Читать книгу Моя жизнь, майор Козлов. Доигрался до лейтенанта - Козлов Виктор - Страница 4

В июле 1959 года в нашей крепкой советской семье родилась моя сестра, назвали ее Ириной. В этот год мы еще раз поменяли место службы. На этот раз мы отправились служить в Южную группу войск (ЮГВ), а именно в Венгерскую Народную республику. Для меня начался самый замечательный период моего детства, полная свобода во всем, а самое главное – свобода передвижения. Попасть в те годы служить за границу – это как получить билет в рай. Срок пребывания в Венгрии равнялся пяти годам, к благам жизни за границей добавлялось и получение двух денежных окладов. Один оклад в рублях, который перечислялся на вкладную книжку и получался по возвращении в Россию, и второй оклад в местной валюте – форинтах. К этому еще бесплатно выдавался продуктовый паек на всех членов семьи. За форинты можно было купить все: шубы, ковры, обувь, одежду, книги… В России, в стране тотального дефицита, об этом можно было только мечтать. В Венгрии – мечты воплощались в жизнь. Начинался другой уровень материального существования семьи и другие возможности. Жить в стране с мягким климатом, короткой теплой зимой, продолжительным теплым летом, красивой осенью, яркой весной!.. В стране величайшего изобилия… После голодной России это было что-то фантастическое.

* * *

…Прошло два месяца, как я не подходил к компьютеру, – как быстро летит время! За это время побывал в Минске – у друзей и на психологическом тренинге, и в Питере на фестивале «Танго Белых ночей». По дороге в город революции был остановлен сотрудниками Дмитровского ДПС и за то, что не дал взятку, был лишен прав на четыре месяца. Бандитизм и рэкет милиции на дорогах задавил матушку Россию. Пора наводить порядок, пора отстреливать всю эту банду, весь этот милицейский беспредел. После этого съездил с другом в его родную деревню в Ульяновской области. Вспомнил, что такое жить в деревне. На дорогах тот же беспредел, что и по дороге на Питер. Насчитал больше трех десятков милицейских засад, которые занимались рэкетом на трассе, начиная с Рязанской и Пензенской областей и Мордовской республики – милиция прячется по кустам и канавам. Великая бандитская страна с ментами в законе. Простите, уважаемые читатели, – наболело.

* * *

Итак, Венгрия. По прибытии к новому месту службы, отцу выделили служебную квартиру. Одна комната площадью около 70 кв. метров, в ней вполне можно играть в футбол, потолки высотой метра четыре. Посередине – печка-голландка высотой метра три, облицованная, как положено, изразцами. За печкой было немного места, где я сушил грецкие орехи, которые сам и собирал. Вторая комната метров пятнадцать; летом мы с сестрой в ней спали. Зимой все спали в большой комнате, вокруг печки. Поскольку отопление печное, нужно было покупать брикетированный уголь, который при горении страшно вонял. Брикеты изготавливали из каких-то стружек, торфа и угольной пыли. Они хранились в кладовке, которая была моей территорией. В ней я держал свои “богатства” – все, что можно собрать на огневых городках, полигонах, танкодромах, автопарках и в других интересных местах. Периодически отец с мамой наводили порядок, и мои патроны, гильзы и еще много интересных вещей тачками отправлялись на помойку. Туалет, умывальник и ванная комната были общие, на несколько семей. В этом старинном доме проживали семь семей и в каждой – дети. Так что друзей и общения хватало. Лучшим другом тех времен был Володька Забелин. С его семьей я еще встречусь – в 1975 году, в городе Кишиневе.

В доме были широченные коридоры, по которым можно было ходить строем, и просторные холлы. В этих холлах и коридорах мы играли в дождливую погоду. Строили из стульев, одеял и покрывал пещеры, баррикады и все, что только можно было нафантазировать. Это была наша территория, и мы использовали ее правильно: устраивали морские и сухопутные сражения из любимых приключенческих книг, которые читала вслух моя мама: «Одиссея капитана Блада», «Копи царя Соломона», «Двадцать тысяч лье под водой». Рафаэль Сабатини, Генри Райдер Хаггард, Жюль Верн и другие писатели, которые остались со мной по жизни навсегда.

Летом, когда у отца выдавался свободный выходной день, мы собирали сумки с провизией и своим ходом, то есть пешком, выдвигались к ближайшему водоему. Он находился от нас километрах в трех, на территории заброшенного фруктового сада. Семьи офицеров приходили сюда, стелили под деревьями покрывала, распаковывали сумки с едой, и начинался праздник семейного единения. К водоему приезжал буфет от «Военторга» с пивом, воблой, монпансье в железных коробках и другими вкусностями. Отец покупал себе пива и тарани, а нам сладостей. Здесь я впервые попробовал тарань. Какая же она вкусная! Отец научил меня жарить и есть пузыри от тарани. Пальчики оближешь!

Еще мы ходили на семейные прогулки в ближайшие горы, но это уже ближе к осени. Там корзинами собирали кизил и барбарис.

Весной, когда становилось тепло и сухо, жены офицеров ходили в горы загорать на первом солнышке. Одна очень не худенькая дама умудрилась постелить свое одеяло на выползших для спаривания змей. Гадюки вмешательству в их личную жизнь противостояли, как могли – одна из них и цапнула тетку в задницу. Задница у тетки после этого стала еще в два раза больше.

В то время в военных гарнизонах за границей каждый взрослый находил себе развлечение по интересам. Офицеров по вечерам в приказном порядке привлекали к посещению Университета Марксизма-Ленинизма. Учиться в нем нужно было два года. В вечер посещения университета офицеров старались не привлекать к службе. После занятий группы обучаемых пересаживались в кафе при Доме офицеров. И вели неспешные беседы за бутылочкой, другой, третьей, десятой великолепного венгерского пива. А может, и вперемешку с палинкой (местной водкой) либо с несколькими бутылками местного сухого красного вина. Обсуждение «важных вопросов» затягивалось далеко за полночь. Если я успевал появиться в кафе в начале посиделок, то мог претендовать на бутылку лимонада и шоколадку. Потом меня оправляли домой – возражения по поводу продления праздника живота не принимались.

Для жен офицеров, чтобы у них не ехала “крыша”, была создана великая страна различных кружков. Хочешь научиться вязать или шить – пожалуйста, иди на курсы кройки и шитья. Хочешь обучиться правильно и вкусно кормить мужа, убирать квартиру, вбивать гвозди и делать мелкий ремонт по дому – помогут курсы домоводства. Но высшим пилотажем был кружок художественной самодеятельности. Офицерши с хорошенькой фигуркой и привлекательной мордашкой и притом способные к танцам могли пять лет ездить по всей Венгрии и участвовать в смотрах художественной самодеятельности ЮГВ. Была даже такая присказка: морда – ВО, жопа – ВО, служим в ЮГОВО. Моя мама нашла себя в хоре. Что это был за хор! Человек под сто. Как они пели, как они пели! Вся Венгрия заслушивалась. Спевки у них проходили по три раза в неделю. Если что-то не получалось, они могли и задержаться. Вся эта жизнь в военных городках была неплохо показана в художественном фильме «Анкор, еще Анкор!». Народ веселился, как хотел и как умел.

Занятия моих родителей делали меня абсолютно свободным во времени и пространстве. Практически я был предоставлен сам себе и в компании себе подобных за пять лет пешком обошел окрестности в радиусе 20 км и более от нашего гарнизона. А в Венгрии есть, где погулять и что посмотреть! Горы, горы и горы. А, как известно, «лучше гор, могут быть только горы». В горах много чего вкусного: там сады, в которых росли персики, абрикосы, сливы, вишни, виноград и тому подобное. С ранней весны и до поздней осени всегда что-то и где-то росло.

Весна начиналась с шелковицы. Деревья шелковицы были очень высокие, и мы умудрялись забираться на самые тонкие ветки, как обезьяны. А там были ягоды: белая шелковица, красная, черная с оттенками и без. Следующие недели две мы ходили с черными ртами – результат поедания шелковицы. Съедалось этой шелковицы за день великое множество. Все зависело от того, куда ты сможешь по дереву залезть и при этом не свалиться и не убиться. А если уж добрался, то съешь все, до чего сможешь дотянуться. Вкус этой волшебной ягоды до сих пор стоит во рту. Дальше созревали черешня и абрикосы. Абрикосы были мелкие, желтые и ужасно вкусные. А какова была первая черешня! После подходила алыча и сливы. И так продолжалось все лето.

Венгрия богата озерами и прудами. В какие-то времена в них запустили зеркального и простого карпа. Какая там рыбалка! Свою первую в жизни рыбу я поймал именно там. Когда она клюнула, я сначала не поверил, а когда понял, что там что-то есть, дернул удочку… но слишком сильно – ни рыбы, ни крючка, ни грузила! Дальше все шло гораздо лучше – за день мог наловить порядка 50 небольших рыбешек. Мама жарила рыбу в подсолнечном масле, даже не чистя. Получалась хрустящая вкуснятина.

С карпами все обстояло не так просто. Можно было часами водить у его морды куском хлеба, смоченным в подсолнечном масле, а карп мог откусывать по мельчайшему кусочку хлеба и не заглатывать всю наживку. В конечном итоге он оставлял чисто обсосанный крючок и уходил в другое место. Не часто можно было видеть, как кто-нибудь из рыбаков вытаскивал крупного карпа, но если уж это случалось, то счастью не было конца. Несколько раз я наблюдал успешные окончания рыбалок, когда пятикилограммового карпа вытаскивали из воды вдвоем-втроем. От радости рыбаки бросали свои снасти и волокли рыбину домой. Если держать такого карпа за жабры, то хвост волочился по земле. Вот это рыбалка! Приходилось видеть и плавающие снасти, это когда карп вырывал не только леску с поплавком, но и удилище из рук рыбака, а потом с этим и плавал.

В воинских частях по программе учебно-боевой подготовки отрабатывали подводное вождение танков, то есть преодоление водных преград под водой. Для этого выбирался водоем глубиной до четырех метров с хорошим дном. Каждый механик-водитель танка со своим штатным экипажем должен был преодолеть водную преграду. Жутковатая картина, когда сорока тонная махина, то есть танк, под водой преодолевает расстояние в сто-двести метров, а на поверхности воды плывет небольшой буй и торчит кусок воздухозаборной трубы. Мы, мальчишки, старались не пропускать такие развлечения. Танк при движении по дну создавал столько шума, что глушил рыбу. Всплывали рыбины размером то ли с полено, то ли с чемодан – это были карпы весом от пяти килограммов. В эти моменты к ним устремлялась малая флотилия на надувных лодках и плотах, офицеры и солдаты на остроги накалывали рыбу и затаскивали в лодки. Ну, чем не праздник? И каждый раз, когда уже думаешь, что вся рыба в этом водоеме кончилась, на поверхность начинали всплывать такие дикобразы, что, мама, не горюй.

В водоемах можно купаться все лето. Вода очень чистая и теплая. В Венгрии я и научился плавать. Чтобы научиться плавать, мне нужно было два раза чуть не утонуть. Первый раз – в бассейне, который наливался для детей в дни летних каникул. С одной стороны там мелко, а с другой стороны даже очень глубоко. У меня имелся надувной круг типа лягушки. Он легко раздвигался и из него легко выскочить, что я и сделал. Когда я выплыл на глубину, круг соскользнул с меня и уплыл в сторону, а я остался один на один с водой и стал изображать поплавок во время поклевки. Не знаю, чем бы это закончилось, если бы не проходивший мимо офицер, который, не задумываясь, бросился в воду и подтянул меня к лестнице. Оттуда меня, испуганного и слегка захлебнувшегося, и вытащили. Дома был разбор полетов. А бассейн на неделю слили. За это от всех остальных, кто не тонул, я получил большое «фи» и «фу».

Второй случай не заставил себя долго ждать. Это было уже в солдатском бассейне. Там отрабатывалось пребывание танковых экипажей под водой, на случай затопления танка. Спустившись в воду, я чуть ушел в сторону от лестницы и опять начал тонуть. Собрав все свое самообладание, я сумел сделать несколько правильных движений и доплыл до поручней. Испугался я несильно, но с этого момента начал плавать по-собачьи. Это как на велосипеде: нужно один раз научиться и уже никогда не забудешь.

Кстати, про велосипед. У кого-то в нашем доме был старенький детский двухколесный велик. И мы, дети, проходили комплексное обучение езде на велосипеде. Обучали друг друга, то есть всей ватагой накатывали одного, чтобы он в конечном итоге поехал. Через час моего накатывания, я мог ездить уже самостоятельно. С тех пор, когда удается, кручу педали на велосипеде.

Совсем забыл! Было еще одно вкусное развлечение у детворы. Была такая развлекаловка: каждый день нужно ходить на «сухо пайку» (по карточкам на получение продовольственного пайка выдавались продукты), талончики на карточках маленькие, размером сантиметр на сантиметр, и отрезали эти талончики ножницами. На них выдавались хлеб, масло, соленые огурцы, селедка, яйца и т. д. Мы каждый день ходили за хлебом ватагой человек по пять. Идти далеко – километра полтора. Получив на карточку булку формованного серого хлеба, мы возвращались домой, поедая этот хлеб на ходу. Иногда до дома «доходила» только половина булки, а иногда и меньше. Меньше, это когда мы попадали на только что привезенный, свежеиспеченный хлеб. Вкуснотища неописуемая. Венгерский белый хлеб привозился в магазин и его покупали за деньги, эти большие булки белого хлеба. Хлеб шел с добавлением кукурузной муки и был хорош только свежеиспеченным.

В том доме, где мы проживали, был чудеснейший чердак. Проникнуть на него можно двумя способами: либо по страшно высокой лестнице, которая уходила в люк, либо с дерева, перелезая на крышу, а затем в чердачное окошко. Что первое, что второе было небезопасно и требовало определенной физической подготовки, сообразительности, ловкости и смелости. А лезть стоило, ведь чердак – это целый затерянный мир, земля Санникова.

По чердаку можно ходить часами. Там голубиные гнезда, и в гости к голубям наведывались полудикие злобные коты. Коты страшные, но на нас они внимания не обращали. Нам стало жалко голубей и как-то, раз мы решили проучить котов. Сначала мы хотели поймать кота, а потом казнить его через повешение. Поставили на чердаке ловушку из сетки, в нее положили какую-то съедобную приманку и стали ждать. На следующий день, попав на чердак, мы в сетке увидели спутанного дикого кота. Он вел себя настолько агрессивно, что не то что взять его в руки, но и подойти к нему было страшно. По нашим спинам пополз мерзкий липкий холод. Решимость разделаться с котом пропала полностью. Мы бросили эту страшную добычу и ретировались с чердака вниз. Кот же благополучно выбрался из сетки и ушел.

Чем еще хороши чердаки? Там можно хранить всякие необходимые в жизни мелочи, чтобы взрослые их не нашли, а нас за них не ругали. Ну, к примеру, там можно было хранить сигареты и спички. Покуривали мы и раньше, но на чердаках нас трудно поймать. У одного моего сотоварища отец был старшиной и заведовал складом. Каким-то образом наш сотоварищ спер пачку сигарет у отца и принес ее нам. Сигареты назывались «Красноармейские». По качеству они наихудшие и напоминали известные в СССР сигареты «Памир». Про эти сигареты говорили: «Сначала «Памир», потом помер». Было у этих сигарет еще одно название – «Нищий в горах» – на пачке изображен мужчина с палкой и в очках, стоящий на горе. Сигареты набивались махоркой. В Вооруженных силах солдатам на паек давали махорку, а за границей выдавались эти сигареты. Такая пачка сигарет и хранилась на чердаке гарнизонного клуба офицеров. Здание клуба построено большим квадратом. Внутри – огромный двор с постройками. Забравшись на чердак, мы могли пройти по всему периметру этак минут за двадцать, а за это время можно и покурить. Курили мы по очереди, по одной затяжке, по кругу. Сильно не затягивались, больше пускали дым. Как же нам хотелось быть взрослыми! И нам казалось, что мы уже такие взрослые, что можем курить. Один раз на это мероприятие пришлось взять с собой сестру – мне приказали за ней смотреть. Вечером она меня со всеми потрохами сдала родителям. Отец решил провести со мной воспитательную беседу. Посадил меня рядом и начал выпытывать, как давно я курю, готов ли я покурить вместе с ним, но только чтобы по-взрослому и в затяг, чтобы во всю силу легких. Я повелся на это. Он со мною как с взрослым, ну я и выкурил с ним сигарету. Последующие часа четыре я блевал со страшной силой. Отравление никотином – это вам не просто так. Мама замучилась выносить тазы. После этого я не курил… наверное, с полгода.

Собственные родители и жизнь в военном городке подавали нам, детям, не совсем правильные примеры. Празднования 1 Мая, 7 Ноября, Нового года, а также дней рождения – не запрещались и праздновались с такой силой и с таким русским размахом, что чертям было тошно. В нашей семидесятиметровой квартире собирались такие гулянки! Бочками закупалось венгерское красное вино, женщины готовили великое множество всяких закусок. И гуляли. И как гуляли! Народ в те времена знал множество песен… и как же красиво пели! Еще и танцевали. В этой квартире было где разойтись и потанцевать. Про себя любимых мы не забывали – могли умыкнуть немного вина и славно погулять своей детской компанией, но по-взрослому. Так что вина я вкусил с малолетства и вкус его мне и сейчас приятен.

* * *

Родители купили в «Военторге» новую радиолу. Это был выход в потусторонний мир! Она мигала зеленым глазом, из динамиков лилась музыка, а сверху ставились пластинки. Это настоящая фантастика. Когда родителей не было дома, я крутил ручки, ставил пластинки и это было здорово.

У отца было еще одно хобби: он страсть как любил фотографировать. Своим фотоаппаратом «ФЭД» он фотографировал всюду: на торжественных собраниях, вечеринках, на пьянках и гулянках. А по ночам, за шкафами, он печатал черно-белые фотографии. Мне иногда удавалось уговорить его остаться с ним и помогать проявлять фотографии. У него был комплект из ванночек, фотоувеличителя, красного фонаря, каких-то щипчиков и глянцевателя. Печатали фотографии, пока не наступало утро. Научившись с детства проявлять и печатать фотографии, я в последующем тоже приобрел всю эту кухню, начиная с фотоувеличителя и заканчивая фотоаппаратом «Зенит», – уроки по фотоделу не прошли даром.

Приезжая в Москву, отец первым делом шел покупать фотобумагу и фотохимию: проявители и закрепители для пленок и фотографий. Однажды ему попалась фотовспышка. Это настолько необычно – фотографировать в темных помещениях и с хорошим качеством. Весила эта вспышка килограммов пять. Еще отец купил новейший фотоаппарат «Зоркий», а «ФЭД» по наследству перешел ко мне.

Фотографирование, это не единственное увлечение отца, он постоянно совершенствовал свои музыкальные навыки. Он еще в Суворовском училище начал занятия музыкой, а теперь по самоучителю осваивал игру на баяне (по этому случаю в «Военторге» был приобретен довольно дорогой инструмент). У него получалось и получалось неплохо – «Цыганочка» и частушки срывали аплодисменты.

* * *

Ребенок я был более чем любознательный. Как следствие – синяки, шишки, ссадины и царапины не оставляли меня надолго.

Есть такое дерево, называется оно акация, и у него на ветвях растут длинные-предлинные острые-преострые шипы. Как-то раз, прыгая с дерева, я не заметил ветку с шипами… Легкие детские сандалии не помеха для иголок акации. Когда я увидел вышедший через лодыжку наверх шип, мне стало дурно. Но я не потерял самообладания и вырвал иголку из ноги. Дома залил все это йодом. Последующие дней пять пришлось припрыгивать на одной ноге. Все зажило быстро, как на собаке.

Еще раз я был сильно травмирован. Меня случайно сбил спортсмен, бежавший стометровку. Папа недоглядел и оставил меня на беговой дорожке, там меня и приложили. Йодом меня мазали долго. Спасибо Богу, что жив остался.

И еще у меня есть травма, полученная посредством моей сестры. Складывается впечатление, что все, что она ни делала, делалось специально, как будто в отместку мне. В один прекрасный день матушка заставила всех нас наводить порядок во дворе нашего дома – нужно было сложить в стопку кирпичи и половинки кирпичей. Меня поставили к кирпичам, и я укладывал их в стопку. Сестра подошла с кирпичом и, вместо того чтобы дать мне его в руки, бросила кирпич мне на ногу. Ноготь с большого пальца левой ноги слетел с такой скоростью, будто бы его там никогда и не было. Последствия этого вам понятны. А проблема вросшего ногтя осталась до сих пор.

Был еще один случай, когда я мог погибнуть или быть покалеченным на всю оставшуюся жизнь. Центральный военный госпиталь, где можно было проконсультироваться у врачей-специалистов, находился в городе Эстергоме. Город славится крупнейшей в Европе католической базиликой. В 60-х годах там было не так окультурено, как сейчас, – тогда можно было походить по подземным пещерам и переходам под базиликой.

Побывав в госпитале на консультации, мама повела нас с сестрой в город – нужно было что-то купить. Мы шли по улице, когда вдруг сверху раздался звук бьющегося стекла и крик мамы: «Беги!» Я успел сделать только два шага в сторону, когда мне в руку воткнулось оконное стекло, вылетевшее со второго этажа. Воткнулось в руку, вывернуло кожу и упало на асфальт. Не сделай я эти два шага, стекло могло бы попасть в голову либо в шею. Секунды – а последствия совсем разные. Пришлось возвращаться в госпиталь. Там сделали перевязку и уколы от столбняка. Памятные шрамы до сих пор при мне. Еще раз спасибо Богу и моему ангелу-хранителю.

Отдельная песня – это лечение зубов. Поскольку врачи были в основном военные (их не учили работать с детьми), то посещение стоматолога было сродни приему у сельского фельдшера. А бормашина была еще той бормашиной – больше жужжала, чем сверлила.

С тех самых пор лечение зубов у меня не вызывает энтузиазма. Эта программа боязни стоматологов сидит где-то под корочкой в голове до сих пор. Боли и садизма от них я вынес много.

Еще запомнилась Венгрия своими майскими жуками: таких толстых и здоровых я больше нигде в жизни не видел. Когда они в первые теплые весенние дни вылезали из земли и начинали летать, в воздухе стоял гул. И если такой «мессер» попадал в голову, было больно. Мы их ловили, сажали в спичечные коробки и приносили домой. Выбравшись ночью из коробка, они начинали свои полеты по квартире и не давали спать. Приходилось вставать, ловить жуков и получать за это втык.

Вылет майских жуков совпадал с началом цветения каштанов. В нашем военном городке каштанами были обсажены все дороги. Сажали их давно, и по тридцать лет им уже было. Кто видел, как цветут каштаны, думаю, никогда не забудет, как на деревьях, только что выпустивших первую листву, вдруг вырастают белоснежные свечки, источающие дурманящий запах. Кстати, каштановый мед при хранении практически не кристаллизуется и является на сегодняшний день одним из самых дорогих.

Во дворе нашего дома стояло наклоненное дерево и в силу этой особенности на него повесили качели. Каждый мог посидеть или покачаться на них. Над качелями ствол дерева раздваивался, и там была сделана площадка из досок. Когда мы играли в прятки, мы там прятались. Однажды, играя в прятки, я забрался туда, а поскольку время уже было довольно позднее, а раньше десяти-одиннадцати часов вечера домой нас не загнать, я просто вытянулся на этой площадке и уснул. Уснул настолько крепко, что совсем просыпаться не хотел. Мои товарищи доложили об этом матери, и все хором пытались меня разбудить. Мама боялась, что во сне я повернусь и упаду с дерева. На помощь пришел молодой офицер. Он встал на ящик и снял меня с дерева. В этот момент я и проснулся, но мне было как-то стыдно и страшно сразу просыпаться, ведь из-за меня столько проблем. И я решил спать до конца. Офицер отнес меня домой и положил в кровать. Я уже не спал, но и глаз не открывал. Лежал и слушал сетования мамы, когда она меня раздевала. Утром я получил большой втык.

В один прекрасный сентябрьский день кончилась моя неограниченная свобода. Первого сентября родители отвели меня в школу и сдали на руки первой учительнице. К сожалению, я не запомнил ее имя. Помню, что она была высокой, красивой, статной женщиной.

Учиться мне было не интересно. Все интересное было за стенами школы, а сидеть в помещении и протирать штаны на заднице – мне не нравилось. И как-то раз я нашел более интересное применение штанам. Я их снял.

Я этого не помню, мне рассказывала мама, что на каком-то уроке я снял с себя всю одежду и остался в одних трусах. Учительница спросила, зачем я это сделал, на что я ответил: «На улице и в классе жарко. Зачем же сидеть одетым, можно и раздеться». Родителей вызвали в школу. По счастью, в школу ходила одна мама, а с ней тогда еще можно было договориться.

Школьную программу я впитывал в себя без особых проблем. Домашние задания делал быстро, чтобы осталось время на «путешествия». В памяти запечатлелись моменты, когда нас принимали в октябрята, но особенно запомнился день, когда я стал пионером.

День пионерии – 19 мая. Нас собрали в Доме офицеров, у бюста нашего вождя – В. И. Ленина. Там говорили такие хорошие слова, что плакать хотелось. Повязанный мне пионерский галстук каким-то немыслимым образом согревал шею и давал приятное тепло всему телу. Настроение было приподнятое, хотелось творить добро на весь мир, делать хорошие поступки. В этот день я пошел к своим друзьям-солдатам на танкодром, они меня тепло поздравили и накормили вкусной-превкусной картошкой. И даже что-то подарили – для них я был младшим братишкой.

Нас, школьников, постоянно привлекали к выступлениям на торжественных концертах, посвященных нашим государственным праздникам. Мы выучивали какие-то четверостишия и звонкими голосами громко со сцены читали эти здравицы. Дети на сцене всегда смотрятся прикольно и им всегда громко аплодируют. Мы стояли, выстроившись в три ряда, и читали стихи. Нас было человек сорок. Клуб был полон. Вдруг меня кто-то сзади толкает в спину и говорит, что мне нужно читать свое четверостишие. Я понимаю, что очередь еще не моя, но раз такое дело, то я громко, не сбиваясь, и при этом, сильно волнуясь, читаю стихи. Настает моя очередь читать стихи, я опять их громко читаю. Когда меня кто-то еще раз толкнул и сказал, что моя очередь читать стихи, мне ничего другого не оставалось, как третий раз их прочитать. Зал к этому времени начал как-то не так смеяться и даже повизгивать. Смех перешел в гогот и рукоплескания в мой адрес. Больше читать стихи на торжественных концертах меня не приглашали, а я сильно на это не обиделся.

В первом классе меня записали в музыкальный кружок при Доме офицеров. Маме очень хотелось, чтобы я учился играть на пианино. У меня к этому, душа совсем не лежала, но приходилось подчиняться. Добросовестно два раза в неделю я ходил на уроки музыки в Дом офицеров, где было старенькое пианино. На нем играли гаммы и «Во саду ли, в огороде». Преподавательница музыки – смазливая рыжая девица, от которой постоянно пахло менструацией. О ней говорили, что она блядь и изменяет своему мужу, с кем попало, спит, а он бьет ее за это. Вообще рукоприкладство по отношению к женам процветало в военных городках. Смотришь, идет дама в черных очках, типа ночью встала воды попить и на дверной косяк налетела. Семейные разборки иной раз заканчивались такими побоищами, что водой приходилось разливать. Мы все это видели, все происходило на наших глазах.

В дни, когда не было возможности практиковаться на пианино, мама заставляла меня играть гаммы на аккордеоне. Причем растягивать его нужно было горизонтально, чтобы он издавал звуки. Голь на выдумку хитра. Тогда у нас уже был и аккордеон, на нем по самоучителю иногда занималась мама, а у отца был баян. Просто домашняя филармония!

Как-то раз после музыкальных занятий, весь полный музыкой, я встретил своих закадычных друзей, и, чтобы как-то себя развлечь, мы пошли в автопарк. На нашу радость, мы нашли выброшенную сигнальную ракету. Нам захотелось ее сразу запустить. Открутили колпачок, достали веревочку с кольцом, за которую нужно дергать. Один из друзей взял ракету и попытался выдернуть чеку, но руки у него предательски затряслись, и решимость пропала. Со вторым товарищем это повторилось. После этого я просто не имел права ее не запустить, поэтому, собрав в кучу все свое самообладание, я изготовился для стрельбы, как это делали взрослые. Вытянув руку с ракетой вверх, я изо всех сил дернул за чеку. Хлопок – и ракета взлетела, но не вертикально вверх, а по наклонной и довольно низкой траектории. Она пролетела над автопарком, благополучно перелетела через крыши боксов с техникой и полетела в сторону сельских полей. Дальше был Дунай. Я был очень горд своим поступком – я смог запустить ракету, а мои друзья облажались. Но это был не конец истории. Вечером пришел отец со службы и рассказал, что какой-то мудак из автопарка запустил ракету, и она попала в стог с сеном, который принадлежал венграм. Стог был «небольшой» – метров пять в высоту и метров двадцать в длину. Службу на КПП несли подчиненные моего отца. Они увидели пожар и пытались огнетушителями его тушить, но где уж там – стог сгорел весь без остатка. Я понял, что признаваться в запуске этой ракеты, мне не стоит.

Другой случай, связанный с поджигательством, вышел во втором классе. В начале первой четверти нас, несколько классов, решили вместо занятий вывести в ближайшие горы для сбора гербария. С собой нужно было взять немного воды и еды. При этом все с собой взяли еще и спички – вдруг придется разводить костер. Поднявшись в гору, кто-то затеял игру: зажигаешь и бросаешь спичку в траву, она загорается, а ты потом тушишь траву ногами. Трава к тому времени уже высохла и горела великолепно. Развлекаясь, таким образом, мы продолжали путь вверх по горе. Обернувшись назад, увидели, что сзади нас огонь и площадь возгорания уже большая. Ветер с хорошей скоростью разносил огонь по полю. Мы попытались тушить огонь ногами, ветками. Но было поздно – огонь пошел. Нас, нескольких мальчиков, учительница послала за помощью на ближайшее КПП.

До КПП я добежал первым. Дежуривший там наряд вызвал пожарных. Кукурузное поле, находившееся на этом склоне горы, спасти не удалось: пожар тушили всю ночь, а когда справились с огнем, кукуруза на стеблях висела жареная. При разборе событий этой экскурсии преподаватели указали на меня, как на основного поджигателя. Вечером пришел разъяренный отец (видно, на службе ему вставили «по самое не балуйся