Читать книгу Утерянное Евангелие. Книга 2 - Константин Стогний - Страница 4

Страшнее, чем преследование собственной совести, для человека может быть только преследование властей. Любой оклик в городе вызывает тревогу, каждый незнакомец – подозрителен и потенциально опасен, а обычный стук в дверь кажется взрывом. Ты не можешь спокойно есть, спать, ходить, жить, даже если тебе просто сказали: «Берегись! Ты в розыске!»

Само осознание, что тебя ищут и совсем не для того, чтобы наградить, уже оборачивается страхом, а если это происходит в государстве, где свирепствует тирания… Так было и в Иудее под «покровительством» Рима во времена царей Иродов.

…Петр торопился на проповедь, зная, что гонения и преследования христиан все усиливались. Он шел по Иерусалиму, периодически оглядываясь и придерживаясь тенистой стороны. У одной из колонн, коих в то время в городе было немало, кто-то схватил его за полу халата.

– Кифа!

От неожиданности Петр подскочил. Перед ним прямо на земле сидел нищий.

– Кифа! – повторил человек с посохом из обычной палки и в ветхом отрепье.

– Прости, у меня ничего для тебя нет, – отвечал Петр, пытаясь вырвать из цепких пальцев нищего свой полосатый халат.

– Лжец! – дерзко заявил нищий. – Ты коптишь чудесных сазанов!

– Это было в прошлом! Я все отдал, – от удивления Петр даже перестал бороться за свой халат. Причем тут рыба, которой он уже не занимался?

Странный человек отпустил полу сам и надтреснуто засмеялся.

Не намереваясь продолжать разговор, Петр двинулся дальше, как вдруг услышал недовольный сиплый голос за спиной:

– Короткая же у тебя память, Шимон-рыбак, если не прошло и двух месяцев, а ты не помнишь, кто спас жизнь тебе и твоей жене. Хоть ты мне тогда и дал две рыбы… Что ж, и на этом спасибо…

Петр остановился в полном недоумении. Кто мог знать о том случае в переулке? Только жена и…

– Шаул?! – Петр подбежал к оборванцу, сел напротив и схватил его за ту руку, из которой только что пытался высвободить свой халат. – Шаул! Мы думали, что ты погиб.

Да, это был тот самый рав Шаул. Его борода отросла до груди, глаза ввалились, губы потрескались. Остро очерченные, шершавые от ветра скулы подчеркивали изможденность худого лица. Кто бы мог подумать, что это был тот самый рав Шаул, который еще совсем недавно ходил по Иерусалиму с гордо поднятой головой и брезгливо морщился, проходя мимо нищих.

– Я долго шел по пустыне без пищи и воды, но Бог спас меня, – ответил бродяга.

– Пойдем, рав Шаул, – поднимаясь, Петр потянул его за собой. – Агарь тебя накормит…

– Павел!

– Что? – не понял Петр.

– Павел. Больше нет человека по имени Шаул. Я не хочу пугать этим именем верных. Я принял Святое Крещение и теперь есть ученик Иешуа – Павел.

– Хорошо… – чуть помедлив, ответил изумленный Петр. – Я тебя понял, Павел Тарсийский. Пойдем, тебе надо поесть…

– …Я должен увидеть Мару! – Павел резко встал с земли и отряхнулся.

– Ну, не знаю. Захочет ли она… – засомневался Петр, глядя на то, как его новоиспеченный брат собирает свои нехитрые пожитки – ветхую суму и посох.

– …Тебя опасаются, – продолжил Петр. – Все слышали, что ты стал одним из нас, но никто в это не поверил.

– А ты? – Павел внимательно посмотрел на Петра.

Петр почувствовал, что это уже совсем не тот взгляд, который он видел почти три месяца назад. Петру очень захотелось поверить бывшему дознавателю Синедриона, но он промолчал.

– …Я должен ее убедить в своей искренности!.. Мара должна знать, что у Иешуа появился еще один последователь.

– Почему? – серьезно спросил Петр.

Этот вопрос застиг Павла врасплох. Он боялся признаться самому себе в том, что подсознательно тянулся к Маре, к той женщине, которую еще совсем недавно назвал сумасшедшей. Именно с Мары началась его новая история: история полного перерождения хитрого, жестокого и необузданного торговца в твердого, уверенного в себе и своей вере проповедника учения Иешуа. Но самое главное – его однозначно тянуло к ней. Нелепо, глупо, смешно… Тянуло, и Павел ничего не мог с собой поделать.

– Не знаю, – ответил он Петру после долгой паузы.

Бывший раввин смотрел бывшему рыбаку прямо в глаза, и тому вдруг показалось… нет, он был просто уверен, что это сам Иешуа смотрит на него!

– Я отведу тебя к ней.

При этих словах глаза Павла загорелись, и он склонил голову в благодарном жесте.

– …Но сначала я сам с ней поговорю, а потом ты ее увидишь, – тоном, пресекающим всякие возражения, продолжил Петр. – Пойдем. Отдохнешь, поешь.

И Петр отвел Павла в комнату, которую снимал вместе с Агарь у одного из щедрых последователей Иешуа.

* * *

Среди ночи, дождавшись, когда гостеприимные хозяева маленькой комнатушки уснут, Павел вынул свое сокровище – плинфу из черного обсидиана – и положил ее под голову вместо подушки. Тарсянин давно научился разговаривать с Камнем мысленно. Ведь думал он на арамейском языке, на котором разговаривал и сам Иешуа.

Иногда ему приходилось подолгу готовиться, чтобы его удивительный собеседник заговорил с ним. Павел не задавался вопросом, каким образом это происходило, и никто не смог бы объяснить этого феномена – ни тогда, в Древней Иудее, ни в наше время. Но то, что Иешуа общался с Павлом именно через этот кусок черного камня, на котором покоилась голова самого Иешуа, когда его мертвого отнесли в гробницу Иосифа Аримафейского, не было никаких сомнений.

– Я никогда так не боялся, Господи, – это были первые слова, «сказанные» бывшим раввином в эту ночь.

– Чего же ты боишься, Павел?

– Завтра мне идти к Маре. Ты же знаешь, сколько я сотворил зла на своем веку. Поверят ли мне?

– Если ты сам веруешь, то почему думаешь, что те, кто рядом с тобой, не должны тебе верить?

– Я отправил на смерть стольких людей, ни в чем не повинных иудеев. Одно мое имя заставляло трепетать многих. Меня не боялись только первосвященник и царь Иудейский, хотя и это спорно. Зато я сам не боялся никого и ничего, а сейчас… Боюсь… Что мне не поверят – боюсь.

– Не бойся, Павел. Ты уже сделал главное. Ты никогда не будешь с теми, от кого ушел.

– Но буду ли я с теми, к кому пришел? – Павел встрепенулся. Спящий на полу Петр перевернулся на другой бок и простонал во сне…

– Будешь, обязательно будешь, – твердо ответил голос. – Я с тобой и не брошу тебя.

– Вот Петр, – задумчиво глядя на рыбака, подумал Павел. – Он ведь поверил мне лишь потому, что я его спас от грабителей…

– …Он поверил не поэтому. На нем Дух Господень. Видел бы ты, скольких он исцелил и скольким подарил надежду… Он чтит Слово…

– В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…

– Да. Именно за этим я и позвал тебя за собой. Кому, как не тебе, лучшему из сынов Иудеи, нести это слово.

– Мне-е-е? – крайне удивился Павел. – Но… разве я смогу?

– Ты даже представить не можешь, на что способен, Шаул, сын скорняка. А чтобы тебя завтра поняли и поверили, слушай и запоминай…

Павел лежал на Камне неподвижно, боясь пошевелиться и что-то упустить. Полилась долгая, светлая речь, слова которой ласкали слух и погрузили тело в состояние такой легкости, что тарсянин абсолютно не чувствовал усталости.

Во дворах запели первые петухи, возвещая Иерусалиму о скором наступлении нового дня. Павел спал сном младенца.

* * *

Лишь на следующий день переодетого, помытого и постриженного Павла привели на старую заброшенную греческую арену.

– Почему сюда? – спросил он.

– За нами наблюдают, – еле слышно сказал Петр. – Если поймут, что мы пришли одни, без римской стражи, то к нам выйдут. Арена – самое подходящее для этого место.

Они стояли прямо посреди круга на давно не заменявшемся песке.

– Петр! – вдруг послышался сверху женский голос.

– Мара! – отозвался Петр.

Это была она – Мирьям из Мигдал-Эля, строгая, простоволосая, как принято у женщин из Галилеи, в горчичном хитоне до щиколоток с длинными рукавами и шерстяном плаще-ми5лоти. Простая и незыблемая, как учение ее покойного возлюбленного.

– Мара, – обратился к ней с заметным почтением Петр и указал на Павла. – Это…

– …Я знаю, – оборвала Петра Мирьям и тут же обратилась к Павлу: – Спаси тебя Господи, рав Шаул. Что привело тебя к нам?

– Он пришел… – начал Петр.

– …Подожди! – воскликнул тарсянин. – Дай я скажу. Мара… я ваш самый жестокий гонитель… Был… Я был таким. Но я похоронил в себе Шаула из Тарса и хочу дать родиться новому человеку с именем Павел.

Мирьям ничего не ответила, лишь слегка кивнула головой, внимательно всматриваясь в лицо Павла.

– Он помогал убивать Стефана! – вдруг раздалось у них за спиной.

Мужчины обернулись и увидели иудея лет тридцати пяти в длинном грязно-желтом хитоне с завязкой под самым горлом. Кудрявую голову незнакомца покрывала шапочка-кипа.

– Это Шимон из Каны, – шепнул Петр.

Шимон. Павел слышал о нем и ранее, еще от Нафанаила и Филиппа в синагоге Дамаска. Шимон Кананит, сводный брат Иешуа по прозвищу Зилот[1], был одним из самых ревностных служителей христианства. Это он во время пира, устроенного в его доме, обратил воду в вино.

Бывший дознаватель Синедриона и раввин от Храма первосвященника впал в ступор. Что ответить этому ревнителю? Как убедить его и всех присутствующих в том, что прежнего Шаула больше нет?

– Он многих взял под стражу, – продолжал обвинять Шаула Шимон Кананит.

– Это все правда, – еле слышно произнес Павел и потупил взгляд.

– Ты признаешься?! – поймал его на слове Шимон Кананит.

– Я просил Бога простить меня.

– Почему мы должны верить тебе? – спросил Шимон.

– Я говорил с Иешуа… – начал было объяснение Павел.

– …Не смей называть это имя! – вскричал Шимон.

– Я преследовал, отправлял на казни, иногда убивал непокорных сам. И все же… Это делал другой человек, Шимон…

– …Я тебе не Шимон! Я тебе вообще никто! – продолжал гневаться Кананит.

– Шимон, – вдруг вступилась Мара. – Позволь этому человеку высказаться. Путь к Богу у всех разный, но неисповедимы пути Господни.

Слова Мары слегка успокоили «ревнителя».

– Я принял Крещение от Филиппа и Нафанаила и… Я говорил с Иешуа! – торжественно объявил Павел, и все присутствующие издали возглас удивления.

– Ты лжешь! – опять закричал Шимон. – Лжец! Лжец! Гоните его!

– …Хорошо! – повысил голос Павел. – Если вы мне не верите, то…

Павел вдруг заговорил словами, которые слышал ночью от Камня:

– Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы…

Слушая бывшего гонителя и изувера, Мара, Петр и Шимон умолкли.

Это было невероятно! Павел говорил то, о чем нигде не было написано! Шимон, стоящий рядом, оцепенел. Мара, по-прежнему находящаяся высоко над ареной, склонила голову. Петр благоговейно улыбался.

– Я же не зря ему верил, – после долгой паузы обратился Петр к Маре и Шимону. – Он и вправду слышал голос Иешуа!

– Откуда ты знаешь, что это правда? – нервничал Шимон.

– Да, да. Все так. Именно так, – тревожно произнесла Мара. – Будто сам Иешуа рядом.

– Главная и единственная обязанность человека есть исполнение воли Бога, то есть любви к людям, – произнес Павел.

Глаза Мары заискрились, в них дышала сама жизнь. Она глубоко вздохнула и положила руку на сердце.

– Те же слова…

– А-а-а… – перебил Шимон. – Слова, слова, слова. Это ловушка для Мары и верных.

– В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог… – ответил Павел языком Библии.

Шимон не нашелся что сказать и замолчал.

– Продолжать? – почти сердито спросил Петр. – Брат мой Шимон, продолжать?

Все знали вспыльчивый характер Петра. Это он мечом отрубил первосвященнику ухо, когда стражники пришли за Иешуа в Гефсиманский сад.

Шимон молчал. Павел же понимал, что главное оружие против скептика – это слово Иешуа, поэтому заговорил вновь:

– Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине. Любовь все покрывает, всему верит, на все надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.

– Брат мой Павел! Вручаю тебе свое благословение! – воскликнул Петр. – Отныне ты наш и никто не посмеет сказать, что ты не наш.

С этими словами он подошел к Павлу и обнял его.

– Но как ты… откуда ты узнал? – спросил пораженный Шимон.

Павел вспомнил, как этой ночью, кроме всего прочего, Иешуа попросил его никому не говорить о плинфе.

– Но почему? – изумился тогда тарсянин. – Мне казалось, что не стоит скрывать…

– …Стоит, дорогой мой. Стоит, – грустно ответил Иешуа. – Камень не должен попасть к злодею… А наши христиане по доброте душевной могут сами отдать его в злые руки…

– Но ведь я буду рядом!

– Этого мало… Даже Петр, уж на что «камень», не устоял и, боясь за свою жизнь, трижды отрекался от меня.

– А я? – нерешительно промямлил Павел.

– А ты? – переспросил голос. – Такие, как ты, не боятся ничего. Наперекор всем страхам. Поэтому прошу тебя: умей еще и держать язык за зубами.

– Обещаю, – твердо ответил тарсянин.

Обещал и молчал. Кананит так и не услышал от Павла ответа. Тот лишь повернулся лицом к Маре.

– Мара, я…

– …Я верю тебе, Павел! Ты внял моим словам – впустил в свою душу любовь, – горячо воскликнула потрясенная Мара. – И я помню, как ты велел римлянам отпустить меня. Ты хочешь остаться с нами?

– Вам не обязательно видеть меня рядом собой. За мной сейчас не охотятся, пожалуй, только инвалиды. Я не хочу подвергать вас опасности. Все, что я хочу, – это благословения и дозволения.

– Дозволения? – переспросила Мара удивленно.

– Нести Благую Весть Иешуа, – пояснил Павел.

– Даю тебе свое благословение, Павел из Тарса, – сказала Мара, спускаясь к нему по ступеням на арену. – И дозволение говорить об Учителе. Но предупреждаю: если в сердце твоем есть место лжи – ты погибнешь. Ибо говорить ты будешь о самом Боге, о Христе и Мессии, который придет снова и утвердит Царство свое.

Павел смотрел на нее и не узнавал – так горяча и внушительна была Мара. А она продолжала:

– Римляне тебе не помогут, ибо будут побеждены. Священники тебя не спасут и будут прокляты, если есть злоба в их сердце.

– Да исполнится воля Божья, – попытался подытожить ее речь Петр.

– А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь, – продолжила Мара. – Но любовь из них больше.