Читать книгу Гнев Земли - Константин Злобин - Страница 2

Кто-то коснулся плеча Михаила. Он открыл глаза и увидел дежурную улыбку стюардессы, которая что-то ему говорила. Михаил стянул с головы наушники и в ту же секунду подвергся звуковой атаке.

– Что? – перекрикивая храп Зобова, спросил он.

– Вас зовет Савва Тимофеевич.

– Меня? Зачем?

Девушка повела изогнутой бровью.

– Там все узнаете.

Поправив галстук, с которым он не расставался даже в полете, и одернув манжеты, Михаил последовал за бортпроводницей.

На президентской половине было оживленно. Кроме Старика, как с уважением за глаза называли главу государства, здесь сидел генерал, пресс-секретарь, сотрудник какого-то, Михаил не помнил какого комитета, и еще один незнакомый человек. Он был высок, худощав, очень подвижен, своими ужимками напоминая прыгающего над жертвой стервятника. У незнакомца был большой с горбинкой нос, впалые щеки, редкие зачесанные назад седые волосы и длинные непрестанно двигавшиеся руки. Он громко разговаривал, смеялся и хлопал президента по колену, словно был его закадычным другом.

Савва Тимофеевич полулежал в кресле и со снисходительной улыбкой принимал панибратские похлопывания «стервятника». Заметив Михаила, он поманил его к себе.

– Вот и наше молодое поколение. Проходи, Миша. Сюда… поближе. Хочу тебя познакомить с моим старым приятелем. Не бойся – присаживайся.

Коренастая фигура, раскатистый бас и широкие жесты делали президента похожим на былинного великана. Даже сейчас, расслабленно возлежа в кресле, он подавлял окружающих внушительным телосложением и почти осязаемой энергией. Всегда и везде Старик был центром, вокруг которого крутился весь остальной мир.

Несмотря на свои семьдесят с небольшим лет, президент был силен и энергичен. Что было тому причиной? Может, легендарная кремлевская диета, а может, проведенная вдали от больших городов на чистом сибирском воздухе жизнь.

Михаил знал, что Савва Тимофеевич каждый день ходит в спортзал. Вольная борьба – его любимый вид спорта. Михаил слышал, что до Войны эта самая борьба была популярна в России. Она входила в международные соревнования, которые назывались Олимпиадами, и в этих самых Олимпиадах российская команда неизменно брала золото. Вот почему у Старика была такая крепкая хватка и редко находился смельчак, готовый испытать ее на себе. Именно таким должен быть глава государства – сильным, волевым и всегда добивающимся своей цели. Савве Тимофеевичу всего этого было не занимать, ведь иначе президентом не стать.

Доказательством этому был недавний случай. Произошел он минувшим летом. Отмечали какой-то праздник, может День независимости России, а может День борьбы с остеохондрозом. Вся президентская администрация вместе с женами и детьми отправилась в поход по ближайшим к столице горам и долам. Новосибирск, который более двадцати лет назад стал центром российского государства, окружали недавно восстановленные леса. В них обитало всякое мелкое зверье – зайцы, лисицы, барсуки, белки. Крупные хищники давно вымерли или были выбиты в голодные послевоенные годы. Последнего волка в тех местах видели пару десятилетий назад, а о встречах с кабанами не могли припомнить даже старожилы.

Каково же было удивление и страх президентского окружения, когда посреди ночи в лагерь наведался настоящий медведь. Косолапый тоже впервые встретился с людьми. Привлеченный огнем костра, он с любопытством бродил среди разбросанных вещей, заглядывал в палатки и рылся в рюкзаках. Только теперь всполошившаяся охрана схватилась за оружие.

– Убрать пушки! – осадил их Савва Тимофеевич. – Я сам с ним разберусь.

Приняв борцовскую стойку, он выставил перед собой руки.

– Саввушка, осторожно! – пролепетала за спиной жена.

– Цыц, не каркай!

Схватка была скоротечной. Президент обманным броском обошел медведя сбоку, сделал подсечку и, ухватив того за загривок, прижал к земле. В следующую секунду в зад рычащему зверю всадили триста кубиков снотворного.

Когда мишка уснул, президент подозвал охрану.

– Куда же вы смотрели, голуби? На звезды любовались или дрыхли? Хотя это даже к лучшему, а то сделали бы из Мишутки решето. Посмотрите, кто это. Я говорю, причиндалы у него есть? Хорошо – значит самец. В зоопарк его! Живо, пока не очухался, и чтобы через месяц нашли ему пару.

– Да где ж ее взять? И этот как с неба свалился – думали, что они все того…, – лепетал суетившийся рядом министр экологии.

– А мне плевать, что вы думали. Выгоню всех взашей, раз не знаете, что за зверь у вас под носом ходит. Какого числа зарплата?

– Двадцатого, – промямлил министр.

– Понятное дело – это вы помните наизусть. Так вот, до двадцатого не будет медведицы, все министерство оставлю без денег. А лично ты, если не найдешь самку, сам ее и заменишь.

Суровый нрав президента знали не понаслышке, и нужно ли говорить, что медведица отыскалась на третьи сутки.

«Старик у нас еще ого-го – всем фору даст», – подумал Михаил. – «Но что общего у него с этим долговязым? Неприятный тип, судя по виду».

Незнакомец тоже рассматривал Михаила, но не украдкой, а прямо, бесцеремонно, пронизывая колючим цепким взглядом. Он словно заглядывал в самую душу и ворошил ее содержимое без его – Михаила – на то разрешения. Михаил был не робкого десятка, но ему стало не по себе. По спине побежали мурашки.

– Где ты их берешь? – наконец произнес «стервятник», оборачиваясь к президенту. – Полный самолет младенцев. Везешь на растерзание дядюшке Сэму?

– А где я тебе других возьму? – ответил Старик. – Осталась только старая гвардия вроде нас с тобой и вот эти, как ты говоришь, младенцы. Хорошо еще, что они есть – будет кому дела передать. Миша – молодец. У меня на него большие планы.

Долговязый подался вперед и без всякого вступления спросил Михаила.

– Где учились?

– В Новосибирском Государственном Университете.

– Специальность?

– Международно-правовой и международный факультеты, – не без гордости ответил Михаил. – Кафедра европейского права. Красный диплом. Знаю английский, французский и испанский языки.

Взгляд незнакомца стал сочувственно печальным.

– Зря потраченное время. Кому теперь нужна эта Европа с ее правом? И с кем, скажите на милость, вы собираетесь говорить по-французски?

Михаил на секунду растерялся, но быстро взял себя в руки.

– Как с кем? С французами, конечно.

– Молодой человек, вы давно были во Франции?

– Пять лет назад, – ответил Михаил. – Стажировался перед госэкзаменом.

Не зная почему, он почувствовал себя как на том самом экзамене – давно забытое неприятное ощущение, с той разницей, что сейчас ему задавали вопросы, на которые в учебниках не было ответов.

Вспомнилась последняя поездка в Париж. После второго Всемирного потопа столица Франции превратилась в морской порт. Жители города на Сене стали жителями города на Сенном заливе и довольно быстро к этому привыкли. Отныне ритм города задавали приливы и отливы, а у парижан появились новые привычки.

Утренний прилив полагалось встречать за чашечкой кофе на набережной. Дневной отлив для многих означал послеобеденный променад или скорое завершение рабочего дня. Во время вечернего прилива наслаждались закатом, а ночной уход воды из города не наблюдал никто, разве что полицейские и сборщики устриц. Легендарные моллюски с недавних пор облюбовали гранитные берега и здорово здесь расплодились.

Однажды Михаил стал свидетелем ночных устричных сборов. Засидевшись допоздна в гостиничном номере, он выглянул в окно. С высоты мансарды были хорошо видны снующие по воде огни. Слышались приглушенные голоса.

– Жан, смотри, пропустил.

– Где?

– Да, вон же! Выше. Левее.

– Я там уже собрал.

– А это что? Где были твои глаза?

Устрицы, как и раньше, были нарасхват. Французов не пугало то, что в последние годы их любимое лакомство подозрительно увеличилось в размерах. Конечно, они догадывались, что здесь не обошлось без проникавшей из океана радиации, но об этом предпочитали не думать, как старались не думать и о других последствиях Войны, которая бесповоротно изменила не только человеческие жизни, но и судьбы стран и континентов.

А задуматься было о чем. Ядерные удары, которыми в последней Войне обменялись США и Россия, прогремели далеко от французской столицы, но их последствия дали знать о себе и здесь, пусть даже таким необычным образом, как подступившее к городу море. И это было далеко не все. Ушли в былое пространные разговоры о высокой кухне, мишленовских звездах и ужинах аля-карт. Если до Войны люди любили поговорить о вкусной и здоровой пище, то теперь они мечтали о пище вообще, а ее с каждым годом становилось все меньше, и стоила она дороже. Кольцо голода сжималось вокруг Парижа. Один за одним, как павшие крепости, пустели города – Бордо, Тулон, Марсель, Тулуза. Утренние завтраки с кофе стали непозволительной роскошью. Тысячи, а может, миллионы беженцев наводнили окраины французской столицы, принося из дальних уголков страны страшные вести об идущих по их стопам болезнях и вымирании нации.

Но Париж старался не замечать приближавшегося конца и до последнего оставался верен своим привычкам. По Сенному заливу плавали прогулочные кораблики. На Эйфелеву башню, которая взяла на себя роль маяка, поднимались переполненные лифты. Кафе-шантаны выставляли на тротуары столики, за которыми неспешные французы потягивали кофе. Неважно, что этот кофе был не натуральным. Более того, он был сделан из нефти, как и все остальные продукты – хлеб, масло, джем для круасанов, пирожные, бекон, омлет. Наука в последние годы достигла невиданных вершин, а природа на излете истории человечества, будто в насмешку, превратила Францию в нефтяную державу, нежданно-негаданно одарив ее месторождениями на побережье Бискайского залива.

Уже тогда в Париже чувствовалось приближение неизбежной катастрофы, но в двадцать с небольшим лет не хочется думать о смерти, и, поддавшись настроению парижан, Михаил не думал о ней.

Метнулась рука, и чувствительный щелчок вернул Михаила к действительности.

– В наши дни даже один год – это огромный срок, – насмешливым тоном произнес долговязый. – Знаете ли вы, что за прошедший 2048 год с карты планеты исчезло два десятка стран, а население уменьшилось на четверть миллиарда человек?

– Не знаю, – потирая лоб и с плохо скрываемым негодованием, ответил Михаил.

Ему начал надоедать этот, невесть откуда взявшийся, «приятель президента». Не будь тут Старика, Михаил сказал бы тому все, что о нем думает.

Савва Тимофеевич сквозь полуприкрытые веки следил за разговором. Он уловил настроение своего подчиненного и решил прийти ему на выручку.

– Аркадий, – вмешался он. – Надеюсь, ты не собираешься делать из Михаила боксерскую грушу, на которой будешь оттачивать свой острый язык? Я не хочу, прилетев в Нью-Йорк, остаться без личного помощника.

– Ничего страшного, – ответил тот. – Тяжело в учении – легко в бою. Ведь так, молодой человек?

Его рука с такой силой опустилась Михаилу на плечо, что он скривился от боли.

– Пусть сейчас немного помучается, зато потом ему будет все нипочем. Так, говорите, учились в Новосибирском Университете? Кто сейчас там ректорствует? – обратился он к Савве Тимофеевичу.

– Шкваловский, – буркнул президент.

«Стервятник» поморщился.

– Когда он уже сдохнет, сквалыга старая? Теперь я понимаю, почему у нас получаются такие дипломаты – прямо девицы из Смольного института, – кивнул он на покрасневшего от негодования Михаила. – Знают наизусть статьи Хельсинкского договора, говорят на разных языках, без запинки ответят, насколько должен выглядывать платок из смокинга, зато не в зуб ногой, чем руководствуется та или иная страна в своей внешней политике. Во всем видят только оболочку, фантик и не догадываются об истинных причинах происходящего. Не замечают сути. Вот скажите мне, – его колючие глаза вновь воткнулись в Михаила. – Почему началась третья мировая война?

– Это знают даже школьники, – хмыкнул Михаил. – Столько книг написано…

– А вы представьте, что я некоторое время отсутствовал… на Земле. Улетал по делам. Теперь вернулся и прошу объяснить, что здесь за катавасия приключилась. Начинайте – я вас слушаю!

– Аркадий, отстань от парня, – снова вступился президент. – Это ты своим всевидящим оком можешь пронизать землю, а он только четыре года как из яйца вылупился. Или ты мне за Шкваловского мстишь?

Хищный нос долговязого чуть не проделал в Старике дыру.

– Не произноси при мне этого имени! – зашипел он, словно перед ним сидел не глава государства. – Как ты мог поставить его ректором? Ты же знаешь, что это за человек.

– Все я знаю, но и ты меня пойми…

– Ты даже пальцем не пошевелил, – наседал на президента старый приятель. – Когда он приказал вынести из библиотеки все мои книги и сжечь их на площади, словно это была какая-то зараза. Мой многолетний труд «Ядерный узел». Я писал его днями и ночами. Помнишь, как он назвал его? «Мракопись». Он всегда старался извозить в грязи мое имя, но больше всего он хотел, чтобы меня забыли.

– Ну-ну, – увещевал его Старик. – Не кипятись – ты же знаешь, что я не мог поступить иначе.

Они замолчали, зато до Михаила, с открытым ртом слушавшего их перепалку, внезапно дошло.

– Вы – профессор Богомолов? Тот самый? – спросил он.

– Вот видишь, никто тебя не забыл, – облегченно отозвался президент. – Молодежь знает «того самого» Богомолова.

Долговязый вытаращился на Михаила.

– Вы хотите сказать, что читали хотя бы одну мою книгу? – в его глазах уже не было той всепоглощающей злобы.

– Конечно, – с несколько преувеличенным энтузиазмом воскликнул Михаил. Он плохо разбирался в политике, но знал, как расположить к себе людей, даже таких, как этот тип. – Я читал почти все. У нас в общежитии была тайная библиотека. За вашими книгами велась настоящая охота. Администрация искала, чтобы сжечь, а студенты, чтобы сохранить.

Он оглянулся на президента. Тот сквозь веселые морщинки смотрел на помощника. Приняв его взгляд за молчаливое одобрение, Михаил продолжил.

– Вы были нашим кумиром. Вы легенда! Ваши книги переписывали от руки. Их зачитывали до дыр. Чего только стоит ваш «Предапокалиптический роман». Ведь вы написали его до Войны? И все случилось именно так, как вы предсказывали. Вас цитировали, но никто не знал, как вы выглядите. Ни у кого не было вашей фотографии. Ходили слухи, что вас не существует, а ваши книги написаны группой авторов под псевдонимом Аркадия Богомолова.

– Спасибо! – после некоторой паузы произнес «стервятник». В его голосе слышались подступившие слезы. – Честно говоря, не думал, что когда-нибудь услышу эти слова. Спасибо вам, молодой человек! На пороге смерти приятно слышать, что ты кому-то пригодился.

Он глубоко выдохнул, но быстро собрался и, более мягко, чем до того, спросил.

– Вы уже бывали в Америке?

– Работал в ООН и был в составе делегации прошлой – седьмой Ассамблеи. Сейчас лечу в третий раз.

– Понятно, – задумчиво произнес Богомолов и добавил. – Какой только дурак придумал проводить Ассамблеи в конце года? На носу праздник – самое время пройтись по магазинам, купить подарки…

– Давно ходил за подарками? – насмешливо спросил его Савва Тимофеевич. – Того и гляди песенку про елочку затянешь.

Профессор пропустил его слова мимо ушей и снова обратился к Михаилу.

– Давайте вернемся к теме нашего разговора. Так почему же началась Третья мировая?

Не задумываясь ни на секунду, Михаил заговорил как по писанному.

– Летом 2024 года на Ближнем Востоке стал закручиваться очередной виток напряженности. Как уже не раз до того, в центре событий оказались спорные территории. Израиль называл эти земли своими, арабы считали их оккупированными. В ответ на постройку новой разделительной стены исламские боевики нанесли по еврейским городам ракетный удар. Израиль пустил в дело танки и авиацию. Их жертвами стали не только боевики, но и мирные жители. Вооруженные стычки следовали одна за другой и вскоре распространились на весь Ближний Восток. Конфликт перерос в войну, у которой не было фронта. Она охватила большую территорию, где на каждом метре находились святыни разных религий. Многие из них были уничтожены. Одни – намеренно, другие – случайно. Пострадала знаменитая Стена плача, и это подлило еще больше масла в огонь. В зону конфликта прибыли многочисленные миротворческие силы. Никогда на Ближнем Востоке не скапливалось столько военной техники, как в те дни. Ее количество превышало все разумные пределы. Достаточно было одной искры, чтобы началась большая Война, и 5 августа 2024 года это произошло – ядерный взрыв над Иерусалимом привел к Третьей мировой. Это знают даже первоклассники, – подвел итог Михаил.

– Что и требовалось доказать, – вздохнул Богомолов. – Если не ошибаюсь, историю двадцать первого века у вас вел уже упомянутый профессор Шкваловский?

– Аркадий, не начинай, – подал голос президент.

– Все нормально, – успокоил его опальный профессор. – Нормально. Если вы знаете, Михаил, первая и вторая мировые войны, как и все прочие начались с банальных провокаций. Нужен был повод для того, чтобы оправдать агрессию. Но настоящие причины, которые не есть повод, лежали намного глубже и были скрыты от, так называемого, простого народа. Если вы учились на дипломата, то должны уметь замечать тайные рычаги политики, и более того, вы обязаны создавать такие рычаги сами.

Он откинулся в кресле и заложил руки за голову.

– Кстати, если вам интересно, я мог бы рассказать, как развивались события дальше. Смею предположить, что этой теме в ваших учебниках было уделено не больше одного абзаца.

– Конечно, – отозвался Михаил. Ему не улыбалось слушать брюзжания профессора-неудачника, но сыграть роль поклонника непризнанного гения нужно было до конца. – Буду только рад.

– Сколько вам было лет, когда началась Война?

– Неполных четыре год.

– Четыре… Значит, в солдатиков уже играли?

– Мне больше нравилась железная дорога.

– Понятно. Тогда слушайте, – заговорил он, растягивая слова, будто рассказывал рождественскую сказку. – Как я уже говорил, нужно уметь видеть истинные причины событий. Поэтому начнем с предыстории. Маховик будущей войны раскачали задолго до памятного иерусалимского взрыва. Двадцать первый век вместо процветания принес людям разочарования и неисчислимые бедствия – войны, экономические кризисы и новые болезни. Одна волна кризиса захлестывала другую. Экономики стран обваливались. Доллар, евро, рубль, юань – всем досталось. Целые государства становились банкротами. Греция, Исландия, Португалия, Кипр – это было только начало.

Казалось, что времена неуемной жажды наживы и бездумного ничем необъяснимого стяжательства прошли, обществу потребления наступил конец. Теперь люди опомнятся, оглянутся вокруг и увидят, что жизнь – это не только материальные блага. Она гораздо богаче и прекраснее, а ее смысл нужно искать не во внешнем мире, а внутри себя.

Но люди были уже ослеплены. Они считали дни до очередной распродажи, участвовали в беспроигрышных лотереях, собирали всяческие жетоны и наклейки для якобы «бесплатных» товаров. Но боялись заглянуть в свою душу, страшились спросить себя, что им действительно нужно, как они хотят прожить свою жизнь, чтобы в ее конце оказаться в окружении любящих людей, а не среди пустых коробок из-под купленных по акции холодильников, телевизоров и микроволновых печей.

У человечества появился шанс, но оно им не воспользовалось. Средства массовой информации, реклама – все кругом твердило только одно «Покупай! Покупай! Покупай!». «У тебя еще нет этой новой машины? Возьми ее и смело езжай в свое прекрасное будущее!», «Если считаешь себя успешным, ты должен иметь наш новый компьютер. Не хватает денег? Возьми кредит! Теперь ты точно на вершине успеха», «Бренди-Кола» – с нами в три раза вкуснее!» Вирус безудержного потребления поразил страны и народы. Его губительное влияние всячески разжигалось и поддерживалось.

Люди стали ценить себя и окружающих не за человеческие качества, не за умения и поступки, а меряясь моделями телефонов, марками часов и количеством золота в любом его представлении. Помню, как некоторые «выдающиеся личности» делали себе операции, пришивая лишние пальцы для новых перстней и наращивая на уши дополнительные мочки, чтобы развесить на них еще один ряд серег. Мутанты и уроды – как их еще назвать?

Общество поделилось на подобия каст. Появилось такое понятие как «статусность». Людей объединяли не общие интересы, а количество денег на банковском счете. Прежде чем познакомиться, они выясняли, какая у собеседника кредитка – золотая, платиновая или палладиевая, и если она была хуже, то руки не подавали.

– Что такое кредитка? – подал голос, чуть было не заснувший Михаил.

Он сделал это лишь для того, чтобы показать свой напускной интерес. Профессор на секунду умолк.

– Совсем позабыл, что вы дитя послевоенной эпохи и не знаете многих простых вещей. Кредитки – такие плоские штуки, очень похожие на визитки. До Войны ими расплачивались за покупки. Иначе их называли пластиковыми картами.

– Они действительно были из золота и платины?

– Поначалу нет, но потом банки стали выпускать кредитки из драгоценных металлов. Этим они еще больше распаляли потребительские настроения в обществе, окончательно поделив его на классы. С самого детства человеку внушали – «Потребитель – это звучит гордо. Купи это или останешься за бортом жизни». Первыми словами, которые произносили дети, были «скидки», «акции», «распродажа», «кредит». Такова была всеобщая политика.

Михаилу порядком надоели бесконечные разглагольствования про катившееся под гору человечество, и он решил покончить с ними.

– Так какая связь между скидками и Войной?

Богомолов загадочно улыбнулся.

– В этом-то и есть искусство политика – сквозь внешнюю оболочку увидеть скрытое. Этому нужно учиться, но обо всем по порядку. Вы спрашиваете, какая связь между скидками и третьей мировой? Все достаточно просто.

В предвоенные годы истерия всеобщего потребления достигла таких ужасающих размеров, что раздутый ею пузырь вот-вот грозил лопнуть. Знаете ли вы, что на деньги вырученные от продажи попкорна в течение года можно было прокормить половину африканского континента? А, например, средств, потраченных на рекламу «Бренди-Колы», хватило бы для посадки ста двадцати миллионов деревьев. И представьте себе – только в одном 2020 году денег выделенных на защиту окружающей среды могло бы хватить на установку очистных сооружений на все предприятия нашей планеты дважды. Вместо этого средства пустили на создание международного экологического гимна и изобретение растворяющихся в воде втулок для туалетной бумаги. Как вам такая бухгалтерия? Вдумайтесь в это. Люди же не хотели думать. Они привыкли, что это делают за них другие. Общество требовало новых зрелищ и не забывало о хлебе.

Беда пришла, откуда не ждали. Случилось невероятное – в Америке возник дефицит попкорна. Казалось бы, что тут страшного. Посейте больше, и все будет хорошо, но американские фермеры отказались сеять кукурузу – невыгодно. Что делать? Ага, смотрите, сказали в Конгрессе, у некоторых стран есть излишки земли и на ней ничего не растет. Ах, вы не хотите сажать нашу кукурузу и отдавать ее по установленным нами ценам? В этом есть угроза для безопасности нашей страны. Поэтому мы идем к вам, конечно, в компании с парочкой авианосцев.

Потакая чревоугодию своих граждан, правительства западных стран были готовы пойти на все вплоть до вмешательства во внутренние дела других наций. По сути, начался новый передел мира, эдакий дележ. Международные законы были попраны.

И без того шаткий мир покачнулся. Разом вспомнились старые распри – в Корее, в Закавказье, в юго-восточной Азии. С небывалой жестокостью возобновились столкновения между Индией и Пакистаном. В Афганистане в который раз подняли голову террористы. Сирия и Ирак, десятилетиями погруженные в хаос войны, уже не надеялись увидеть мирного неба. В Африке тоже было жарко – и в прямом и в переносном смысле. На ее карте трудно было найти место, где бы не звучали выстрелы. Племена и народы воевали друг против друга, отстаивая каждый свою правоту, и не желая слушать доводов противника.

Неспокойно было и в Штатах. После нескольких веков молчания послышался голос коренного населения. Индейцы требовали возвращения земель их предков. Пламя восстаний и мятежей охватывало резервации. Повсюду разгорались ожесточенные бои, а вдоль скоростных магистралей появились жерди, на которых развивались свежеснятые скальпы.

Даже в спокойной и цивилизованной Европе нашлось немало причин для возникновения напряженности. С новой силой вспыхнул застарелый конфликт в Северной Ирландии. В Испании в который раз подняли голову неугомонные баски. За ними последовали каталонцы. Мир облетела не умещавшаяся в голове новость – Париж потребовал отделения от Франции. Причина проста – большинство жителей французской столицы составили выходцы из Алжира. Но больше всех удивили немцы. Бавария – вселенский центр бюргерского умиротворения – решила стать независимой. Чего тогда говорить о волнениях сербов и албанцев, румын и украинцев. Мир сошел с ума.

Грохот взрывов и выстрелов заглушал крики гибнущих людей, но еще громче звучал хруст новеньких купюр и чавканье челюстей. Специально на потребу чревоугодию публики изобрели одноразовые танкеры – попкорновые, рисовые, бобовые и прочие. Бесконечным потоком они везли еду и тут же в порту прибытия переплавлялись в новые сковороды, мясорубки и ночные горшки, предназначенные для дальнейшего поглощения, глотания и, извините, испражнения всего только что съеденного. Западное общество не останавливалось ни перед чем, лишь бы соблюсти права своих граждан на свободное пожирание хот-догов, колы и прочей дряни. Люди ели как последний раз в жизни, будто их откармливали на убой. Тратились баснословные деньги, чтобы как можно быстрее и лучше угодить всем желаниям зажравшихся налогоплательщиков.

Сейчас даже не верится, но в те времена в Берлине в новые дома вместе с водопроводом прокладывали трубы с пивом, а в Лондоне придумали специальные лифты-такси. Они могли подниматься по стенам домов и забирать клиентов прямо из квартир. Это стало особенно актуальным, когда средний вес одного англичанина перевалил за сто двадцать килограммов.

Но, конечно, впереди всех была Америка. К тому времени старые США объединились с Канадой и Мексикой и превратились в Северные Штаты Америки. Так было легче контролировать общие рынки и управлять потреблением на всей территории континента. Так вот, там дошли до того, что изобрели, так называемые материализаторы. Внешне эти устройства были похожи на микроволновые печи. Особенно популярными были модели американской фирмы «Freetime». Они умели создавать буквально любые вещи – от лапши «Бержерак» до новых туфель, от карандаша до микропроцессора. Главное было загрузить в приемный отсек необходимые компоненты и запустить программу. Для материализаторов выпускали специальные смеси, состоящие из наборов определенных химических элементов. Разные пропорции предназначались для создания разных вещей. Например, чтобы сделать авторучку в бункер аппарата насыпали металло-пластиковую смесь № 17, а чтобы получить жареную яичницу требовалась смесь № 141 с большим содержанием кальция. За людей все делали машины, а венцу эволюции позволялось только открывать рот и милостиво принимать в себя блага цивилизации.

– Разве такое возможно?

Михаил никогда не был высокого мнения о преподавателях университета, но рассказ профессора все больше увлекал его. Он сам не заметил, как весь превратился вслух и старлся не пропустить ни одного слова. Недаром в студенческой среде Богомолова называли не иначе как «современным Нострадамусом». И вот он сидит перед Михаилом, всклокоченный и разбрасывающий вокруг себя молнии.

– Я понимаю, в это трудно поверить, но все было именно так. Похожее на всеядную гусеницу общество превратилось в настоящую саранчу. Оно с ужасающей скоростью уничтожало все, что попадалось на пути. Люди уже не просили, а требовали: «Еще! Еще! Еще!» Разогнавшие машину потребления производители сами загнали себя в угол. Они не успевали удовлетворить все желания чавкающей и глотающей человекообразной массы. Знаете, до Войны были популярны конкурсы на поедание чего-либо на скорость. Вы когда-нибудь видели такое?

– В университете нам показывали старую хронику. В ней несколько человек ели пирожные. Выиграл один здоровенный парень. Ему вручили приз – большой пакет с пирожными и его стошнило на камеру.

– Согласитесь, не самое приятное зрелище. Наблюдая такие сцены, я начинаю сомневаться в том, что человек создан по образу и подобию Бога. Бог не может быть таким… дебилом. На мой взгляд, общество потребления – это низшая ступень эволюции. После него трудно превратиться даже в порядочное животное. Вы слышали что-нибудь о таком явлении как «черная пятница»?

– По-моему, да, – задумался Михаил. – Кажется, так назвали тот день, когда упали цены на нефть.

– Совершенно… неверно, – резюмировал профессор. – «Черной пятницей» называлось начало рождественских распродаж. В эти дни магазины предлагали огромные скидки, и покупатели буквально брали их штурмом. Распродажа – что может быть лучше? А впрочем, много ли нужно для стада? Эти, с позволения сказать, люди врывались в магазины, сметая с прилавков все. Они дрались за фены и тостеры, избивали друг друга за телевизоры, давили детей, сгребая с полок дешевые подгузники. Это было вселенское безумие. Люди перестали быть людьми. Они превратились в быдло. Отныне ими было легко управлять. Те, кто оказался наверху, поняли всю прелесть нового порядка, и относились к народу, как к скоту – им торговали, его меняли и дарили. Были только узкий круг элиты и серая колыхавшаяся у ее ног масса.

– Разве человек может принадлежать кому-то? На дворе двадцать первый век, а не рабовладельческий строй. Демократия…

– Демократия? – усмехнулся Богомолов. – Может, вы приведете примеры?

– Конечно. Вот хотя бы у нас – выборы президента, парламента, губернаторов.

– По-вашему, когда человека выбирают на пятый срок подряд – это демократия?

Рядом, делая вид, что спит, недовольно закряхтел президент.

– Молчу-молчу, – замахал руками Богомолов. – Больше не буду, Ваше Величество. Теперь вы, Михаил, понимаете, почему меня недолюбливают власть предержащие? – он скривился в кислой улыбке. – Но вернемся к нашим баранам. Раньше умные люди говорили «Не пищей единой жив человек». В предвоенные годы эта фраза обрела иной, извращенный смысл. Кроме пищи ненасытное человечество требовало новые автомобили, которые полагалось менять каждый год, новую бытовую технику, которая устаревала, не успев добраться до прилавков, модную одежду, которая переставала быть таковой через неделю, когда появлялась новая коллекция. Старые вещи выбрасывали на улицу, потому что в домах для нее не хватало места. Казалось бы, что тут плохого. У людей были деньги, и они тратили их на что им вздумается. Но в том-то и загвоздка, что денег не было. Все покупалось в кредит. С течением времени кредиты достигли таких размеров, что люди сами по себе стоили меньше, чем их долги.

– Но человек не товар, – снова запротестовал Михаил.

– В те времена люди были таким же товаром, как и все, что их окружало. Люди становились заложниками, рабами, а самыми крупными рабовладельцами были банки. Конечно, они не выставляли должников на прилавки и не продавали их с молотка, но, тем не менее. Спасаясь от банковского рабства, люди предпочитали отправиться в тюрьму. Количество желающих попасть за решетку превысило все разумные пределы. Спрашивается, где взять столько тюрем? Проштрафившихся должников сажали под домашний арест. Доходило до смешного – половина населения планеты сидела по домам, уставившись в «говорящий ящик», и ничем не занималось. Они не работали, и, следовательно, ничего не покупали. Но самое страшное было в том, что они не брали новых кредитов. Банки не могли терпеть такое положение дел, и под их нажимом правительства объявляли экономическую амнистию. Двери тюрем распахивались. Все начиналось заново и шло до тех пор, пока не наступал следующий кризис, еще более продолжительный и тяжелый. Было очевидно, что так не может продолжаться бесконечно. Нужно было разрубить этот узел.

– И тогда случился ядерный взрыв?

– И да, и нет. Накануне третьей мировой завязалось много подобных узлов. Это и денежные махинации, и демографические проблемы, и борьба за природные ресурсы. Для их решения требовалось время и желание, но…

Около кресла президента остановилась стюардесса.

– Савва Тимофеевич, вы просили вас предупредить.

Старик открыл глаза.

– Оно под нами?

– Скоро будет в прямой видимости.