Читать книгу Подставка для луны - Константин Рыжков - Страница 2

Под тяжестью шагов приминалась трава. Заметно, но как-то совсем беззвучно, хотя к беззвучию этому давно уже стоило привыкнуть. Сколько лет так, десять примерно? Да, наверное, десять, если считать весны.

Для лесного духа он был тяжеловат, чуть медлителен и саму малость неуклюж. Впрочем, не только он: все связанные с камнем именно такие. Даже на людей влияет род их занятий, что же тогда говорить о духах, которые меняются гораздо быстрее, сообразно происходящему вокруг.

Пробираясь сквозь густой кустарник, которым поросла часть леса, выходящая в этом месте на небольшую опушку, он побрел еще медленнее. А затем, выбравшись из густой паутины июньской зелени, и вовсе остановился.

Не то, чтобы каменник устал (да и мог ли он вообще чувствовать усталость), скорее, ощутил потребность собраться с мыслями и решить, куда ему отправиться дальше, отчего на минуту замер, безучастно разглядывая ладонь, серо-бурую, с тонкими прожилками горного хрусталя, в которых всеми возможными цветами играло полуденное летнее солнце. Вкраплениями самых разных камней и пород было усеяно все его тело, но хрусталь, пересекающий правую ладонь прямиком там, где у людей расположена линия жизни, был самым заметным напоминанием о том, что прошлое его существование прервалось как-то уж слишком быстро.

Он во всех деталях помнил, что тогда произошло. Сердце и раньше шалило, а потом и вовсе безо всякого повода решило, что с него хватит. Провал был только между моментом падения и тем мигом, когда каменник оказался на краю леса. Тогда он подумал даже, что спит, только странный сон этот никак не заканчивается.

Не сказать, чтобы обживался он долго: человек быстро ко всему привыкает, а душа – это разве не человек в его самом первозданном виде, без мишуры, грима и масок? Поэтому дальше все сложилось просто, хотя и поначалу странно для него самого: теперь он отвечает за камни. Сторожит их потому, что так нужно, и потому как заняться этим больше некому. Предшественник исчез до его прихода, отчего роль эта была, в некотором смысле, для него предопределена. И, что более всего удивительно, она ему даже понравилась: вынесенная из детства любовь к горам и пещерам, к разноцветной породе, их слагающей, странным образом проявила себя и совпала с новым занятием.

О своем прошлом каменник помнил, хотя и смутно. И все же ни разу ему не захотелось вернуться, а со временем перестало быть интересным и то, что происходит в его отсутствие. Единственным, что время от времени беспокоило каменника, был вопрос о причинах попадания сюда. Ведь здесь он уже был раньше, в прошлой своей жизни, видел эти места, даже полюбил их. Не потому ли оказался здесь?

Впрочем, постоянные размышления об одном и том же рано или поздно надоедают, даже если мысли эти не дают покоя и возвращаются от случая к случаю, часто совершенно неожиданно и не к месту. Потому каменник вспомнил лучшее средство отвлечься из всех, какие он знал. Средство, о котором еще в прошлой жизни рассказал ему один из друзей. Он огляделся вокруг, неторопливо и сосредоточенно рассматривая каждую деталь окружавшего пространства.

Перед ним открывалась небольшая опушка, хорошо знакомая и совсем недалеко лежащая от груды камней, ставшей его любимым пристанищем. Строго говоря, назвать эти камни домом было бы не совсем верно, но если и существовало такое место, где он любил коротать время, то им была как раз большая насыпь валунов, изрядно углубившихся в землю за века своей неподвижной жизни, заросших лишайником, а местами даже мягким зеленоватым мхом.

Но отсюда камней не было видно: их закрывали стволы деревьев и прораставший под ними густыми пятнами кустарник, через который только что пришлось пробираться. Зато сама опушка была видна насквозь: покрытая высокой травой, под которой пряталась земляника, с редкими, но столь заметными мазками полевых и лесных цветов, она была одним из немногих мест в округе, где лес расступался, открывая дорогу дождю и солнечному свету. Над ней же, между древесных крон, невысоких березовых и лежащих совсем в вышине сосновых, проглядывал осколок чистого неба, выбеленный ярким светом стоящего в самом зените полуденного солнца.

Сколько времени каменник стоял вот так, разглядывая каждую травинку, каждую деталь огромного цветущего ковра, сказать сложно. Хотя, по всей вероятности, было это очень и очень долго. До того момента, пока внезапно не затихли и не растворились в прогретом воздухе все привычные для леса звуки. Все, кроме едва слышного шелеста.

По щеке скользнул лепесток, едва заметно огладив неровность камня. Потом другой. Третий и четвертый пролетели перед глазами, затем еще и еще: белые, желтые, лиловые. Нескольких цветов сразу. Их количество в воздухе плавно, но стремительно нарастало, соединяясь в мягкий и пестрый вихрь, от которого рябило в глазах.

Едва слышимый, но звонкий смех прозвучал между их шепота. Каменник улыбнулся и поднял глаза, прекрасно понимая, кого он увидит.

На другом конце поляны возникла стройная женская фигура, словно одетая в длинное до земли многоцветное платье. Но если кто-то мог бы разогнать парящие лепестки, подойти ближе и внимательно присмотреться, то он увидел бы, что платье это сплошь состоит из таких же лепестков. Белые руки, открытые от локтя, и такая же белая шея, и даже лицо – все сплошь лепестки, непостоянные и шуршащие. Разве что глаза – большие и восторженно горящие, выделялись на фоне многоцветия. И рот, в месте которого лепестки расступались, когда она улыбалась или говорила.

– Цветница, – произнес каменник с улыбкой, пытаясь разогнать морок перед собой.

– Да? – ее голос тихо, но отчетливо звенел, так же, как и смех.

– Может, хватит уже. Я понимаю, что ты любишь так появляться, но когда-то тебе должно надоесть.

– С чего бы? – очередная волна лепестков, сдобренная на этот раз золотом пыльцы, и она уже рядом. – Женщина должна выглядеть хорошо.

– Ты давно уже не женщина, не заметила?

– Как грубо, – укоризненно отозвалась цветница. – Позволь мне доказать обратное, а заодно научить тебя немного манерам, гранитный ты мой.

– Манерам можешь не учить. Сейчас я откланяюсь…

– И залезешь опять под землю? Мы это уже проходили, так что не пойдет. Устроим белый танец, приглашаю, разумеется, я, отказы не принимаются.

В этот миг лепестки окончательно заслонили собой небо, деревья и даже траву под ногами. Каменник на секунду опешил, а потом, словно раскрученный едва заметными прикосновениями, окончательно потерял возможность ориентироваться и понимать, где он. Звуки пропали, сменившись беспрерывным шуршанием, разве что изредка прорывался сквозь него все тот же веселый смех.

– И стоило же забыть, – подумалось каменнику, – что теперь самое ее время, когда летнее солнце заставляет цвести все, что только может раскрывать соцветия и наполнять лес непривычными для него пестрыми красками. В такие моменты она настолько сумасбродна, что на поляны, по которым густо растут ее подопечные, лучше не выходить. Наверное, зайди сюда случайный путник, и его бы она, невидимая для человеческого глаза, свела с ума, или одурманив окружающим разноцветьем, или же пугая искрящейся пестротой полуденного луга. Что уж говорить о каменнике, который видел и слышал все, так что круговерть лепестков окончательно заставила его не только забыть о том, куда он собрался направиться, но и перестать понимать, где он находится с эту минуту.

Сложно было сказать, сколько именно длился этот ослепительно-пестрый морок. Впрочем, выйти из него было невозможно, а потому оставалось только ожидать, когда цветнице надоест. Наконец, волна лепестков расступилась, а вместе с ней растворилась и пьянящая как терпкие духи волна цветочных запахов. Следом затих ее смех, осколки которого рассыпались эхом все дальше в сторону леса.

Каменник все так же стоял посреди поляны, отряхиваясь и пытаясь понемногу прийти в себя. Сложно сказать, подумалось ему, из-за чего все духи ведут себя настолько по-разному. Или новый род занятий накладывает какой-то отпечаток, неизгладимо меняя характер. Или же наоборот, именно темперамент и старые привычки определяют новое место. Вот кто бы это знал…

Несмотря на желание отправиться дальше, каменник не стал пока что никуда уходить. Он понял, что не все, имевшие намерение с ним поговорить, успели это сделать. Откуда появлялось это ощущение присутствия и почему оно никогда не обманывало, тоже никто не знал. Но, во всяком случае, это было очень удобно, если требовалось кого-то отыскать.

Предчувствие его не обмануло, хотя на это раз пришлось подождать несколько дольше:

– Все хороводы водишь? – раздался за спиной еще один знакомый голос, спокойный и немного низкий.

Каменник неторопливо обернулся, продолжая задумчиво смахивать с себя налипшие фиолетово-белые лепестки. Наконец в поле его зрения попала обладательница голоса.

– Как думаешь, цветницы все такие?

– А я почем знаю? Я других не видела и ты тоже, – на золотистого цвета круглом лице, обрамленном густой копной зелено-желтых волос, промелькнула едва заметная улыбка.

В отличие от цветницы, не имевшей постоянного места и оттого непрерывно перемещавшейся между лесом и многочисленными полянами и склонами, луговица, хоть и была не менее занята, но все же предпочитала один и тот тоже уголок, проводя время чаще всего на этой небольшой прогалине в стороне от тропинок и ручьев. Тем более что здесь и вовсе ее места, ведь все кроме цветов – часть ее самой.

Невысокая, коренастая, в широкой травянистой одежде и с травянистыми волосами она напоминала небольшой сноп или соломенную куклу. Как и большинство других духов, передвигалась она без шума. При этом ноги ее, привычно босые, рассекали траву как воду около берега, легко и едва заметно.

– Ты ее знаешь, – заметил каменник. – Посмотрел бы я на тебя, если бы ты по полгода спала.

– Да уж лучше бы и спала, – усмехнулась луговица, – зимой здесь скучно. Это у камней ничего не меняется, так что тебе в любое время есть чем заняться.

– Что правда, то правда, – каменник не стал спорить. Ему действительно было незнакомо то забвение, в которое впадали некоторые духи с приходом холодов.

– Пошли, посидим.

У нее было особенно любимое место на самом краю поляны, между двух невысоких и кривоватых деревьев, ветви которых сплетались местами в причудливый паланкин. Здесь она любила бывать одна и сюда же звала гостей.

Проскользнув под густую сень и присев на траву, луговица привычно слилась с ней, так что каменник мог разглядеть в точности разве что ее задумчивое лицо.

– Садись осторожней, опять траву помнешь, – она постоянно напоминала об этом.

Каменник как мог аккуратно расположился рядом, но, как он ни старался, в этот момент раздался уже привычный треск ломающихся стеблей.

Луговица ничего не сказала, лишь покачала головой, отчего вслед за ней трава по всей поляне пошла едва заметной волной, словно от легкого дуновения ветра. После она закрыла глаза и замерла, так что по мечтательно-задумчивому выражению лица можно было понять только, что мыслями она в этот миг где-то очень далеко. Каменник не стал ее отвлекать и молча сидел рядом, зная, что долго это не продлится.

– Ты снова на скалу ходил? – оправдав его предположения, спросила луговица.

– А куда еще? – откликнулся каменник. – Мне сейчас приходится за всем приглядывать, не только за моими булыжниками.

Теперь, и правда, дел у него было вдвое больше, чем обычно. Несколько дней назад исчез скальник, или как говорили остальные, «ушел дальше». Так исчезали, в конечном счете, все духи. Никто не знал, куда и как именно, но знание это было здесь всегда, ничем не подкрепленное, существовавшее изначально и как бы само собой разумеющееся.

Если каменник следил за мелкими и не очень камнями, погружаясь иногда еще и под землю, то скальнику приходилось смотреть за глыбами крупнее: горами, скалами и шиханами. А значит, пока не появится новый, кому-то нужно было приглядывать за его делами. Тем более именно прошлый скальник учил каменника в самом начале, когда он сам только попал сюда. И хотя бы поэтому стоило вернуть ему долг. К тому же, со дня на день все должно было решиться.

– Сколько уже скальника нет? – луговица словно прочитала его мысли.

– Уже неделю как, – отозвался каменник.

– Не завидую, дел у тебя теперь за двоих, – посочувствовала луговица. – С другой стороны, за скальника можно только порадоваться.

– Ты думаешь? – каменник внимательно посмотрел на нее.

– Уверена. Точнее, мне кажется, что он сейчас там, где лучше. Лучше, чем здесь…

– Почему ты так думаешь?

– Не знаю. Но чувствую, что это именно так.

– Наверное, ты меня даже убедила, – улыбнулся каменник. – Как бы то ни было, мне еще неизвестно сколько исполнять его обязанности.

– Почему же неизвестно? Больше двух недель на моей памяти никогда не было.

– Поверю на слово, – рассмеялся каменник. – А то следить за скалами очень надоедает. К тому же очень с ними сложно.

Луговица открыла глаза и повернулась к нему:

– Правда? Нет, скажи мне тогда, что в них такого сложного? Я не спорю с тобой, просто интересно.

– Ладно, давай расскажу, – каменник собрался с мыслями и продолжил, – Камни прячутся на земле между деревьев, даже под землей. Лежит он где-то в овраге, и никто его не трогает, можно даже сказать, что он спит. А вот скалы большие, и им не спрятаться никуда. Стоят они у всех на виду, солнце их греет, ветер точит, вода размывает по песчинке, люди топчут иногда. Сложно им сохраниться, гораздо сложнее, чем камню.

– Зато у них жизнь интереснее, – заметила луговица.

– Не спорю, – согласился каменник. – И у того, кто следит за ними, она тоже очень интересная. Только вот я лучше камнями буду заниматься, проще мне с ними и как-то привычнее… Ах да, я же как раз собирался под гору, за последние дни ни разу там не был, а скоро дела передавать. Неловко как-то будет.

– Иди, раз надо, – улыбнулась луговица. – Если что, я сегодня здесь буду, и завтра с утра тоже.

Каменник кивнул на прощание и неторопливо поднялся на ноги. Предстоял долгий путь, а значит, времени на созерцание и разговоры у него уже не оставалось.