Читать книгу Во тьме Эдема - Крис Бекетт - Страница 10

Грамму определили, и первый день Гадафщины подошел к концу. Можно было вернуться в группу, поесть и отдохнуть. На следующий день Совет соберется и станет обсуждать Грамму, потом мы снова ляжем спать, и наступит последний день, когда нас всех снова позовут и расскажут, что решил Совет. После этого Старейшины покажут нам Земные штуки, и будет Представление.

Я хотел улизнуть с Тиной, но Дэвид стоял у меня над душой.

– Нет, сопляк, ты вернешься со мной в группу. Белла хочет с тобой поговорить.

– О чем? – спросила Тина. – Будет ругать Джона за то, что он сказал правду?

Дэвид повернул к ней сердитое красное лицо.

– Не лезь в дела Красных Огней, Тина Иглодрев.

Я пожал плечами, скроил Тине гримасу и пошел за Дэвидом в группу Красных Огней. Взрослые уже ворошили угли костра и подкладывали в огонь ветки, чтобы готовить пищу. Когда я появился на нашей поляне, все уставились на меня. Кто-то замер с дровами в руках на полдороге между кучей хвороста и костром. Кто-то вылез из шалаша.

– Мне стыдно за тебя, Джон, – начал Старый Роджер. – Теперь все будут говорить, что Красные Огни дурно воспитывают своих новошерстков.

Люси Лу добавила, что я осрамил не только живых членов группы, но и тех, кто умер.

– Обитатели Сумрака льют слезы, – пропела она, – и умоляют меня позаботиться о том, чтобы Семья никогда не разделилась.

Белла вылезла из шалаша.

– Ты вел себя грубо-прегрубо, Джон. И по отношению к Семье, и по отношению ко мне. Что подумают люди? Член моей группы позволяет себе такие выходки, а меня даже не предупредил о том, что собирается выступить? Если ты хочешь что-то обсудить, сперва надо согласовать это со мной. Мы все знали, что близится Гадафщина. А ты выставил меня полной дурой.

Все смотрели на нас с Беллой. Как я отреагирую? Что она мне теперь сделает?

– Прости меня, – пробормотал я. – Мне показалось, об этом нужно сказать. Я об этом раньше и не думал. Просто пришло в голову.

Мне нравилась Белла. Мы с ней были очень-очень близки. Я ее уважал. Причем не только как нашего вожака, но и как одного из умнейших людей в Семье.

Белла кивнула. Мне показалось, что она даже еле заметно улыбнулась.

– Ладно, Джон. Я устала и проголодалась. Как и мы все. Так что сейчас мы поедим, а потом ты придешь ко мне в шалаш. Нам надо с тобой серьезно поговорить. Я хочу знать, о чем ты думаешь, и мне нужно, чтобы ты дал слово, что больше не выставишь меня на посмешище. Ну да об этом после.

Тем временем Лис и Люси Лу, отвечавшие сегодня за готовку, раздали всем копченую рыбу, плоды белосвета, молотые звездоцветы и ломтики грязного мяса трубочника, которые не так-то легко разжевать. Мы уселись вокруг костра и принялись за еду. (Когда люди едят, речь их звучит иначе. Интонация повышается и понижается по-другому. Мягче, спокойнее.) Обычно не услышишь такого, чтобы с разных концов Семьи доносились голоса, потому что одна группа в это время спит, другая встает, а третья возвращается с охоты. Такое бывает только в Гадафщину.

Где-то вдали, за Пекэмвей, запел своей жертве леопард.

– Что ты скажешь Белле? – спросил Джерри. – Пошлешь ее на фиг, или как?

Я взглянул на него, хотел что-то ответить, но заслушался одинокой смертоносной песней леопарда, поражаясь, до чего странно она звучит на фоне привычных негромких семейных разговоров и звуков ужина. Я все думал, думал, думал о Семье, о том, как у нас обстоят дела, и ничего не сказал Джерри: забыл, о чем он меня спрашивал. Если честно, я вообще забыл, что он здесь.

* * *

Шалаш Беллы был просторнее и выше остальных: в нем можно было проводить собрания. В дальнем правом углу напротив входа лежал ворох спальных шкур, вдоль стен – стопки шкур для посетителей, чтобы, приходя к Белле, можно было посидеть и поговорить. Шалаш построили у теплого ствола огромного белосвета; одну из веток оттянули вниз, привязали веревками к камням, так что она оказалась внутри шалаша, и там теперь всегда светили два-три светоцвета. А если Белле свет был не нужен, она завешивала их шкурами.

Когда я пришел, Белла сидела на корточках на спальных шкурах – тощая, костлявая, с узкими бедрами, маленькой грудью и умным, усталым и хмурым лицом.

– Ты глупый мальчишка, Джон Красносвет, – сказала она мне, – и мне придется на тебя накричать.

Я кивнул.

– Никогда, слышишь, никогда больше не выскакивай со своими замечаниями на собрании! – заорала она. – Ты меня понял, Джон? Ты все понял? Ты опозорил меня, ты опозорил всех Красных Огней, ты опозорил себя. И ничего не добился! Вообще ничего. Ты что, правда думал, что Совет переменит мнение из-за какого-то глупого новошерстка только потому, что ему посчастливилось убить одного-единственного леопарда на Холодной тропе? Ты кем себя возомнил, пупом земли? Неужели ты считаешь себя умнее вожака группы или Главы Семьи? А мне вот так не кажется! И не думай, будто я не знаю, что это вы с Тиной Иглодрев подняли на смех Митча, когда он забыл назвать самого себя! Не надейся, что я этого не заметила!

Забавно. Белла кричала на меня, но казалось, будто она разыгрывает историю из тех, которые обычно ставят к Гадафщине. Вроде «Кольца Анджелы» – о том, как Анджела потеряла кольцо, которое ей подарили папа с мамой, стала плакать, кричать, обозвала Томми говнюком, сказала, что ненавидит его, Эдем и детей и лучше бы она умерла. Или «Гитлер и Иисус»: там Гитлер кричит Иисусу, что уничтожит его и всю его группу, Удеев, растопчет их, как трубочников («Только через мой труп!» – отвечает Иисус, а Гитлер ему на это: «Именно что через твой труп, идиот, потому что я приколочу тебя к раскаленному иглодреву, и твоя кожа сгорит!») Когда показывают такие истории, видно, что все это понарошку. Люди кричат, а глаза у них не злые, хотя изо рта льются ругательства. Вот и сейчас происходило что-то в этом духе. Мы с Беллой как будто разыгрывали пьесу, и даже лицом не нужно было ничего изображать, только голосом, потому что играли мы не для себя, а для остальных членов группы, которые слушали снаружи у шалаша, но не видели нас.

– Джон, больше никогда не выскакивай с бухты-барахты, договорились?

– Прости, что я тебя опозорил.

– И если ты хочешь что-то обсудить на Гадафщине, сперва скажи об этом мне, а не всей Семье без моего ведома, хорошо?

– Да, Белла.

Она внимательно посмотрела мне в глаза, натянуто улыбнулась, немного расслабилась (насколько она вообще позволяла себе расслабляться) и кивнула, словно говоря: ну ладно, пьеса закончена.

– Так почему ты это сделал? – спросила Белла обычным голосом, негромко, чтобы снаружи никто не услышал ее слов (если, конечно, не подойти к шалашу и не приложить ухо к коре, но на это в присутствии всей группы никто бы не осмелился). – Если ты хотел об этом поговорить, почему сперва не обсудил со мной?

– Мне это пришло в голову именно в тот момент. Правда. Меня осенило, когда Том вспомнил, как мы отказались от Школы, а теперь нужно пожертвовать чем-то еще. Клянусь сиськами Джелы, я подумал: какой в этом смысл? Неужели непонятно: нам просто мало места в долине?

Белла пристально посмотрела на меня и кивнула.

– Если честно, я согласна с тобой, Джон, – призналась она. – Что-то надо решать, и пора подготовить Семью к этому. Но мало заявить об этом во всеуслышание на Гадафщине. Надо беседовать с людьми, уговаривать их, идти к ним навстречу, делать все постепенно. Для того и существует Совет.

– И кто еще из членов Совета, кроме тебя, согласен со мной?

Белла задумалась.

– Никто. Пока никто. Но я с ними работаю. Стараюсь внушить мысль, что нам неплохо бы расселиться чуть шире.

– Дело не в том, чтобы расселиться шире. Нам надо как-то перейти через Снежный Мрак.

Белла покачала головой.

– Перебраться через Снежный Мрак? Едва ли. Я там не была уже несколько бремен, но прекрасно помню, как там и что. Джон, ты думаешь, что был там, но ты еще ничего не видел. Ты не поднимался дальше верха Холодной тропы, а это только-только начало Снежного Мрака. Самое начало. Там настолько холодно-прехолодно и темно-претемно, что едва ли у нас получится его преодолеть.

– Значит, тогда надо спуститься по Проходному водопаду.

– Ну Джон! Ты хотя бы представляешь себе, что это такое? Может, до обвала это было осуществимо, но сейчас осталось одно-единственное отверстие – то, по которому между высоких скал падает вода из Озера Водопада, вниз, вниз, вниз, в темноту. Только подумай, сколько она весит. Вся вода из Большого озера, вся вода со всех снежных глыб, которая стекает из Снежного Мрака в долину.

– А что если в один прекрасный день случится новый камнепад и завалит эту дыру? Тогда вся Долина Круга превратится в одно большое озеро. Что мы тогда будем делать?

– Ну, будем надеяться, что этого не случится.

– Что толку надеяться? Почему бы не попытаться найти выход?

– Через Снежный Мрак перебраться невозможно.

– Значит, Томми с Анджелой и Тремя Спутниками смогли взлететь с Земли, пересечь Звездоворот и спуститься в Эдем, а мы не можем покорить какие-то паршивые горы?

Белла рассмеялась.

– Джон, дружочек, нельзя получить все и сразу. Семья пока не готова даже расселиться в Долине Круга, что уж говорить о Снежном Мраке. Давай начнем с малого, идет?

– И долго еще ждать?

– Не знаю. Может, через две-три Гадафщины мы поговорим о том, чтобы поселить новую группу ниже по реке или возле Кома Лавы. Сейчас этого даже в Грамме нет. В таких делах надо запастись терпением.

– Пока мы будем терпеть, нам станет нечего есть, и начнется голод.

Белла улыбнулась.

– Ну, до этого, думаю, еще далеко. Дай людям время. И помни, что никто не хочет нарушать то, чему учила нас Мать Анджела: ждать здесь и заботиться друг о друге, пока не прилетят земляне.

Я вспомнил свой сон – тот, который время от времени снится всем нам, – про то, как с неба спускается Апарат, а я далеко.

– Да, но она не хотела, чтобы мы голодали, – не сдавался я, отгоняя собственный страх.

– Милый Джон, я тебя очень люблю. И пусть это прозвучит странно после того, как я на тебя накричала, но я горжусь тобой. Иди-ка сюда. Сядь рядом со мной.

Я подошел и опустился рядом с Беллой на спальные шкуры. Мне было неловко-неловко, потому что я знал, что сейчас будет. Она поцеловала меня в щеку, погладила меня, взяла за руку и положила мою ладонь себе между ног. Я ведь уже рассказывал, как бывало в Прежней Семье. Женщины предлагали молодым парням переспать, и никто ничего не имел против. Но Белла не Марта Лондон. У нее никогда не было детей, да она их и не хотела. Она занималась этим не ради детей. Если честно, ей даже не нужно было всего этого: ей просто хотелось, чтобы ее там поласкали пальцами.

Другое отличие было в том, что Белла делала это только со мной, парнем из собственной группы. Это было не принято: женщины не спали с парнями, которых растили с детства. Да, им можно было заниматься этим с кем угодно, но все же обычно такого не случалось. Женщины растили мальчишек, женщины спали с мальчишками, но не с одними и теми же.