Читать книгу По дорожкам битого стекла. Private Hell - Крис Вормвуд - Страница 10

Снился шум. Словно его порождала сама голова и выплёскивала в окружающий мир. Мысли пресекались ядовитыми иглами. Макс резко приподнялся с постели. Мир вокруг поплыл.

– А ты не говорил мне, что у тебя вращающаяся кровать, – улыбнулся он сквозь боль.

– Чего? – спросил Герман, выпутываясь из кокона разноцветных одеял.

– Я почти проснулся, но мир не перестал вращаться.

– Это не мир, – ответил Воронёнок. – Это ром, виски, текила и абсент. Чарующий хоровод, не правда ли? А когда они танцуют вместе с травой, то становится уже трудно остановиться.

Он произнёс свою речь и упал обратно, стараясь придавить голову подушкой, чтобы мозги не сбежали через ухо.

Потом пришла Элис, принесла «Алкозельцер». Стало чуточку легче дышать, хотя дурнота не покидала. Герман извлёк из шкафа всю аптечку и они закинулись всем подряд. Обезболивающие на старые дрожжи дают неожиданный эффект. Вроде голова ещё болит, дурнота накатывает, но становится подозрительно весело.

Макс посмотрел на часы: было где-то около шести вечера. Самое лучшее время для пробуждений в растянувшейся осенней тьме.

Они снова бесцельно пялились в канал с мультиками, где смешивалось всё. Хотелось спать, но открытые глаза всё ещё транслировали в мозг безумные картинки.

– Что вчера было? – спросил Макс.

– Да много чего весёлого.

– Лучше не рассказывай. Как мы выступили, на твой взгляд?

– Хреново, но знаешь, чуть менее хреново, чем те, кто играл с нами на одной сцене. Так что это помогает держаться на плаву в океане нечистот, – Герман развёл руками, словно стараясь обхватить всё бескрайнее пространство фекальных коридоров.

– А если честно? – в голосе Макса мелькнула слабая надежда.

Герман ничего не ответил, только простонал.

– Всё говно… потому что в России нет рока, – выдавил он после паузы. – Русские не могут играть рок, потому что холодно, прими это как аксиому. Русский рок – это не музыка, это социальное явление, которое вообще тяжело назвать культурой. Собственно, говоря откровенно и объективно, мы из этого говна ещё не выплыли.

– Что ты всё про говно заладил? – хмыкнул Макс.

– На сегодняшний день это моя система метафор, – Герман, пошатываясь, поднялся с кровати. – Это моё мироощущение, склеенное из непонятно чего… – он запнулся на полуслове и рухнул обратно, растекаясь по кровати, ощутив блаженную слабость в мышцах.

– Тебя адски несёт.

– Я знаю… дай немного побыть убитым пророком, пока зелёная фея танцует на моих струнах, что всего лишь иглы, торчащие из моих вен. Ах… битая кривая психоделика. Во мне умер поэт. Я – братская могила.

Макс слушал переливы его голоса, что сейчас походил на вороний грай. И ему казалось, что он понимает, что говорит Герман, видит образы в его голове. Они психоделически мрачны, как кадры из старого мультфильма «Кот Фриц», где всё вокруг пышет марихуаной, любовью и безысходностью, а чёрные вороны играют джаз на крышах многоэтажек.

Всё вокруг менялось с невероятной быстротой, словно мчишься на хиппивагене по радуге, а попадаешь прямиком в крематорий Дахау. Цвети от безысходности и пиарь экзистенциализм, как будто он был придуман вчера! Любовь ждёт тебя за каждым углом с верным средством от боли в башке.

Ночь тянулась в смоляном ожидании чего-то. Конца пытки или конца света. И всему виной даже не похмелье, а какая-то невнятная брешь в груди после того самого концерта. Это дьявольская опустошенность, когда не знаешь толком, следует ли продолжать, несмотря на то, что это не было явным провалом.

Они вышли на улицу, сами не зная зачем. Кажется, купить сигарет или что-то поесть. Эти спонтанные желания порой возникали у них синхронно. Было холодно, ледяной ветер сковывал пальцы. Макс опустил их в карманы куртки. На дне барахталась какая-то мелочь. Он сгрёб её в ладонь и принялся считать.

– Пойду куплю пива, – кивнул он в сторону палатки.

Герман не глядя насыпал ему в руку целую горсть мелочи. Он не любил, когда эти бесполезные деньги оттягивают карман. Макс вернулся с двумя бутылками «Будвайзера». Герман так же молча взял свою. Где-то с минуту они стояли, глядя на автостраду, попивая отличное тёмное пиво.

– Хочу, чтобы было тепло, – сказал Макс, присаживаясь на бордюр.

– Хочу быть бомжом, – сказал он, плотнее вживаясь в роль.

– Ты и так бомж, – улыбнулся Герман.

– Мне стыдно.

– За что?

– За то, что ты меня подобрал, а теперь я стал твоим проектом.

Герман из солидарности присел рядом.

– Кто бы меня теперь подобрал? Нас всех, – сказал он, обхватывая руками острые колени. – Подберите бродячую рок-группу! – обратился он к какой-то проходящей рядом женщине.

Та ничего не ответила, лишь презрительно фыркнула.

– Никому мы не нужны, – констатировал Воронёнок. – Будет лето – мы сбежим отсюда.

Жизнь потянулась в ожидании лета под дулом ноября.

***

Они были на какой-то готической вечеринке. Максу казалось до ужаса скучным наблюдать всё с позиции зрителя. Клуб вне гримёрок и сцены не представлял для него ценности. Отсутствие живой музыки навевало мысль о сельских дискотеках где-то в Аду.

– Скучно, – сказал он Герману.

– А ты что – ожидал попасть в «Batcave»?

Тот ничего не ответил. Глядя на этих людей, невольно хотелось проклинать это пустое и броское время. Уже не вернуть «Batcave», разница места и времени беспощадна. Им осталось только горевать по эпохе, которую они так и не застали. И вряд ли могли себе даже представить. Но в них жила эта неясная ностальгия по миру, о котором они знали только по аудиозаписям и чёрно-белым фото.

Их даже узнавали некоторые посетители клуба, приветственно размахивали руками или просто кивали. Герман знал, что за ними наблюдают. Когда он отошёл, к Максу тут же подвалила какая-то девушка.

– Зачем ты тусуешься с этим идиотом? – спросила она.

Макса раздражало, что во время разговора эта особа постоянно подпрыгивала и втягивала шею.

– Эти бездари тянут тебя на дно, – хмыкнула она, не дожидаясь ответа.

Макс так ничего и не сказал, молча развернулся и пошёл. Ему вообще было нечего говорить, хотелось съязвить, но на языке не хватало яда. Спутники странной чёрной мадам оживлённо зашептались.

Откуда-то из темноты снова появился Герман:

– Вот, стоило на пять минут тебя оставить, как ты тут же куда-то вляпался, – довольно громко произнёс он, утаскивая Макса за руку подальше от этих людей. Его распирало от смеха явного злорадства. Компания за столиком провожала их пронзительными взглядами. Недолго думая, Воронёнок демонстративно приобнял Макса за плечи.

– Ты их знаешь? – спросил тот, когда они переместились в туалет. Здесь было потише и вообще как-то более приятно, чем во всём клубе.

– Конечно, – ответил Герман. – «Devil’s Rose» в полном составе. Ты же наверное, помнишь их по Хеллоуиновской патичке?

– А… кажись, она после нас выступала.

– Я с них угараю.

– А за что они тебя не любят?

– Ну зато, что я играю лучше их, а ещё люблю члены и трахаю свою сестру. Короче, за правду. Если быть честным, то меня мало кто любит. Может быть, потому что я лучший, а может, потому что я просто есть. Я не очень заморачиваюсь по этому поводу. Ты и так знаешь обо мне больше, чем все они, если ты всё ещё рядом, значит, это тебя не пугает, – Герман подмигнул своему отражению в мутном зеркале.

Они вышли на улицу, чтобы до утра переждать в каком-нибудь баре. Было около двух часов ночи. Городские огни растекались в чёрном молоке ночи. Всё, как летом, только холодно, сыро и страшно. Макс сам не знал, откуда берётся этот страх, но поздняя осень – самое лучшее для него время. Именно тогда хочется веселиться до смерти, чтобы не чувствовать ледяные клешни ноября, сомкнувшиеся на его сердце.

– Тухло всё, – сказал Макс, глядя на разноцветную рябь от фонарей, растёкшуюся по луже.

– Не впадай в депрессию по причине того, что современную музыку не изменить. Всё пройдёт, если заниматься своим делом. Это просто затянувшееся похмелье, это пустота, которую невозможно выдохнуть. Ты чувствуешь себя живым, когда ты поёшь?

– Только в этот миг мне не страшно. Я чувствую словно вокруг меня ломаются бетонные стены, мои собственные рамки. А всё остальное время я словно сплю.

Они продолжали брести вдоль дороги. Даже ночью в Москве жизнь кипела, только сейчас она напоминала шевеление опарышей в трупе.

***

Герман хотел сделать репетиции чаще, но музыкантов это не устраивало. Очень скоро им пришлось расстаться с басистом по идеологическим причинам. Герман пожелал ему сдохнуть в дороге, но дальнейшая судьба его неизвестна. Воронёнок знал, что судьба в скором времени сжалится над ним и укажет верный путь.

Остаться без басиста в такой момент было чем-то сродни катастрофе. Он не торопился с поисками, доверяя своей интуиции. Он встретил в метро странного парня с огромным чехлом за спиной, в котором покоилось что-то явно больше обычной гитары. Это был странный тип со здоровенным начёсом иссиня чёрных волос. Он был одет в огромную камуфляжную куртку и постоянно теребил ногти, покрытые облезшим чёрным лаком. Герман долго смотрел на него с другого конца вагона, пока не решился подойти.

– Эй, ты часом не басист? – спросил он.

– Часом да, – ответил тот, пряча взгляд, по его щекам пробежал лёгкий румянец.

Он очень заметно нервничал в общении с незнакомыми людьми.

– Куда путь держишь? – спросил Герман, стараясь перекричать шум метрополитена.

– С репы.

– Чувак. Шли их к чёрту! Иди к нам. Хватит играть с говнарями.

Парень почесал голову, наводя на голове ещё больший беспорядок.

– Э-э-э… ну давай.

Они обменялись телефонами. Герман понял, что точно возьмёт его в группу, даже без предварительного прослушивания. Образ этого парня глубоко запал ему в душу.

Его звали Дани. Какая-то своеобразная вариация от имени, не имеющая иных привязок.

– Почему ты подошёл ко мне? – спросил он в следующий раз.

– Ну у тебя было такое выражение лица, что я сразу понял, что ты басист.

На репетиции он довольно быстро подбирал партии и вливался в струю. Все заметили, что с появлением нового басиста «Opium Crow» стали звучать агрессивнее и живее. Макс ничего толком не мог сказать про нового басиста кроме:

– Мне кажется, он внешне косит под Никки Сикса.

Герман пожал плечами.

– Скорее он похож на Саймона Гэллапа.

***

Ближе к «Концу света» подвернулось ещё одно выступление. Шёл 2012 год. Эта тема была актуальна и ожидаема. Двадцать первого декабря мир готовился разорваться на куски. Для группы это оказалось проще, чем прошлый концерт. Всё те же несчастные полчаса в тесном винегрете из начинающих групп самого разного жанра. Макс умудрился поцапаться за сценой с гитаристом «Devil’s Rose», им удалось разойтись почти без жертв, хотя тот, похоже, затаил обиду. «Opium Crow» отыграли его как очередную репетицию, холодно и отстранённо. Однако оказались весьма тепло встречены интернет-прессой. Они навали их «экзистенциальными романтиками», музыка которых похожа на «непроходящий бед-трип». Герман даже был почти доволен этим отзывом и не хотел никого убивать.

Сам Апокалипсис они встречали на крыше многоэтажки с кальяном и мартини. Лёд в бокале возникал сам собой. Пальцы коченели. Мрачный мир утопал в снегах. Небо наливалось алым, изредка его украшали вспышки траурного салюта. Из колонок доносился джаз, и казалось, что осталась всего секунда до взрыва. Ровно в двенадцать вспышки раздались во всех концах Москвы. По небу заплясали золотые фейерверки, мир на миг опустился во мрак, потом воссиял вновь.

– Чёрт, так мы никогда не умрём, – вздохнул Герман, опрокидывая в себя стакан ледяного мартини.

– С новой эпохой тебя, – сказал Макс, пряча обветренное лицо в шарф.

В эту ночь было особенно морозно, но Герману не терпелось встретить последний день мира на крыше, чтобы лучше видеть, как рушится город. Хотелось увидеть, как Останкинская телебашня взлетает ракетой и протыкает луну, трескается асфальт, выпуская потоки магмы, а с неба падает метеоритный дождь, уничтожая всё живое на своём пути, а потом всех вокруг накрывает облаком ядовитого газа. Но ничего не произошло, календарь Майя завертелся в обратную сторону, начиная новый бессмысленный виток существования Вселенной. Все в этот миг ощутили лёгкое разочарование. Теперь они просто обречены на жизнь.

***

В католическое рождество Макс украл из костёла фото мёртвой монашки. Он толком не знал, чем оно ему так понравилось, наверное, просто потому что лежало одиноко рядом с ящиком для пожертвований. Она была красива, пожалуй, даже лучше многих живых женщин. Вся в своей черно-белой бледности в окружении цветов, и прекрасные глаза её крепко-накрепко закрыты. Герману она тоже понравилась. Они решили, что если когда-то будут выпускать альбом, то данное фото станет отличной для него обложкой. А пока монашке оставалось висеть над кроватью вместе с другими открытками и вырезками из газет.

Новый год запомнился только тем, что его никто не хотел отмечать. Все были сыты по горло этим вечным праздником жизни. В этот день ещё одной банальной пьянки. Вся группа собралась дома у Германа, притусовались ещё несколько знакомых, которых никто не звал, но и выгонять не стремился. Где-то часам к трём все уже разбрелись спать, убаюканные абсентом и джином, радуясь, что праздник прошёл без эксцессов.