нет, всё это странно.

Прислонился к высокому дубу, решил подождать.

Смотрит, новые тени сбегаются к польскому храму.

Трудно верить, что всем так прижало грехи отпускать.

Не иначе худое задумали тёмные лица.

По уступам стены он добрался пустого окна:

«Погляжу да послушаю, что здесь такое творится,

И управлюсь один или помощь мне будет нужна».

А внутри – два десятка мужчин разместились по лавкам.

Горячо обсуждали дела, ведь негоже впросак.

Мол, рискованный план, но зато и немалые ставки.

Дверь ещё раз открылась, и стихли в момент голоса.

«Пан Потоцкий, приветствую Вас! – граф немедля навстречу. —

Что просили я сделал, и золото поднял на свет».

«Добже, друг мой, для битвы пора как нельзя безупречна.

Через сутки мы вышибем стул из-под русских побед!»

Он прошёл к алтарю сквозь толпу, что едва не дышала.

«Наше время пришло! Звон цепей превратится в набат!

Сорок тысяч бойцов вдоль границы с большим арсеналом

И полстолька ещё на подходе к столице стоят!

По губернии я сколотил боевую дружину,

Накалил их сердца до неистовых температур.

И покуда герои России на штурме Берлина

Мы застанем врасплох и наскоком возьмём Петербург!

В десяти городах вознесётся восстания пламя!

Малопольские братья поддержат наш грозный удар.

И представьте, весь запад страны заалеет огнями,

А над русской столицей взлетит Сигизмундов штандарт!»

«Разве русские стали слабы, что такое дозволят?

Разве наши знамёна задержатся и не падут?»

«Разожгите мятеж, ну а дальше забота за мною.

Приведите войска, а до трона я вас доведу!

Говорю вам, сейчас для восстания самое время.

Лизавета Петровна больна, дни её сочтены.

И когда всё случится, не будет горячих полемик.

Конференция примет указ об исходе войны.

Мы огнями растопчем весёлую императрицу

И посадим на троне лояльного графа Петра.

Он оставит всю русскую армию в помощь австрийцам,

И величия Польши вернётся былая пора!»

Он еще говорил, объяснял по расстеленной карте:

Кто, в каких городах должен встать во главе мятежей,

А Касьян лихорадочно думал: «Ведь силы не хватит

Одному выходить против этой компании всей.

Отойти за подмогой – и сгинут, ищи ветра в поле.

Да и дело серьёзное, в спешке бы не проморгать.

Ведь судьбу всей страны здесь решает бандитская воля.

Нет, любою ценой эту шайку нельзя отпускать!»

Он спустился на землю, глядит, хоть один бы прохожий.

Вдруг по улице мальчик идёт, не велик – не беда.

Рассказал, мол, беги до участка так быстро, как сможешь.

Мол, скажи, убивают, пусть срочно приходят сюда.

Мальчуган убежал, а Касьян к наблюденью вернулся.

Ледником потянулись минуты с обветренных скал.

По виску отдавались удары тревожного пульса,

Но дрожащей рукой только крепче он раму сжимал.

А поляки меж тем поднимались, закончилась встреча.

«Что же медлит подмога, ведь скоро они улизнут?!

Кроме шашки одной да зубов мне грозить-то и нечем,

А они подготовились, будто сейчас на войну».

Пан Потоцкий сказал: «Пробил час для Руси деревенской!

Через двадцать четыре часа будет взята огнём!

Первый залп мы дадим ровно в полночь, он будет в Смоленске.

Здесь мой предок стоял, и отсюда мы битву начнём!»

«Что же делать? Уйдут! И до срока не выкажут носа.

А, была, не была!» Шашку в руки и вниз на врагов.

Карту выхватил, пулей к дверям и на улицу бросил.

Обернулся неспешно и, молча, задвинул засов…

Мальчугану поверили быстро, к чему бы лукавить?

Весь участок примчался с оружием наперевес.

Во дворе никого, только шум из распахнутых ставен,

Да расколот на крепких дверях католический крест.

«Кто там есть, выходи, а иначе огонь открываем!»

А оттуда: «К оружию, братья! Стоять до конца!»

Завязалась недолгая битва, исход ожидаем,

Ведь железные сабли не выстоят против свинца…

Так бесславно обрушился план иноземного гнёта.

Не сбылись ожидания прежних отрепьевых смут.

Все попали в капкан, что до лидеров переворота —

Был Змеявский убит, а Потоцкий отправлен в тюрьму.

На крыльце обнаружили смятую карту России,

Где все даты, значки, имена, очаги партизан.

А на грязном полу, впившись в шашку с холодною силой,

Весь исколот, изрублен, лежал, распластавшись, Касьян.

До последнего бился он, зная, не будет победы.

Лишь бы выиграть время, и помощь успела прийти.

Обо всём, что услышал, узнал, не придётся поведать.

Только карта улика, сумели бы только найти…

Тут бы кончить историю о мятеже и убийцах,

Только новые небоды вскорости выдались вдруг.

Из Смоленска на перекладных лично императрице

После первых допросов депеша неслась в Петербург.

И когда же о пане Потоцком она прочитала,

И под чьею фамилией знали того при дворе,

Побелев от испуга, и дабы не сеять скандала,

Приказала поляка упрятать от мира скорей.

А чтоб тайна коварной измены сокрылась в могиле,

И про личность его не прознал ни один человек,

Кузнецы по указу железную маску отлили.

И пропал под зловещей личиной Потоцкий навек…

С тех событий пошли через стражников разные слухи

О таинственном узнике в маске и без языка.

Всё гадали, кто это, и даже пытались пронюхать.

Но секрета тугие узлы не давались никак…

Это было в Смоленске беспечною летней порою.

Время дрог и телег, что по пыльным дорогам клубят.

Время жизни досель неизвестного миру героя,

Что Отчизну от гибели спас, не жалея себя.

Много лет утекло, много счастья и бед побывало.

В круговерти истории стёрлись былого следы….

Но у надписи странной на белой стене КАБОГРАЛЛО

Ровно каждый июль появлялись живые цветы…