Читать книгу Таинственный Рафаэль - Константино д'Орацио - Страница 6

Маленькая комнатка на втором этаже невысокого дома в историческом центре Урбино хранит трогательный секрет.

С низким потолком, запрятанная в глубине дома, почти не знающая солнечного света, эта тесная каморка – самое укромное место в доме. В одной из стен устроена небольшая ниша, в ней можно увидеть портрет матери, которая держит спящего младенца, подложившего под голову пухлые ручки (см. иллюстрацию далее). Женщина сидит на скамейке и, ожидая, пока дитя проснется, читает книгу, раскрытую на деревянной подставке, которая кажется повисшей в воздухе. Весь образ дышит спокойствием и элегантностью. Волосы матери собраны сзади и деликатно покрыты прозрачным покрывалом. На ней темно-синяя накидка, под которой скрывается красная туника. Цвета ее одежд заставляют предположить, что перед нами – Мадонна с младенцем Иисусом на руках, застигнутая в столь трепетный и вместе с тем обыденный момент.

Такое трогательное изображение естественно поместить на алтаре маленькой семейной капеллы, однако перед нами – интерьер совершенно обыкновенного дома. И у персонажей картины нет нимбов. Тот, кто ее написал, хотел поведать не о святости, а об обыденности момента. Может быть, потому, что в этой комнате подобные сцены нередко можно было видеть и в реальности. Может быть, потому, что эта женщина – не Пресвятая Дева с младенцем, а какая-нибудь в действительности существовавшая молодая мать.

Джованни Санти. Мадонна с младенцем. Фреска, дом Рафаэля, Урбино

Эта картина находится на втором этаже дома-музея Рафаэля, и в этой комнате, судя по всему, художник родился в 1483 году. Хоть это невозможно доказать (как и большинство фактов, относящихся к первым двадцати годам его жизни), но трудно не предположить, что перед нами портрет новорожденного гения и его матери. Матери, которую он потеряет, будучи всего восьми лет от роду. Может быть, этот портрет – единственный след, запечатлевший заботу матери о своем мальчике? О ней мы знаем совсем немного: ее звали Маджия, и отец Рафаэля попросил ее руки у семьи Чиарла, потому что был очарован ее элегантностью и хорошими манерами. Она была ему верной подругой, внимательной и ласковой.

По всей вероятности, Джованни Санти запечатлел эту семейную сценку, чтобы выразить признательность любимой жене, подарившей ему нежданное счастье отцовства, когда ему было уже 50 лет. Только так можно объяснить присутствие столь драгоценной фрески в доме, совсем не похожем на роскошные дома аристократии: ни высоких потолков, ни парадных лестниц, ни сколько-нибудь привлекательного фасада. Тем не менее в этом скромном доме скрывается от больших толп одно из самых изысканных произведений искусства, какие только видел зеленый регион Марке за весь период Кватроченто. Произведение, к счастью, нисколько не пострадало от позднейших ремонтов и переделок.

В 1460 году Джованни Санти приобрел этот скромный дом, отвечавший, однако, всем его запросам. На втором этаже должен был жить сам маэстро с семьей, а на первом должна была располагаться его мастерская с дверью в небольшой внутренний дворик. До сих пор под портиком можно видеть маленькую колонну с изображением ступки, использовавшейся в те времена для приготовления красок и служившей символом его семейного дела – мастерской, обслуживавшей самого знатного клиента в городе: герцога Федериго да Монтефельтро. Не случайно дом находится в двух шагах от Герцогского замка.

Именно здесь разворачивались все самые значимые события из творческой карьеры Джованни Санти, который часто брал с собой маленького Рафаэля, когда отправлялся во дворец. Мы почти ничего не знаем об отношениях великого художника с отцом, но нетрудно вообразить, насколько важным для образования и развития художественного вкуса мальчика были эти посещения.

Город в форме дворца

До того как стать образованным и щедрым меценатом, Федериго был не знавшим страха и упрека военачальником. Его твердость и решительность стали предметом множества легенд. Говорили, что он всегда просил изображать его в профиль, поскольку правая сторона его лица была изуродована по вине несчастного случая. В одном из турниров неумелый противник ранил его так, что герцог потерял глаз и на щеке остался уродливый шрам. По легенде, чтобы сохранить как можно более широкое поле зрения, Федериго удалил часть носа, которая загораживала обзор сохранившемуся глазу. Первый пример пластической хирургии в истории!

С той же свойственной ему решительностью Федериго затем создал одно из самых роскошных и изысканных придворных обществ в истории, приглашая художников и архитекторов с мировой славой. Из Далмации он вызвал Лучано Лаурана, чтобы тот выстроил герцогский дворец, из Сиены приехал Франческо ди Джорджо Мартини, который украсил герцогство замками и неприступными крепостями. Чтобы обессмертить образ герцогини Баттисты Сфорца[7], из Сансеполькро приглашен Пьеро делла Франческа, для написания официальных портретов герцогской семьи ангажирован испанец Педро Берругете, а алтарные доски для одной из самых красивых церквей Урбино расписывал фламандский художник Иос ван Гент, после того как Паоло Уччелло отказался от этой работы. Произведения этих художников можно и по сей день увидеть в Урбино, в герцогском дворце, прославляющем город своим великолепием.

Дом семьи Монтефельтро был своего рода секретной лабораторией нового мировидения. В его недрах расположен знаменитый кабинет, где герцог размещал портреты «великих мужей прошлого и настоящего». Здесь греческая философия и латинская литература встречаются с христианской религией: Платон и Аристотель мирно соседствуют со св. Иеронимом и св. Августином, Гомер и Цицерон дружественно взирают на Моисея и св. Фому Аквинского. Это своеобразное торжество неоплатонизма – философского течения, которое в те годы старалось объединить античную традицию со средневековой, воспевая величие Человека. На искусных деревянных инкрустациях можно увидеть предметы, которые герцог хотел бы хранить в этой небольшой комнате: разные виды оружия, музыкальные инструменты, книги и рабочий инвентарь. Можно ли было найти более изящный и мудрый способ отдать дань тому разностороннему образованию, какое герцог получил в Мантуе у знаменитого гуманиста Витторино да Фельтре[8]?

Джованни охотно рефлексировал по поводу артистической среды своего времени – ее он описал в знаменитой «Рифмованной хронике».

В блистательном кругу ученых и творцов Джованни Санти сумел проложить себе дорогу. Он не просто местный художник, который должен довольствоваться простенькими заказами необразованных клиентов, – он интеллектуал в полном смысле этого слова. Джованни Санти с легкостью может изготовить декорации для спектакля на мифологический сюжет, но без проблем создает и произведения на религиозные темы, где святые и Мадонна в крайне выдержанных позах изображены с большой аккуратностью и анатомической точностью. Джованни охотно рефлексировал по поводу артистической среды своего времени – ее он описал в знаменитой «Рифмованной хронике», где переплел восхваление деяний герцога с высокой оценкой самых известных художников эпохи. Он точно знал, чего хочет и что ему нужно. Он отметил классический вкус Андреа Мантеньи[9], прославляет передовую фламандскую школу Яна вай Эйка[10], упоминает всех лучших художников итальянского Кватроченто, от Пизанелло[11] и Джентиле да Фабриано[12] до Беато Анджелико[13] и Мазаччо[14] и, наконец, своих современников – Антонелло да Мессина[15], Джованни Беллини и Леонардо да Винчи.

Странно, но Вазари отзывается о столь ученом человеке с утонченным вкусом совершенно нелестно: «Живописец не слишком выдающийся»[16]. Эта крайне суровая оценка далее как будто смягчена, но в исключительно корявых выражениях: «Человек одаренный и способный направлять детей по верному пути, которому, однако, не повезло, так как смолоду никто ему этого пути не указал». В общем, человек добрый, но бесталанный.

Другой оценки придерживаются ученые, которые в последние годы постарались переосмыслить фигуру Джованни Санти, пытаясь понять, что унаследовал Рафаэль от техники и стиля своего отца.

В XV веке не было принято подвизаться в подмастерьях, не достигнув 11-летнего возраста.

На этот вопрос не так легко ответить, ведь, кроме того что не осталось никаких документов, которые рассказали бы, как складывались их отношения, фортуна приложила усилия, чтобы дополнительно запутать следы.

В 1494 году, когда Рафаэлю шел двенадцатый год, Джованни Санти умер. Его подкосила ужасная болезнь, которую он подхватил в Мантуе, куда его пригласила за год до этого Изабелла д'Эсте[17], чтобы он написал ее портрет. Нездоровый воздух города, окруженного болотистыми озерами, довершил дело.

Никто не верит словам Вазари, который пытается убедить самого себя в том, что «Рафаэль, будучи еще совсем юнцом, оказался отличным помощником во многих работах, которые Джованни выполнял для государства Урбинского»[18]. Как бы рано ни проснулся в нем будущий гений, в XV веке не было принято подвизаться в подмастерьях, не достигнув 11-летнего возраста. Могло случиться, что бедная семья отдавала своего сына в мастерскую к какому-нибудь художнику, чтобы ребенок приносил домой хоть как-то заработок, но уж, конечно, никто не доверял ему уголь или кисть. Даже такому ребенку, как Рафаэль.

«Мадонна Монтефельтро» Пьеро делла Франчески – один из самих революционных шедевров итальянского Кватроченто – глубоко потрясла десятилетнего мальчугана.

Существует архивный листок, на котором можно видеть его милое и спокойное лицо с нежными чертами: кто-то полагает, что это автопортрет, нарисованный при помощи зеркала. Но гораздо вероятнее, что этот невинный детский взгляд зарисовал один из сотрудников мастерской. Нет ни одной картины Джованни Санти, где чувствовалась бы рука Рафаэля. Но, несомненно, детство, проведенное в столь богатом культурными стимулами окружении, не могло пройти для ребенка бесследно.

Шедевры под рукой

Кроме того, что было в знаменитом кабинете, коллекция Федериго да Монтефельтро включала целую серию других картин – о многих из них в дальнейшем Рафаэль вспоминал, создавая собственные произведения. Вряд ли можно сомневаться в том, что величественная «Мадонна Монтефельтро» Пьеро делла Франчески – один из самых революционных шедевров итальянского Кватроченто – глубоко потрясла десятилетнего мальчугана. Подвешенное под сводами потолка яйцо, перекликающееся с формой лица Мадонны, несомненно, запечатлелось в его памяти – он не раз впоследствии рисовал женские лица той же формы. Напряженные взгляды персонажей, их расстановка полукругом под нишей, но главное – сияющий свет, наполняющий всю сцену, послужили моделью для большинства картин Рафаэля, где одновременно присутствуют несколько святых.

Весело бегая по роскошным залам герцогского дворца, мальчик конечно же рассматривал и одну из самых загадочных картин в истории искусства – «Идеальный город»[19], возможно, в более полной версии. До сих пор не установленный художник построил на горизонтальном пространстве идеальную центральную перспективу, разрезанную по центру круглым в основании храмом, на котором сходятся геометрические узоры белых и синих мраморных плит, выстилающих улицу. Через несколько лет Рафаэль расположил на схожем фоне одну из самых трогательных запечатленных им сцен – «Обручение Девы Марии».

Написанный на небольшой доске бледный профиль женщины, направившей отсутствующий взгляд на супруга, на фоне тщательно вырисованного пейзажа, кажется не слишком выразительным. Речь идет о Баттисте Сфорца, жене герцога, с поразительно замысловатой прической и отсутствующим взглядом человека, почти перешедшего в иной мир. Ее портрет Федериго заказал Пьеро делла Франческа, чтобы запечатлеть в вечности воспоминание о дорогом лице. Помня об этом портрете, Рафаэль не раз придавал своим моделям схожее мистическое выражение.