Читать книгу Эльнара-4. Спасти принца! Рекомендуется к прочтению вдвоем - KORABEK - Страница 3

Высоко в небе ярко и радостно сияло весеннее солнце. Под его теплыми, ласковыми лучами спешно таяли остатки снега, как будто бы устыдившиеся своего присутствия на земле, когда веселые, многочисленные вешние ручьи наперегонки торопились известить жителей королевства Ланшерон о приходе долгожданной весны. Лениво потягиваясь и позевывая, примеряли новый наряд вальяжные раскидистые клены. Стройные застенчивые березки от своей тонкой, нежно – зеленой листвы были в явном восхищении в то время, как могучие величественные дубы с некоторым снисхождением поглядывали на окружающий мир, задумчиво покачивая высокими многовековыми кронами. А вечнозеленые сосны и ели втихомолку грустили, что их горделивая бесспорная краса, увы, не так заметно бросается в глаза на фоне повсеместного цветения природы, проснувшейся после долгого зимнего сна.

А на западной границе страны между тем по – прежнему продолжались ожесточенные бои. Там вот уже добрых полгода доблестная ланшеронская армия отражала нападение испанцев, и до сих пор было неясно, чем закончится эта война, на которую испанский король Хуан Великолепный возлагал очень большие, честолюбивые надежды. Проиграв свою первую битву тогда еще не королю, а принцу Генриху, целых пятнадцать лет он готовился к следующему и решающему сражению, дабы, покорив любой ценой Ланшерон, отправиться в завоевательный поход по другим странам Европы в надежде снискать себе славу легендарного французского монарха Луи Непобедимого, который по сей день служил примером для многих королей. Правда, в отличие от Хуана, все их смелые помыслы оставались только мечтами. А вот он долго и тщательно готовился к своему будущему победоносному походу, но начать его решил с Ланшерона, чтобы отомстить ненавистному отпрыску Асторов, которому в жизни так часто удивительно везло, за когда – то проигранное сражение.

В один из солнечных, внушающих надежду дней, в лагерь ланшеронской армии примчался на взмыленном коне гонец с письмом к Его Величеству королю Генриху Бесстрашному, в котором графиня Ангалесская поздравляла короля с рождением долгожданного наследника. И, если до этого бои шли с переменным успехом, то тут, воодушевленные столь доброй, долгожданной вестью, войска Ланшерона сразу перешли в активное наступление. Испанцы дрогнули и стали отступать под ожесточенным и решительным натиском противника, а обрадованные ланшеронцы уже мысленно праздновали победу, как вдруг на помощь испанской армии пришло войско княжества Рихтаун, правитель которого приходился родственником Хуану Великолепному. Вот он и обратился к нему за поддержкой, опасаясь проиграть Генриху очередное сражение. Передав через гонца в подарок сыну крест, в который был вправлен изумительный по красоте бриллиант, король Ланшерона с удвоенной силой продолжил воевать.

Выполняя волю Генриха, высказанную им перед самым уходом на войну, назвать мальчика в честь его отца, а если вдруг родится девочка, то чтобы она звалась так же, как и его покойная мать, Эльнара дала сыну имя Эдгар. Так звали основателя благородной династии Асторов. Так звали другого короля, прозванного в народе «Миротворцем». Так звали и отца Генриха, который прожил достойную и счастливую жизнь.

Собственно, новорожденный принц и внешне выглядел, как типичный представитель славной династии Асторов. В нем почему – то абсолютно не чувствовалось восточной крови: мягкий русый волос, пронзительные синие глаза и, удивительный для младенца, упрямый волевой подбородок. Впрочем, высоким ростом и крупным весом он тоже явно пошел отнюдь не в своих азиатских предков. И это обстоятельство отчасти смущало Эли, ведь в глубине души она тосковала по характерным чертам лица, что были ей привычны с самого своего рождения. Но главное, ребенок был здоров, и это для юной матери, конечно, было важнее всего.

Нередко, склонившись над его колыбелью, она пела сыну протяжные хоршикские песни и радовалась до небес, когда он беззубо улыбался ей в ответ, а потом невыразимо сладким сном засыпал, к материнской груди прежде припав. Ведь, невзирая на осуждение ланшеронского королевского двора, графиня Ангалесская не стала нанимать кормилицу и кормила наследника престола грудью, как испокон веков и поступали все уроженки великого Хоршикского ханства.

Почти каждый вечер графиню с сыном навещал кардинал Сарантон, которому Генрих Бесстрашный, отправляясь на войну с Испанией, поручил в его отсутствие следить за порядком в стране и государственной казной, а через гонца, сообщившего ему радостную весть о рождении наследника, передал, что он надеется наставником сына его увидать. От столь высокой чести кардинал отказываться не стал, и уже сейчас помогал графине в воспитании наследного принца, чему Эльнара была только рада, зная не понаслышке о мудрости и благородстве характера кардинала.

Также частенько заходили проведать Эли ее закадычные друзья – Султан и Мари, по—прежнему проживавшие в уютном и добротном замке Ангалесских. Им опять из—за начавшейся войны пришлось отложить свадьбу, что вызвало определенное огорчение у Мари, так мечтавшей вновь примерить на себя заманчивый наряд невесты. Однако Эльнаре удалось успокоить капризную красавицу, надоумив ее заняться подготовкой приданого, за что мадам Сюсю тут же взялась с присущим ей рвением, вынудив бедного жениха бегать по лавкам в поисках той или иной нужной материи.

Между тем, война коснулась всех без исключения, и купеческий товар особым разнообразием нынче не блистал. На улицах Ластока исчезли прежнее оживление и беззаботность. Из разных городов и деревень в столицу тянулся народ, чтобы, сформировав здесь полк, немедленно отправиться на фронт, на помощь королевской армии, вот уже более полугода отчаянно сражавшейся с испанцами.

Правда, заслышав тревожные вести с границы, Султан и Мари, в отличие от прочих жителей столицы, не бросались спешно на рынок, стремясь в толпе народа хоть на время обрести ощущение собственной неуязвимости, а брали в руки карты и наглухо запирались в своих покоях. Ведь предыдущий горький опыт не прошел для них совсем уж даром.

Однако в присутствии Эльнары названый брат Эли и его невеста никогда о картах не заикались. И графиня искренне изумлялась тому, как благотворно на них сказалась ссылка в провинцию за нарушение Указа короля об азартных играх, запрещенных на территории королевства Ланшерон, не подозревая, что беспечная пара успела за короткий срок своей ссылки приучить к карточным играм тихий провинциальный городок, благо, там все друг друга отлично знали, и местные глядельщики, не в пример столичным, людей почем зря не обижали. Влюбленные так привыкли к вольготной жизни в провинции, что даже ничуть не скучали по столице, и только внезапное недомогание Эльнары вынудило их вернуться обратно, а иначе бы они в Фарконе, пожалуй, так бы и остались. Ведь в провинциальной жизни, что ни говори, есть свои весьма существенные прелести!

О своей жизни в Фарконе, к удивлению Эльнары, Султан и Мари с явной неохотой вспоминали. И она старалась их лишний раз не расспрашивать, дабы не тревожить понапрасну, объясняя себе это нежелание говорить тем, что после столицы друзьям было тяжело к тамошним условиям привыкнуть. На самом деле, Султан и Мари боялись невзначай проболтаться о том, чем они в Фарконе целыми днями занимались.

Правда, будучи в провинции, им удалось сделать одно бесспорно благое дело, ведь они спасли от разорения семью доброго султановского приятеля – кузнеца Маоша Басона, страстно мечтавшего подарить любимой женушке пусть небольшой, но зато свой отдельный дом с фруктовым садом и уютным двориком. Надеясь игрой по метанию костей получить для этого недостающие средства, Маош совсем забросил свое кузнечное дело. Дни напролет Басон слонялся по улице в поиске подходящих игроков и, когда никто в городе уже не хотел с ним играть, Маош отправился в вояж по близлежащим деревням. Сей занимательной игре кузнеца обучил Султан, когда предыдущей осенью вместе с Эльнарой волею судьбы оказался в тех местах. Но и он представить себе не мог, что очень осторожный, благонравный человек и почтенный отец семейства вдруг станет столь заядлым игроком, позабыв обо всем на свете.

В итоге, к тому времени, когда Султан повторно появился в тех краях, семью Басона за карточные долги выселяли из крыши, как на ланшеронском наречии назывались квартиры в небольших двухэтажных домах старой постройки. Имея деньги, что им дала Эльнара на время их ссылки, Султан и Мари сумели приобрести приличный дом с садом в хорошем районе города для семьи незадачливого Маоша Басона, который вернулся к своему нелегкому, но надежному ремеслу. А его жена Эльза, по—прежнему работавшая белошвейкой в мастерской госпожи Косьон, наконец-то, смогла взять себе помощницу по хозяйству.

Обзаведясь нежданно – негаданно собственным добротным домом, семья Басонов с удовольствием приютила в нем Султана и Мари на время их ссылки. С тех пор кузнец поклялся себе не играть ни в какие игры, и, действительно, он никогда не поддавался на уговоры, приехавшей из столицы, веселой беспечной пары, взбаламутившей тихий провинциальный Фаркон новой любопытной игрой. И, если б Генрих Бесстрашный только знал, во что выльется назначенная им ссылка, то он бы никуда Султана и Мари не отправлял, а держал их под присмотром в столице!

Воодушевленная рождением наследника престола дружная и на редкость неугомонная парочка, собралась было отправиться в Фаркон, дабы по такому случаю привезти погостить в Ласток семейство Басонов, которое давно хотело повидать Эльнару, да и она этой встрече была бы весьма рада. Заодно Султан и Мари хотели бы в карты поиграть от души, не опасаясь, что их вдруг кто – нибудь за этим приятным занятием невзначай застанет и строгим столичным глядельщикам доложит о нарушении королевского Указа. Но этим радужным мечтам не суждено было сбыться, поскольку на королевство Ланшерон вдруг новое бедствие неожиданно надвинулось. А начало ему положила история, случившаяся за тридцать лет до описываемых здесь событий в предместье Ластока.

Ласковым майским вечером одна пригожая девица шла через лес домой, возвращаясь с воскресной ярмарки, на которой провела, почитай, весь свой выходной день, любуясь выставленными на лотках разнообразными товарами, да перекидываясь шутками со смазливыми приказчиками. Она торопилась засветло попасть в господский дом, где работала кухаркой. Ведь каждое утро ей приходилось рано вставать, чтобы успевать готовить завтрак. Досадуя на себя, что задержалась на ярмарке, девица так поспешно шла, что споткнулась о некстати оказавшуюся на ее пути широкую и корявую ветку. Потирая ушибленную ногу, попыталась встать, но, видно, связки растянула. Пришлось, пережидая боль, опять сесть на землю.

В это время из—за деревьев вышел человек, лицо которого ей показалось смутно знакомым, и она мысленно поблагодарила Бога за то, что ей сейчас окажут помощь. Однако мужчина, приблизившись к кухарке, ощерил мелкие, как у грызунов, зубы и, взвалив ее через плечо, вдруг грубо поволок, словно поваленное ветром дерево, куда—то вглубь леса. А когда, опомнившись, она попыталась закричать, не долго думая, он сбросил ее на землю и следом сам повалился на нее, вдавливая в высокую, густую траву своим худым, но в действительности ловким и жилистым телом. И только, когда его худое лицо с обветренной, потемневшей на солнце, грубой кожей и глубокопосаженными, маленькими, карими глазами оказалось совсем близко от девицы, кухарка вспомнила, где видела намедни его, однако, уже было поздно.

Закрыв рот жертвы горьким болезненным поцелуем, мужчина проворно задрал подол нарядного платья из розового сатина, раздвинул коленом полные белые ноги, и для начала вошел рукой в невинное девичье лоно, которое в бессмысленной надежде на спасение отчаянно сжималось, чем, на свою беду, еще больше насильника возбуждало. Правда, он старался не запускать пальцы слишком глубоко, дабы не обижать понапрасну свой ствол, позволив ему насладиться заслуженной победой, когда он войдет в трепещущую пещерку аппетитной до зубовного скрежета девственницы.

Девица, подобно змее, отчаянно извивалась под ним, стоило ему перейти к ее груди. Мужчина так впивался в нежную плоть острыми мелкими зубами, словно хотел оставить о себе долгую память, а когда кухарка пыталась закричать, он крепким поцелуем тут же ей рот зажимал, и непрестанно тискал и мял упругое юное тело, как мнут радивые хозяйки сдобное тесто, нимало не беспокоясь о том, что его жертве это все доставляет сильную боль. Тихий дремлющий лес огласил, исполненный страдания крик, стоило ему в нее войти таким резким нетерпеливым ударом ствола, что девица тотчас от боли сознание потеряла.

А ведь крепкая рослая ланшеронка могла бы запросто сбросить с себя этого невзрачного польского жида, оказавшегося проездом в их краях, если б не больная нога, на которую он к тому же нарочно надавливал, едва насильник под собой ощущал какое – нибудь движение, напоминающее попытку к сопротивлению. Да ведь и ветка на пути Рузанны, так звали бедную кухарку, отнюдь не случайно лежала, потому как на узкой лесной тропинке ее уже поджидали, когда она с ярмарки домой возвращалась, не поддавшись на заманчивые уговоры подружек остаться на танцы, поскольку они только под утро обычно заканчивались.

А между тем, на нынешней ярмарке Рузанна познакомилась с одним приятной наружности приказчиком, который в следующее воскресенье назначил ей свидание у церкви. Возбужденная новым знакомством, девица шла между рядами, когда на одном из лотков ее внимание привлекли бусы, удивительно похожие на ягоды рябины. Они так подходили к ее красным сафьяновым коротким сапогам, что она прошлым летом на ярмарке купила, для чего целый год денежку копила, и с тех пор обувала всего лишь раза три, дабы раньше времени не сносить. Да вот еще сегодня тоже обула, словно приятное знакомство предчувствовала.

К сожалению, бусы слишком дорого стоили, и кухарка уже развернулась, чтобы уйти, но тут, стоявший рядом с купцом польский жид – ростовщик, принялся ее подзуживать и дразнить, что, видно, нет у такой красавицы даже самого завалящего кавалера, которому она хотела бы понравиться, явившись на свидание с новым заманчивым украшением. Он еще много чего говорил, но это замечание жида особенно сильно девицу задело и, дабы показать ему, как он глубоко заблуждается, она купила бусы, не торгуясь, а потом едва не расплакалась, встретив в следующем ряду такие же, но только чуть ли не вдвое дешевле. Однако подружкам удалось ее успокоить, и домой кухарка шла в предвкушении свидания, до которого всего одна неделя оставалась.

Рузанна пришла в себя, когда на небе уже ярко светила полная луна. Оглянувшись по сторонам, она обнаружила, что находится в лесу совсем одна. Стыдливо оправила свое розовое платье, и всплакнула при воспоминании о приключившемся с ней намедни несчастье. Хотела поправить волосы, и от ужаса на мгновенье застыла, когда заметила, что с ее шеи исчезли новые бусы. Девице стало до слез обидно, ведь бусы так дорого стоили, уж лучше бы она на эти деньги сладостей накупила, и то было бы больше толку! Мысль о деньгах подвигла ее запустить руку в глубокий карман накрахмаленного фартука. Самые наихудшие подозрения Рузанны, увы, оправдались: в кармане даже медного карбона не осталось. Расстроенная этими пропажами, собралась было на ноги подняться, и только тут увидела, что с нее сафьяновые сапожки сняли, которые она очень любила и берегла, обувала всего – то три раза, если не считать сегодняшнего дня!

Ошеломленная этой ужасной бедой, кухарка долго билась в истерике, не в силах понять, за что судьба так жестоко ее наказывает. Глядя на полную яркую луну, бесстрастно взиравшую на ее горе, она каталась по земле, рвала на себе волосы и изрыгала всевозможную хулу на Бога. Потом долго бродила по тихому ночному лесу, запамятовав, что ей давно следует возвратиться в замок. Иногда, запрокинув голову, смотрела в небо и грозила кулаком далекой луне за безучастность к ее судьбе. В эту роковую для нее ночь кухарка лишилась не только невинности и сапог: она потеряла рассудок.

Домой Рузанна вернулась под утро, волоча больную ногу, угрюмая и оборванная. Догадавшись из ее бессвязных слов, что с ней минувшим вечером произошло, сердобольная хозяйка старинного каменного замка не стала прогонять несчастную девушку из дома. Правда, из кухни ее перевели сначала в прачечную, а потом и вовсе на скотный двор, когда стало ясно, что она ребенка ждет.

В положенное время бывшая кухарка родила сына. С самых первых дней своего появления на свет мальчик так часто болел, что никто не мог сказать, выживет он или нет? Впрочем, благом было и то, что к нему не перешло душевное нездоровье матери, от которого она, увы, не сумела оправиться.

Через три месяца после того, как родила Рузанна, разрешилась бременем и хозяйка замка. А ведь окружающие уже давно бесплодной женщиной ее считали. Бедняжка действительно перепробовала немало разных средств, пытаясь зачать, и, когда уже махнула на эти попытки рукой, на нее вдруг божья благодать снизошла. Да и как еще можно назвать рождение долгожданного сына, наследника благородной фамилии? На радостях ее муж, виконт Женюси, прежде никогда не злоупотреблявший вином, неделю кряду пил и с удовольствием угощал всех, кто к нему в эти дни заходил по тому или иному делу.

Счастливая мать голубкой порхала над сыном, а отец под любым предлогом брал ребенка на руки. Судьбе обласканного со всех сторон младенца можно было бы только позавидовать, как вдруг на четвертом году его жизни выяснилось, что мальчик душевным нездоровьем страдает. Так получилось, что, ослепленные любовью родители, ничего странного за Расином поначалу не замечали, и вот тайное стало явным, безжалостно разрушив все мечты и надежды, что они питали относительно того, какое блестящее будущее их сына ожидает.

Возможно, причина этого ужасного несчастья крылась в том, что муж и жена приходились друг другу братом и сестрой, точнее, они имели разных матерей, но общего отца, что им, однако, не помешало свои судьбы связать, а теперь настала, видно, пора платить по счетам. Виконт от горя почти оглох, наполовину ослеп и целыми днями в кресле – качалке сидел, а его красавица – жена всего лишь за какой – то год полностью поседела, и даже ее прекрасные серые глаза отныне выглядели как будто бы седыми. Но все же она старалась держать себя в руках, ведь ей приходилось одновременно ухаживать за двумя до слез родными, но абсолютно беспомощными людьми.

Для начала виконтесса резко сократила свои выходы в свет, объясняя их отшельничество внезапным недомоганием супруга, однако, о болезни сына при этом ни словом не заикнулась. Перестала общаться с соседями и принимать гостей, зная, что равнодушный, самовлюбленный свет к их отсутствию в обществе вскоре привыкнет. Продала за бесценок всю имевшуюся в хозяйстве живность и рассчитала большую часть слуг, оставив лишь нескольких, самых необходимых в доме и надежных, пока по столице не пополз слух о беде, поселившейся в их доме.

Правда, над Рузанной и ее сыном хозяйка замка сжалилась. Только с опустевшего скотного двора перевела их в истопницкую, после чего все свои душевные и физические силы благородная дама полностью сосредоточила на муже и сыне, пытаясь любой ценой сохранить их маленький островок любви. Сюзанна Женюси по – прежнему любила своего супруга, не замечая его немощи и частой перемены настроения, которым, как всякий больной человек, он был весьма подвержен. Она любила трепетной любовью сына, и Расин отвечал матери тем же, но был, увы, безнадежно болен. За ним постоянно приходилось следить, чтобы он случайно чего – нибудь не натворил.

Святая материнская любовь хранила маленького Расина, несмотря на его болезнь, от всех бед, чего никак нельзя было сказать о его ровеснике, сыне Рузанны, который рос, подобно сорной траве. Полоумная мать не только не догадывалась своего малыша приласкать, но подчас забывала о самом его существовании, из – за чего он всегда носил одежду с чужого плеча, засыпал, где придется, и напоминал собой дикого котенка, который, если его невзначай ласкали, в ответ тут же начинал царапаться, порой недоедал и очень часто хворал так, что было непонятно, как он вообще выживал.

Рави, таким необычным именем Рузанна при рождении нарекла сына, меж тем, как на ланшеронском языке это слово означало ни что иное, как «луна», пошел седьмой год, когда в их краях вдруг объявился человек, который по воле рока стал его отцом. Бывший ростовщик ныне занялся торговлей и, видно, дела у него шли в гору, коли свои деревянные башмаки он поменял на хромовые сапоги, да и ходил уже не пешком, а передвигался в приличном ландо. Правда, по – прежнему отличался худобой, но явно не голод был тому виной.

Он держал путь в столицу королевства, да остановился в деревенском трактире пообедать, где мужики за неспешной беседой поведали приезжему человеку занятную историю об одной местной красотке, по которой немало парней в свое время в округе сохло, а она вдруг рассудок нечаянно потеряла, умудрившись при этом неизвестно от кого зачать здорового ребенка, и произошло это все лет семь тому назад. Потягивая сидр, мужики запоздало вздыхали, что никому из них красотка тогда не досталась. Теперь же Рузанна не только разума не имела, но и внешне очень сильно подурнела.

Услышав это имя, бывший ростовщик догадался, что речь идет о той самой девице, что приглянулась ему когда – то на здешней ярмарке, однако, она на него внимания не обратила, чем, на свою беду, его здорово разозлила. Узнав случайно от знакомого купца, что его приказчик назначил Рузанне свидание, жид надумал этого прилизанного хлыща опередить, дабы утолить свой мужской голод и отомстить девице за ее заносчивость. Вскоре он уехал из Ланшерона к себе домой в Польшу, случай с кухаркой забылся, к тому же, за эти годы ростовщик успел жениться, стал отцом и довольно преуспевающим купцом.

Жид не испытал какого – либо сожаления или жалости, прознав о несчастье Рузанны, но мысль о заброшенном мальчугане, который несомненно являлся его сыном, неожиданно растравила душу бывшему ростовщику. На следующий день он отправился в старинный замок и о чем – то долго с глазу на глаз с его хозяйкой разговаривал, а, уже уходя, столкнулся на пороге с мальчиком, который, как две капли воды был на него похож.

Несколько мгновений они молча друг друга разглядывали. Глаза отца выражали любовь и раскаяние. Сын, не зная, кто перед ним стоит, смотрел враждебно, как он вообще обычно смотрел на мир, словно не мог окружающим простить того, что он никем не приласкан и не любим.

Отцовская рука невольно потянулась к мальчишеским непокорным вихрам, но вдруг на полпути остановилась: взгляд сына яснее всяких слов отцу сказал, что он со своей лаской и теплом безнадежно опоздал. Тяжело ступая начищенными до блеска хромовыми сапогами, жид ушел. За его спиной Рави, сжав маленькие кулачки в карманах, презрительно сплюнул на пол. В душе малыш смутно ощущал, что сегодня он одержал какую-то важную для себя победу и, желая это чувство закрепить, Рави оседлал длинную палку и с гиканьем бросился во двор, по пути опрокинув кувшин с молоком, и напугав мирно дремавшую у дверей собаку.

С тех пор польского жида никто в тех краях больше не встречал, однако, жизнь его сына мало-помалу существенно изменилась. Для начала виконтесса Женюси вручила своей верной кухарке Бетси кошель с серебряными лузами, что ей оставил отец Рави, наказав служанке купить мальчику все необходимое, а оставшиеся деньги припрятать, пока они ему вновь не понадобятся. Затем, выполняя просьбу отца, она записала ребенка на его фамилию, а также дала ему другое имя. Так, на седьмом году жизни сын Рузанны стал зваться Мойшей Эрцхауэром. Деревенский лекарь за скромную плату взялся обучить малыша грамоте. Мойше так понравились их занятия, что он даже стал чаще умываться, перестал дичиться людей и выглядел не хуже других детей.

Будучи однажды в господском доме, лекарь похвастался успехами Мойши, что заставило Сюзанну Женюси обратить на него более пристальное внимание. Ведь жидовский сын был ровесником её Расина, а значит, мог бы играть с ним в какие-то игры и, вообще, оказывать на ее мальчика благотворное влияние, раз уж ему учиться так понравилось. Да и выглядел Мойша теперь всегда опрятно, что для хозяйки дома также было важно. А то прежде, глядя на грязного оборванного мальчугана, она думала, что ему передалась болезнь матери. Взвесив все обстоятельства, благородная дама решила взять сына Рузанны в свой дом на воспитание, надеясь, что присутствие смышленого приятеля скажется на развитии умственных способностей Расина, который с каждым годом требовал все большей о нем заботы.

В восьмилетнем возрасте Мойша Эрцхауэр, рожденный на скотном дворе среди свиней, а затем проживавший с полоумной матерью в истопницкой, перешел жить в господский дом, в который стал входить через парадный вход. Обедал вместе с хозяевами в столовой и, кстати, довольно быстро научился пользоваться приборами. Весьма прилежно обучался разным наукам, правда, лекаря теперь заменили настоящими учителями. Одевался не хуже Расина, с которым часто играл в разные игры, охотно ему во всем помогал, чем вызывал особое умиление Сюзанны. Мальчики так сильно сдружились между собой, что иным кровным братьям подобные отношения и не снились. Так незаметно пролетели годы, пришло время Мойше ехать учиться в город. Но он никак не мог определиться, кем хочет быть, решили учебу ещё на год отложить. Супруги Женюси пытались искренне помочь своему воспитаннику выбрать верный путь в жизни.

Однако сын польского ростовщика и ланшеронской кухарки обладал очень большим честолюбием и весьма настырным характером. Его не прельщали ни карьера стряпчего, ни торговля, ни воинское дело, ни духовное звание. Памятуя о тех невзгодах и лишениях, что он перенес в детстве, больше всего на свете Мойша хотел вырваться из бедности, и неважно, какой ценой, лишь бы иметь свой собственный дом, элегантный экипаж и хороший годовой доход. К тому же, он уже привык жить без забот в господском доме и с ужасом думал, а что будет с ним, когда ему придется волей-неволей покинуть гостеприимный замок и начать самому зарабатывать себе на жизнь.

Обреченный на постоянную борьбу за выживание, в довольно раннем возрасте Эрцхауэр – младший научился приспосабливаться к окружающим. В течение долгого времени он искусно притворялся благодарным воспитанником приютившей его благородной супружеской четы, и добрым бескорыстным другом их умалишенного сына, с которым был вынужден играть в разные дурацкие игры, поскольку отлично понимал, для чего был в этот дом когда-то взят. Неудивительно, что Мойша лютой завистью завидовал Расину за то, что ему посчастливилось родиться дворянином, и ненавидел своих отца и мать, не сумевших ему ничего дать. Пожалуй, два этих сильных чувства и натолкнули его на мысль, что нужно самому исправить несправедливость судьбы.

И вот однажды погожим осенним днем, когда уютный старинный замок погрузился в приятный послеобеденный сон, взволнованный Мойша прибежал к виконтессе Женюси и сообщил ей, что он никак не может найти Расина и что, по словам одного крестьянина, молодого виконта видели якобы с час тому назад направлявшимся пешком в сторону столицы.

Хозяйка дома побледнела и схватилась за сердце, ведь сын никогда не выходил один за окрестности их владений, отличался доверчивым, как у ребенка характером, а значит, легко мог стать жертвой какого-либо обмана. Не помня себя, она бросилась во двор, где у крыльца уже стояло наготове ландо. Старый кучер, одновременно исполнявший в доме обязанности сторожа и привратника, догадался загодя открыть ворота, и экипаж супругов Женюси помчался по направлению к Ластоку, надеясь перехватить в дороге молодого виконта, пока с ним не стряслось беды.

Лошади резво бежали по лесной дороге, как вдруг на одном из поворотов внимание востроглазого Мойши привлекла висевшая на дереве бордовая широкополая шляпа, весьма похожая на ту, что носил обычно его друг. Экипаж остановился, и воспитанник виконтессы ловко поддел сухой веткой головной убор, который при ближайшем рассмотрении действительно оказался шляпой Расина.

Прижав ее к груди, бедная Сюзанна Женюси опустилась без сил на землю, немилосердно казня себя в душе за то, что не позволила сыну поехать вместе с Мойшей на несколько дней в столицу, куда в последнее время он так сильно просился после того, как случайно увидел в руках заезжего купца маленькую красочную афишу, возвещавшую о гастролях французского цирка шапито в Ластоке. Между тем, супруги Женюси уже около двадцати лет жили в своем родовом замке, расположенном в предместье столицы, где из-за болезни сына они почти никогда не появлялись. И вот, движимый детским любопытством, Расин, видно, решил сам туда отправиться, не подозревая о том, как окружающий мир порой бывает коварен и жесток.

Пока виконтесса, прижимая к груди шляпу, сидела в оцепенении подле кареты, преданный их семье всей душой, кучер вместе с Мойшей бросились вглубь леса на поиски её несчастного сына. Споткнувшись о высохший пень, старый слуга нечаянно упал, но когда он попытался подняться, его шею сзади неожиданно обвил тонкий чулок, похищенный накануне воспитанником виконтессы из её комода. Упираясь ногами в рыхлую землю, кучер изо всех сил сопротивлялся, однако, в этой неравной борьбе молодость взяла верх. Когда старик затих и обмяк, Мойша поволок за ноги его тело к заранее вырытой им яме, путь к которой он отметил развешанными на кустах цветными лоскутками.

Вытирая руки шелковым белым платком, молодой Эрцхауэр вернулся к экипажу, но вдруг обнаружил, что виконтесса Женюси исчезла. Испугавшись, что она невзначай увидела его расправу над кучером и теперь бежит домой за подмогой, он бросился было по направлению к замку, но потом передумал и повернул обратно. Заодно прихватил тяжелое полено, припрятанное с вечера под сиденьем кареты.

Вскоре он увидел виконтессу, рыдающую над телом распростертого на земле сына, которого она пыталась повернуть к себе лицом. Со злой усмешкой на тонких губах воспитанник к ней неслышно приблизился и, размахнувшись изо всей силы, опустил на Сюзанну Женюси полено. От сильного, точно рассчитанного удара, шейные позвонки хрустнули и, даже не издав ни звука, несчастная женщина повалилась ничком на сына.

Кое – как выбравшись из – под ее тела, Расин сидел на земле и хлопал глазами, пытаясь понять, что происходит с его матерью. Сегодня утром его закадычный друг Мойша придумал новую увлекательную игру, по правилам которой Расину предстояло на время изобразить из себя мертвого, чтобы мать, обнаружив его, сначала испугалась, а потом на радостях оттого, что он жив, позволила бы им с Мойшей поехать на пару дней в Ласток посмотреть представление цирка шапито и вдоволь полакомиться мороженым. Сыну виконтессы так понравилась новая игра, что он еле дождался того часа, когда Мойша повел его в лес и, выбрав место, велел лежать на земле без единого движения, пока он мать с собой не приведет.

Дожидаясь их появления в лесу, молодой виконт чуть было не заснул, а, услышав торопливые шаги матери, и ее горькие отчаянные рыдания над ним, неожиданно так развеселился, что вынужден был крепко закусить нижнюю губу, дабы раньше времени ненароком себя не выдать, и тем самым не испортить игру. Теперь он сидел на земле и не мог понять, почему так странно лежит его мать, и почему у друга такой тяжелый, пугающий взгляд.

Подумав, что игра не удалась, Расин решил встать, но резкий удар кнута заставил его опуститься обратно на землю. Затем удары посыпались один за другим. Спасаясь от жуткой боли, молодой виконт бросился вглубь леса, но его неотступно преследовал Мойша, безжалостно хлестая кнутом, что, умирая, выронил из рук кучер, а он его на всякий случай себе за пояс заткнул. Сейчас он вымещал на Расине всю злость, что годами в его душе копилась, когда он вынужден был играть с дурачком в разные глупые игры, и делать вид, будто ему все это очень интересно.

Подобно охотнику, преследующему дикого лесного зверя, Мойша расчетливо загонял в угол свою жертву. Наконец, задыхаясь от бега и неимоверной слабости, Расин оступился и упал в яму, где уже вечным сном их верный кучер спал. Ощерив в злорадной улыбке мелкие некрасивые зубы, Мойша на мгновение наклонился над ямой, а потом, взяв в руки припрятанную поблизости лопату, принялся спешно ее землей забрасывать, с удовольствием прислушиваясь к душераздирающим воплям Расина, которые становились все глуше, пока совсем не смолкли. Аккуратно разровняв землю, негодяй забросал ее сверху сухими ветками, а потом поспешил к тому месту, где осталась лежать убитая виконтесса.

Убедившись, что ее еще никто не обнаружил, взвалил мертвое тело к себе на спину и кое – как дотащил его до экипажа, который подкатил вплотную к старому кряжистому дубу, предварительно усадив в него мертвое тело виконтессы. Поднатужившись несколько раз, сумел накренить карету, чтобы создать видимость, будто бы она на полном ходу в дерево въехала, в результате чего виконтесса Женюси сломала себе шею, а кучер испугался и сбежал с места случайной трагедии. Придирчиво осмотрев дело рук своих, Мойша остался доволен проделанной работой, однако, прежде чем вернуться домой, пошел осмотреть на всякий случай место, где он закопал кучера с Расином.

Никаких подозрений земля, засыпанная сухими ветками, не вызывала и, уже собираясь уходить, Мойша обнаружил под ногами предмет, оказавшийся при осмотре бусами. Видимо, когда – то они имели яркий оранжево – красный цвет и напоминали собой ягоды рябины, а сейчас поблекли и потерлись, хотя все же чем – то притягивали взгляд и сами просились в руки. Небрежно засунув их в карман, чтобы при случае расплатиться бусами за какой – нибудь дешевый товар или услугу, Эрцхауэр упругой радостной походкой направился к господскому дому. Наверное, так мог идти человек, выполнивший свой давний и важный обет.

До замка оставалось совсем немного, когда ясное небо вдруг затянули в одночасье грозные тучи. Раздались глухие раскаты грома, и прямо над головой Мойши ярко сверкнула молния, словно само небо возмущалось его ужасным преступлением и даже, быть может, хотело наказать. Но он стремглав побежал под спасительную крышу дома, который его когда – то приютил, однако, сын польского ростовщика и ланшеронской кухарки добра не оценил и предал людей, чей хлеб он ел с самых ранних лет.

От бега в горле пересохло и он направился на кухню, где встретил Бетси, уже много лет исполнявшую в доме Женюси обязанности кухарки и прачки одновременно. Правда, в последние годы старая служанка со стиркой одна не справлялась и часть белья каждую неделю носила в деревню, откуда и сегодня недавно вернулась, а теперь готовила для господ ужин. Послушав свежие деревенские сплетни, воспитанник, в свою очередь, поведал Бетси, что хозяйка с сыном сегодня отправились в столицу посмотреть представление в цирке и заодно разведать про лечение в Греции, где, как говорят, душевное нездоровье довольно успешно лечат. Подивившись немного их скорому отъезду, кухарка продолжила заниматься своим делом, а Мойша прошел в столовую, где у затопленного камина большую часть дня проводил старый виконт Женюси. Он почти полностью ослеп и тихо доживал свой век.

– Сюзанна, это ты? – громко спросил старик, заметив мелькнувшую в комнате тень. – Где ты так долго была? Я тут уже начал замерзать. Подбрось—ка, милая, в камин еще немного дров. Боюсь ненароком простыть, не то у тебя прибавится хлопот, а ты и так устаешь с нашим сыном.

– Слушаюсь, отец, – стараясь говорить голосом Расина, откликнулся воспитанник.

Затем подбросил в камин дров, и со свойственными господскому сыну немного капризными нотками в голосе, продолжил:

– Ах, зря ты думаешь, отец, что я вам хлопоты доставляю! Вот матушка только вчера мне сказала, что я уже почти здоров, а если мне еще немного подлечиться, то скоро я смогу жениться!

– Где Сюзанна? – с беспокойством в голосе сказал виконт и оглянулся по сторонам, хотя он все равно толком ничего не мог увидать.

– Матушка уехала в Ласток, дабы разузнать подробности о лечении моей болезни в Греции, и велела нам с тобой там завтра быть, поскольку, дескать, пора меня вывести в свет, ведь скоро мне исполнится восемнадцать лет! А уж представив меня, наконец, обществу, можно будет со спокойной душой ехать в Грецию, где тамошние лекари лечат, как говорят, любые болезни.

– Я спрашиваю, где Сюзанна? – упрямо повторил виконт, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в подлокотники кресла – качалки.

– Матушка очень торопилась в Ласток засветло добраться, вот и с тобой, батюшка, не успела попрощаться, – поспешил сказать Мойша и укоризненным тоном добавил:

– Я пришел уложить тебя, отец, в постель, а ты разговаривать со мной не желаешь. Меж тем, нам надобно пораньше в дорогу отправиться, дабы матушка почем зря не волновалась. Кстати, она обещала сводить меня в цирк шапито и купить самое большое мороженое! Ах, как я хочу поскорее попасть в столицу!

– Я спрашиваю, что случилось с Сюзанной? Где Расин?! – страшным голосом неожиданно вскричал старик.

Длинные седые пряди упали на его лицо, жилы на висках вздулись, в уголках искривленных губ показалась пена. Несмотря на немощность тела, он был сейчас страшен в своем гневе.

– Кто говорит со мной, стараясь ввести меня в заблуждение? Я чувствую по голосу, по твоим словам, что ты бессовестно лжешь мне, подлый негодяй! Немедленно отвечай, кто ты, и где мои жена и сын?!

– Что с тобой нынче, батюшка, стряслось, коли ты сына родного не признаешь? – невольно отступая в сторону, обескураженно произнес Мойша.

– Не смей, обманщик, называть меня отцом! – старик замахнулся палкой и попытался подняться с кресла – качалки. Но вдруг из его горла хлынула кровь и он замертво упал на пол с искаженным от бессильной ненависти лицом.

Мойша брезгливо отступил к дверям. На шум в комнату прибежала Бетси и тут же принялась громко причитать над распростертым на полу бездыханным телом. Тщательно обтирая лицо и шею платком, Эрцхауэр объяснил кухарке, что хозяин очень сильно разозлился из – за отъезда жены, о чем, как оказалось, она почему – то не поставила его в известность. Сердце старика, в последнее время часто раздражавшегося по разным пустякам, не выдержало волнения, и вот что из этого теперь вышло. Обливаясь слезами, верная служанка отправила воспитанника в деревню за священником, а сама с лакеем стала готовить тело к отпеванию.

Тучи на небе разошлись, как будто их там и не было, и Мойша Эрцхауэр, весело посвистывая, спустился в долину. Временами его хорошее настроение омрачала мысль, что почтенный дворянин так некстати преставился. А ведь, зная, что старику уже недолго осталось жить, воспитанник хотел, чтобы виконт Женюси дал ему надлежащие рекомендации в свете, который успел позабыть, что у представителей известной фамилии, удалившихся много лет назад от шумной столичной жизни, имеется сын.

Мойша рассчитывал, что ему удастся убедить слабослышащего, а также полуслепого старика в том, что он является Расином. Узнав по приезде в Ласток о скоропостижной кончине жены в результате несчастного случая, виконт, по мнению воспитанника, должен был тем более поторопиться представить в свете единственного сына в надежде, что светское общество столицы спишет, свойственные Расину отдельные странности, на отшельнический образ жизни его родителей, который столь причудливым образом сказался на сыне. К тому же, в скучающем от безделья аристократическом обществе, в последние годы вошла в моду оригинальность суждения, из—за чего виконт мог бы сильно не волноваться из – за репутации наследника фамилии. Главное, чтобы он не оставался один, когда отец уйдет в иной мир.

Восстановив старые связи, молодой виконт мог бы поехать поправлять здоровье куда-нибудь подальше от Ланшерона, к примеру, в ту же Грецию. А, старика, выполнившего свою главную миссию, отправить доживать век в родовых владениях, где Мойша Эрцхауэр под предлогом лечения мог бы не показываться до самой смерти хозяина замка, чтобы потом объявиться для вступления в наследственное право. Мойша продумал все до мелочей, но не предусмотрел внезапной смерти виконта. Однако, возвращаясь домой, пришел к выводу, что она ему даже на руку.

Поигрывая найденными в лесу бусами, он вошел во двор, где встретил мать, направлявшуюся с охапкой дров в истопницкую. Она повернулась к сыну спросить, где он был, как вдруг увидела в его руках бусы, так похожие на поблекшие ягоды рябины. Несколько мгновений Рузанна молча смотрела на них, словно что – то мучительно пыталась вспомнить, потом по ее телу резкой, пугающей волной пробежала судорога, и она затряслась, как будто неожиданно почувствовала сильный холод.

Не понимая, что с его матерью происходит, Мойша вообразил, что ей, по—видимому, приглянулись бусы, но она не смеет попросить их в подарок. Немного поколебавшись, он протянул матери свою находку, дабы у нее хоть что – то осталось в память о единственном сыне после его отъезда. На бледном лице Рузанны появилась гримаса неимоверного страдания. Оттолкнув руку сына, она кинулась к господскому дому. По приставленной к стене высокой узкой лестнице ловко, как обезьяна, взобралась на третий этаж, затем куда – то исчезла, и вдруг спустя мгновение показалась на самом краю крыши, откуда, не задумываясь, бросилась на землю, по—осеннему стылую и твердую.

Глядя на мертвое тело матери, вокруг которого растекалась лужа крови, сын рассеянно подумал, что тайну его рождения никто отныне уже не узнает, а когда он покинет здешние края, то забудется и само имя Мойши Эрцхауэра.

Спустя несколько лет в столице королевства Ланшерон объявился Расин Женюси. Светское общество Ластока встретило с распростертыми объятиями молодого виконта, который так сильно переживал утрату обоих родителей, что был вынужден поправлять здоровье где – то за границей. А вскоре все так свыклись с его присутствием в свете, как будто бы знали Расина с самого рождения.