Читать книгу Почти полный список наихудших кошмаров - Кристал Сазерленд - Страница 7

Когда близнецы в конце концов вернулись домой, Розмари не спрашивала у них, где они провели всю ночь, – потому что самой Розмари не было дома. Их отец Питер, заслышав шаги, окликнул детей снизу, но они ему не ответили. Чуть позже Эстер спустила ему записку в кухонном лифте. Многим детям изрядно досталось бы за то, что они игнорируют родителей, но Питер в ближайшем будущем не собирался выходить из подвала, дабы их наказать.

Несколько лет назад Юджин предпринял целую серию попыток выкурить Питера из его берлоги, а для этого всю неделю:

• включал пожарную сигнализацию и делал вид, будто задыхается от дыма наверху лестницы в подвал;

• жарил несколько дюжин полосок бекона и оставлял тарелку наверху лестницы в подвал;

• сбрасывал бомбы-вонючки с лестницы в подвал.

Увы, Голлум по-прежнему оставался в своей пещере, и дети Соларов больше не боялись наказания со стороны обоих родителей.

Вот что они потеряли в лице Питера Солара: мужчину, который обожал пешеходные прогулки, поэзию и водил своих детей в зоопарк, где в подробностях объяснял им каждый проводимый комплекс мер по охране природы. Мужчину, который брал их на гаражные распродажи, покупал бинокль и отправлялся с ними в недельные экспедиции по наблюдению за птицами. Мужчину, который научил их играть в шахматы, читал им на ночь, сидел у их кроватей и гладил по волосам, когда они болели.

Питера Солара. Своего отца. Вот кого они потеряли.

Юджин вынес одеяло на задний двор и устроился на солнышке, скромно пробивавшемся сквозь кроны дубов; сон его был прерывистым. По словам брата, преследующие его во снах существа ненавидели солнечный свет, а потому если он и засыпал – что бывало нечасто, – то обычно под лучами солнца. Эстер дремала в своей постели, периодически проваливаясь в вязкий, тяжелый туман, наползавший во время дневного сна, – в такой момент начинает казаться, что Джона Смоллвуд (красное сердечко) прислал тебе сообщение с вопросом, что такое наваррофобия.

ДЖОНА СМОЛЛВУД ❤:

Что такое наваррофобия?

Эстер резко села в кровати. Джона Смоллвуд прочитал – точнее, читает сейчас – ее почти полный список наихудших кошмаров.

Прежде чем ответить ему, она вошла в список контактов и удалила дурацкое сердечко рядом с его именем.

ЭСТЕР:

Боязнь кукурузных полей. Верни мне мой список немедленно и больше не смей в него заглядывать!

ДЖОНА:

Ты и правда боишься всех этих вещей? Некоторые из них довольно глупые. Кто вообще боится мотыльков?

ЭСТЕР:

НЕ СМЕЙ. ЗАГЛЯДЫВАТЬ. В НЕГО.

ДЖОНА:

Ладно, ладно. Занесу его тебе сегодня вечером.

ЭСТЕР:

Положи его в почтовый ящик, удали мой номер телефона, а потом пусть тебя похитят инопланетяне и больше никогда не возвращают на эту планету.

ДЖОНА:

Я заглянул. Не смог удержаться.

В ответ Эстер отправила ему пять строчек сердитых смайликов, а после легла спать.

* * *

Розмари разбудила их днем и повезла в Лилак-Хилл навестить дедушку, Реджинальда Солара. Здание центра выглядело так, будто некогда было тюрьмой, а теперь здесь пахло сыром – едва ощутимо и смертью – очень сильно. Если бы у Тима Бертона и Уэса Андерсона родился внебрачный ребенок и этот ребенок, повзрослев, стал архитектором/дизайнером интерьера, который специализируется исключительно на строительстве/украшении унылых домов престарелых, то Центр реабилитации и ухода Лилак-Хилл стал бы его шедевром. Блестящие полы оливкового цвета, оранжевые кресла с обивкой из кожзама и обои с узором из крошечных лобстеров, и это несмотря на то что: а) город располагался в часе езды от побережья, и б) большинство пациентов не могли победить в одиночном бою даже лобстера.

Однако раньше Реджинальд Солар, будучи еще в полном расцвете сил, мог отметелить лобстера размером с лошадь – так было до того, как слабоумие настигло его во сне. (По его заверениям, если бы он не спал, оно бы никогда не вонзило в него свои когти.)

Пока они шли по ярко освещенным коридорам в сторону палаты Реджа, Юджин бесшумно передвигался от одного окна к другому на случай, если внезапно отключится электричество. В руке он, как это всегда бывало в ненадежных зданиях (а именно в зданиях, где выключатели не удерживались изолентой в рабочем положении, где не было генератора и запасного генератора), держал фонарик – тот самый черно-желтый промышленный фонарик, который Питер брал с собой на вызовы, когда еще выходил из дома.

Весь коридор заполонили высохшие скорлупки в форме людей – они сидели, сгорбившись, в своих креслах-каталках, какие-то взлохмаченные и расплывчатые, словно пауки уже начали плести паутины в их волосах.

– Я могла бы править этим местом даже с маленькой армией лобстеров, – пробормотала Эстер себе под нос. – Тридцать, сорок лобстеров максимум – и я королева. – Чем дольше она думала об этих животных – их глазках-бусинках, многочисленных лапках, о том, как они ползают и как больно ранят клешнями, – тем более неуютно ей становилось. Не укради Джона ее почти полный список наихудших кошмаров, она, наверное, добавила бы в этот перечень лобстеров – на всякий случай.

Вскоре они увидели Реджинальда Солара, некогда детектива убойного отдела, а нынче владельца нефункционирующего мозга внутри тела, обтянутого пергаментной кожей. Эстер всегда поражалась тому, что с каждой их новой встречей дедушка выглядел все хуже. Словно он глиняная статуя, которую забыли на улице: во время дождя капли постепенно смывали с него плоть, оставляя глубокие борозды по всему телу и собираясь лужицами всего того, кем он был раньше, у его ног. На голове у него была красная шапочка – последнее, что бабушка связала ему перед смертью; он сидел в кресле-каталке напротив шахматной доски и играл сам с собой (а в конце всегда проигрывал).

– Привет, дед, – поздоровался Юджин и сел на пустой стул напротив Реджа.

Редж ничего не ответил, даже не заметил их присутствия, лишь продолжил смотреть на шахматную доску, пока не сделал единственный доступный ему ход – тот, который вел его прямиком к поражению.

– Ты все время выигрываешь, старый хрыч, – промямлил он Юджину. Формально Реджинальд был еще жив, однако душа его еще несколько лет назад умерла, оставив после себя тощий труп, который медленно и тяжело брел к могиле.

– Расскажи нам о проклятии, – попросил Юджин, после того как заново расставил фигуры на доске. Несмотря на тот бурный поток, который выливался из его сознания, Редж по-прежнему мог с предельной ясностью описать те его несколько личных встреч со Смертью, поэтому Юджин всегда задавал ему только этот вопрос.

– В первый раз я повстречал Мужчину, Ставшего Смертью… – начал он; его речь была невнятной, голос – хриплым, взгляд – отстраненным. Теперь история рассказывалась им машинально, вспоминалась без былого очарования и страсти, хотя медсестры удивлялись тому, что он вообще ее помнил. – В первый раз я повстречал его, – повторил дед, силясь сложить губы и язык в слова, которые мозг больше не распознавал, – во Вьетнаме.

Весь день Редж неторопливо излагал свою историю с большим количеством подробностей: влажность джунглей, яркие краски военного Сайгона, сладость вьетнамского горячего шоколада и Мужчина, Ставший Смертью – молодой человек с рябым лицом, таким же измученным войной, как и у них. Юджин отдыхал в кресле у окна, прикрыв тонкие веки от солнца. Эстер лежала на полу, ее голова покоилась на подушке, тело укутывал плащ из соколиных перьев, потому что сегодня она была валькирией Фрейей, древнескандинавской богиней смерти.

Вот что она вспомнила о своем дедушке, пока тот говорил:

• Весь мир знал его как крутого детектива убойного отдела, она же знала его как дедулю – мужчину, который выращивал сады орхидей и разрешал ей срывать цветы, когда остальным это запрещалось.

• Единственные, кто ему нравился из животных, были птицы, пока Флоренс Солар не спасла щенка (Редж очень не хотел его оставлять). Щенок хвостом ходил за дедушкой по оранжерее, в то время как тот ухаживал за орхидеями. Он делал вид, будто ненавидит собаку, а сам был ею одержим. Кличку псу так и не дали, и дедушка обращался к нему лишь словами «иди отсюда», хотя при этом позволял спать у себя на коленях во время просмотра телевизора и в изножье кровати – каждую ночь.

• Его смех. Когда дедушке казалось что-то особенно смешным, он откидывал голову назад. Подушечкой указательного пальца всегда вытирал правый глаз под стихающий смех, плача от счастья или горя.

Воспоминания о смехе, наверное, больше всего расстроили Эстер. У нее не было ни одной записи с ним; когда Реджа не станет, звук продолжит жить лишь в ее несовершенном воспоминании, где со временем исказится или вовсе забудется. Из уголка ее правого глаза скатилась слезинка, и она указательным пальцем стерла ее, а затем вновь проиграла в голове дедушкин смех, уже сомневаясь, таким ли он был на самом деле.

История подошла к концу. Девочка встала, потянулась, прижалась губами к восковому лбу Реджа. Тот спросил, кто она: ангел или демон, пришедший забрать его душу, – и на этом они покинули дедушку.