Читать книгу Пинежская черепица - Константин Рыбинский - Страница 4
Пинежские бывальщины
Телёнок
ОглавлениеТелёнок плакал. Слёзы катились по чёрной плюшевой морде редкими красивыми каплями.
Он ступал неловкими ногами подростка по губчатому мху, перешагивал через узловатые скользкие корни, оступался в заполненные прозрачной дождевой водой рытвины – и брёл, брёл.
Брёл по кругу.
Он смекнул, что старая берёза с задранной медведем корой, попадается ему навстречу уже который раз, так что взял прямее. Тщетно. Через час он увидел её снова. Тогда он запаниковал, бросился напролом, царапая бока в зарослях колючего шиповника.
Телёнок слышал, как его звали люди. Ласковые, знакомые с рождения голоса повторяли на разные лады его имя совсем рядом, он кричал им в ответ, ломился сквозь бурелом на звук.
Лес держал цепко. Он больше не был доброй матерью с шершавым языком. Огромные злые деревья кусали, драли чёрно-белые бока, хлестали по влажному кожаному носу, били и терзали.
Волки появились так неожиданно, что телёнок даже не успел испугаться, просто остановился на их пути, хлопая большими пушистыми ресницами. Серая смерть стояла в двух шагах, принюхивалась, глядела холодными умными глазами сквозь него. Матёрый вожак помедлил с минуту, встряхнулся всем телом, а потом повёл стаю вдоль невидимой стены, окружавшей Алёшкин бор. Он чуял парное мясо и кровь совсем рядом, но не мог идти прямо на запах. Только вокруг.
– Милый, милый, хороший мой! – любимый голос пробился сквозь дрёму, заставил подняться на паучиных коленях, вытянуть худую шею и затрубить:
– Я здесь! Я жду! Я погибаю!
Эхо покружило крик над тайгой, над редкой цепочкой людей у опушки, донесло до околицы, насторожив собак, вернуло, усилив.
Мир стал чужим, злым, враждебным. Только небо синело над нелепыми ушами всё так же. Те же облака плыли над ним и его домом, под теми же углами ложились тени от него и любимых людей на милую землю, но лес домой не отпускал. И у себя остаться не давал. Выживал.
– Мария Алексеевна, золотце, прости нас Христа ради, если обидели чем! Верни телёночка! – вся семья, понурив головы, стояла у калитки перед древней бабулей в белом платке, что глядела на них светло и безмятежно.
– Что вы, милаи? И не знаю, и не ведаю про вашего телёночка! Бог с вами, робята! Отродясь не баловала и вам не советую!
Отец тряхнул головой:
– Марья Алексеевна! Ты ведь не чужая нам! Ещё бабка моя с тобой водилась. Обидел я тебя спьяну, знаю. Прости дурака! Прости Христа ради! – он грохнулся на колени, закрыл лицо руками.
– Что ты милой, что ты!? Я зла на тебя не держу, а Анку помню и люблю! Хороша была девка! Подымайся, да ступай домой, не морозь колени!
Оторвавшись от мамкиного подола, девочка лет четырёх в цветастом платке рванулась к бабке, крепко обхватила костлявые колени, бросила снизу серо-зелёный взгляд, зашепелявила:
– Бабушка Марья Алексеевна! Верни Малыша! Он плачет! Страшно ему одному там! Я ягод тебе принесу. Я что хочешь для тебя сделаю! Верни Малыша, Марья Алексеевна!
– Что ты, голубанушко? – старуха подняла ребёнка на руки, погладила по головке, заглянула в глаза. Мать дёрнулась вперёд, но отец придержал её за собой.
– Ничего с твоим Малышом не будет! Заплутал в лесу – и выйдет. Не плач, милая, пригодятся тебе ещё слёзоньки! Всё у тебя будет ладом!
Мария Алексеевна поставила девочку на тропинку, поцеловала в темечко, заковыляла к покосившейся избе.
Уже отворив дверь замерла на секунду, обернулась, посмотрела с усмешкой, да строго так сказала:
– А только, Николай, гляди впредь за уросливым своим языком!