Читать книгу Приглашение в школу (сборник) - Константин Строев - Страница 5

Мои дочери уже взрослые. Но, как и в детстве, под Новый год они ждут, что я принесу в дом приятно пахнущую хвоей ёлку, без которой они не мыслят себе этого самого любимого в году праздника. Пока ёлка стоит в доме, по вечерам часто вспоминаем, как у нас проходил этот праздник в прошедшие годы. А недавно одна из дочерей с несвойственной её возрасту непосредственностью вдруг поинтересовалась:

– А в войну на Новый год ёлку устраивали? – и тут же, осознав наивность своего вопроса, поправилась. – В войну, наверное, и Новый год не встречали? Не до того, конечно, было!

А я стал вспоминать, как приходилось проводить каждую новогоднюю ночь в военную пору, и рассказал им о встрече последнего, победного года Великой Отечественной войны.

В конце 1944 года наша дивизия занимала оборону на захваченном у противника довольно обширном участке польской территории за Вислой, у города Сандомир. Месяца два, как завершились кровопролитные бои за овладение и удержание этого плацдарма. Наблюдалась размеренная (если можно так сказать о военных действиях) позиционная активность воюющих сторон, вся тяжесть которой ложилась в основном на подразделения разведчиков и сапёров.

Наш сапёрный батальон располагался в землянках километрах в трёх от переднего края, но каждый вечер почти весь батальон, за исключением штаба и хозяйственных подразделений, отправлялся на передний край для возведения ночью заграждений и минирования в нейтральной полосе.

В середине декабря на плацдарме началось интенсивное движение войск, по которому можно было безошибочно угадать скорое начало наступления.

С приближением Нового года к повседневным нашим заботам прибавились хлопоты по подготовке к его встрече. Да-да! Хотя шла война, мы воевали, но ничто человеческое нам не было чуждо. И все мы, конечно, желали, чтобы встреча Нового года осуществилась именно здесь, на обжитом месте, где можно было бы при благоприятном стечении обстоятельств создать себе праздничную обстановку, хоть чуть-чуть напоминающую далёкую мирную жизнь. С оживлением движения войск на плацдарме это становилось всё менее вероятным. Но мы не теряли надежды.

Вот уже и утро 30 декабря. Мой старшина заговорщицки щурит глаза при встрече. Мне понятно его настроение: втайне от всех у него в каптёрке заквашена бражка из бураков, привезённых загодя с передовой, – будет ощутимая прибавка к официальным ста граммам. Но к полудню всех офицеров вызывают в штаб батальона. Идём со смутным предчувствием чего-то недоброго. Так и есть! Получено приказание завтра выступить маршем к новому месторасположению. Марш небольшой – всего на двое суток, километров на 50, но ясно одно: Новый год будем встречать на марше.

Назавтра, во второй половине дня, с целью маскировки незадолго до наступления сумерек, хотя погода пасмурная, покидаем землянки, ставшие уже такими родными для нас. Идём всем батальоном. Впереди шагает первая рота, а моя, вторая, – за ней следом. Командиры взводов за моей спиной на ходу переговариваются, балагурят с солдатами. Они из бывших политработников и по своей старой выучке поднимают дух личному составу, и это у них хорошо получается.

В деревню, где нам назначено ночевать и где придётся встречать Новый год, приходим часов этак в десять вечера. Но деревня вся забита войсками, только что прибывшими на плацдарм. Кое-как удалось разместить на ночлег первую роту, обоз и штаб. Для моей роты, как ни старались, найти места для ночлега не удалось. Получаю приказание идти до следующей деревни и там располагаться на ночлег.

Не теряя времени, отправляемся в путь. Идём быстро. Солдаты, хотя и устали, но тоже спешат добраться до ночлега побыстрее. Через час мы уже в деревне. Но и тут нас ждут неприятности: обходим дом за домом – и в каждом полно солдат какой-то другой, только что прибывшей на плацдарм дивизии.

Я уже не помышляю о встрече Нового года – как бы разместить роту на отдых! Это необходимо – ведь завтра снова в поход! Наконец, потеряв всякую надежду найти в этой деревне ночлег, обнаруживаем на отшибе три пустующих строения и занимаем их, не обращая внимания на то, что они не очень-то приспособлены для жилья.

В покосившейся хате, где я остановился, – самой маленькой и неказистой из тех, что удалось разыскать, – со мной ещё наш старшина, мой связной и несколько солдат. Командиры взводов остановились в домах со своими солдатами. Никто не ложится спать. Все ждут, когда старшина достанет из ротной повозки канистрочку со спиртом и отмерит каждому по “наркомовской” норме – 43 грамма спирта, а может, и побольше в связи с неординарностью момента. Солдаты, сложив карабины, подсумки с патронами, лопаты и топоры в углу у дверей, развязывают вещмешки и извлекают из них все компоненты сухого пайка, выданного на время похода. В котелке на печурке, заботливо разожжённой кем-то, греется вода для чая.

Наконец, священнодействие по розливу спирта закончено. На столе, освещённом огарком свечи, – нарезанный угловатыми ломтями ржаной хлеб, раскрытые банки с тушёнкой, куски колотого сахара. Все ждут моей команды, то бишь тоста. Который час, – никто не знает, ибо ни у кого из присутствующих нет часов.

Решаю, что пора начинать. Поднимаюсь, чтобы произнести традиционное новогоднее поздравление. Но тут происходит нечто совершенно неожиданное, хотя и привычное для солдатского уха: со стороны передовой внезапно раздаётся оглушительная канонада. Начавшись, она не прекращается сразу же, как это бывает, когда артиллерия наносит огневой налёт по какой-нибудь цели, обнаруженной днём, а продолжается беспрерывно, как во время артподготовки, когда выстрелы отдельных орудий сливаются в непрерывный оглушительный рёв, от которого дрожит под ногами земля, звенят стёкла в окнах домов, а в блиндажах и землянках с потолка через щели в накате всё время сыплется земля.

Так было и сейчас: ветхая избушка, давшая нам пристанище на эту ночь, задрожала и, казалось, вот-вот развалится, а первые слова моего поздравления потонули в оглушительном рёве.

Все замерли, и у каждого в голове одна мысль: кто “работает”: свои или немцы? И вообще, что всё это значит? “Пожалуй, это наши, – приходит мне в голову, – если бы немцы лупили, то до нас бы долетало, передовая-то рядом!”

Минут через пять канонада оборвалась так же внезапно, как и началась. В наступившей, как сказал поэт, звонко-звучной тишине слышно только, как за стеной на улице выпряженные из ротной повозки лошади мерно жуют выдернутый старшиной из кровли дома сноп соломы. Не слышны характерные звуки боя, следующие обычно за артподготовкой. На лицах всех присутствующих, слабо освещённых мерцающим светом свечи, застыл немой вопрос.