Читать книгу Последний Намсара. Боги света и тьмы - Кристен Сиккарелли - Страница 4

После охоты Аша обычно принимала ванну. Смыть с себя кровь, песок, пот и усталость – что может быть приятнее? Этот ритуал помогал ей вернуться из дикого и сурового мира за стенами дворца к прежним будням дочери короля драконов, к жизни, которая цепко держала ее в объятиях и, словно тугой пояс, не давала лишний раз вздохнуть.

Однако сегодня Аша изменила привычке. Несмотря на срочный призыв отца, она не пошла к нему сразу, а, пропустив охранников вперед, проскользнула за их спинами в лазарет, где хранились лечебные снадобья. В помещении с выбеленными стенами пахло известкой. Солнечный свет лился из открытых дверей, ведущих на террасу, и ложился широкими дорожками на цветочные орнаменты мозаичного пола. Его блики играли на рыжих терракотовых горшках, расставленных по полкам, окрашивая их в золотые и песочные тона.

Здесь восемь лет назад она очнулась после нападения Кодзу, Первого Дракона. Аша помнила все в мельчайших подробностях: вот она лежит на лежанке, все тело в бинтах, на груди тяжесть, будто ее придавило каменной глыбой, а в голове бьется единственная мысль – она совершила что-то ужасное и непоправимое.

Отогнав прочь воспоминания, Аша прошла сквозь входную арку. Она отстегнула доспехи, сняла перчатки, бросила все в кучу на пол и положила сверху топор.

Драконий огонь был опасен не только тем, что выжигал плоть до костей. Он был ядовит, и даже незначительный ожог мог привести к смерти, если не обработать его как следует или сделать это слишком поздно. Серьезные ожоги, наподобие тех, что изуродовали Ашу восемь лет назад, требовали немедленного лечения, и даже в этом случае шансы выжить были невелики.

Аша знала рецепт лекарства, которое могло обезвредить отраву, но его нужно держать на ожоге два дня. У нее нет столько времени. Отец ждал, да и новость о ее возвращении, возможно, уже облетела дворец. У нее в запасе от силы сотня сотен ударов сердца. Но не два дня.

В поисках нужного средства Аша начала открывать дверцы больших деревянных шкафов и доставать горшки с высушенными кореньями, травами и корой. Она так торопливо заглядывала под крышки, что на мгновение забылась и схватила очередной сосуд покалеченной рукой. Острая боль пронзила ее насквозь, и горшок выскользнул из обожженных пальцев. Глиняные черепки вперемешку с бинтами разлетелись по полу.

Аша тихо выругалась и опустилась на колени. Голова кружилась от боли. Она принялась собирать осколки одной рукой и не заметила, как кто-то бесшумно присел рядом и начал помогать ей.

– Я уберу это, Искари.

От неожиданности она подпрыгнула и уставилась на склоненную голову с копной спутанных волос и серебряным ошейником, потом перевела взгляд на проворные руки, собирающие осколки. Она узнала эти длинные смуглые пальцы, усыпанные темными веснушками. Они меняли деревянные тарелки Джарека за обедом, наливали ей дымящийся мятный чай в стеклянные пиалы.

Аша напряглась. Если слуга ее жениха во дворце, значит, тот тоже здесь. Должно быть, Джарек вернулся из Редколесья, куда король отправил его приглядывать за Даксом во время переговоров. Может, поэтому отец ее вызвал?

Неожиданно руки невольника замерли. Аша заметила, как он смотрит на ее ожог.

– Искари, – нахмурился он, – тебе нужно обработать рану.

Раздражение вспыхнуло в Аше как костер, в который подбросили дров. Разумеется, ей нужно обработать ожог. Она давно бы этим занялась, если бы не была столь беспомощна.

А еще ей нужно, чтобы этот невольник держал язык за зубами. Слуги Джарека часто шпионили за его врагами. Если Аша отпустит его, он может побежать к своему хозяину и все ему рассказать. И если об этом узнает Джарек, узнает и отец.

Едва король услышит про ожог, как сразу поймет, что она нарушила запрет и использовала древний напев, что она все та же непослушная и испорченная девчонка, как и раньше.

– Только попробуй проболтаться кому-нибудь, скралл, – и мое лицо будет последним, что ты увидишь в этой жизни, падая на колья волчьей ямы!

Губы юноши сжались в узкую полоску, взгляд опустился на плитки пола. Он молча разглядывал причудливый мозаичный орнамент: на полу переплетались узоры из намсар – редких цветов пустыни, исцеляющих любые недуги.

– Прошу прощения, Искари, – наконец произнес он, вновь взявшись за осколки, – но я не обязан подчиняться твоим приказам. У меня свой хозяин.

Аша едва не схватилась за топор, лежащий на груде доспехов. Но что дальше? Она может припугнуть невольника, но тогда он точно в отместку выдаст ее секрет. Уж лучше подкупить.

– А если я одарю тебя за молчание?

Пальцы слуги замерли над черепками.

– Чего ты хочешь?

Уголки его рта слегка скривились в ухмылке, но он ничего не ответил, и Аше стало не по себе.

– Я не могу ждать весь день, – вдруг почувствовав слабость, произнесла она.

– Верно, – кивнул он, и улыбка медленно сползла с его лица, – не можешь.

Ее начала бить мелкая дрожь: отрава постепенно расползалась по телу.

– Позволь мне подумать, пока ты обрабатываешь ожог.

Аша отвернулась к полкам, оставив скралла убирать беспорядок. Лихорадка начала не на шутку ее тревожить. Наконец, сняв крышку с очередного горшка, она нашла то, что искала: золу от сожженных костей драконов.

Сама по себе эта зола тоже была смертельно опасна, только действовала иначе, чем драконий огонь. Вместо того чтобы заражать ядом, она высасывала из тела все соки. Аша ни разу не видела, как это происходит, но помнила легенду, в которой одна королева драконов захотела преподать своим врагам урок. Она пригласила их во дворец и встретила с особыми почестями, как самых дорогих гостей. Каждый вечер она подсыпала драконью золу им в яства, а утром того дня, когда они должны были уехать, их нашли мертвыми в своих постелях. Их тела были высушены и точно выскоблены изнутри, словно кто-то высосал из них всю жизнь.

Но, несмотря на опасное действие, в правильных пропорциях с целебными травами драконья зола была единственным средством против драконьего огня, именно благодаря своему свойству выводить яды. Аша отмерила нужное количество.

Хороший невольник отличается тем, что умеет предугадывать желания хозяина, а Джарек всегда стремился заполучить лучших слуг. Поэтому, пока Аша здоровой рукой неловко смешивала в ступке все части лекарства, превращая их в густую дымящуюся мазь, скралл Джарека рвал на бинты льняное полотно.

– Где он? – спросила Аша, торопливо дуя на массу в ступке. Ей не нужно было называть имя Джарека: слуга и так знал, кого она имеет в виду.

– Спит после чаши вина.

Он внезапно перестал рвать ткань и пристально вгляделся в руку Аши, придерживающую ступку.

– Думаю, мазь остыла, Искари.

Она проследила за его взглядом. Руки отказывались слушаться. Она бросила ложку и подняла трясущиеся ладони к лицу.

– Чересчур мало времени…

Невольник спокойно забрал у нее ступку.

– Сядь, – сказал он, кивнув головой в сторону стола, словно теперь он был ее хозяином и она должна подчиниться.

Аше не понравился тон слуги. Но еще меньше ей нравилась жестокая лихорадка, терзающая все тело. Она тяжело взгромоздилась на стол, опершись здоровой рукой и вытянув вперед больную. Скралл зачерпнул полную ложку черной густой мази и начал осторожно смазывать обожженные пальцы и ладонь.

От боли Аша зашипела сквозь стиснутые зубы. Невольник остановился, но она кивнула, чтобы тот продолжал. Отвратительный запах горелых костей наполнил комнату, и почти сразу же она почувствовала, как действует снадобье: жар потихоньку спадал, боль утихала.

– Лучше? – спросил он, зачерпывая еще лекарства.

– Да.

Когда весь ожог был покрыт толстым слоем мази, скралл удовлетворенно кивнул и потянулся за бинтами, лежащими на столе.

Но тут оба застыли в замешательстве. Аша чуть отодвинулась, когда он склонился над ней, и одна и та же мысль промелькнула в их головах: чтобы забинтовать руку, скраллу придется к ней прикоснуться.

Если невольник прикоснется к хозяину без разрешения, его посадят в темницу на трое суток без еды. Если же он посмеет дотронуться до драксора знатного происхождения, такого как Аша, например, его еще и высекут. В редких случаях любовной связи между драксором и невольником последнего бросят в волчью яму, умирать на кольях.

Без позволения Джарека его слуга не станет к ней прикасаться, просто не посмеет.

Аша слегка шевельнулась и протянула руку к бинтам, но он отодвинул их. Потеряв дар речи, она смотрела, как медленно и очень аккуратно проворные пальцы невольника принялись обворачивать тканью ее ладонь, старательно избегая прикосновения.

Аша подняла глаза и взглянула в его слегка вытянутое, узкое лицо, усыпанное веснушками. Множество веснушек, побольше и поменьше, темные и светлые – словно звездочки на ночном небе. Он стоял так близко, настолько, что она могла почувствовать тепло его тела, вдохнуть соленый запах его кожи.

Если скралл и понял, что она его разглядывает, то не подал виду. Все время, пока он бинтовал ее раны, между ними плотной завесой стояла тишина.

Аша разглядывала его руки: крупные ладони, длинные пальцы, на подушечках мозоли. Странно: мозоли на пальцах у домашней прислуги?

– Как это случилось? – спросил невольник, едва не подняв голову и не посмотрев ей в лицо, но вовремя остановился и взял еще несколько узких полосок ткани.

«Что ему ответить?

Я разбудила дракона древним напевом.

Интересно, знают ли скраллы о связи между древними напевами и драконьим огнем?»

Аша не стала произносить этого вслух. Хотя все эти годы она честно пыталась исправить ошибки прошлого, ни одна живая душа даже не догадывалась о том, что она так и не смогла побороть свою природу. Внутри нее скрывался твердый стержень, и если бы кто-нибудь заглянул в ее душу, то увидел бы, как ее верно отражает внешность, отталкивающая и устрашающая.

«Я вела тайный напев про Искари и Намсару».

От богини Искари Аша и получила свой титул. Теперь он означал «забирающий жизни». Имя Намсары тоже изменило свое значение. Так назывались целебные цветы, изображенные на плитках пола в этой комнате, и еще один титул, венчающий того, кто сражается за благородное дело: за свое королевство или свои идеалы. При слове «Намсара» воображение сразу рисовало образ героя.

– Я убила дракона, – наконец произнесла Аша, – и, умирая, он успел меня обжечь.

Повязка была готова; скралл потянул за концы бинтов, чтобы сделать узел, как вдруг его пальцы скользнули к запястью Аши, словно он напрочь забыл, кто она такая.

От этого прикосновения она с шумом втянула в себя воздух. Слуга понял, что натворил, и замер. С языка Аши уже готов был сорваться грозный окрик. Но он опередил Искари и очень тихо спросил:

– Каково это?

Будто ее раны волновали его больше собственной жизни.

Будто он совсем ее не боялся.

Окрик замер на губах Аши. Она разглядывала его пальцы на своем запястье. Вопреки ожиданиям эти теплые пальцы не дрожали и касались ее вовсе не робко, а уверенно и твердо.

Неужели ему не страшно?

Аша не ответила, и тогда скралл совершил поступок куда хуже. Он поднял голову и посмотрел ей в глаза.

Когда их взгляды встретились, Искари захлестнула горячая волна дрожи, а тело словно пронзил остро отточенный клинок. Он должен отвернуться. Но слуга продолжал смотреть в ее черные, как у матери, глаза, а затем скользнул взором по извилистому, неровному шраму на ее лице – по щеке, вниз к подбородку, а затем к шее, пока его не остановил воротник рубахи.

Аша привыкла, что люди всегда обращали внимание на ее обезображенное лицо. Дети пялились и показывали пальцем, но большинство в страхе отводило глаза, едва завидев шрам. Однако этот невольник и не думал робеть. Он внимательно разглядывал Ашу, как если бы та была диковинным ковром, а он не хотел пропустить ни единой ниточки в его узоре.

Аша знала, что предстало перед его глазами. Она сама видела это каждый раз, когда смотрелась в зеркало. Сморщенная кожа, испещренная пятнами и потерявшая свой природный румянец. Ото лба к правой щеке тянется шрам, который выдернул приличный клок волос и задел кончик брови. Одно ухо потеряло естественную форму и превратилось в скопление шишковатых наростов. Изуродованными были треть ее лица, половина шеи и вся правая сторона тела.

Однажды Сафира спросила Ашу: ненавидит ли она его? Вовсе нет, ответила Аша. На нее напал самый свирепый из ныне живущих драконов, и все же она осталась жива. Кто еще может этим похвастаться? Поэтому Аша носила свой шрам как корону.

Взгляд невольника опустился ниже шеи, как будто он представлял, как может выглядеть шрам под одеждой. Искари почувствовала, как внутри что-то оборвалось, и пелена гнева застлала ей глаза.

– Только продолжи пялиться, скралл, – прошипела она, – и скоро ты не сможешь этого делать!

Он снова ухмыльнулся, как будто Аша бросила слуге вызов и тот его принял.

В памяти всплыл прошлогодний мятеж невольников, захвативших пашни. Они взяли драксоров в заложники и поубивали всех солдат, находившихся поблизости. Джарек оказался единственным, кому удалось подавить бунт. Он проник в лагерь мятежников и лично казнил всех главарей.

Этот невольник так же опасен, как и все остальные. Аше вдруг остро захотелось иметь под рукой свой топор. Она спрыгнула со стола и, отвернувшись, шагнула к сваленной в углу куче доспехов.

– Я подумал о своем вознаграждении, – произнес скралл ей вслед.

Она обернулась. Он уже сложил лишние бинты и соскабливал остатки мази со дна ступки как ни в чем не бывало, будто и не нарушал закона.

– В обмен на молчание, – деревянная ложка упрямо скребла по терракотовым стенкам, – я хочу один танец.

Аша уставилась на невольника в изумлении.

Что?

Сначала он осмеливается взглянуть ей в глаза, а теперь требует танец?

Он что, обезумел?

Она – Искари: тот, кто носит этот титул, не танцует. Но даже если бы она и захотела, то никогда не стала бы делать это со скраллом. Что за дикость? Исключено, запрещено.

– Один танец, – повторил он, поднимая глаза.

Их взгляды вновь встретились, и от неожиданности Ашу опять взяла оторопь.

– Место и время на мой выбор.

Рука Аши привычно метнулась к бедру, но топор по-прежнему лежал на груде доспехов.

– Выбери что-нибудь другое.

– Я не хочу ничего другого, – покачал он головой, глядя на руку Искари.

– Уверена, это не так, – Аша продолжала буравить слугу взглядом.

Он посмотрел на нее в упор.

– Глупец может быть уверен в чем угодно, но это не значит, что он прав.

Ярость вспыхнула в Аше с новой силой. Ей послышалось или этот скралл только что назвал ее дурой?

В три прыжка она подлетела к доспехам, схватила топор и прижала острое сверкающее лезвие к его горлу. Если понадобится, она вырвет этот наглый голос из глотки.

Ступка выскользнула из рук невольника. Он сжал челюсти, но не отвернулся. Воздух между ними словно сгустился и задрожал. Слуга Джарека был на полголовы выше Аши, но она привыкла справляться и с более крупной добычей.

– Не испытывай мое терпение, скралл, – процедила она, сильнее надавливая на горло.

Он опустил глаза.

Наконец-то, с этого и надо было начать.

Концом рукоятки Аша со всего размаха толкнула его в плечо, заставив отлететь на несколько шагов. Он ударился спиной о полки с горшками, с грохотом обрушив их на пол.

– Ты будешь держать язык за зубами, – зло сказала она, – потому что, если проговоришься, даже Джарек тебе не поможет.

Невольник молча разглядывал пол.

Развернувшись, Аша вышла из комнаты. Сейчас у нее нет времени тащить провинившегося слугу к хозяину и перечислять все его проступки. Ей нужно найти шелковые перчатки, прикрыть повязку на руке и отправиться на разговор с отцом, притворившись, что все в порядке. Ведь он до сих пор ее ждет.

Она разберется с невольником Джарека позже.

Рождение Охотницы

Когда-то, давным-давно, в далеком королевстве жила девчонка, до дрожи обожавшая все опасное, темное и зловещее, любившая запретные древние напевы.

Ей было неважно, что эти напевы убили ее мать, что до нее они погубили тьму народа. Девчонка позволила им зазвучать снова – завладеть сердцем, опустошить душу и превратить ее в жестокое существо. Злоба привлекала драконов, что веками сжигали дома ее предков и убивали их семьи, смертоносных, огнедышащих драконов. Девчонке было все равно.

Под покровом темноты она кралась по крышам домов, петляла в лабиринте опустевших улиц и тайком покидала город. Она взбиралась на лесистые горные отроги Расселины и заводила один древний напев за другим.

Она так часто и так громко пела эти зловещие сказания, что разбудила самого свирепого зверя, черного, как безлунная ночь, старого, как само время. Она разбудила Кодзу, Первого Дракона.

Кодзу загорелся желанием, чтобы девчонка осталась с ним, дабы владеть смертоносной силой, срывающейся с ее губ. Он захотел, чтобы она будоражила своими напевами лишь его одного на веки вечные. Кодзу заставил несносную девчонку осознать, чем обернулась ее прихоть. Страх завладел всем ее существом, и древний напев оборвался.

Но не так-то просто было отделаться от Первого Дракона. Он загнал ее в тупик – за спиной девчонки встала отвесная скала. Кодзу бил хвостом и угрожающе шипел. Ей стало ясно, что отказ будет означать что-то ужасное. Она дрожала, но не издала ни звука. По лицу текли слезы, но рот был плотно сжат. И все же кто осмелится бросить вызов самому Первому Дракону?

Кодзу пришел в ярость и, как только девчонка попыталась ускользнуть, обдал ее смертельным пламенем. На этом он не остановился. Оставшийся гнев он обрушил на ее жилище. Дракон разнес белые известковые стены и зубчатые башни. Он извергал ядовитый огонь на людей, которые, рыдая и крича, метались перед пылающими домами, где гибли их любимые, оказавшиеся в огненной ловушке.

Скверную девчонку, навлекшую на город беду и брошенную умирать в горах Расселины, нашел сын командующего. Он принес ее обожженное тело во дворец, в лазарет, а его отец тем временем спасал город. Собрав воинов, он прогнал Первого Дракона и приказал невольникам тушить пожары и восстанавливать разрушенные стены. Командующий спас город, но он не смог спасти свою жену. Услышав ее крики в горящем доме, он бросился на помощь – и не вернулся.

Девчонка выжила, несмотря ни на что.

Она очнулась в незнакомой обстановке и не могла вспомнить, что случилось. Поначалу ее отец скрывал правду. Да и как можно сказать десятилетнему ребенку, что он повинен в смерти стольких людей?

Король не отходил от дочери ни на шаг. Сидел у постели все долгие ночи, полные страданий и боли. Он вызвал докторов, а когда те сказали, что его дочь никогда полностью не оправится от ожогов, нашел лучших целителей королевства. Со временем не спеша и очень осторожно он стал рассказывать ей о событиях того дня.

Пришло время, и девчонка вышла к своему народу, просить прощения. Люди плевали ей под ноги, но все же отец встал на ее сторону. Она поклялась искупить свою вину, хотя народ освистывал ее, выкрикивая имя проклятой богини. Тогда король вышел к своему народу и объявил, что отныне проклятое имя будет титулом.

«Герои прошлых времен звались Намсарами, в честь возлюбленного бога, – сказал он. – Мою дочь будут звать Искари, в честь беспощадной богини».